Нет, я не ревную

– Выглядишь усталым. – Тяжёлые съёмки. – Тебе стоит выспаться, а ты сидишь допоздна. – Себ. – А? – Я хотел созвониться. – Да, чёрт, извини. С этим промоушеном… Голова забита. – Я понимаю. И вчера… – Что – вчера? – Нет, ничего. – Крис. – А? – Я тоже скучаю. – А на премьеру позвал его. – Что? – Ты знаешь, о ком я. – Ты о Ксавье? Боже. Он сам пришёл. – Да неужели? – Он был в Лос-Анджелесе, узнал о премьере, сказал, что придёт. – И у тебя случайно оказался лишний билет. – Не мог же я ему отказать! – А потом вы поехали куда-то вместе. – К Чейзу. Это что, допрос? – Ты мог бы меня позвать. – Ты в Атланте, Крис. У тебя съёмки! – Я бы договорился. – Руссо бы тебя не отпустили. – На один день? Я бы сумел… – Крис! – Херня, Себ. Всё это херня. – Не злись, ты же сам знаешь, это глупо, он просто пришёл поддержать… – Я хотел тебя поддержать. Но ты даже не позвал меня. – Ты сам не хочешь это всё афишировать. Крис? Чёрт, Крис, перестань меня испепелять взглядом. – Я пойду. Время позднее. – Эванс. Стой. – Себ, я правда… Мне нужно поспать. Звонок завершён. *** Есть что-то медитативное в наблюдении за медленным выключением ноутбука. Крис смотрит, как медленно затухает экран, стихает шум жёсткого диска, гаснут все световые индикаторы. В наступившей темноте у него почему-то ещё сильнее болят глаза – недосып сказывается. Ему, несомненно, действительно нужно поспать. Кому нужен сонный зомби вместо Капитана Америки? Точно не Руссо. Да и Крису самому это не нужно. Отложив ноутбук, он зарывается в стылое и чужое отельное одеяло, прижимается щекой к такой же стылой, пахнущей кондиционером для белья, подушке, и не может закрыть глаз. У него всегда была хорошая фантазия. Не составляет труда представить, как Себастиан склонит голову и поцелует канадского выскочку. Или, может, это коротышка с дурацким курлыкающим акцентом будет становиться на цыпочки и целовать Себастиана. Крис давно уже вырос и избавился от юношеского максимализма по поводу дел любовных. Он знает: все без всех могут. И он может. Расставание не означает конец света. Вот только в чём загвоздка: Крис не хочет. Проходить через это вновь, выстраивать жизнь по новой, всяким мусором замещая исчезнувший кусок этой жизни, бывший когда-то неотъемлемым. С Себастианом порой было странно, порой – ненормально, но чаще всего с ним было лучше, чем когда-либо и с кем-либо. Терять это из-за назойливого мальчишки-канадца? Увольте. Достав телефон, Крис листает старые фотографии. Это немного успокаивает. От совсем невинных, которые вряд ли примешь за что-то иное кроме как за совместные фото двух приятелей, до таких, что разрушат если не жизнь, то карьеру, попадись они в другие руки – у него много фотографий с Себастианом. На большинстве из них запечатлены моменты, когда они принадлежали только друг другу, и хрена с два, если Крис позволит это у него отобрать. Говорят, корни ревности растут из неуверенности – в себе, в партнёре, в ситуации. Крис думает, это правда. Он не уверен в том, даёт ли он Себастиану всё то, что тот заслуживает? Крис знает, что он не образец идеального партнёра. По правде говоря, у Себастиана недюжинное терпение, раз он выдерживает его который уже год. Мысль «что, если кто-то другой будет для него лучше» гложет Криса с первого дня. Это он хочет быть для Себастиана лучшим, это он хочет делать его самым счастливым на свете, а не Ксавье хренов придурок Долан, который может засунуть в задницу свои загребущие руки и отвалить от Себастиана подальше. В ревности вся сложность в том, что Крис не знает, как проявлять её правильно. Порой ему кажется, сейчас он взорвётся и выплеснет всё своё собственничество, все страхи и неуверенность, на Себастиана, и это его оттолкнёт. Себастиан решит, что он просто ненормальный ревнивый мудак – не то чтобы раньше он считал иначе, наверняка, Крис уверен, он с первого дня его считает ненормальным, – и просто уйдёт, решив не тратить время на это недоразумение. А может, он будет молчать и копить в себе, маскируя ревность показным безразличием, и в итоге Себастиан решит, что Крису просто на всё плевать, и тоже уйдёт – к кому-нибудь, у кого нет проблем с проявлением эмоций к человеку, которого любишь. Если есть та грань, то магическое кунг-фу под названием «правильное проявление ревности», то Крис нихрена не знает, как её найти и освоить. Это неподвластное ему мастерство, и это раздражает, как раздражает его Ксавье Долан, как раздражает сам факт, что они с Себастианом общаются – до сих пор, втайне от Криса, как будто это ерунда, о которой ему совсем не обязательно знать. Он начинает писать сообщение Себастиану около десяти раз, и каждый раз стирает его подчистую, потому что сухие буквы на экране не могут выразить всего бедлама, творящегося у него в голове и на душе. Загвоздка ещё в том, что устно Крис тоже не знает, как это выразить. Засыпает Крис с телефоном в руке. И уверенностью: хоббит из канадских лесов может хоть в лепёшку расшибиться, он за Себастиана всё равно будет бороться до последнего. *** – Я читал твоё интервью в Нью-Йорк Таймс. – О. Как мило. Следишь за мной? – Денно и нощно. Ты не рассказывал раньше про боязнь катка. – Да ты и не спрашивал. – Чёрт, теперь понимаю, что идея позвать тебя на каток будет обречена на провал. – Ты хотел позвать меня на каток? – Ну, знаешь. Рождество. Каток. Романтика. Только мы вдвоём и праздничный джаз льётся из колонок. – И потом я падаю, ломаю себе позвоночник об лёд. А ты не успеваешь затормозить и вспарываешь мне вены коньками. – Что за странные фантазии, Себ? – Не мешай мне фантазировать о том, как ты героически будешь спасать меня от переломов и потери крови, а потом на руках понесёшь в больницу. – Ты не слишком похож на дамочку в беде. – Но ты ведь мой герой, Крис, так что не увиливай от супружеского долга. – Прямо-таки супружеского? – Ага… Чёрт. Извини. Хах. Я снова тут. – Что такое? Кто тебе написал? – От ассистентки сообщение пришло. – Поэтому ты смеялся? – Крис… – Ну, что? Вдруг она написала что-то смешное. – Я слышу раздражение в твоём голосе, Эванс. – Это не раздражение, мне просто интересно. – Ревнуешь? – Нет. Себ. Просто… – Ммм? – Вы ведь общаетесь, да? Мало ли. Вдруг он написал тебе что-то определённо смешное, что… – Крис. Прекрати. – …заставило тебя отвлечься от нашего разговора и рассмешило. – Крис, пожалуйста. – Так всё-таки это он написал? – Нет, ассистентка. – Неужели он тебе не пишет? – Крис. Чёрт. Какая разница? – Ну, как-то ведь он узнал о премьере и напросился на приглашение. – Эванс. – Что? – Он пишет мне иногда. Очень редко, правда. Не могу же я его послать или в чёрный список кинуть? Это было бы невежливо. – О. Вот как. – Крис. Ну же, Крис, я слышу, как ты злостно сопишь. – Я не соплю, на улице просто холодно. – Крис, ты ревнуешь? Злишься, что я с ним общаюсь? – Нет. Нет. Общайся, с кем хочешь. Просто этот парень на весь твиттер трещит о том, как хочет тебя, а ты с ним «просто общаешься». Это странно. – Прекрати. Это всё глупости, тебе не о чем беспокоиться. – Этот парень постит коллажи с ним и тобой, где вы типа целуетесь. Это реально странно. – Это не он запостил, а Джессика. И это было давно. Про нас с тобой и не такие коллажи в сети есть… – Но мы с тобой встречаемся. А он и ты… – Крис. Я же слышу, что ты злишься. Можешь молчать сколько угодно, но это глупости, понял? – Себ, я… Ладно. Я пойду. Созвонимся позже, у меня дела. *** Они не созваниваются следующие три дня. Крис не лгал, у него действительно были дела: очередной этап съёмок подходил к концу, и короткий перерыв перед следующим рывком тоже не сулил перспектив спокойного отдыха, слишком много вопросов следовало решить. Он не звонит Себастиану ни в тот день, ни на следующий, а затем просто кидает одну из старых фотографий Доджера – тот грустит из-за отобранной косточки. Себастиан отвечает: «Вы так похожи» и взамен кидает своё сэлфи – Крис долго рассматривает синяки под его глазами и чувствует, как внутри всё ноет от необходимости быть рядом. Едва прилетев в ЛА, он бросает вещи, извиняется перед Доджером, и с одним только рюкзаком едет в аэропорт, хватая последний билет на ближайший рейс до Нью-Йорка. Себастиану он всё ещё не звонит. Лететь всего пять часов, но, кажется, это будет вечностью. Крис немного чувствует себя романтическим героем. Вот он, под мелодичную попсовую тему, несётся сквозь облака навстречу своей судьбе, чтобы объясниться в любви и поцеловать его за миг до того, как экран потемнеет и на нём загорится яркая надпись «хэппи-энд». Проблема в том, что иногда, Крис знает это, вместо хэппи-энда романтический герой видит свою судьбу в объятиях другого и остаётся совсем один под Рождество. Достаточно только представить, что для него реальностью окажется второй вариант, и от этого вся кожа покрывается неприятными и колкими ледяными мурашками. Крис не может перестать об этом думать. Разве можно подготовить себя к подобному? Крис достаточно самокритичен, чтобы понимать: он действительно не идеальный бойфренд, не герой романа и не сокровище. Себастиан, впрочем, объективно тоже ничего из этого перечисленного, но для Криса – да, для Криса он именно такой. Они слишком долго, сложной дорогой шли к тому, чтобы иметь то, что имеют. Один раз Крису уже пришлось за Себастиана побороться, и что же, он сдастся из-за какого-то низкорослого выпендрёжника? К середине полёта напряжение замещается злостью. Крис и во второй раз за Себастиана поборется, нет сомнений, и вообще отпускать его не намерен. Давно пора было обсудить, сказать то, что хотелось, не тянуть с этим годами. А там уж Себастиан сам решает, нужен ему Крис со всей его странной, путанной, но всё же искренностью, или мальчишка, играющий на публику. Он немного успокаивается лишь сев в такси и назвав водителю знакомый до последней цифры адрес в Сохо. На улице уже темнеет, редкий и мокрый мелкий снежок залепляет стёкла машины – совсем не романтично, даже если учесть, что из каждого угла звучат рождественские песни и перезвон колокольчиков. Крис трясёт головой, словно большой пёс, отгоняя ненужные сейчас шаблонные ассоциации, и, всунув водителю смятые купюры, вылетает из машины со скоростью звука. У него есть ключи от подъезда. Шесть лестничных пролётов, и вот он у знакомой двери. Крис не позволяет себе замереть в сомнениях, а стоит ли стучать, не будет ли это большой ошибкой. Он уверенно заносит руку и ждёт, кажется, целую вечность, пока Себастиан ему не открывает. – Привет. – Крис, – Себастиан улыбается ему, так открыто и ярко. Крис сглатывает, делая шаг вперёд. Он скучал, он ненавидит бороду на лице Себастиана, из-за которой он не может в полной мере увидеть, какие у него губы – даже растянутые в улыбке, они сохраняют чёткий контур, и цветом они как клюквенный мусс, и на вкус такие же невероятные. Крис дожидается, пока за ним закрывается дверь, а затем целует его. Так всегда, пока они порознь и расстояние висит меж ними дамокловым мечом, Крису всё время хочется сказать что-то, мысли роятся в голове и мешают спокойно терпеть до следующей встречи. Но стоит оказаться рядом, как эти чёртовы мысли улетучиваются по щелчку пальцев. Он не хочет ничего говорить, ему нравится молчать с Себастианом, да что угодно – с Себастианом, лишь бы просто рядом. От Себастиана пахнет сладковато-древесно, от него пахнет теплом. – Я скучал, – шепчет Себастиан, сдёргивая с Криса шарф и пытаясь расстегнуть на нём куртку. Крис только мычит неразборчиво в ответ: у него дело есть поважнее, ему надо зацеловать каждый сантиметр кожи на лице Себастиана, даже если чёртова борода ему мешает. Кое-как с этим справившись, Крис отстраняется и шумно вздыхает. – Хотел увидеть тебя. – Я уже понял. – Прости, что без звонка. – Ты же знаешь, ты всегда можешь без звонка. Это обнадёживает. Долан? Какой Долан? Крис сейчас о нём не вспоминает. Скинув рюкзак и куртку на пол, он опять целует Себастиана, а тот ерошит волосы на его затылке, да так, что мурашки снова бегут по коже – но они не колкие, они яркие, как искорки, и несут за собой сладкую истому. – Хочешь в душ? Я пока ужином займусь. – Да. Сейчас. Минут пятнадцать спустя Крис вылезает из ванной, и видит, как Себастиан возится по кухне. Это так по-домашнему: в руке у Себастиана мельница для перца, он подпевает льющемуся из радио голосу Бинга Кросби – ну конечно, что ещё может играть в такой момент, кроме как «Я буду дома к Рождеству»? На пару мгновений Крису нечем дышать, а затем он рывком приближается и обнимает Себастиана сзади, носом утыкаясь точно ему в затылок. Мельница падает из пальцев на столешницу. Себастиан ловит его руки в свои и поворачивает голову, улыбаясь. – Ты мокрый. – Я знаю. – Уже всё готово. Надо только тарелки поставить. Крис? – А? – Тарелки. Крис не хочет его отпускать. Он целует шею, так удачно ему подставленную, и буквально губами чувствует: не у одного него мурашки. В итоге приходится всё же Себастиана отпустить. Крис то и дело ловит его ладонь в свою, пока они едят спагетти с мясными шариками, словно в «Леди и Бродяге» – из одной огромной тарелки, и Крису глупо хочется, чтобы им попалась одна и та же макаронина, и хочется поцеловать чуть измазанный в соусе рот Себастиана, пока тот опять чуть мурлычет, подпевая несущимся по радио рождественским песням. Когда это наконец происходит, и Крис целует его, звучит «Светлое Рождество» – и это самый прекрасный спагетти-поцелуй в жизни Криса. – Надолго ты? Это тяжёлый вопрос. Всякий раз задавать его или отвечать – это обречь себя на новые мысли о грядущем расставании. Крис не хочет расставаться, хотя он понимает, это ничего, это всего лишь работа, им всё равно придётся разъезжаться на время съёмок – но когда это мироздание прислушивалось к желаниям Криса? – На пару дней. Нужно посмотреть ещё квартиры. Потом придётся вернуться. – Да мы ведь вместе к съёмкам приступим, – Себастиан улыбается, складывая последнюю тарелку в сушку, и поворачивается. – Джо хочет выжать нас по полной перед Рождеством. – Кстати о Рождестве. Приедешь ко мне? – Я думал, ты поедешь в Бостон. – Поехал бы, чтобы не встречать Рождество в одиночестве, – хмыкнув, Крис тянется к нему через весь кухонный остров, и мажет губами по щеке. – Но ты ведь приедешь? – Да. Конечно. – Пойдём в кино? – На Рождество? – Нет, сейчас. – Ты хочешь в кино? – Ага. На «Тоню». На ночной сеанс. Пойдём. – Крис… – Себастиан немного кусает губу, трогает её пальцем, задумчиво вывернув. Крис знает, что это верный признак смущения. – Стесняешься? – Да странно всегда смотреть свои фильмы вместе с тобой. – Ты ведь со мной мои смотрел. – Ладно, ладно. Сейчас посмотрю, есть ли билеты. Иди, одевайся пока. Крис надевает толстовку и куртку, натягивает капюшон почти до бровей и кутается в шарф. Кинотеатр всего в паре кварталов, и вряд ли там будет много людей в это время, но конспирация – никогда нельзя забывать о ней. С другой стороны, Крис вдруг зло думает о Долане и о том, что тому плевать на конспирацию. Себастиану не пришлось бы скрываться, будь они вместе. Это всё Крис и его заморочки, его страхи и опасения. Но что это, два друга не могут просто сходить в кино? Даже если кто-то узнает их, всегда можно будет отговориться, и… – Крис. Крис, лицо попроще, – Себастиан быстро целует его в нос, пользуясь тем, что посреди улицы никого нет. Крис улыбается ему. Он мог бы сказать Себастиану о том, что чувствует и чего боится, но что, если это лишь глупости для него? Для Криса его чувства не глупости, даже если они странные и не поддаются рациональному объяснению. Кинозал почти пустой, не считая их, и десяти человек не наберётся. Всегда странно и сложно смотреть на Себастиана-на-экране, когда живой Себастиан сидит рядом. Страннее только смотреть на себя самого. Это второй раз в их жизни, когда они сидят в кино рядом не по работе, и это только добавляет странностей в ситуацию. Крис почти не отвлекается на сидящего рядом Себастиана. Это действительно хороший фильм, и Себастиан действительно выложился в этой работе на все сто процентов. То, что происходит на экране – уморительно, странно и круто. Когда фильм заканчивается, Крис поворачивается к Себастиану и шепчет: – Ты невероятен. – Ты ужасный льстец, – устало улыбается он, и Крису так сильно хочется его поцеловать прямо сейчас, но в зале загорается свет и другие люди могут обратить на них внимание. Совсем не так, как в прошлый раз, когда они были в кино: Крис тогда постарался, выкупив все билеты на сеанс «Бунтаря без причины» в одном из винтажных кинотеатров, и кроме них в зале не было никого. Они начали целоваться ещё до середины фильма, и к финальным титрам были так заведены, что, видит Бог, Крису очень много сил потребовалось, чтобы не наброситься на Себастиана прямо там. Это было их первое свидание – нормальное, настоящее, правильное. Чёрта с два он позволит кому-то отобрать эти моменты. Едва они переступают порог квартиры, как Крис пытается подхватить Себастиана на руки. Это не слишком уж легко, всё-таки они почти одного веса, да и Крис никак не Капитан Америка, способный даже вертолёт удержать. К тому же Себастиан забавно дрыгает ногой, пытаясь вернуть почву под ногами. – Что ты делаешь, боже! – Целую тебя. Крису, может, и далеко до Стива Роджерса, но с Себастианом он совладать в состоянии. Подтянув его к комоду для обуви, сажает сверху и прижимается между раздвинутых ног, словно это самое естественное в мире положение вещей. Шарфы и куртки летят на пол, Крис оттягивает воротник джемпера вниз, целуя Себастиана под кадыком. Можно ли чувствовать ярость и нежность одновременно? Крис понимает, что можно. От Себастиана пахнет Себастианом, и никаких сюрпризов вроде следов от чужих поцелуев на его коже не обнаруживается, но Крис всё равно злится, сам не понимая, на кого и на что. Джинсы Себастиана ползут вниз вместе с Крисом. Меньше всего его сейчас волнует, что он больно ударяется коленями, упав на пол. Себастиан смотрит на него сверху вниз круглыми и потемневшими глазами, а его губы теперь не клюквенный мусс, а зимняя вишня. И наверняка такие же на вкус. Криса совсем не смущает, что пока что у Себастиана не стоит колом – он знает, как исправить это в рекордные сроки. Ему так нравится вкус и тяжесть на языке, ощущение того, как упругая головка скользит по щеке изнутри и немного пульсирует под губами, твердея с молниеносной скоростью. Неудивительно, что от такого голова кругом идёт. Крис так скучал по всему этому. Он берёт глубже и глубже, пока носом не утыкается в волоски в паху, немного давится, но всё равно не унимается – и, судя по тому, как начинает стонать Себастиан, по тому, как крепко и на грани боли сжимает и тянет его за волосы, он всё делает правильно. – Чёрт. Тише. Крис. – Себастиан опять тянет его за волосы, когда Крис пробирается пальцами к его промежности. – Не так. Потом. Давай не здесь. Он всегда говорит рублеными фразами, когда возбуждён. Не надо уточнять, развивать мысль – Крис слишком хорошо его знает, чтобы понять, что скрывается за этими «не так» и «потом». Есть много других способов сделать Себастиану хорошо без проникновения, и у Криса в запасе ещё несколько дней, а потом неделя съёмок, а потом Рождество – спешить некуда, верно же? Они попробуют и так, и иначе, и он позволит Себастиану делать с ним всё, что ему угодно, как и сам будет делать всё это, и никто, ни Долан, ни сам Господь Бог, им не помешает. По пути в спальню Себастиан лишается джинсов. Они слетают в дверном проёме, куда Крис успешно не вписывается, больно приложившись лопатками о косяк. Себастиан смеётся и тут же жалеет его сотней поцелуев. Собственные джинсы Криса застревают где-то в районе коленей. У него нет ни времени, ни желания разбираться с этим. Его приоритет это Себастиан, и Крис бросает его джемпер куда-то к джинсам, прежде чем они падают на издавшую жалобный стон кровать. Они, наверное, выглядят смешно – в неснятой до конца одежде, а Крис так и вовсе в уличных ботинках. Как же ему плевать в тот момент. Всё, что имеет значение, это Себастиан, и это один из тех моментов, за которые Крис будет бороться до самого конца. Он целует его, глуша своим ртом все стоны, и, придерживая под поясницу, наваливается сверху, немного неуклюже притираясь членом к животу. Перед каждым стоном Себастиан смешно морщит нос, но Крису сейчас совсем не до смеха. Он интуитивно подстраивается, будто пытаясь совпасть деталь к детали. Удовольствие прошивает до кончиков пальцев, когда они соприкасаются членами. Как будто оголённый нерв к нерву, и это такое особенное и приятное ощущение. Крис чувствует под собой упругость чужой плоти. Они и так плотно прижаты, но хочется ещё теснее, ещё ближе – и он обхватывает члены ладонью, всё ещё умудряясь второй рукой придерживать Себастиана под спину. Может, у Долана и больше опыта в гейском сексе. Но он никогда не сможет делать Себастиану так же хорошо, как и Крис. Уж в этом-то Крис не сомневается. Не узнать ни Долану, ни кому-либо ещё, все потайные точки и места, от которых у Себастиана поджимаются пальцы на ногах и сбивается дыхание. Крис терзает его шею и грудь поцелуями, изгибается, чтобы достать до сосков – и не отпускает их, прикусывая и посасывая, пока те не становятся чуть припухшими. Себастиан виснет на нём, обвив ногами за бёдра, и Крис может, словно в замедленной съёмке, проследить, как закатываются от удовольствия у него глаза. Это так красиво. Каждый напряжённый мускул в его теле, блестящая от пота кожа, раскрытый в удивлённой истоме рот и поплывший взгляд – нет ничего лучше для Криса, чем знать, что Себастиану хорошо из-за него. Он догоняет Себастиана спустя примерно полминуты. Мешанина белёсых мутных капель оседает на спутанных волосках в паху и на животе Себастиана. В этом тоже есть своя притягательность. Крис не сможет объяснить, почему, но когда их сперма смешивается, пачкая собой кожу кого-то из них, он словно чувствует большее единение. Упав на спину, Крис пытается прочь скинуть свои джинсы и ботинки. Отдышаться? Представляется невозможным. Слишком хорошо и слишком мало. Ему всегда мало Себастиана, всегда хочется ещё. Это один из самых неподходящих моментов, чтобы признаться. Крис всё ещё немного боится: признание это не шутки, это ещё одна точка невозврата – как будто они не прошли сотню таких точек, – и это наверняка кардинально всё изменит. Но если не сейчас, то когда? Крис приподнимается на локте и заглядывает в безмятежно счастливое лицо Себастиана. – Я тебя люблю. Себастиан смотрит на него несколько очень долгих мгновений, улыбаясь словно в трансе, а затем тянется ладонью к щеке. – Я знаю, – после каждого слова он вздыхает, ещё не придя в себя от разрядки. – Я знаю, боже, Крис, я тоже. Люблю тебя. – Не смешно, – Крис нервно выдыхает, сам не понимая, почему не сделал этого раньше. Ему не просто легче, он как будто заново научился дышать, осознав, что попросту зря накручивал себя все эти дни – и месяцы до того. Впрочем, Крису ведь только дай себя накрутить. – Я не смеюсь над твоим признанием, – Себастиан тянет его к себе, неловко чмокая в нос, и улыбается во весь рот. – А над тем, что ты придурок. – Я не… – Придурок. Ты ревновал меня. – Не ревновал. – И совершенно зря. – Я не… – Крис. Мне не нужен Ксавье или кого ты там ещё придумал мне в потенциальные любовники. – Я никого не придумывал, вы просто так с ним… – Общаемся раз в пару месяцев? Боже. Прошу тебя. Забудь. Я тебе клянусь, у тебя нет ни единого повода ревновать к нему или к кому-либо ещё. Крис хочет что-то возразить, но скорее из чувства природного противоречия. Он знает, как выглядит Себастиан, когда врёт – и когда говорит правду, конечно же. Такую идиотскую и счастливую улыбку не подделать. Может, именно в неё Крис влюбился. – Извини. Ты прав, – он сдаётся и прижимается губами ко лбу Себастиана. – Я придурок. Я просто… Чёрт. Я испугался. Думал, что могу тебя потерять. – Иногда я тоже этого боюсь. Но я с тобой. Я люблю тебя, Крис, и не хочу никого другого. – Извини, что ревновал. – Извини, что дал повод. Они целуются вновь, и бесконечные «люблю – я тоже – придурок – извини – Крис – Себастиан – не отпущу» теряются в этих поцелуях. Впереди ещё пара дней, затем съёмки, затем Рождество – и у Криса нет никаких причин жаловаться на судьбу.