Не время

Сеансы лучевых ударов дважды в сутки были для выродков самым мучительным временем. Но только не для Фанка. Дважды в сутки его врачевал Странник, волшебным образом сплетаясь с его нервной системой, заставляя боль утихнуть. Дважды в сутки его голову накрывали тяжёлые, горячие ладони, они держали его бережно, почти ласково, и расставаться с ними не хотелось. Странник часто бывал в отъезде, и ничего Фанк не ждал сильнее, чем его возвращения. Да, Фанк был одержим. Своим Странником, своей службой ему. Он никому не верил, никому из Неизвестных Отцов. Только ему. Ничего и никого не боялся, кроме него. И никогда не жаждал ничего более манящего и запретного, чем Странник. Странник всегда был с ним прямолинейным и жёстким. Он любил угрожать, он знал все потайные страхи своего верного слуги. Всегда умел отрезать пути к отступлению, хотя этого никогда не требовалось. Фанк был верен ему добровольно. Хотя бы из благодарности за лекарство, и из своей тайной страсти, которую старался держать как можно дальше от своего сознания. И в то же время Странник был по-своему добр, насколько вообще может быть добрым этот жестокий, закрытый, окутанный тайной мир Неизвестных Отцов, правителей Саракша. Но в моменты лучевых ударов сознание помрачалось. Тайная, запретная страсть со звериным рыком рвалась наружу, скребла когтями, требовала, требовала снова эти руки, жадно впитывала эти скупые прикосновения. Фанк лежал на диване в тёмной, самой недоступной во всей крепости комнате Странника – и вход сюда был разрешён только ему одному. Вдалеке, на Центральной башне часы били десять вечера – и вся страна буквально сходила с ума от боли или от нездоровой «любви к родине», и только он один сходил с ума от рук, которые ложились ему на лоб и затылок, потирали виски… от горячего дыхания нависшего над ним человека, от его гипнотического взгляда, фосфорицирующего в темноте. - Фанк. Я ведь знаю, что ты скрываешь от меня кое-что важное, - сиплый шёпот в миллиметре от Фанкова уха, и горячие волны возбуждения уже расходятся по всему телу. Слуга судорожно сглотнул, старясь не дёрнуться и не заставить Странника убрать с головы руки. - Вы… Вы всё знаете обо мне, мой господин. Я никогда не врал Вам. Все мои мысли для Вас, как на ладони. - Ты уже давно хочешь меня. Я же вижу, что хочешь. Ты всё небо Саракша готов продать за вот эту комнату, вот в это время. Не правда ли? - Ннннет, не ннннебо, - заикаясь, промычал Фанк. – Гораздо больше, чем небо… вввсё на свете, свою жизнь, вввсё, что ппприкажете, мой господин… - Чшш. – шёпот становился всё более тихим и угрожающим. – К чему это: «мой господин»? Зови меня Странник, Фанк. Отныне и всегда. - Странник, - повторил Фанк, невольно облизнув пересохшие от волнения губы, и имя это отдалось новой волной во всём теле. Зачем он это делает? Нарочно возбуждает своего слугу? Раззадоривает? Провоцирует? Хочет поймать с поличным? Фанку уже почти всё равно, они вдвоём, в этой тёмной комнате, и пусть мир рухнет, пусть в его груди окажется пуля, но сейчас этому влечению невозможно сопротивляться. Обессиленной рукой он тянется к своему господину, хоть раз коснуться его груди, его плеч… - Вы мой врач. Вы, Вы один во всём мире, а я, я лишь жалкая марионетка, я слаб, беспомощен без Вас, я слишком простой, я плохой интриган, я умею только служить Вам… Стыдливое, горячее, запретное признание лилось полубессвязным, нескончаемым потоком, ведь это единственный раз, когда Странник позволит сказать об этом. Фанк захлёбывался в собственных словах, в самоуничижительных эпитетах, как в самой сладкой, самой неистовой поэзии. Руки врачевателя покинули голову (сеанс башен закончился) и переместились ниже, твёрдый палец лёг на дрожащие губы слуги, и тот замолчал на полуслове. Он весь потел, сладко дрожал, не веря собственной смелости. А какие у Странника пальцы… уж если такие ощущения от простых прикосновений к коже, каково ощутить их там?.. Так опасно, так близко, как никогда раньше… Странник склонился и поцеловал Фанка в губы – властно, жёстко, подчиняя себе его рот, прохаживаясь языком по нёбу, не давая вздохнуть, до мутно-зелёных пятен в глазах. Фанк жадно ловил ртом эту сладкую пытку, умоляя лишь, чтобы она продлилась дольше, как путник, нашедший родник в пустыне. Губы скоро, слишком скоро отпустили его – так казалось Фанку, он не отдавал себе отчёта, что просто задохнулся бы, продлись ещё этот поцелуй; зато уверенные руки заскользили по всему телу, начиная медленно раздевать его. Фанк словно прирос взглядом к своему господину, боясь пошевелиться, и шумно дышал. Его раздели и приподняли с дивана, как тряпичную куклу обветренные, сухие ладони, не знающие нежности, не ведающие пощады. - Теперь ты, - прозвучал сухой приказ. Немеющими пальцами Фанк стал расстёгивать мантию своего невозможного любовника, боясь сделать неверное движение. Наконец его взору предстала широкая грудь, в панцире мышц гулко и бесперебойно билось сердце. Не помня себя, Фанк припал к этой груди, выцеловывая на ней неведомые узоры и как в припадке повторяя жадно: «Странник… Странник…» Когда его снова опрокинули на спину, он немного пришёл в сознание и помог господину сбросить остатки одежды. Странник накрыл сверху его своим телом, взял в широкую ладонь оба члена сразу и стал крупными мазками прохаживаться по всей длине. Фанк не знал, что он делал: стонал, плакал, кричал, умолял, выгибался дугой навстречу этим целебным рукам, звал своего избавителя… хорошо, что комната звукоизолирована. Даже охрана у двери никогда не услышит и не узнает происходящего здесь. Странник не дал ему дойти до высшей точки, и резко перевернул спиной к себе, продлевая невероятный миг мучительного блаженства. Немного слюны, пальцы уже ласкают Фанка самым чувствительным образом, и дальше только одно бесконечное мгновение экстаза. И боль, которая, к слову сказать, ни в какое сравнение не идёт с болью от лучевых ударов, гораздо более терпимая, гораздо более приятная, даже необходимая, один на двоих атомный взрыв изнутри. Голова кружилась, комната плыла в глазах от пережитого удовольствия, своего тела Фанк не чувствовал. Пролежав некоторое время в полубессознательном состоянии без движения, Фанк задремал, балансируя где-то на грани сна и яви. Проснулся он от чудных, незнакомых звуков. Тьма в комнате сгустилась, и силуэт Странника виден был нечётко. Он сидел напротив огромного ящика, накрытого чёрным чехлом, который на памяти Фанка никогда не открывался. Он думал, что здесь держат сверхсекретное оружие. Он никогда не спрашивал, просто верил. Но оказалось это ящик издаёт непонятные звуки от прикосновений к нему. Фанк видел только острые плечи Странника, выглядывающие из-за ящика. Тот какое-то время молча продолжал своё занятие, опустив голову, но потом мельком поднял взгляд и увидел, что его верный слуга проснулся. Странник встал, и звуки кончились. Он не посчитал нужным одеваться, и, как был, подошёл к дивану, сел на пол около безмолвствующего любовника, зарылся рукой в волосы, притянул голову ближе к себе. - Фанк, - позвал Странник. – Ты здесь? Ты слышишь меня? - Слышу. – тихий, прерывистый шёпот в миллиметре от его лица. – Странник… - Что? - Я люблю Вас, Странник. Я Ваш навсегда. Никогда не предам Вас, клянусь. Странник молчал, и Фанку показалось, что даже выражение его лица немного смягчилось и хватка ослабла – или это только был обман темноты, фикция блуждающего разума? Странник снова поцеловал его в воспалённые губы, и по лицу Фанка покатились слёзы. - Ну, не надо, - строго сказал Странник. Его любовник тихонько всхлипнул и тут же попытался унять своё минутное проявление слабости. Да, Странник не любил сантиментов. Фанк знал – он не верит чувствам, он верит лишь делам. - Как Вас зовут? – осмелев, спросил он, чтобы не дать себе снова заплакать, и, выпростав руку из-под пледа (откуда и когда на нём появился плед?), положил руку на плечо Странника. Просто чтобы ощущать его, свою незыблемую опору. Он был уверен, что сейчас его пошлют ко всем мутантам, что это опасное знание – не его ума дело. Но Странник кратко ответил: - Рудольф. С оттенком теплоты и нежности в голосе. Или Фанку снова кажется? Да, конечно, кажется, только потому, что он сам хочет слышать это чудесное имя, тысячи и тысячи раз. - Рудооольф, - повторил он за господином, выдохнув. - Зачем тебе? - Чтобы знать, как произносить тайное имя своего доброго волшебника, - с неистовым чувством прошептал Фанк и вжался в Странника, спрятав своё лицо у него на груди. Странник не пригрозил ему, что это тайна, не высмеял этих наивных, страстных словечек, не отстранился от слуги – ничего из того, что он обычно делает в подобных случаях. Нет, Странник обнял его в ответ, поправив соскальзывающий с плеча плед. Он и вправду здесь и сейчас был добрым волшебником из далёкой солнечной страны. Завтра – будет завтра, завтра у себя в кабинете он снова станет самим собой, но сейчас – будто всё разрешено, и нет никакого господина, нет никакого слуги. Завтра Рудольф наплюёт сам на себя, сжав зубы до скрипа, не позволит себе при дневном свете ни одной дрогнувшей чёрточки в лице, не даст ничему происходящему сейчас быть обнаруженным – даже самим собой. Но сейчас можно и нужно. И Рудольф сам себе не желает сознаться, насколько всё происходящее нужно ему. И никогда не признает этого. Потому что сейчас не время. Излучатели, война, Неизвестные Отцы – вся планета в опасности. И чувства, и совесть – это непозволительная роскошь, удел слабаков в этом мире, а ему, Страннику, нельзя быть слабым, и Фанку он больше не позволит подобного. Только один раз. Только сейчас. Странник лёг рядом с Фанком на диван, чтобы обнять удобнее, прижаться плотнее, чтобы снова можно было поцеловать. Нежно приласкав любовника в паху, Странник мягко надавил на его макушку, заставляя подчиниться, спуститься ниже, к самому животу. Фанк знал, что от него хотят, и всё ещё не верил, что ему можно коснуться запретного плода, и не просто попробовать, а вкусить целиком и полностью. Он ласкал очень горячо и неумело, но Странник не смеялся, не издевался, не гнал прочь – а помогал, направлял, подавался навстречу, гладил по волосам, будто пытаясь успокоить и ободрить. Фанк сходил с ума от осознания, насколько много ему позволено. Своими губами он пытался выразить всю свою необъятную нежность, всю преданность, которую ему не разрешали проявить ни словами, ни слезами – и Рудольф это чувствовал. Он чувствовал, как горячо не только между ног, но и в груди, что не только тело, но и разум (или душа?) отзывается на ласки. Его никто никогда так не любил, никто ничего подобного не заставлял почувствовать. Странник умел только запугать, подчинить, сломить – или просто уйти от конфликта, не вмешиваться, исчезнуть – но с Фанком не получалось ни того, ни другого. Он не ломался, а отдавался добровольно, и отдавался не просто службой, а всем своим существом, с избытком, не требуя ничего взамен, боясь увольнения, расставания с ним больше, чем самой смерти. «Это просто потому, что я лечу его, выродок продажный», - цинично подумал Рудольф и тут же сам устыдился своей мысли. Потому что «выродок продажный» никогда не просил его об этом. Он ведь, наивный, каждый день думает, что Странник лечит его последний раз, и больше не будет, ведь он никому не должен, он ничего не обещал. И каждый раз, уходя, Фанк даже взглядом старается не намекнуть, как сильно он боится, что Странник больше не придёт унимать боль. - Фанк, Фанк, быстрее, - шептал он, приближая заветную развязку. – Давай, давай… И снова тот же непривычно мягкий, неожиданно тёплый голос… Фанк ускоряется до предела и, доведя своего господина до пика наслаждения, жадно пьёт его, глотает, стараясь не потерять ни капли желанного. А потом Странник притягивает его к себе, накрывает пледом их обоих и почти незаметно баюкает слугу в своих крепких, надёжных объятиях. *** - Я… я упустил его, простите, Странник, простите… - всё ещё не может отдышаться Фанк, стоя посреди просторного кабинета. – Там были пробки на дорогах и… и Вы же знаете, как это бывает… Странник что-то сердито выговаривает ему, но уже неважно что. Фанк допустил промах, упустил дикаря, он практически впервые не смог выполнить свою работу. Стыдно сказать, не обретя слуги у себя в кабинете до десяти часов, Странник сам кинулся на его поиски, отобрал у беснующейся толпы, откачал, привёл сюда. По нему было видно, что он и сам немного напуган произошедшим, но пытается скрыть это яростью. - Ещё раз такое повторится и я тебя… уволю. Увольнение хуже смерти. Странник знает, как угрожать. *** - Нет, это никуда не годный материал! – Странник сидит в своей лаборатории, всё ещё пытаясь – безуспешно – изобрести для «выродков» вакцину от облучения. Он уже битый час экспериментирует с человеческой кровью и увлечён настолько, что не сразу замечает, что все вокруг оторвались от работы и распевают гимн страны. «Фанк!» - сердито сплёвывает Странник и бежит, расталкивая восторженно-зомбированную толпу, в свою секретную комнату – но слуги нет там. Чертыхаясь, на чём свет стоит, забыв себя, он бежит в кабинет – ведь иногда утренние сеансы они проводят и там – и действительно застаёт Фанка, в одиночку катающегося по полу. - Подожди. Тихо. Тихо, - отрывисто командует Странник, одной рукой сжимая виски, а другой прикладывая к его рту чистую салфетку. Секунд через пять Фанк лежит неподвижно, успокаиваясь, и хватка Странника немного слабеет, пальцы начинают легонько поглаживать волосы. Сеанс заканчивается, и Фанк начинает приходить в себя, оживает взгляд; и руки, такие тёплые, такие беззащитные – тянутся чтобы обнять своего лекаря за шею. - Рудольф, - тихо зовёт Фанк, и его шёпот перекрывает звон пощёчины, которую отвешивает ему господин. - Никогда… никогда не смей, понятно?! – неистово выкрикивает Странник. – Щенок!!! И рывком развернувшись, захлопывает дверь, несётся скорее в свою лабораторию. Скорее хоть куда-нибудь, только подальше от этого кабинета, чтобы больше не видеть этих добрых глаз, чтобы не слышать, как плачет Фанк, кусая рукав, на белом, холодном полу. Чтобы больше не ощутить тепла в груди от этого голоса, единственного в мире, который так ласково произносит его имя. Потому что сейчас война. И не время для настоящих чувств.