***
Обычно она наблюдала за сверстниками со стороны, стараясь лишний раз не лезть не в своё дело, но время от времени не выдерживала и спрашивала лично: «Каково это — быть родителем?» Всё-таки большинство изначально хотело детей, представляя себя прекрасными родителями, которые будут «самыми лучшими на свете»: не отойдут от детей ни на шаг и будут вечно держать их на руках, а дети у них, естественно, родятся самые прекрасные, и всё у них будет легко. Но чуть ли не у всех складывалось с точностью до наоборот. Осознание наступало в разное время: у кого уже на стадии беременности, у кого во время родов, у кого в первые дни жизни с малышом, а у кого и спустя годы, но наступало. Когда они не могли видеть собственных детей, брать их на руки. Друзья встречались в парках с колясками, стараясь не вспоминать обещания растить детей совместно, данное во время беременности; стараясь не поднимать вообще какие-либо старые темы, зациклившись в своих разговорах на детях, супруге, бытовых проблемах. Приходила усталость — хотелось прожить свою жизнь. От этого, в свою очередь, появлялось раздражение, а за ним и ненависть: к ребёнку, к себе, к государству, к человечеству, к жизни. Отвращение. Безнадёжность. А кому-то везёт — они достаточно ограничены. Они снова подняли тему выбора будущего пути, когда сидели на диване в доме Йегеров и щёлкали пультом от телевизора в поисках «рандомного» канала с чем-нибудь интересным. Эрен до сих пор не решил — скорее всего, пойдёт в медицину, по стопам отца, как хотят его родители, а со временем решит, его это или нет; Энни даже не рассматривала варианты. Она могла просто родить и сидеть на шее… У кого-нибудь, но ей этого не хотелось: ей не хотелось ни заводить семью, ни учиться, ни работать — ничего. Просто исчезнуть. Но будущее неизбежно. Есть вещи, которые Энни обязана делать, нравится ей это или нет. Нередко она задумывалась: «А что Эрен думает по этому поводу?», но так и не решилась спросить. С другой стороны, могла ли Энни положиться на него? Эрен не может даже решить, на кого идти учиться, сможет ли он стать опорой семье? К тому же он бета. Когда Энни увидела его душу, это перестало волновать её. Но что сейчас? Сможет ли Эрен гарантировать ей стабильность, когда государство не замечает даже бет-родителей, потому что имелись также альфы-родители, омеги-родители и гаммы-родители — последние предпочитали выжимать максимум казенных денег, не думая о том, что те могут в любой момент закончиться. Хочет ли она видеть в этой роли именно его? Государство вошло в положение и людей, что так и не смогли найти того, с кем зачать ребёнка. Возникли специальные центры, в которых специалисты подбирали партнёра. После «процедуры» пара могла либо сойтись вместе, либо разойтись в разные стороны — всё, что строилось из «чувства долга», не имело ни ценности, ни прочности. Энни потянулась к Эрену и поцеловала его, обвив руками шею, приглашая и моментально получая ответ. Жаркое дыхание, мягкие губы, нежные руки, аккуратно касающиеся тела, снимающие одежду, оставляли палящие следы на коже, заставляющие её трепетать. Взгляд пронзительных глаз, считывающий насквозь, пальцы, дотронувшиеся до самых сокровенных мест. И переполняющее желание пропасть друг в друге хотя бы на несколько минут. Ответ был очевиден.***
Декорации, имитирующие школьный спортивный зал, украшенный для дискотеки, ретро-музыка, пунш, гаммы с ярко-красной помадой на губах, блистательные улыбки, танцы, разговоры, шёпот и поцелуи. Тематические вечера, созданные с целью упрощения поиска партнёра, были глотком свежего воздуха как для детей, которых торопят становиться взрослыми, так и для взрослых, которые в своё время не успели побыть детьми. Эрен терпеть не мог ни галстуки, ни бабочки, ни танцы. С ужасом он понимал, что первое станет необходимой вещью его гардероба с того момента, как у него появится работа. Недовольно натирая шею, проскальзывая пальцами под жёсткий воротник, Эрен поглядывал на Энни, в глазах которой мелькали искорки… Радости? Он давно не видел этого выражения на лице девушки. Как туча серая, она вечно пребывала где-то в своих довольно неприятных мыслях ещё с осени. И это совсем не меланхолия. Ради этих глаз Эрен готов был стерпеть хоть разрезание собственной плоти без наркоза и болеутоляющего. Он приглашал Энни на танец и кружил до потери пульса. Затем усаживал на стул, поил пуншем и снова утягивал в пляс до изнеможения. Наступая друг другу на ноги, парочка подскакивала и смущенно хихикала, забавно морща лица и поглядывая друг другу в глаза. Они впитывали каждый момент, забыв про скорую ответственность, приближающиеся экзамены, печали и невзгоды — забыв будущее, отбросив прошлое, наслаждаясь только настоящим. До машины Эрен донёс девушку на руках, ибо Энни сняла каблуки с ног, что, изрядно устав за несколько часов непрекращающихся танцев, теперь болели и отдавали неприятной пульсацией. На обратном пути подростки обменивались положительным впечатлением, полученным от мероприятия, но в моменты, когда наступала тишина, радость пропадала, накатывала волна грусти и тоски. Кто знал, какой вечер танцев станет для них последним.***
Время от времени Энни разрывалась плачем, что сопровождался громким криком, полным отчаяния, вызывающим в груди невыносимую боль. В основном так бывало, когда она оставалась одна или наедине с Эреном, больно кусая и до крови царапая его…***
Противозачаточные продавали только тем, кто уже родил однажды, предварительно проверив сканером запястье. Поэтому Энни просила мать покупать для неё таблетки, но когда та в очередной раз протянула пачку дочери, отказалась от них. Привычно оставшись у парня, она сообщила ему, что перестала пить таблетки. Эрен лишь пожал плечами, но Энни показалось, что он скорчил гримасу, поэтому взбесилась на него: «Ну извини, что я ничего не могу поделать!». Эрен взбесился в ответ — разразилась ссора. Оба понимали, что это глупо и бесполезно, но ни один не мог остановиться.***
С самого утра классная комната, в которой проходили уроки, не прекращала трястись. Казалось, ещё чуть-чуть, и пол рухнет, подобно анжурскому мосту, а за ним повалятся и стены. Не очень приятно, учитывая, что класс находится на четвёртом этаже. Зато, будучи заваленным камнями, можно быть уверенным в вещи, о которой мечтал каждый и больше всего в подростковом возрасте. Но когда находишься в тяжёлых ситуациях, начинаешь желать этого. А всё дело в омеге, у которого подходил срок течки. В этот период ничего нельзя сделать с запахом — перекрывающие средства в виде дезодорантов, шампуней, таблеток работают только во время самой течки, но не до неё. Это время несчастные стараются переждать дома, но когда экзамен наступает на пятки, не хотелось лишний раз пропускать занятия. И все альфы, которых было преобладающее большинство в классе, тряслись в резонансе с несчастной омегой. Смотря на них, Эрен невольно радовался, что являлся «дефектом». Не таким, как бесплодные, подвергнувшиеся выкидышу или родившие мёртвых младенцев, но всё же — жизнь не казалась сладкой. Он радовался, что не чувствовал запахи, присущие омегам и альфам, отчего не становился рабом своей плоти, не впадал в безумие и просто напросто не выглядел до смеха глупым и жалким. Многие жалели Эрена из-за типа, не понимая, как на самом деле ему повезло. Однако мозг подростка пубертатного возраста не осилил натиска возбуждённой атмосферы, повисшей в воздухе. Воображение стало рисовать образы обнажённого тела. Откинувшись на спинку стула, Эрен поддался соблазну, мечтая оказаться в объятьях любимой, а не сидеть на скучном уроке — информация всё равно пролетала мимо ушей, не давая никаких знаний. Он поглядывал на Энни, которая украдкой косилась на него. И хоть выражение её лица оставалось невозмутимым, Эрен знал, что она думала о том же. Тогда парень быстро настрочил сообщение, предлагая прогулять оставшиеся уроки.***
Они сидели в оконной раме заброшенного на стадии строительства дома и пили слабоалкогольный напиток, по вкусу больше напоминавший газировку, отдающую горечью. Женщина на кассе только спросила, совершеннолетние ли они; подростки ответили утвердительно и спокойно купили выпивку, не показывая документы или запястье. Кажется, мир сошёл с ума, но он скорее погрузился в депрессию. Депрессия всего мира. Эрен отхлебнул напиток с горла, смотря на горизонт, из-за которого разливался оранжевый свет — солнце уже давно скрылось от человеческих глаз за высокими зданиями. Как далеко мы видим небо, как скоро закат наступает для нас? Он посмотрел на Энни: её распущенные сегодня волосы свисали до плеч, делая хозяйку более женственной и миловидной, несмотря на алкоголь в руках. Вид девушки навеял Эрену воспоминания о летнем дне, когда они играли в салочки, бегая босыми ногами по цветочной поляне. Тогда на Энни было белое ситцевое платье до колена с рисунками мелких цветов на ткани, её лёгкая юбка взлетала при беге, иногда поднимаясь до самых бёдер. Помнил, как оно плотно облепило тело девушки вплоть до контуров нижнего белья, полностью видневшегося из-под мокрой ткани. Укрываясь от дождя под навесом, они слились в жарком поцелуе, окоченелыми руками сжимая друг друга в объятьях. И пусть их тела заболеют к вечеру — их души были больны уже давно.***
«Я не готова, Эрен…»***
В основном Карла заставала Эрена и Энни у него в комнате, молча сидящих за столом и что-то пишущих. Боже, неужели в такое время они ещё и к экзаменам готовятся? Женщина помнит, как пыталась учиться, уже будучи матерью, но младенец отнимал всё её время, отчего об окончании школы пришлось забыть. Возможно, они посвящали себя вовсе не учёбе, зарываясь в тетрадках в полном молчании. Иногда Карла находила стихи, спрятанные на видном месте, чтобы их наверняка нашли. Эти стихотворения скорее являлись прозой, которая, если смотреть правде в глаза, не тянула даже на «выше среднего». Но разве могла она осуждать плачь? Мольбу, идущую из самой глубины души. Исповедь, выплеснутую на бумагу. Отчаяние, грызшее детское сердце. Уныние, охватившее мечущееся сознание. Грусть, впившуюся в неокрепший разум. Счастливые чувства Эрен накрепко закрыл в своём сердце. И она могла лишь надеяться, что их больше, чем негатива, выплеснутого на бумагу в нелепо зарифмованных строчках. Хотя что ещё может испытывать подросток в столь тяжёлое время? Иногда Карла заставала парочку за довольно «деликатным» занятием. Ей это не нравилось, но разве она могла им запретить, если само государство подталкивало к этому. Пришлось просто смириться, как уже смирилась однажды, будучи ещё моложе собственного сына. Она уже ничего не имела против, когда Энни оставалась у них, но её сердце истекало кровью, когда Эрен задерживался у неё. Тревога, переживание, страх — неотъемлемые части роли родителя. Дети отдают гораздо меньше любви своим родителям, чем получают. Они никогда не поймут, сколько усилий было приложено ради них, сколько слёз пролито и сколько раз разбивалось материнское сердце. Конечно, сын стал самой светлой частичкой жизни Карлы. Возможно, потому, что других уже и не предвиделось. Но как бы сложилась её жизнь, если бы она могла… Если бы ей было позволено немного… Повременить? Получить образование, устроиться на работу, продвинуться по карьерной лестнице, побывать в разных местах и попробовать что-то новое — прожить свою жизнь. Но всю себя ей пришлось отдать сыну, а сейчас… У неё просто уже не осталось сил. Карла была безумно счастлива, когда узнала, что её сын родился бетой. От этого счастья она чувствовала отвращение к самой себе, но как же ей не хотелось, чтобы её малыш так рано испытал чувство потери собственного времени, собственных возможностей — себя. Зная, что они с мужем смогут помочь Эрену с любыми трудностями, с которыми мальчик столкнётся в связи со своим типом, Карла пребывала в радостной беспечности. Пока однажды он не привёл Энни. «Когда ты вернулась домой?» — спросил Эрен, выйдя с девушкой из своей комнаты. Их лица покраснели, стоило им увидеть Карлу. «Достаточно давно». Подростки налились краской до самой шеи и стремительно ушли в сторону выхода, где Эрен провожал Энни. Время шло — отчаяние Карлы нарастало. Время этой девушки заканчивается. А дети продолжали встречаться, и Эрен наверняка «поможет» — не бросит он её в беде, даже если у него нет желания становиться отцом. А как сам Эрен воспринимает эту ситуацию? О чём он думает? Какие у него планы? Какое отношение? Карле самой становилось плохо, стоило этому шквалу вопросов свалиться на её голову. Неужели она сама когда-то прошла через это? Бедный, бедный её малыш! Как же ей хотелось уберечь сына от этой участи. Настал тот день, когда Эрен вызвал мать на серьёзный разговор и сообщил, что они перестали предохраняться. Тогда с груди Карлы что-то упало: то ли груз, то ли сердце.***
Комната была заполнена грудами бумаг, грязной одежды, что валялась везде, на мебели и на полу, но ни один из супругов не хотел её убирать. И их никто не цеплял по этому поводу, оставив в этот год в покое. Энни завалила экзамен, Эрен еле сдал, но никуда не поступил, решив уделить всё время жене, стараясь помочь ей. В их доме не прибавилось ни детских криков, ни детских вещей. Узнав о решении подростков, отец Энни чуть ли не с кулаками набросился на парня, принуждая его взять ответственность за свою дочь, женившись на ней. Эрен спокойно принял это условие — он вовсе и не собирался бежать. Время от времени Энни посещали фантомные ощущения в животе, будто его кто-то толкает изнутри. Это случалось всегда: ночью, за домашними делами, за учёбой, во время отдыха. Тогда она впадала в ступор, уставившись в одну точку. Видя это, Эрен старался чем-то помочь: отвлечь или взять на себя её работу. Тогда, бесстрастно смотря на мужа, Энни хотела его убить. Иногда она пускала в ход кулаки, а потом горько плакала, сжимая в объятьях и умоляя простить её. Где-то там был человек, которого они произвели на свет совместными усилиями. Где-то. Кто-то. Как-то. С кем-то. Они не знали — они не хотели знать. Энни пошла на кесарево сечение, лишь бы не видеть и не слышать ребёнка, даже когда тот только родится. Она прекрасно знала, как меняются взгляды родителей, стоит им увидеть новорождённого. И ей не хотелось менять принятое решение. Всеобщее решение. Младенца видели только её с Эреном матери, но ни слова не сказали — лишь подбадривали девушку, сидя на краю кровати. Только отец Энни недовольно пыхтел у двери в палату. Тогда она испугалась, что он может настоять на том, чтобы ребёнка оставили, в случае чего никто не смог бы ему противостоять, но этого не произошло. Впервые Энни увидела потерю в опустевших глазах отца в день её свадьбы, когда мужчина не мог поверить, что его малышка выросла и ушла от него. Но она и была совсем малышкой! У алтаря подростки будто впервые увидели друг друга. Всю церемонию и праздничную часть смятение не сходило с их лиц. Вместо того, чтобы предаваться страсти на супружеском ложе в первую брачную ночь, они просидели до утра на разных краях кровати, не шевелясь, пытаясь осознать произошедшее. Они не готовы. Днём супруги держали дистанцию как физически, так и духовно. И только ночью всё напряжение, обиды и недомолвки сходили на «нет». Кто-то один поворачивался к супругу и обнимал, пытаясь найти прощение в родной, когда-то любимой спине в попытках смириться с тем, что сами же приняли.