Это уже стало своеобразным ритуалом. Время давно перевалило за час ночи, и Женя привычно клюет носом над разложенными на кухонном столе тетрадями, только чтобы встряхнуться, моргнуть, фокусируя глаза на работе, и снова склониться над исписанными листами, нещадно черкая красной ручкой ошибки. Господи, и когда уже эти дети начнут серьезно вникать в дисциплину и осознают, что это им не обычный университет, и что пропущенная мимо ушей лекция может стоить им не лишнего балла на экзамене, а жизни. И спасибо, если только своей, а не с товарищами вместе. Лунёва вздыхает, растирая рукой ноющую шею, потягивается, морщась, когда жалобно отзывается натруженная спина. Надо будет выбраться на стадион. С тех пор, как съехали с общаги, до него стало дольше добираться, а как начала преподавать в Библиотеке - так и вовсе вечно не хватает времени.
Хочется пошутить про “старость не радость”, но книгочеи не шутят об этом. Они либо живы, либо нет. Остальное - мелочи. Ей тридцать два года. Это не много и не мало. Это больше, чем уже когда либо исполнится части из ее коллег по профессии.
Она рано встала сегодня, чтобы успеть на собственную лекцию, и теперь усталость словно сыпет песок ей в глаза. Женя смаргивает, глядя на часы, и отрешенно стучит ручкой по столу.
Можно было бы уйти в комнату, за нормальный письменный стол и к удобному креслу, и не ломать глаза при свете кухонной люстры, которая не была рассчитана на бумажную работу и косые студенческие почерки.
Но свет из окон кухни видно со стороны подъезда. Это уже стало своеобразным ритуалом.
Женя чувствует знакомое приближение за несколько секунд до того, как в замке начинает ворочаться ключ. В ночной тишине очень четко слышен скрип лифта на лестничной площадке, ощущается, как едва заметно вздрагивают стены, когда тяжелую дверь в коридоре грубо захлопывают сильнее, чем нужно. Потом с силой дергается ручка двери, и Лунёва не может сдержать усталой улыбки, потирая лоб пальцами. Каждый раз она знает, что дверь заперта, и каждый раз упрямо дергает ее, как будто на этот раз замок сдастся под горящим взглядом. В самом деле, когда-нибудь она оторвет ручку двери с мясом, и Жене не останется ничего другого, как сказать, что ну она же предупреждала. Ничего, сама оторвет - сама будет ставить новую.
К тому времени, как Женя не торопясь поднимается из-за стола и выходит в прихожую, Рита уже вваливается в квартиру, с силой хлопая дверью и измотанно приваливаясь к ней спиной. Лунёва не беспокоится, потому что знает, что задание прошло без серьезных травм и без особых осложнений. Знает не от Риты - она бы ни за что не поверила бодрым ‘Да все нормально!’ на той стороне трубки, запомнила уже, что ‘нормально’ у Вольновой может означать и нахождение в больнице чуть ли не под капельницей, из опыта, к сожалению. Нет, знает от ее напарника. У Саши, слава Богу, хватает ответственности и рассудительности не врать о ситуации.
Но в этот раз Рита и правда в полном порядке. Всего лишь чувствует себя трижды выжатым лимоном, и смотрит устало и тускло, сопя что-то себе под нос и пытаясь скинуть с ног ботинки, не наклоняясь их развязать. Женя смотрит молча, с невидимой в полумраке неосвещенной прихожей усмешкой, привалившись плечом к стене. Потом, покачав головой, выпрямляется, подходит, присаживается на корточки и просто стаскивает с Вольновой непослушную обувь. Рита не успевает запротестовать и вызывающе морщит нос, глядя на нее сверху вниз.
- Мне сколько лет по-твоему? - Сипло выговаривает она первые слова, звучащие этой ночью в их квартире, и Женя с самой невинной улыбкой пожимает плечами.
- Что-то между пятью и восьмьюдесятью, судя по твоему поведению. - Она встает, по пути щекотливо пробежавшись пальцами по худому колену в прорехе рваных джинс и заставив Риту вздрогнуть, и спокойно расстегивает потертые ремни видавшей виды и битвы книгочейской экипировки.
- С твоей точки зрения всем твоим знакомым пять лет. Восемьдесят-то за что? - С едва заметным удивлением в голосе интересуется Рита, и в неярком, доносящемся с кухни свете ловит отблеск смешинок в Жениных глазах.
- Потому что тебе вечно все не нравится. Ворчишь, как--
- Ухг, я поняла, поняла.
Лунёва смеется над тем, как Рита обиженно супится, и мягко целует ее в уголок поджатых губ, даже не удивляясь, когда Вольнова мгновенно подается вперед, перехватывая инициативу и превращая легкое прикосновение в глубокий, жадный поцелуй. На сколько они на этот раз застряли на задании? Дней на пять?
Пять дней - это много для книгочеев. За пять дней можно умереть пять миллиардов раз.
Жене в нос бьет знакомая терпкая смесь запахов, которая всегда сопровождает Вольнову после боевой вылазки - книжная пыль, кислота чернил, гарь и пепел, каменная крошка, дешевый табак и горечь алкоголя. Последнее, как правило, это лишь самый свежий финальный аккорд, метод отметить с напарником удачное завершение очередного дела, прежде, чем разойтись каждый к себе на квартиру. Женя всегда закрывает глаза на то, что Рита крайне редко возвращается из “командировки” трезвая. В конце концов, она никогда не является пьяной в сопли. Лишь слегка осоловевшей. А главное - что живой.
Оторвавшись от ее губ, Рита устало зарывается лицом в Женину рубашку где-то в районе ключицы, тоже явно вдыхая полной грудью, и Лунёвой тихо, про себя, интересно, чем для Риты пахнет она. Горами бумаги? Речной водой? Библиотекой? Дымным Московским воздухом? ...Домом?
Она спрашивала пару раз, но Рита всегда отмахивалась. Это же Рита.
Давление веса на ее плече медленно увеличивается, и Женя безошибочно угадывает, что Вольнова вырубается прямо стоя. С понятной жалостью все же мягко, но беспощадно встряхивает ее за плечи и подталкивает в сторону ванной комнаты. Женя все понимает, но заваливаться в кровать прямо так, в пропитанной запахом работы одежде она ей не даст, они это уже проходили. И Рита это знает, поэтому с капитулирующим полу-рыком подчиняется и скрывается в ванной.
Привычным движением Женя складывает ее снаряжение на полку шкафа, сразу над своим, и возвращается на кухню. Она успевает очень не спеша убрать все свои учебные материалы, достать из холодильника заранее приготовленный ужин и его разогреть, когда в ней рождается справедливое подозрение. Покосившись на дверь ванной и покачав головой, Лунёва стучит в нее, а затем, не дожидаясь ответа, резко открывает, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рита резко выпрямляется и моргает, делая вид, что не залипала минут пятнадцать в одну точку на стене, разомлев под горячей водой и наполовину побежденная смесью усталости и алкоголя.
- Чтоб ты знала, в душ к человеку вламываться тупо неприлично. - Пытается защититься нападением Рита, и Женя наигранно охает, облокачиваясь на дверной косяк и всплескивая руками.
- О Боже мой, чего я там не видела?
Рита секунду словно бы всерьез раздумывает над вопросом, а потом с возмущением демонстративно разводит руками в стороны. Да уж, дни, когда ей достаточно было пошлого намека, чтобы заставить Женю яростно краснеть, давно прошли. Ее работа, в общем-то. Ручная.
- Тебе помочь? - Лунёва шагает в комнату, только чтобы тут же осознать, что попалась в ловушку, которую даже сам “охотник” не заметил, как расставил. Размеров их небольшой ванной комнаты как раз хватает Рите для того, чтобы протянуть руку, схватить Женю за воротник и дернуть к себе. Та только успевает поймать сама себя, поспешно опираясь рукой о стену и чудом не падая через бортик ванной, наклонившись вперед. Вода из душа тут же умудряется попасть ей на волосы, лицо и одежду, пропитывая рубашку.
- Ну помоги. - С усмешкой соглашается Рита, и Женя слишком хорошо знает этот хриплый тон, этот голодный огонь в глазах. Неважно, сколько проходит лет, но стоит им разойтись по долгу работы хотя бы на пару дней, а уж тем более на неделю, и Вольнова готова набрасываться на нее столь же яростно, как когда им было двадцать и после особо сложных книг в их распоряжении была только узкая общажная койка, чтобы убедиться в том, что они обе живы, самым простым из возможных способов.
Ее голос электрическим током отдается по Жениному позвоночнику, разбегается по нервам, пуская в ускоренный темп сердцебиение и сворачиваясь почти болезненной тягой внизу живота. Противостоять ей тяжело. Особенно, когда делать этого совершенно не хочется. Особенно, когда кончики Жениных пальцев буквально звенят от того, насколько близко ей стоит протянуть руку, чтобы коснуться горячей кожи, а взгляд предательски пытается от светло-карих глаз спуститься ниже, гораздо ниже. Ей, пожалуй, тоже словно снова двадцать.
Но из них двоих у Лунёвой всегда было больше самоконтроля и рассудительности, и, вопреки себе, она ловит Риту за запястье.
- Ты едва на ногах стоишь.
Рита нервно морщится, словно бы даже оскорбленная.
- И с каких пор это мне мешало?
- Ты когда ела последний раз?
Пауза повисает между ними, а потом Вольнова с раздосадованным вздохом отталкивает ее обратно и закатывает глаза, понимая, что Лунёва права. В эти моменты так отчетливо видно, что Рите, все же, больше двадцати. Она давно научилась признавать ошибки и не вести битв на том поле, где она заведомо проиграла. По-крайней мере, не с дорогими ей людьми.
Этому она тоже научилась. Признавать перед самой собой и окружающими, что ей кто-то дорог, когда он еще жив.
Воздух в остальной квартире после распаренной ванной кажется ледяным, и Женя глубоко вздыхает, успокаиваясь, ладонью убирает с лица липнущие ко лбу мокрые волосы.
Рита гордо входит на кухню пятью минутами позже, завернутая в великоватый ей халат - Женин, разумеется, в качестве молчаливого протеста против недавнего посыла, - и плюхается за стол. Лунёва знает, что не прогадала - по тому, как Вольнова набрасывается на ужин, быстро становится понятно, что последней ее едой была какая-нибудь шаверма на вокзале, а последней
нормальной едой - что-нибудь еще в столовой при отеле, и то только потому, что Саша настоял. Надо будет сказать ему спасибо.
Сама Женя уже давно поела, поэтому пользуется свободными минутами, чтобы проставить еще пару оценок. Не сдержавшись, с улыбкой мягко толкается с Ритой ногами под столом, в знак молчаливого извинения. Вольнова ног не убирает - значит, не дуется.
Проходит некоторое время, прежде чем Женя осознает, что на кухне повисла тишина, и поверх очков (они стали нужны ей пару лет назад) поднимает взгляд. Рита уже явно давно доела и просто молча сидит, подперев щеку рукой, и смотрит на нее.
- Что? - С улыбкой интересуется Лунёва, и девушка напротив неопределенно поводит плечом.
- Ничего. Просто ты выглядишь по-дурацки мило с этими очками и этими тетрадками. - Рита лукаво усмехается. - Ну и мокрая рубашка, конечно, остроты зрелищу добавляет.
- А кто говорил, что я с очками буду на “селедок” похожа? - Женя нарочно игнорирует последний комментарий, незаметно дразня Вольнову. Та громко фыркает, откидываясь на спинку стула.
- Я говорю много всякой херни. - Самокритично и просто отзывается Рита, не теряя теплой хитринки во взгляде. - Твириновы в своих лупоглазых линзах похожи на типичных ботанов, какими и являются, за исключением ядов и винтарей. Ты в своих скорее тянешь на горячую училку, у которой хочется остаться после уро-- Ай!
Женя дотягивается через стол, чтобы стукнуть Риту по лбу свернутой в трубочку тетрадью, и Вольнова со смехом загораживается руками.
- Сойдет для “плохой училки”? - Иронично интересуется Женя, откладывая тетрадь, и берет в руки недопитый ранее стакан воды.
И Рита, разумеется, выбирает именно этот момент, чтобы сквозь смех выпалить:
- Жек, слушай, выходи за меня.
Исключительно годы бытия старшей сестрой, книгочеем под надзором внезапно появляющейся Ангелины и учителем помогают Жене не подавиться.
- ...Рит, - заставив себя сглотнуть и медленно поставив стакан на стол, Лунёва скептично смотрит на девушку напротив. Да, она в курсе, что подобные вещи часто говорят в шутку и просто как выражение, и так далее.
Рита не говорит. Рита вообще такими словами не бросается даже под дулом пистолета.
- Рит, оно как бы… Немного нелегально. - Женя умудряется улыбнуться, все-таки решая принять все за шутку, но Вольнова, к ее ступору, упрямо мотает головой.
- Нелегально где, Жек?
Женя начинает отчасти беспокоиться за состояние Ритиной головы. Надо было уточнить у Алиновского, не падала ли она откуда, и не открывала ли двери лбом.
- Последний раз, когда проверяла, мы еще жили в России…
- Да к херам государство. - Рита улыбается широко, но как-то иронично и горько, со смешком взмахивает рукой. - Что тебе даст это "легальное" государство? Бумажку? Бумажки не помешали моей мамане развестись со своими мужиками как минимум дважды, а может, и больше, я плохо следила. Суть-то не в том. И я тебе не о том.
В повисшей тишине Женя внезапно чувствует себя как иногда чувствовала в самые первые месяцы их тогда еще не очень ей понятных отношений. Ошеломленной, растерянной и совершенно не знающей, как понимать Вольнову в моменты всплесков редких для нее чувств. Рита сверлит ее взглядом, потом внезапно встает из-за стола и Лунёва почему-то вздрагивает. Рита исчезает в коридоре и скоро возвращается, держа что-то в кулаке.
- Купили с Саньком по приколу по киндеру с игрушкой. Сначала подумала, херня выпала, а теперь как раз кстати будет.
Она вертит мелкий предмет в пальцах, Женя понемногу различает аляпистое, крупное, детского дизайна пластиковое кольцо и начинает всерьез задаваться вопросом, не уснула ли она, случайно, над бумагами, еще час назад.
- Я, правда, до сих пор не знаю, почему твоя умная, трудолюбивая и приличная задница решила, что хочет застрять с… ну вот ровной проебанной противоположностью, - Рита критично обводит себя рукой, - но… Как сказать. Вот это все, вот здесь, в этой квартире, оно как-то магически работает гораздо лучше, чем я вообще знала, что люди могут вместе… работать. - Она задумчиво жует губу, пока Женя, затаив дыхание и сама не зная почему, жутко боится ее перебить. - ...Больше похоже на… семью, чем. Чем то, что я помнила и думала. Я тебя вообще не заслуживаю, посмотри на это, - Вольнова делает почти что обвиняющий жест в Женину сторону, - я только домой приперлась, грязная, всякой гадостью пропахшая, уставшая, как собака, а ты что делаешь. Ты
заботишься. ...А я, а что я. Я тоже что-то кроме проблем могу. Следить, чтобы ты не перегревалась со своей работой. И бить морды всякому хамлу, хотя ты и не разрешаешь. И чинить всякое в доме. Правда, я лажаю с этим страшно, но ты, по-крайней мере, смеешься над этим, а это тоже неплохо. И… - Голос у нее вдруг резко срывается, но Рита словно торопится, спотыкаясь о слова и даже не останавливаясь, чтобы откашляться, - И плевать на все эти законы, пусть другие с этим маются, а мы, может, сдохнем завтра, какой нам толк от легальности и чужого мнения вообще--
- Рит.
- ...Что? - Вольнова выдыхает наконец, вся красная и запыхавшаяся, и даже отчасти благодарная, что ее перебили.
- Да.
Рита, успевшая запутаться в собственной тираде, зависает, пытаясь собрать все в единую картину и проследить по логической цепочке, к чему относилось это слово, но Женя просто встает, берет у нее из рук игрушечное кольцо и демонстративно цепляет на собственный палец. А потом дергает Вольнову к себе и целует, забыв наклониться и неосознанно заставляя ту встать на цыпочки. Та, для разнообразия, и не возмущается, отвечая низким горловым рычанием и зарываясь пальцами в Женины мокрые волосы. Халат с худых плеч таки сваливается на пол, как нельзя кстати, и Рита пользуется моментом, нагло прижимаясь к Лунёвой всем телом и заставляя ту неприкрыто желать, чтобы на ней самой не было столько одежды. И Женя забывает, что устала, и что у нее ныла спина, и что ей завтра на лекции. Она помнит только девушку, которую бездумно подхватывает на руки, потому что может, и потому что, сколько бы Вольнова не протестовала, ей нравится это делать. И потому что это быстрее, чем спотыкаться до спальни вдвоем.
- Кто там что-то… говорил о том, что я на ногах не стою? - Ехидно интересуется Рита куда-то в Женину шею, когда они с размаху всем весом валятся на кровать, и Лунёва собирает последние остатки самоконтроля, чтобы пошутить:
- Сама нарвалась. Супружеский долг, знаешь ли, теперь, и все такое.
И Рита хохочет в голос, прогоняя приятную дрожь по их близко сплетенным телам.
***
Рита просыпается днем. Точнее, первый раз она почти что просыпается рано утром, когда уходящая в Библиотеку Женя ласково проводит рукой по ее спине между лопаток и целует ее в щеку, а Вольнова, протестуя против всего сразу, натягивает одеяло на голову. Она еще не проснулась, а уже заранее негодует и по поводу того, что рано, и про то, что Женя смогла взять отгул только на следующий день, а сегодня ей нужно идти на работу, ну и, заодно, чисто для порядка, возмущается против “излишних нежностей”.
Проснувшись в более человеческое время и находясь одна дома, она позволяет себе растянуться во всю двуспальную постель, которая совсем не чета этим дурацким хостельным койкам - черт побери, кто бы мог подумать, что когда-то ей станет не совсем плевать, где спать, стареет, точно стареет - и пахнет не дешевым стиральным порошком, а
ими. И Рита щурится и улыбается, как объевшийся сметаны довольный кот, и даже легкое похмелье не портит ей момента.
До тех пор, пока сквозь легкий туман к ней не приходят воспоминания.
Вольнова резко садится, охает, хватаясь за гудящую голову, отчаянно матерится сквозь зубы, сама не зная, отчего паникует. Это ж надо было словить такую сопливую и идиотскую вариацию поговорки “что у трезвого на уме, то у пьяного на языке”, вашу мать!
Следующая мысль, однако, и вовсе заставляет ее сначала заледенеть, а потом скатиться с кровати и зашарить по квартире в поисках домашнего телефона.
“Доброе утро.” Тон у Жени скептичный, намекает, что на дворе три часа дня, но Рите некогда бурчать что-то про сов, жаворонков и добровольных трудоголиков.
- Жека, я тебя умоляю, и я не люблю умолять, скажи мне, что ты НЕ уперла в Библиотеку с этим розовым ужасом на пальце.
Трубка отзывается задумчивым мычанием.
- Ты серьезно, что ли?!
“Возможно.” Безжалостно признается Женя, и Рита тихо сползает вниз по кухонной тумбе.
- Сними. Щас же сними!
“Не сниму.” Вольнова отрывает телефон от уха и шокировано смотрит на него, как будто он виноват в столь внезапном упрямстве Лунёвой.
- Сними, кому говорят!
“А что, ты уже передумала?”
Рита резко давится воздухом и опускает руку с трубкой, задрав голову вверх, и несколько минут просто сидит на полу на кухне, глядя в потолок. Заевшей пластинкой прогоняя в голове собственную пьяную мешанину из позорно искренних слов. Жмурится до разноцветных разводов под веками.
“Рит?”
- ...Нет. - Вольнова, наконец, возвращает телефон к уху. - Все так, как сказала. Ни одного чертового слова назад не возьму.
Ей вечно будет интересно, померещился ли ей облегченный вздох на том конце линии.
“Тогда и кольцо тоже не сниму. Пока, у меня урок начинается.”
- Чт-- Эй! - Несчастный телефон, предусмотрительно “одетый” в резиновый неубиваемый чехол, летит в угол комнаты, а Рита еще в довесок бьет кулаком по дверце шкафчика. - Нет, ну охуеть!
Одной в квартире ей абсолютно некому излить свое негодование, и она просто думает, яростно сверля взглядом противоположную стенку. Потом хлопает руками по коленям, резко поднимаясь на ноги.
- Кольцо, значит, она не снимет. Ладно. Ладно!
***
Продавец ближайшего магазина украшений был очень удивлен внезапному посетителю в тот день. Рыжая девушка вломилась в двери с целеустремленностью как минимум грабителя с пистолетом, и примерно таким же грозным выражением лица, успев порядком напугать мужчину, но, к его удивлению, склонилась над витриной, что-то бурча себе под нос. На вид ей было лет тридцать, и выглядела она как человек, не посещающий подобные ювелирные по собственной воле вообще никогда. У нее не наблюдалось даже проколов в ушах, что в наше время вообще редкость.
- ...Вам помочь? - Он решился, наконец, подойти к ней. Посетительница сначала явно по привычке огрызнулась, что ей ничего не надо, но буквально через несколько секунд изменилась в лице.
- ...Вообще-то да. Помочь. Извиняюсь. - Последнее слово звучало не до конца убедительно, но продавец решил вежливо не обращать внимания. - Мне нужно кольцо в пределах моих не очень богатых финансов, какое-нибудь простое и незамороченное, но и чтобы совсем фигней тоже не выглядело. Ферштейн?
- А ваши финансы это…?
***
Женя как раз заканчивает убирать свои записи в сумку, когда слышит писк еще не успевших выйти из класса студентов. Обернувшись, она видит, как пара первокурсников благоговейно шарахается в сторону от вошедшей Риты. Вольнова и Алиновский были популярны среди младших курсов, потому что их брутальные фигуры окружали легенды о тысячах запечатанных персонажей, убитых драконах и еще черт знает о чем. Их вечно потрепанный, отмеченный мелкими шрамами и подчеркнутый полной экипировкой вид этот их образ романтических воинов лишь подчеркивал.
- Так, мелочь, ну-ка свинтили и освободили помещение! - Рита рявкает во все горло, и всех лишних из класса сдувает, словно ветром. Женя с нарочито осуждающей улыбкой облокачивается о стол, наблюдает за ней, наклонив голову набок.
- Нельзя так со студентами, Рит.
- Мне - льзя. - Решительно чеканит Вольнова, широким шагом подходя к ней. - Сними эту штуку, блин.
- Я тебе уже сказала--
- Я поняла, что ты мне сказала. - Рита вытаскивает из кармана маленькую коробочку и пихает ее Жене. - Вот. Просто поменяй на адекватное.
- Но я--
Рита, заранее чуя возражение, издает звук крайнего отчаяния и раздражения, отворачивается, проходит два шага к двери, затем возвращается, тем самым совершив оборот вокруг своей оси, а потом с силой грохается на одно колено, и хмурится, выставив перед собой коробочку с кольцом.
- По-жа-луй-ста.
Женя, моргнув, тихо смеется, уткнувшись лицом в ладонь.
- Ну такому я точно отказать не могу. - Соглашается она, принимая новое кольцо и сменяя его на пальце. Рита пытается было выхватить игрушку, но Женя выпрямляется и поднимает руку высоко над головой, широко улыбаясь.
- Не-а, Рит. Это на память.
И Вольновой остается лишь обреченно застонать.
