Смотри

Дима перемещает руки со впалого живота Мирона на его плечи. Оглаживает их, выцеловывает каждый позвонок, касается губами меж лопаток, толкается внутрь. Мирон приоткрывает рот, закатывает глаза и протяжно стонет, запрокидывая голову назад, сводит брови. Спустя несколько толчков ноги начинают разъезжаться, и Мирон инстинктивно пытается подобраться, передвигая колени чуть ближе к упирающимся в пол раскрытыми ладонями рукам. Дима улавливает эти телодвижения и, подхватывая Мирона под слегка подрагивающие руки, тянет на себя, вверх, прижимая спиной к своему торсу. В поисках новой опоры руки Мирона нашаривают стоящее недалеко впереди ростовое зеркало, опускаются на гладкую, прохладную поверхность. Данный профилактический метод — Димина идея. Потому что «Миро, ты опять зажимаешься», «Миро, ты что, стесняешься что ли?», «Миро, посмотри на меня». Но как только они расположились у зеркала (Распалив Мирона поцелуями, Дима повалил его, разомлевшего, на пол перед зеркалом и сказал: «Либо так, либо никак, Миро»), Мирон закрыл глаза. Дима откровенно недоумевал, почему он не хочет смотреть, почему боится. А у Мирона коленки трясутся. Ему страшно, неловко да и вообще «Дима, иди ты в веселое пешее». Ну не может он смотреть, и что? Дима подталкивает Мирона вперёд, и тот, судорожно выдыхая, приземляется правой щекой на приятно холодящую горячую кожу зеркальную гладь. И Дима толкается снова. Мирон уже ничего не соображает. Он скулит бесконтрольно, перемежает скулёж с тихим-тихим бессвязным шёпотом. Сведённые у переносицы выразительные брови и закушенная нижняя губа выдают то, насколько ему сейчас хорошо. Зеркало ходит ходуном, миронова щека чуть скользит по запотевшей от горячего дыхания поверхности. Диме всё это нравится до одури. (Мирону всё это нравится не меньше). Дима — скульптор. А скульпторы видят через прикосновения, руками. Поэтому Дима трогает Мирона везде. Проводит ладонями вдоль тела, склоняется над ним, почти невесомо гладит пальцами нижнюю часть живота, вызывая этим стадо мурашек, кусает за выступающие лопатки, за загривок, целует в шею, в скулу, в опущенное веко, пытается дотянуться до припухших губ. Дима своими беспорядочными, хаотичными ласками доводит Мирона практически до бессознательного состояния. Мирон дышит прерывисто, громко, его пальцы пытаются зацепиться за что-нибудь, скользят по стеклу, порождая скрипучий звук. Когда Дима чувствует, что оба на пределе, он бережно зажимает голову Мирона, но так, чтобы было невозможно отвернуться, и обжигает властным шёпотом мироново ухо: — Смотри. Мирон понимает, что вот и оно. Мирон пытается помотать головой в знак несогласия, но не может ослушаться, потому что Дима перестаёт двигаться и вновь говорит: — Открой глаза и смотри в зеркало, ляля. Выполняй, девочка моя. От повелительного тона внизу живота будто горячий сгусток прокатывается, Мирон вздрагивает всем телом и чуть приподнимает завесу век, пытается проморгаться, понемногу открывая глаза полностью. От того, что он видит, когда скользит взглядом по отражению, щёки моментально заливаются очаровательным нежно-розовым и начинают пылать. Сердце колотится как сумасшедшее. Дима лишь усмехается (хотя внутри у него что-то умирает), и не позволяет Мирону отвести смущённый взгляд, удерживая его своим. — Молодец, Миро. И начинает двигаться вновь. Мирону даже не нужна «помощь руки». Просто в какой-то момент его пушистые ресницы начинают подрагивать, мышцы бёдер непроизвольно, мелко сокращаться, он подаётся бёдрами назад аккурат в тот момент, когда Дима толкается вперёд, выдыхает: — Дим... Ди-има..! И, крупно подрагивая, обессилено падает вперёд. Дима, слыша своё имя, не может сдержаться и следует за ним через пару секунд. Ложится торсом на миронову спину, шепча тому на ухо всякие глупые нежности. И думает, что он ещё заставит Мирона стонать. Перед зеркалом. В микрофон. Под запись.