Нежность Норвежских Волков.

      — Жалкое существо.       Сехун лениво пинает дверцу маленькой, металлической клетки, и бета, который там сидел, очередной раз жалобно поскуливает. Он исхудавшими, грязными руками обнимает не менее грязные ноги, прячет лицо между разодранных коленок, тихо всхлипывает и дрожит всем телом, пытаясь спрятаться от изучающего взгляда альфы.       — Заткнись, блядь, уже! — утробно рычит тот, и бьет длинной палкой, которая мгновенно оказалась зажатой меж огрубевших пальцев, по решетке, создавая громкий звон, на что бета издает испуганный писк и дергается, словно от пощечины, после замирает, затаив дыхание.       Сехун всегда любил поразвлечься с новыми партиями бет, доводя их до предобморочного состояния, заставляя дрожать от страха и ужаса. Это как некий обряд перед охотой — ничего не может быть лучше дикого, напуганного зверя, на которую собираются охотиться. Жертва становится в десятки раз быстрее, а альфы проникаются азартом и больше поддаются своей истинной природе.       Сехун, лучший друг сына вожака, и, по совместительству, названный брат, всегда отличался особой жестокостью. По всеобщим принятым принципам: беты — ошибка природы, низший класс. Так привыкли думать абсолютно все, в особенности О Сехун — в их роде исключительная черта: высокомерие и пренебрежение другими. Их растили и содержали в природе для рабства и развлечения. Омеги нужны для воспроизведения следующего поколения, как и альфы.

А беты?

      Пока других бет продавали альфам, грязно насиловали и избивали, Тао содержали и не трогали, до тех пор, пока один из альф не указал на него пальцем: тогда Тао впервые жизни покинул территорию фермы.       Тао истинно ненавидел всю свою сущность. Помимо того, что он родился бетой, так он еще и оказался весьма симпатичным. Омежьи изгибы, красивое лицо и кошачьи глаза, тело было настолько хрупким, кожа мягким и нежным, что сильные альфы без труда оставляли следы пальцев на его коже в виде синяков.       Был бы запах и его сочли бы за омегу… за весьма привлекательную омегу. Был бы широкоплечий и сильный — отправили бы на рабство. Но судьба сложилась иначе: Тао купили для ежегодной охоты на себе подобных, на волков-бет, что уже стало для многих племен доброй, старинной традицией.

И теперь Тао ждала скорая смерть.       Он действительно хотел прожить хотя бы еще несколько дней, пусть даже в маленькой клетке. Но сидя там, он понимал, что вряд ли доживет до следующего утра. Сегодня ночью будет охота… охота на него и еще двух молодых бет.       — Сехун, хватит! Отойди уже от него.       Симпатичный, полный энтузиазма альфа, с сильным характерным для себя запахом, издает громкий рык, явно предвкушая скорое веселье. Тао пугается этого звука и дергается, все еще сидя и съеживаясь от ледяного холода осеннего воздуха.       — Ифань, — обращается Сехун к альфе, плотно сжимая губы в тонкую полоску, явно обдумывая то, что он собирается сказать.       — Что? — небрежно бросает тот, не отвлекаясь от своего занятия — плетет конец стрелы.       — Если ты его поймаешь, отдай его мне! — на секунду помедлив проговорил альфа.       — Зачем тебе это? — все также не поднимая голову, спрашивает тот.       — Ну… — тянет альфа, снова устремляя взгляд на бету. — Сам посмотри: чист, красив, а еще и невинный. Из него выйдет отличная подстилка,  — Сехун наклоняет голову на бок, садистский улыбается, отыскивая лицо Тао между решеток и, когда наконец встречается с напуганным взглядом беты, самодовольно подмигивает ему.       — Ага, твоя стервочка, Лухан, потом шею свернет этой подстилке, а тебе — член, — за доли секунды с лица Сехуна исчезает улыбка, а глаза, кажется, темнеют от злости.       Высокий, статный мужчина, с которым только что разговаривал Сехун, наконец поднимает голову и негромко смеется, поднимаясь с насиженного места. Его смех приятный, теплый, если не знать над чем именно тот смеялся. Он, как подобает сыну вожака, выглядел более чем полагается — лицо идеальное, статное, будто созданное чертежами бога, с доминантным, мускатным запахом древесины после дождя.       — Хочешь пить? — Тао снова резко дергается, когда альфа, от которого исходила животная опасность, садится на корточки рядом с клеткой, тепло улыбаясь, и протягивая флягу с водой.        К горлу поступает ком, и он не замечает, как перестает дышать: совсем одичавший, он поспешно и неуклюже отодвигается подальше от мужчины в угол клетки, тихо и не контролируемо поскуливая.       Альфа ничего не говорит, бросает взгляд, кажется Тао, полный сожаления, поджимает губы и оставляет флягу с водой у клетки, после чего уходит, тихо прикрыв за собой тяжелую дверь амбара.