хуевый расклад

Чтобы пересчитать все шрамы на теле Рыжего понадобится терпение всех буддистов мира и уйма свободного времени. И, разумеется, не нужно иметь семи пядей во лбу, дабы понять, что тебя пошлют нахуй после первой же пары вопросов. Если ты Хэ Тянь — до того, как успеешь открыть рот. Нутро Рыжего соткано из пульсирующей боли, которая проступает на бледной коже где синяком, где ссадиной, где открытым переломом — как повезет. Мать Тяня водила его по терапевтам, кормила обезболивающими и все причитала на тяжелую судьбу девочки, чьей родственной душой был ее сын. К десяти годам Хэ Тянь был уверен — девочек так не бьют. Мо не знаком с драмой жизни его пары, он вообще не уверен, что она до сих пор дышит. Надеется, что не дышит. Потому что весь этот вселенский замут с эмпатией кажется ему жутко несправедливым, и он уверен, если этот человек жив, единственным его чувством по отношению к Рыжему будет всепоглощающая, блядь, зубодробительная ненависть. И не то, чтобы он, Мо, был с ней не согласен. В последнее время пара Рыжего много курит. Кончики пальцев часто покалывает, будто их нарочно обжигают тонким языком пламени. Рыжий думает, что это похоже на сигнал помощи, мол, если прислушаться к телу, то можно прочесть эти покалывания на языке Морзе или вроде того. Но Мо Гуань Шань не знает азбуки Морзе, да и кто вообще сказал, что он хочет кого-то спасать. Хэ Тянь похож на кость в горле, длинную настолько, что выблевать ее не представляется возможным, ровно как и проглотить. Рыжий только тяжело дышит и надеется, что, рано или поздно, ему вызовут скорую и добрый дяденька-врач легким движением руки избавит его от страданий, иначе Мо разорвет себе пасть быстрее, чем достанет из глотки объект раздражения. Хэ Тянь читает это в глазах Рыжего каждый божий день, а потом чиркает новехонькой Зиппой и, машинально проводя фалангами пальцев по пламени, прикуривает. Во взгляде Мо Гуань Шаня вообще много чего можно прочесть, в зависимости от времени суток и освещения. Чаще всего — отъебись. Хэ Тянь же всегда смотрит так, будто знает о тебе какой-то отвратительный секрет и это по дефолту делает тебя его должником. Это любимое выражение лица Хэ Тяня Рыжий мечтает размазать до кровавых соплей. Их отношения сложно охарактеризовать в двух словах, но Рыжий называет это все «полным стремом». Когда ты реально не втыкаешь, за каким чертом до тебя доебался этот мажорчик, с хера ли он решил, что вы с ним теперь кореша на веки и — главная загадка человечества — почему ты никак не найдешь в себе силы прекратить этот абсурд. Полный стрем. Осознание одной маленькой детали выбивает почву из-под ног за секунду, глушит обухом по темечку, оставляя Рыжему какие-то остаточные способности восприятия происходящего. Поэтому Рыжий смотрит — смотрит как Хэ Тянь машет ему залитой кровищей ладонью, в центре которой чернеет глубокий порез. И чувствует, как собственная ладонь жжется. Это, конечно же, бред. Его, Рыжего, бред. Просто голову напекло или еще чего, бред, бред, бред, блядь, быть этого не может. Он, пошатываясь, снимает с себя рубашку, комкает и зажимает ей кровоточащую рану. Глаза начинает резать от переизбытка эмоций, и он опускает взгляд на заляпанный кровью асфальт под ногами. — Дурак.

***

— Ты знал. Первый удар, размашистый и рассеянный, приходится куда-то в плечо. Рыжий прислушивается к своим ощущениям, кажется, впервые в жизни, отделяет свою вечно тянущую боль от другой, резкой, как вспышка прожектора, и понимает — попал в ключицу. Это знание раззадоривает побольше ухмыляющейся рожи напротив. — А до тебя, наконец, дошло, — Хэ Тянь откидывает руку вбок, разминая ее, не предпринимая ни единой попытки защититься или ответить. И щурится, провожая выпады Рыжего изучающим взглядом. Мо смотрит в ответ и руки его потряхивает. Ну давай, ублюдок, скажи мне. Скажи мне хоть что-нибудь, хули ты молчишь, намолчался уже. Скажи, что мне теперь с тобой делать. Что нам… Рыжий замахивается снова и проглатывает тяжелым комом все свое невысказанное. Колотит так, будто годы уличного воспитания проебались вместе со способностью связно разговаривать. Без стойки, захватов, и это наверняка выглядит как пиздилка обиженных школьников, но Рыжему, в общем-то, срать. А Хэ Тянь, он не отвечает. Ждет, когда Рыжий перебесится, когда острая ответная боль парализует тело и они смогут подумать, что делать дальше. Хотя, к черту, знаете. Хэ Тянь уже надумался. Он уходит от очередного града ударов в сторону, охая от затаившейся боли в ребрах. Мо мажет костяшками по керамическому питьевому фонтанчику, а потом чувствует, как его оттягивает назад. Хэ крепко держит его за ершик волос на затылке и примеривается, как бы поудачнее насадить его челюсть на бортик фонтанчика, а потом тянет на себя, впиваясь губами в рот Рыжего. Тот дергается, как ужаленный, прикусывает язык свой, чужой, захлебывается в поцелуе, как утопающий. Хэ Тянь теряется в нем, лижет потрескавшиеся губы, трется носом о скулу, скользит расслабленными руками вниз по острым лопаткам и тут же получает резкий толчок под дых. Увлекся. Получает еще удар в морду. Меньшее из всего, на что он рассчитывал. Рыжий сползает вниз по стенке, косит взгляд на восточное крыло. Оттуда вот-вот понесется толпа голодных подростков — до звонка меньше десяти минут. Смотрит на Хэ Тяня. Тот с отвратительными звуками сцеживает свежую кровь под нижней губой, после сплевывает ее на подстриженный газон. Ловит его взгляд и садится рядом. Это все подозрительно похоже на ебучую трагикомедию. То ли плакать, то ли смеяться. Хэ Тянь протягивает ему пачку сигарет, подкуривает себе, прижигая подушечки пальцев. Рыжий чувствует ломоту в ребрах и победоносно усмехается. Так-то, гондон надменный. Хэ Тянь поворачивается к нему лицом, кивает на незажженную сигарету в зубах и игриво передергивает бровями. Рыжий закатывает глаза, мол, заебал выначиваться, и прикуривает от чужой сигареты. — Какой-то… хуевый расклад, — в воцарившейся утопичной тишине голос Рыжего сродни богохульству. — А ты проницательный, — сигаретный дым щиплет ранку в деснах, Хэ Тянь морщится, но продолжает травиться. — И что нам теперь делать? — Для начала, — парень тушит окурок о прохладную стену и приподнимается, держась свободной рукой за бочину, — отвести меня в медпункт. Чтобы пересчитать все шрамы на теле Рыжего понадобится терпение всех буддистских монахов и уйма свободного времени. Этого у Хэ Тяня предостаточно.