Часть 1
2 марта 2018 г. в 17:39
Человек может уничтожить множество существ, прежде чем всё же выбьется из сил.
Джозеф вонзает свой топор в голову уже девятого по счету врага, а его руки трясутся настолько сильно, что подавлять это уже не получается. Сзади раздается выстрел, затем взрыв, и он оборачивается, успевая заметить, как Себастьян с силой бьёт одно из созданий по лицу. Джозеф вонзает топор глубже, обрывая таким образом крики, и кивком указывает в сторону ближайшего дома. Себастьян кивает в ответ, и они срываются с места, направляясь к зданию, Джозеф — топором расчищая путь, в то время как Себастьян убирает любого, пытающегося их преследовать.
Путь до здания занимает у них, казалось, целую вечность, но наконец Джозеф захлопывает за собой дверь, а Себастьян резко разворачивается, сквозь разбитое окно целясь в единственное преследующее их крупных размеров существо. Один меткий выстрел, и голова монстра разлетается на кусочки, а с шумом рухнувшее на землю тело ещё какое-то время дергается. У Джозефа желание вернуться и сжечь останки, чтобы тварь уж наверняка померла, но так есть риск навлечь на себя ещё большее количество врагов. К тому же Себастьян убрал пистолет и выглядит вполне спокойно, а значит, что и ему самому стоит расслабиться.
— Здесь мы должны быть в безопасности, — вслух размышляет старший детектив. — Округа более-менее очищена от всех жаждущих нас убить созданий.
— Да. Нам необходимо отдохнуть. Хотя не думаю, что когда-нибудь смогу выкинуть из головы эту вонь. Или все эти звуки. — Издаваемых им слов слишком много, к тому же это явно начинает раздражать Себастьяна, только вот прекратить он не может. Это всё нервное, а после драк с ужасающими, непонятно откуда вообще взявшимися существами его нервы просто на пределе.
Мужчина постукивает пальцами по рукояти топора, наблюдая, как Кастелланос баррикадирует дверь на случай, если кто-нибудь решит прорваться.
— Нужна помощь? — уточняет он, но Кастелланос оборачивается с лицом, прекрасно дающим понять, что нет, не нужна. Не зная, чем себя занять, Джозеф присаживается на ближайший диван, сдерживая себя от желания начать измерять шагами комнату. Ну и, даже старый и выпачканный непонятно в чем диван всё же будет поудобнее пола, по крайней мере, пока не начинаешь задумываться о красных пятнах на изголовье. — Ты правда думаешь, что это их удержит?
С рычанием, Себастьян подталкивает к двери последнюю коробку, а затем прислоняется спиной к стене, скрестив руки на груди.
— Кто знает? Однако помимо нами уже убитых я никого поблизости не видел, так что не думаю, что существует повод волноваться.
Это не то что бы помогает. Джозеф поднимается на ноги, так, чтобы сквозь разбитое окно можно было наблюдать улицу, и снова и снова прокручивает в руках топор. Взгляд Себастьяна ощущается кожей, а когда он оборачивается на мужчину, создается ощущение, что брови его нахмурены сильнее обычного.
— Прошу прощения. Понимаю, мне не следует так волноваться. Возможно, было бы проще, будь они людьми. — Хмурится. — Хотя, пожалуй, ты бы сказал, что они действительно люди. Ну или, по крайней мере, были ими. Честно говоря, мне от этого становится только хуже. Что если… Что если я рано или поздно прекращу сопротивляться и превращусь в одного из них? — Да замолчи же ты, Джозеф.
Ему совсем не хочется продолжать, да и не похоже, чтобы этого желал Себастьян; мужчина отрывается от стены с недовольным выражением лица и направляется к младшему детективу, а Джозеф опускает топор и делает шаг назад.
— Я замолкаю. Ни слова. Я понимаю. Я…
В душе вспыхивает волнение: Себастьян останавливается в нескольких дюймах от него, слишком близко, чтобы сохранять хоть какое-либо спокойствие. Джозеф напряженно смотрит на мужчину, пытаясь понять, что тот намеревается делать.
Но прежде, чем в голову приходят хоть какие-нибудь мысли, Себастьян его целует.
Губы, его касающиеся — потрескавшиеся, с привкусом табака и железа, но теплые и нежные. Поцелуй длится всего долю секунды, прежде чем Себастьян отстраняется, но пальцы Джозефа обхватывают его запястье, в то время как сам он привстает на цыпочки, всё возобновляя. Он чувствует, как замирает пораженный Себастьян, но не задумывается об этом сейчас, когда языком ощущает маленький шрамик на верхней губе мужчины, а щетина колет его подбородок. Он просто не может об этом думать, не после стольких ожиданий, не тогда, когда желанное наконец осуществляется. Он мимоходом касается нижней губы Себастьяна и спускается дальше, исследуя подбородок; мужчина слегка запрокидывает голову, давая Джозефу доступ к своей шее, и тот сейчас благодарит небеса, что его коллега никогда особо не следовал дресс-коду, а всегда полурасстегнутая рубашка практически не прилегала к коже.
— Эй. Джозеф, — бормочет Себастьян. — Дай хоть отдышаться.
И в этот момент младший детектив осознает всё своё положение: губы, исследующие тело и пальцы, обхватившие пуговицу рубашки в готовности уже её расстегнуть, в то время как Себастьян смотрит на него одновременно с непониманием и иронией. Ноги подкашиваются на пустом месте, и Джозеф, сваленный собственной рухнувшей гордостью, падает на диван, прижав ко рту ладонь; лицо его пылает. А спустя несколько невероятно долгих секунд до него приходит ещё одно понимание: он уже возбужден, от одних лишь, черт побери, поцелуев, словно какой-то подросток. Не доверяя собственному голосу, Ода даже не пытается что-либо сказать и лишь кидает быстрый взгляд на мужчину, который так и продолжать стоять в нескольких футах от него.
— Что ж, — произносит Себастьян, приподняв бровь, — по крайней мере, ты замолчал.
Да, — думает Джозеф, — но теперь появилась другая проблема. Он скрещивает ноги, надеясь, что «проблема» эта останется незамеченной, но детектив чуть опускает голову, устремляя взгляд на то, что Джозеф и пытался скрыть; глупо пытаться что-либо прятать от человека, чья работа как раз-таки и заключается в поиске скрытого.
— Прошу прощения, я просто…
Договорить он не успевает: Себастьян широкими шагами пересекает расстояние между ними и опускается на колени Джозефа, вдавливая того в диван.
— Нет нужды извиняться, — бормочет мужчина, ловкими пальцами расстегивая жилет Оды и приспуская его ему на плечи. — Всё в порядке.
— Я… — Дыхание перехватывает, а рука детектива уже скользит вниз по его груди и расстегивает ремень штанов. Даже не задумавшись, он утыкается лбом в плечо Себастьяна, словно пытаясь спрятаться, однако мужчина не позволяет: свободной рукой он берет Джозефа за подбородок и вновь целует, яростно и настойчиво. И Ода закрывает глаза, но пальцы при этом нащупывают пуговицы на рубашке его напарника.
На секунду оторвавшись, детектив выпрямляется, и Джозеф завороженно наблюдает, как тот стаскивает с себя галстук и рубашку, и как напрягаются и рельефно очерчиваются мускулы, когда он проводит пятерней по волосам. Ему приходилось уже видеть мужчину без верха, но так — никогда, и в каком-то странном порыве любопытства он проводит кончиками пальцев по обнаженной груди, по множеству старых шрамов, исчерчивающих кожу, и по более новым синякам и порезам, появившихся после испытаний Рувика.
Себастьян склоняется вперед, целуя снова, теперь намного нежнее, однако эта трепетность компенсируется сполна прикосновениями исследующих тело рук. Рубашка младшего детектива улетела куда-то в сторону, а запястья вдавлены в обивку дивана. Мужчина прижимается к нему коленом, вызывая слабый стон, и Джозеф склоняет голову набок, приоткрыв губы, всё ощущая кожей обжигающее дыхание напарника. Когда же ему наконец удается приподнять веки, глаза натыкаются на полный желания взгляд; прежде он даже представить не мог, что когда-нибудь увидит подобный взгляд, направленный на него. И уж тем более — от Себастьяна.
Он выгибается навстречу поцелуям, скользящим по чувствительной шее и оставляющим засосы и укусы, против которых Джозеф ничего не имеет; он расстегивает пуговицу на штанах Себастьяна, кладя поверх руку и ощущая его возбуждение сквозь ткань, и укусы от этого прикосновения лишь усиливаются.
Джозеф убирает руку всего на секунду, снимая очки, и, пользуясь этим, Себастьян слегка меняет свое положение, садясь ему буквально на бедра, отчего пальцы на плече сжимаются судорожнее. Он вновь его целует, отчаянно и просяще, и ощущает легкую усмешку напарника. Раздается протяжный выдох; Кастелланос оттягивает резинку его нижнего белья и наконец его снимают.
Касающаяся груди, рука Себастьяна кажется большой, но, обхватывающая его плоть, она кажется намного больше. Кастелланос проводит ладонью вверх, задевая большим пальцем головку и терзая поцелуями губы, и Джозеф не сдерживает тихий стон, наслаждающийся и готовый позволить напарнику завершить начатое, однако ещё он чувствует, как возбужден прижимающийся к нему Себастьян и понимает, что хочет большего. И не может упустить возможность.
— Себ… Себ, постой, — практически задыхаясь, произносит Джозеф, опуская руку на грудь мужчины и чуть его отталкивая. Требуется несколько секунд, чтобы хоть как-то выровнять дыхание, и всё это время Себастьян смотрит на него, вскинув брови и с недоуменным выражением лица. И, призвав всю силу, Джозеф поднимает на него глаза и заставляет голос не дрожать от волнения. — Если мы действительно это делаем, я хочу тебя. Всего тебя.
От подобных слов Себастьян действительно замирает. Щурит темные глаза, и на мгновение в душе Джозефа вспыхивает страх, что он сказал что-то не то.
А затем Себастьян встает, но возвращается уже через несколько секунд, держа в руках маленькую бутылочку. Относительно знакомая: в ней содержится субстанция, способная заживлять мелкие раны и при этом — исключительно скользкая…
Даже при том, что он сам всё это и предложил, когда Себастьян открывает бутылочку, Джозеф заливается краской.
— Ты в этом уверен? — спрашивает его Кастелланос, и сил хватает лишь на кивок.
Он позволяет напарнику снять с себя штаны и откинуть его на спину, не то что бы грубо, но однозначно и не нежно. Джозеф жмурится, со свистом втягивая воздух, когда Себастьян вводит в него палец. Попытка оставаться недвижимым проваливается, когда в него медленно входит уже третий палец, и он невольно дергается, впиваясь ногтями в обивку софы. Тело изнывает от желания, а, замечая проступившую каплю смазки, хочется уже умолять, чтобы Себастьян уже просто поторопился.
И наконец-то, наконец-то это происходит. Дыхание перехватывает, когда его напарник медленно входит в него, и Джозеф невольно дергается от первого, болезненного движения. Себастьян осторожен, и Ода ему за это практически благодарен, потому что этот мужчина велик во всех отношениях. Он продолжает двигаться, и Джозеф ощущает внутри себя каждый его дюйм, то, насколько он твердый и насколько чертовски большой. И он понимает, насколько Себастьяну непросто сдерживаться; нежность и мягкость никогда не были ему присущи. Только, боже, Джозеф никоим образом не возражал бы против подобного обращения. Это завтра ему необходимо быть в соответствующей для выживания форме, но, может быть, однажды…
Все мысли испаряются вместе с сорвавшимся с губ стоном, потому что даже осторожный и заботливый, Себастьян — это всё ещё Себастьян. Он сжимает его бедра, впиваясь пальцами и оставляя на нежной коже красные следы. А у Джозефа сил не было даже поднять на него глаза; слишком много чувств вызывало видеть удовольствие на лице мужчины — совсем как в его мечтах. А ещё невероятнее было осознавать, что именно он является причиной этого. И эта мысль, вдобавок к пальцам вокруг его плоти, доводит его до края.
Джозеф, может, и сдержан, но уж точно не тих, хотя Себастьян явно ничуть не возражает. Но враги могут быть близко; понимая это, Джозеф зажимает рот рукой (всё ещё облаченной в перчатку, несмотря на то, что вся прочая его одежда давно откинута) и с силой её прикусывает, ощущая на языке привкус кожи, когда Себастьян входит особенно глубоко.
Однако, не давая ему просто скрываться, заглушая стоны, мужчина отрывает его руку от его лица.
— Не сдерживайся, — произносит он тоном грубым и повелительным. — Я хочу тебя слышать.
И теперь Джозефу уже абсолютно плевать на окружающих их смертельно-опасных монстров и любые ловушки Рувика. Единственное, что сейчас имело значение: это ритмичные движения Себастьяна, соприкасание их кожи, рука, ласкающая его плоть и другая рука — поверх его ладони. Сейчас лишь Себастьян и имеет значение.
Вырвавшийся звук, когда он кончил, как-либо назвать невозможно: не вскрик, не стон, просто выражение искреннего, чистого наслаждения. Он бы, пожалуй, смутился бы от подобного, но в данный момент он даже не был уверен, что это действительно он, а если и да, то его, нежащегося в волнах оргазма, это совсем не волновало. А затем кончает и Себастьян, изливаясь в него с приглушенным рыком, и всё его существо захватывает чувство наполненности.
Он выходит слишком скоро, с едва различимым, но довольным «блять», и Джозеф с искренним изумлением понимает, что во время секса мужчина-то не ругался, что ему было даже несвойственно. И, пока детектив отстраняется от него, Ода смотрит в деревянный потолок, пытаясь уложить в голове, что сейчас произошло. Теперь, когда действие закончено, тело находилось в эйфории, но сознание — в полнейшей панике, потому что, черт побери, он сейчас переспал со своим напарником, человеком, которого он тайно любил годами и человеком, с чьей женой он работал до того, как та пропала без вести.
С минуту эта мысль кругами носится в его голове, а затем его носа достигает сигаретный дым, и он переворачивается на бок, замечая свои валяющиеся на земле вещи. Да. Одежда. Это важно.
Джозеф встает, и пару мгновений перед глазами всё плывет. До секса он даже не осознавал, насколько уставшим был. Теперь же ему пришлось буквально заставлять себя наклониться и поднять разбросанные вещи, а Себастьян в это время откидывается на спинку дивана. Помимо этого, рубашка вся испачкана, а на всем его теле — следы, и в их появлении винить нужно явно не монстров.
— Не так теперь и образцово-безупречен, — отмечает Себастьян, зажав в зубах сигарету. Джозеф метает в его сторону многозначительный взгляд, параллельно пытаясь управиться с пуговицами, однако дрожь в усталых пальцах настолько сильная, что не получается даже их застегнуть. Кастелланос наблюдает за этой картиной ещё несколько секунд, прежде чем в нем просыпается жалость. — Иди сюда. Давай я.
Джозеф покорно повинуется, опускаясь на колени мужчины; их поза, что иронично, обратная — и намного более невинная — той, что была до этого. Он прикрывает глаза, расслабляясь, пока Себастьян разбирается с его рубашкой. Пара верхних пуговиц остаются незастёгнутыми, и детектив целует оставленные им же следы, будто пытаясь заставить их пропасть.
— Укусы не излечатся, даже если их целовать, — замечает Джозеф, но совсем не сопротивляется. Губы Себастьяна, теплые, такие нежные, на истерзанной коже отзываются приятно. Жилет и галстук всё ещё валяются неподалеку, но надевать их сейчас нет никакой нужды.
Поцелуи прекращаются слишком рано, и Ода слезает с колен мужчины, садясь рядом, как нормальный человек. Зевоту он прикрывает перчаткой, однако незамеченным это не остается.
— Можешь поспать, если хочешь, — говорит Себастьян, выдыхая дым. — Я покараулю.
— Я нормально себя чувствую, — отвечает Джозеф, но, как бы ни звучали слова, глаза его слипаются.
— Никакой пользы ты не принесёшь, если даже курок спустить не в состоянии.
— И кто же тому причиной? — Джозеф кидает на него возмущенный взгляд. Он хочет оставаться на ногах, понимая, что Себастьян тоже изможден, но просто не может.
Впрочем, он за это даже благодарен. Даже настолько уставший, он понимает, что ничего в произошедшем не было. Себастьян не гей: у него жена и ребенок, черт побери. Просто мимолетное помешательство, вот и всё. И никаких сомнений, что после пробуждения Себастьян продолжит относиться к нему как к коллеге, как к напарнику, ни больше, ни меньше. От болезненного осознания глаза начинает подозрительно щипать, так что он опускает веки, снимает очки, осторожно положив их неподалеку, и откидывается на спинку дивана, настолько старого, что под тканью уже ни клочка набивки не осталось, и поудобнее устроиться — та ещё проблема.
Он меняет положение раз, наверное, третий, как внезапно на его плечо ложится рука, утягивая вниз. Джозеф распахивает глаза, глядя на Себастьяна снизу вверх: он лежит у него на коленях, а мужчина, положив подбородок на руку, медленно выдыхает сигаретный дым.
— Просто засыпай, — говорит ему Кастелланос, не опуская взгляда. — Отсутствие отдыха для тебя будет равняться самоубийству.
— А как же ты?
— Не думай обо мне. — И тема закрыта.
На этот раз глаза закрываются окончательно. Его голова покоится на коленях Себастьяна, и как же хочется, чтобы это длилось вечность. И вновь возвращаются мечты, которые, как он считал, давно были как можно глубже зарыты, мечты, что как-то утром проснется от яркого солнечного света, проникшего сквозь окно, и перевернется на бок, наблюдая за ещё спящим Себастьяном, приобнявшем его во сне.
Но реальностью этому никогда не стать, и ему это прекрасно известно. Единственная доступная близость — здесь, сейчас, на ветхом диване в старом полуразрушенном доме, окруженными зомби-подобными существами, в ловушке, созданной безумцем, желающим пытать их и убить. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Вот бы он был для своего напарника кем-то большим: они могли бы быть не только коллегами. Но вероятность этого практически равна нулю. Сейчас даже выбраться из окружающего их треклятого мира будет испытанием.
Но пальцы Себастьяна приятно перебирают его волосы, и все мысли улетучиваются из головы. Всё хорошо, пока они притворяются, будто у них есть какое-то будущее.
Последнее им услышанное перед окончательным провалом в темноту был долгий вздох Себастьяна и его тихий, грудной голос.
— Ты не можешь умереть, Джозеф. Ты мне нужен.
И, возможно, что-то в произошедшем действительно было.