Не отпущу твоей руки

Курт переживает разочарование, когда понимает, что вся та ситуация с «Идолом» была лишь игрой со стороны Пака, которая должна была показать его преданность. На самом деле он имеет абсолютно ужасный вкус в кино. Пак любит фильмы, в которых много трупов. Чем кровавее, тем лучше. Если в первой же сцене есть кто-то без внутренностей, насаженный на металлическую сваю, а кровь из перерезанного горла брызгает в объектив камеры, Пак первый в очереди за билетами на предпремьерный показ. Знаете этот момент в кинотеатре, когда после окончания трейлера воцаряется дружная, шокированная тишина, поскольку никто из зрителей понятия не имеет, каким чудом такое дерьмо было снято и выпущено в мир? Да… У Пака есть специальный выпуск такого фильма на DVD. Там даже нет абстрактной брутальности. Курт в состоянии время от времени посмотреть какой-нибудь фильм Тарантино — даже он ценит такую классику, как «Криминальное чтиво». С той лишь разницей, что Пак любит фильмы с дырами в сюжете, ужасными спецэффектами и такими же ужасными сценами секса. Говоря прямо (и, о да, так стереотипно), Пак любит фильмы для гетеросексуальных парней. Курт больше этого не вынесет. Честно говоря, он начинает всерьёз беспокоиться, что если увидит ещё один фильм, основанный на видеоигре, то его мозг вытечет через уши (даже учитывая факт, что Пак сравнил его с Элис из «Обители зла» — «Потому что все признают её нежной и хрупкой, а она не моргнув глазом лишает парня головы», — являющийся по-больному романтичным). Когда однажды в субботу Пак появляется в его доме, Курт протягивает ему коробку с фильмом «Эквилибриум». — Я бы хотел предложить компромисс. Пак читает описание и фыркает. — Это о каком-то парне, который грустит, потому что ничего не чувствует? Веет скукой. — Доверься мне, тут играет Кристиан Бэйл… — заверяет Курт обнадёживающим тоном. Это немного рискованный трюк, поскольку Пак ещё не дошёл до стадии, когда без проблем может признать свою одержимость какой-либо знаменитостью (Хотя у Курта есть некоторые подозрения насчёт Рока. Должна существовать причина, по которой Пак столько раз смотрел «Doom», а если причиной тому является сюжет, то здесь уже нет никакой надежды). В самом начале он закатывает глаза и нарочито вздыхает. Курт почти слышит мысли Пака — «прошло десять минут, и никто не умер, что за хрень». И тогда начинается ган-ката. Это кунг-фу, но с оружием. Глаза Пака загораются, как у ребёнка в рождественское утро. Абсолютно ненормального ребёнка в рождественское утро. К моменту сцены, где Джон Престон, желая спасти беззащитного щенка, убивает двадцать охранников, стреляя в них из их же оружия, Курт понимает, что принял правильное решение. Окончательно уверяется тогда, когда к концу фильма Пак буквально набрасывается на него: плашмя прижимает к дивану, целуя до потери сознания. — Чёрт. Это просто космос. — Наверное, мне нужно беспокоиться о том, как сильно тебя заводит насилие. Курт вовсе не шутит и серьёзно начинает беспокоиться, когда Пак заканчивает целовать место возле его уха. — Э-э, да ты и сам был немного в шоке во время сцены последнего боя. Ну, это правда, но Тэй Диггз и Кристиан Бэйл выглядели невероятно красиво и захватывающе, когда столкнулись самурайскими мечами. Курт не каменный. — В следующий раз… Чёрт, да, в следующий раз мы смотрим «Американский психопат». Кристиан Бэйл играет свихнувшегося серийного убийцу. С такими кубиками на животе, что можно порезаться. Курт думает, что, судя по короткому тихому стону, ещё есть надежда на расширение кинокругозора Пака. *** Пак держит его за руку в коридоре. В этот первый день, спустя пять минут после официального подтверждения «совместных отношений», Пак держит его за руку. А поскольку они находятся не в каком-то городке Европы, где двое парней могли бы выдать этот жест за что-то чисто платоническое, Курт уверен, что таким способом Пак ясно рассказывает всем о развитии ситуации. Это приятно. Нет, даже более, чем приятно. То — трепетание бабочек в его животе, будто целая жизнь заключается в ощущении поглаживающего его ладонь большого пальца и том, как велика рука Пака по сравнению с рукой Курта. Он не мог найти нужных слов, как бы ни старался. Это также чертовски раздражает, потому что несмотря на все эти действия вокруг них по-прежнему появляются девушки, которые посылают Паку улыбки, глупо хихикают и тонко с ним флиртуют. Курт бросает им все самые злобные свои взгляды. Он научился говорить «пошла нахуй» одним поднятием бровей, поскольку каким чудом они могут не знать, что Пак — его парень? Он держит за руку его, а не их. Пак фыркает, когда он так кривится, и дразнит ревнивцем. Смеётся, когда Курт отрицает, всё становится замечательно, мило и романтично, и, как правило, заканчивается на том, что Финн нарочито давится, а Пак велит ему заткнуться. По крайней мере, всё было бы замечательно, если бы Пак иногда не строил ответные улыбки. Курт знает, что это не имеет значения: он знает, что Пак, наверное, сам не понимает, что делает, потому что флирт — для него что-то настолько же естественное, как дыхание, но всё же… Проблема с этим значком «гей только для тебя», за который Пак так упорно держится (несмотря на то, что смотрит фильмы с Кристианом Бэйлом, в которых нет никакого мордобоя), который означает, что для всех остальных людей он остаётся натуралом. И это ужасно. Курт изнуряет себя этим на одном из уроков химии (один из немногих предметов, которые он разделяет с Паком, и по какому праву эта маленькая шлюшка смеет им мешать). Он всерьёз начинает рассматривать возможность поджечь волосы Джули Мейсон, когда она просит Пака одолжить карандаш, кокетливо подмигивая и практически вдавливая его лицо в свой открытый вырез. Взгляд Пака немного затухает, а объяснения ничем не помогают: — Это как смотреть на товар в магазине через стекло. Ничего не произойдёт, как бы ты долго не лапал стекло руками. Кроме того, ты тоже смотришь. — Нет, нет! — немедленно отрицает Курт. Пак бредит, другого объяснения нет. В этом замшелом городишке нет человека, притягивающего его взгляд, когда рядом Пак. — Если ты думаешь, что я всё ещё что-то чувствую к Финну… — Вторник и четверг, — перебивает его Пак. — Почему ты всегда хочешь остаться один в эти дни? Ой. Ой. Ну, это ведь не… это совершенно не имеет отношения к делу. — Ты должен знать, что «Не от мира сего» я смотрю ради сюжета, а «Грязная работёнка» — очень образовательная программа. Когда Пак приподнимает бровь, Курт скрещивает руки на груди, встречая его взгляд. Если в этот раз Пак попытается его поцеловать, чтобы решить проблему, Курт с большим удовольствием пнёт его прямо промеж ног. — Это не то же самое, и ты это знаешь, — говорит он. — Почему нет? — Потому что от желаний ничего не зависит! Сэм и Дин Винчестеры не появятся в моём гараже с просьбой починить им Импалу! Он ни словом не упоминает того, что это наиболее частый из его снов. — Ну, эти девчонки тоже не в счёт. Девушки, может, и нравятся мне по-прежнему, но ты мне нравишься больше. От уставшего тона Пака Курт действительно испытывает желание топнуть ногой и вырвать себе немного волос с головы. Будто бы он не понимает, о чём они говорят. Однако это не сулит взрослого подхода к теме. — Брось, Курт, — Пак поигрывает бровями и наклоняется к нему: тем образом, который ни в коей мере не является привлекательным. — Зачем мне идти есть гамбургеры, когда дома меня ждёт стейк? — Ты сравнил меня с куском мяса? — Не какого-то мяса. Стейк — классная штука. Как та японская говядина Кобе. Тамошние коровы живут поистине по-королевски, знаешь? Их поят пивом и делают им массаж. — Это сравнение настолько тревожно, что я даже думать не могу, что потом этих коров режут и съедают. Что-то, что должно было быть серьёзным разговором, превращается в завулиалированную дискуссию с каннибалистическими сравнениями. Почему Курт любит этого парня? — И так выходит. Выкормленное травой. Редкое. Дорогое. Мягкое. Лакомство, которое восхваляется за свою божественный вкус, — Пак обнимает его за плечи и лижет в шею. — Муу. Чёрт побери, именно поэтому он и любит этого парня. — Прекрати быть таким отвратительно очаровательным. Я всё ещё сержусь на тебя. — Нет, не сердишься. Нет. — Да, — настаивает он, несмотря на всё. — Нет, мне так не кажется. Думаю, ты хочешь рассмеяться, — Пак поднимает руку и начинает, не глядя, загибать пальцы перед лицом Курта. — Думаю, ты начнёшь смеяться через пять, четыре, три, два… Курт не может сдержать маленькой улыбки, которая перерастает в громкий смех, когда Пак победно взмахивает руками. — Я выиграл! Курт приходит к выводу, что на этом тема себя исчерпывает. Пока в один прекрасный день Пак, одетый во всё чёрное, не заявляется в хор с перевешенной через плечо гитарой. — Так, хорошо, Джонни Кэш не был евреем, но он и так крутой чувак, поэтому я закрою на это глаза. Что в нём было самое крутое? Джун Картер Кэш, потому что она была женщиной, которая держала этого крутого парня в узде. Все улыбаются — все, кроме Курта, у которого такое чувство, что сердце перестало биться. Нет никаких шансов, что Пак собирается… Что он собирается… Пак начинает играть — и, блядь, да, именно это он и делает. I keep a close watch on this heart of mine. I keep my eyes wide open all the time. I keep the ends out for the tie that binds. Because you're mine, I walk the line. I find it very, very easy to be true. I find myself alone when each day is through. Yes, I'll admit that I'm a fool for you. Because you're mine, I walk the line. На последней строфе Пак смотрит только на него, будто они одни в помещении. You've got a way to keep me on your side. You give me cause for love that I can't hide. For you I know I'd even try to turn the tide. Because I’m yours, I walk the line.* Изменил слова. Курт срывается с места так резко, что переворачивает стул, и подбегает к Паку; забрасывает руки ему на шею и целует. Кого волнует тупая Джули Мейсон и её тупые сиськи? Пак — его, Пак любит его сильнее всех, и он — его выбор. Пак — его гитарист с охуенно длинными ногами. Группа за ними демонстративно вздыхает, потом начинает неловко и достаточно сдержанно просить уединиться, потому что Курт и Пак не спешат прерывать поцелуев. Они отрываются друг от друга только тогда, когда Финн ударяет Пака по плечу. Сильно, два раза. — Чувак, мне достаточно дома, не отнимайте у меня безопасной гавани. Ситуация заканчивается тем, что Пак иногда смотрит на цыпочек, а Курт в одиночестве проводит вторники и четверги. Оба они соглашаются с тем, что если кому-то из них выпадет возможность провести ночь с Кристианом Бэйлом, проигравший покорно отойдёт в сторону. И, в конце концов, Курт должен также признать, что это немного приятно — смотреть, как в глазах случайной девчонки исчезают огоньки самоуверенности, когда Пак говорит: — Эй, познакомься с моим парнем Куртом. *** Бёрт настаивает на том, чтобы Курт привёл Пака на обед, чтобы они могли поговорить о его намерениях. Его намерениях. Серьёзно, именно так он об этом и говорит. «Думаю, сначала мы поговорим о ваших намерениях, а когда придёт нужное время — о предварительном приданном». По крайней мере, Кэрол считает это чем-то смешным. Пак от новостей всего лишь закатывает глаза. — Ты шутишь, мать твою, а? Я был у вас на обедах миллионы раз, даже ночевал. Почему он вдруг хочет дать нам благословение, если мы уже вместе? Курт соглашается с ним, но не говорит этого вслух: он знает, что отец нуждается в изложении своих родительских раздражённых и опекательских чувств, напугав Пака дробовиком и обещанием скорой смерти, если что-то пойдёт не так. Но он знает, что это очень важно для него, поэтому упрашивает Пака до тех пор, пока тот не соглашается прийти. Складывается впечатление, что ему это действительно безразлично, но на сам обед он приходит элегантно одетый. Если бы Курт уже его не любил, то полюбил бы в этот самый момент. А потом… потом Пак ведёт себя очень вежливо и любезно: постоянно слышно «да, мистер Хаммел» и «нет, мистер Хаммел». Он также строит перепуганную мину, когда Бёрт рассказывает, что произойдет, если он разобьёт сердце его сыну. А когда Кэрол усмиряет его и говорит: — Я знаю Ноа с тех пор, как ему исполнилось четыре, он хороший парень. Пак краснеет. Курт думает, что умрёт — не от смущения, как беспокоился, а от того, что сердце выскочит из груди. Это слишком много — рука Пака, незаметно сжимающая его под столешницей, улыбка Кэрол, которая воспоминает их детство (Курт должен спрятать свои фото), и его отец, который пытается выглядеть строго. Всё идеально настолько, что засевает в сознании определённую раздражающую мысль. Потому что Курт никогда не обедал в доме Пака — в принципе, то никогда не узнавал его сестры и матери. Поэтому начинает бесстыдно развивать тему в поисках информации. — Твоя семья знает обо мне? — Конечно, да. Пак отвечает быстро, но причиной этого может быть тот факт, что он хочет побыстрее вернуться к оставлению засоса на ключице Курта. — Они знают, что я существую, или что мы вместе? — Они знают, что мы вместе. — Они знают, что ты со мной встречаешься, знают, что встречаешься со мной как с твоим парнем? — Какого хрена, Курт? Они знают, что я встречаюсь с тобой, Куртом Хаммелом, сводным братом моего друга Финна, с которым я хожу в Хор. Ты хочешь, чтобы они узнали твою группу крови? Господи. Пак падает на диван с выражением замешательства и/или разочарования на лице и начинает ощупывать пространство в поисках пульта. Бездумно переключает каналы, ясно давая понять, что дискуссия и другие действия окончены. Курт хочет их узнать. Хочет именно этого и понятия не имеет, почему, так что загорается надеждой, когда Пак бормочет что-то о том, что его мать в последнее время берёт много выходных. Он даже не знает, где работает мама Пака, а он как-то не горит делиться этой информацией. Курт ненавидит эту версию себя — цепляющуюся, доставучую версию, которая слишком напоминает ему Рейчел Берри, чтобы жить с ней в комфорте. Он заставляет себя сменить тему, изображая интерес к какому-то юридическому сериалу, на котором Пак решает в конце концов остановиться. Они двое не разговаривают ещё три эпизода, прежде чем Пак объявляет, что уходит. Его поцелуй на прощание выглядит как что-то рефлекторное. Возможность упущена: Курт прижимает к лицу подушку и орёт в неё изо всех сил. Когда, в конце концов, возможность настаёт, она почти незначительна. Пак извещает, что его мама работает допоздна, а няня сестры вынуждена на несколько дней уехать из города, чтобы заняться своей дочерью. — Поэтому мне нужно забрать Сару из школы. Можешь поехать со мной, если хочешь, а потом посидим немного у меня. Курт хочет. Действительно хочет. Сара — самый милый маленький сорванец на свете, не перестающий хихикать, потому что наконец-то встретилась с «паааарнем Ноа» и смеющейся, когда Пак рычит на неё. Он грозится, что выкинет все её игрушки, когда Сара сообщает, что Пак не перестаёт о нём говорить. — Мой брат по уши в тебя влюблён, знаешь. Он в тебя влюблён и точно от тебя без ума. Они втроём делают домашнюю работу за кухонным столом. Пак проверяет расчёты Сары, объясняя ей различные способы и конструкции: Курт очень старается не растаять. Иви Пакерман возвращается домой, когда они в процессе приготовления ужина (макароны с сыром — это, как утверждает Сара, одно из трёх блюд, которые умеет готовить Пак. Другие — куриный суп с лапшой и тосты с сыром), всё ещё одетая в халат медсестры. Её возвращение заставляет Пака перейти в режим курицы-наседки, свидетелем которого Курт ещё не был. Он настаивает на том, чтобы мать посидела в гостиной и немного отдохнула перед ужином: приносит ей чай, а от того, как он улыбается, когда она гладит его по щеке, Курт чувствует себя одиноким. — Спасибо, дорогой. Именно это мне и было нужно. Сначала кто-то истекал на меня кровью, потом кого-то стошнило, а в конце концов кто-то описался. Кроме того мне пришлось учить какого-то интерна, как вводить капельницу, несмотря на то, что он делал вид, будто может сделать это сам. Курт не заметил между ними особо большого сходства, но в момент, когда Иви бормочет что-что о врачах, после восьми лет обучения неспособных понять, что не непогрешимы, в её глазах появляется блеск, так похожий на тот, что бывает у Пака. Курт полюбил её незамедлительно. Никакой печали или драм. Иви даже ругает Пака за то, что не привёл Курта раньше. — Он такой милый, Ноа, я не понимаю, почему ты так долго его от нас прятал. Я начала думать, что ты его себе придумал. Да, что именно было причиной, Ноа? А потом Курт замечает царапины на холодильнике, который выглядит так, будто работает из последних сил, и старую мебель в гостиной. При ближайшем рассмотрении он приобретает уверенность, что брюки, которые сейчас на Саре, раньше принадлежали её брату. На пути из ванной на втором этаже он заглядывает в комнату Пака. Помещение чистое, но по размеру напоминает гардеробную Курта. Ой. Каким-то образом Пак с каждым днём умудряется делать что-то, от чего Курт начинает любить его сильнее, и это становится проблемой. Когда он уходит, Иви целует его в щёку и заставляет поклясться, что он ещё к ним вернётся. Курт обещает ей, что непременно вернётся. Возвращение домой долгое время проходит в тишине. — Я тебя не стыжусь. — Я знаю. — И я не стыжусь своей семьи. Мама работает за десятерых и умнее всех в этой больнице… я без неё пропаду. Гордость в голосе Пака заставляет Курта сместиться в сторону, чтобы поймать его ладонь в свою. — Я знаю, и у тебя нет никакого повода для стыда. Я люблю твою семью, потому что она твоя, понимаешь? С этого момента совместно проведённое время они разделяют между двумя домами. Комната Курта, может, и больше, но он предпочитает дом Пака. Особенно когда Иви показывает ему фотографии из детства. *** Когда Курт в первый раз находится в комнате Пака, то удивляется её чистоте. И не какой-то напускной чистоте, когда все шмотки вываливаются из шкафа при его открытии. Кровать Пака застелена так гладко, что бельё выглядит отутюженным. Кто бы мог подумать, что Ноа Пакерман имеет в себе нечто педантичное. Пак более чем пристыжен от этого замечания: он потирает заднюю часть шеи и пожимает плечами. — Мне нравится знать, что где лежит, а комната такая маленькая, что беспорядок только бы её сократил. Кроме того, мама с детства учила нас класть вещи туда, откуда взяли. И тогда Курт замечает их. Лежащих себе так невинно на тумбочке. Очки в тёмной оправе. — Не знал, что ты носишь очки. — В школу ношу контактные линзы, иначе не смогу играть, но в целом я как слепой. У меня, наверное, зрение хуже, чем у Арти. — Могу я увидеть, как ты в них выглядишь? На лице Пака появляется смятение, но в конце концов он берёт очки в руки. — Я сейчас вернусь, — говорит он, направляясь к двери. — Не нужно смотреть на то, как я касаюсь собственного глазного яблока, это даже мне противно. Когда он уходит, Курт поднимает книгу, на которой лежали очки, и открывает в том месте, где торчит закладка. «Был потерян не только в городе, но и в самом себе. Отправляясь на прогулку, Куин каждый раз испытывал такое ощущение, будто себя он с собой не берёт; целиком доверяясь направлению улиц, уменьшаясь до всевидящего ока, он мог не думать и от этого более, чем от чего-нибудь ещё, обретал покой, целительную пустоту в душе. Мир располагался вне его, вокруг него, перед ним, и скорость, с которой этот мир менялся, не позволяла ему сосредоточить внимание на чём-то в отдельности. От бесцельного хождения все улицы становились одинаковыми: где он в данный момент находился, значения уже не имело. Когда прогулка особенно удавалась, у него появлялось чувство неприкаянности. К этому, собственно, он и стремился — стать неприкаянным, погрузиться в вакуум. Он построил вокруг себя свой собственный «вакуум» — здесь, в Нью-Йорке, и в конце концов понял, что уже никогда не захочет покинуть этот город».* Хм, так вот почему Пак так хотел вырваться из Лаймы? Чтобы найти «вакуум»? Интерес Курта растёт, когда он читает дальше, и он хочет свернуться в клубок на этой удобной постели и подробнее почитать об этом «познании самого себя». Звучит довольно увлекательно. И тогда Пак возвращается в комнату, с напитками и пакетом чипсов; пинком закрывает за собой дверь (не до конца, в соответствии с принципами Иви), бормоча что-то о том, что, глядя на себя в зеркало, хочет дать себе по морде и отобрать свои собственные деньги на обед. Вау. Теперь Курт понимает, что имела в виду Мэрилин Монро в фильме «В джазе только девушки». «Мужчины в очках кажутся гораздо беспомощнее, мягче, уступчивее». С той лишь разницей, что беспомощность, мягкость и уступчивость следует заменить на ауру сексапильного ботаника. Представьте себе Пака, который играет на гитаре в каком-то захолустном баре, — в очках на носу и с окружающей его, перебивающей музыку надеждой. Или как прекрасного учителя математики, который склоняется над учебником, чтобы объяснить Курту что-то, на чём он так и не может сосредоточиться. Или Пака как Кларка Кента. Если бы Кларка Кента играл кто-то вроде Пака, Лоис Лейн даже внимания бы не обратила на его второе «супер» воплощение. Курт понимает, что Пак щёлкает пальцами перед его лицом. — Йо! Куда тебя унесло? В очень, очень классное место. В котором есть Пак без штанов и с очками на носу. Чёрт. Сначала фетиш с укусами, а теперь это? Если так пойдёт и дальше, то образ Пака будет висеть под потолком его спальни как летучая мышь до тех пор, пока они наконец не окажутся в постели. — Никуда, хм, я просто подумал, что, возможно, будет лучше, если мы поучимся на кухне. Или иначе он полностью проигнорирует тот факт, что Иви находится в соседней комнате, и накинется на Пака, пришпиливая его к матрасу. Он приходит к выводу, что очень хорошо справляется с новой навязчивой идеей (кроме момента, когда тихо стонет, когда Пак снимает очки и бездумно прикусывает кончик одной из дужек). Справляется хорошо, пока на следующий день не встречается с Паком на школьной стоянке. У него на носу очки, и в этот раз Курт действительно стонет в голос. Блядь, искуситель четырёхглазый. Сегодня химия и хор (Господи боже. Пак, очки и гитара, Курт точно получит инфаркт), так что Курт знает: его ждёт долгий день. *** Сантана не выдерживает на одной из встреч хора. — Не могли бы вы перестать трахаться взглядами хотя бы на несколько минут? Даже мне становится неловко. Пак без колебаний приобнимает Курта за плечи. — Ты должна знать, что я очень уважаю Курта. Мы любим друг друга взглядами. И это было бы даже забавно, если бы не тот факт, что этот зрительный трах — единственный вид секса, которым они занимаются, и это сводит Курта с ума. Когда они были вместе в первый раз, Курт не мог насытиться поцелуями: он был взволнован — на взводе, как сказала Сара, — поэтому, когда Пак сказал, что не хочет спешить, потому что просрал все свои отношения и не хочет рисковать этими, Курт воспринял это как самый романтичный жест на свете. Вот только он думал, что «не спешить» продлится какую-то… неделю, максимум две, прежде чем они начнут срывать с себя одежду. Прошло почти три месяца, и до сих пор полный ноль действий ниже пояса. Только недавно ему удалось уговорить Пака снять футболки (это было подобно открытию райский врат с поющими на фоне ангелами). Конечно, они по-прежнему целуются, иногда с огромной страстью, и Курт знает, что Паку очень нравится, судя по упирающейся в бедро эрекции, но Пак отстраняется первым. Курт поверить не может, что первый и единственный раз, когда они тёрлись друг о друга на полу его спальни- до того, как вообще стали «парой» — большее из того, что они делали. В принципе, ему кажется, что они отступают назад. Он немного беспокоится, что скоро Пак ответит негодованием на безрассудную попытку схватить его за руку. Иногда он испытывает желание просто посмотреть Паку в глаза и честно сказать: «слушай, мы красивы и молоды: мы можем повысить нашу привлекательность, оставшись вдвоём, но голыми, очень голыми, прямо в этот, блядь, момент». Пак хочет поехать с ним на другой конец страны, но до сих пор не коснулся его члена, о чём тут вообще может идти речь. Мерседес считает всё это довольно милым. — Он в тебе заинтересован. Не хочет спешить. — Я знаю, у нас это отлично получается! У меня сложилось впечатление, что если он будет ещё чуть медленнее, то совсем остановится! Я знаю, что он задумал, Мерседес. Хочет выбрать подходящий момент, потому что любит и уважает меня, бла-бла-бла. А я должен наседать себе на руки, чтобы со всем уважением не повалить его на ближайшую горизонтальную поверхность и не трахнуть! Куинн поднимает взгляд от газеты. — Что по-прежнему меня удивляет, так это то, что ты хочешь заняться с ним сексом даже после того, как он сравнил тебя со стейком. Тот факт, что Куинн на его стороне, должен показаться странным, учитывая, что парень Курта — отец её ребёнка. Но Куинн с самого начала поддерживала их отношения, и — неважно, насколько они были ужасной парой, — она и Пак стали хорошими друзьями. Курт нуждается в помощи, неважно откуда. — Я не хочу заниматься с ним сексом, потому что он сравнил меня со стейком. Я хочу сделать это потому, что он знал, как меня развеселить. Когда Куинн всего лишь кивает головой, будто прекрасно это понимает, Курт приходит к выводу, что её присутствие тут наиболее желательно. Он хочет заняться с Паком сексом, потому что тот совершенно не идеален, и потому что Курт его любит. Куинн считает, что он просто должен с ним об этом поговорить. И Курт действительно позже понимает эту тему; однако не может сказать, что доволен результатом. Из-за этого они ссорятся. Это не одна из их ссор, которая привычно заканчивается поцелуями, это настоящая, жуткая ссора, потому что у Курта иногда бывают глупые мысли. Иногда он думает, сильна ли любовь Пака настолько, чтобы переступить последнюю гей-границу, за которой ожидает секс. И он глупо выбрасывает: — Конечно, ты ведь не девственник! А Пак остаётся Паком, поэтому отвечает: — Да пошёл ты в жопу, Хаммел. Когда он уже внизу, Курт стоит на вершине лестницы, чтобы попрощаться с ним словами: — Я бы предпочёл, чтобы это сделал ты! Да… всё прошло гладко. Может быть, он давно уже должен был затащить Пака в один из пустых школьных шкафчиков, чтобы они могли провести некоторое время в одиночестве. В такие моменты Курт действительно хотел бы иметь маму. Ладно, это желание в принципе никогда его не покидает, отчего он чувствует себя немного виноватым, потому что любит Кэрол, а его папа с ней счастлив. Если бы его мама была здесь, то причесала бы пальцами его волосы, назвала бы своей пчёлкой и помогла бы всё наладить. Она всегда была такой рассудительной. И оценила бы иронию плана затаскивания Пака в какой-нибудь шкаф. Но её здесь нет, и нет никакого шанса, что Курт обсудит это с отцом. Если бы слова «секс» и «Пак» прозвучали бы в одном предложении, единственной реакцией Бёрта стало предложение немедленной кастрации Пакермана. Он и Пак не доходят до какого-то взаимного согласия. На второй день в школьном шкафчике Курта находится клочок бумаги с нацарапанными характерным подчерком словами: I never loved nobody fully Always one foot on the ground And by protecting my heart truly I got lost in the sounds I hear in my mind All these voices I hear in my mind all these words I hear in my mind all this music And it breaks my heart And it breaks my heart And it breaks my heart It breaks my heart* Регина Спектор. Пак прекрасно отдаёт себе отчёт в этой слабости. Это милый, романтичный и вдумчивый жест, но, скорее всего, ничего не исправляющий. Скорее всего, это ещё одно доказательство невозможности Пака напрямую поговорить о чувствах. Тогда Курт замечает маленькую пометку в самом низу — почти нечитаемую, будто Пак написал её прежде, чем смог передумать. «Ни на минуту не думай, что я тебя не хочу». Курт по-прежнему пытается избавиться от наркотической зависимости строить планы, которые так и не сбываются, так что решает просто довериться инстинкту. Пак хочет его. Знания этого должно хватить, чтобы перестать так мучится. Конечно, он не принимает во внимание то, что Пак может что-то планировать. Так что не задумывается над какой-либо фразой, пока Пак не приглашает его к себе на выходные (хотя то, что он что-то упомянул о пустом доме, должно было зажечь красные лампочки). Получается, что план Пака заключался в том, чтобы прижать Курта к двери, как только он перешагнёт порог. Потом прикусывать челюсть, горло, верхнюю губу, а затем целовать, целовать и целовать. О, чёрт, святой боже, выходит, что Пак сдерживал себя всё это время. Это — не Пак, который берёт только то, что дают. Это — Пак, который вырывает из него то, что необходимо, и Курт не может сделать ничего, кроме того как просить большего. Пальцы сжимают его волосы, удерживая на месте, когда Пак целует его до потери сознания, а потом… потом Курт теряет почву под ногами, когда его поднимают вверх. Он инстинктивно обхватывает ногами талию Пака, который засовывает руку под его футболку. Остальной мир перестаёт существовать, когда Пак ведёт языком по его ключицам, торсу и животу, чтобы через секунду вернуться обратно и укусить. Курт снова притягивает его для поцелуя, и когда Пак стонет ему в рот, дёргает бёдрами, отчаянно ища большего контакта. Трётся, прижимается сильнее, и ему кажется, что от удовольствия глаза сбегут вглубь черепа. Пак отстраняется. — Ладно, — задыхаясь. — Я никогда этого не делал, так что буду осторожнее. А потом опускает Курта, и когда тот стоит (на немного дрожащих ногах), Пак падает перед ним на колени, расстёгивает ширинку его брюк. Тянет их вниз по ногам вместе с боксерами, издавая восхищённых вздох. С остекляневшими глазами облизывает губы; его зрачки расширены, а сам он смотрит на Курта как одна из похотливых тёлочек из тех отвратительных фильмов. Нет, тут нужно что-то более оригинальное и значимое. Как будто Курт — эксклюзивная говядина, а Пак умирает от голода. Курт запомнит этот взгляд до конца жизни, потому что серьёзно — каждый парень запоминает момент, в который его член впервые скользит глубоко в чью-то глотку. А именно это делает Пак — просто открывает рот и принимает его, и вся вселенная заключается в его ладонях, тисками сжимающих бёдра, на которых позже, без сомнения, останутся синяки. Рот Пака — горячий, влажный и непристойный, и когда Пак стонет, Курт чувствует вибрацию по всему телу. Его колени словно размягчаются, когда он отчаянно пытается стоять на ногах; сильно сжимает веки и пытается размышлять о чём-то несексуальном, потому что не может кончить сейчас. Если откроет глаза и увидит сжатые на его члене губы Пака, всё закончится быстрее, чем началось. Столицы штатов. Таблица умножения. Голая Рейчел Берри. А когда одна из рук Пака смещается на его задницу, Курт только через некоторое время осознаёт её странную влажность. Один из длинных, загорелых на солнце пальцев скользит вдоль расщелины между ягодиц, раздвигает их, а затем проскальзывает внутрь. Очевидно, Google — лучший друг Пака, потому что он прекрасно знает, как двигаться и как согнуть пальцы под нужным углом, чтобы найти чудесное расположение простаты. Курт не сдерживается — кончает долго и тяжело, с громкими, богохульными криками. Вероятно, так же зарабатывает сотрясение мозга, когда со всей силы бьётся головой о дверь. Пак проглатывает. Разум Курта умирает уже от самого этого факта, а потом сам он падает на пол, не в состоянии держаться прямо. Пак целует его — медленно и лениво, а когда углубляется, Курт чувствует вкус самого себя: солёный и горький, но вовсе не неприятный, когда со всех сил вцепляется Паку в плечи. Нужно время, чтобы собрать воедино бушующие мысли. — Итак, теперь ты знаешь, о чём я думаю, когда сижу рядом с тобой на химии. И в хоре. В принципе, о чём я думаю весь день. Хорошо. Курт знает, что должен сосредоточиться, но его разум распался на мелкие кусочки. — Я думал, ты не хочешь спешить, — в конце концов ему удаётся сформировать что-то большее, чем сдавленное сопение. — Потому что я хотел, но не потому что ты парень, или потому что я тебя не хочу, а потому что хотел сделать это осторожно. Ты — что-то иное в моей жизни. Я боялся, что что-то испорчу, потому что в этом не было бы ничего удивительного. То, как Пак смеётся, вызывает в Курте желание заплакать. Он взбирается на его колени и опирается спиной о торс так, чтобы Пак не мог видеть слёз в его глазах. — Я правда стараюсь, Курт, — говорит Пак. — Но большую часть времени у меня такое впечатление, будто я иду в темноте, пытаясь войти в курс дела. Почему ты вообще хочешь иметь с этим дело. — Потому что я люблю тебя. Ответ быстрый, произнесён без колебаний. — Почему? Услышав это искреннее удивление, Курт больше не может бороться со слезами. Склоняет голову и утыкается взглядом в тёмные пятна на джинсах, которые создают падающие капли. Он любит Пака за ужасный музыкальный вкус, за то, как держит его за руку, и за то, что не мешает фантазировать о любимых телегероях. Потому что по-прежнему отрицает свою восхитительную мужскую чувственность, и потому что он — Джонни для своей Джун; потому что подготовился ко встрече с Бёртом, даже если ранее неё жаловался; потому что боготворит свою маму и младшую сестру и любит порядок в комнате. Потому что носит нердовские очки и потому что позволяет Курту брать свои книги, оказывающиеся увлекательными детективами. Потому что оставляет в шкафчике Курта слова песен Регины Спектор и думает об оральном сексе с ним, когда они сидят рядом на уроках. Курт любит его, потому что Пак не понимает, чем этого заслуживает. Он берёт его руку в свою и сплетает их пальцы: так же, как в первый раз. — Я люблю тебя, потому что ты всегда меня удивляешь. *Отрывок из «Нью-Йоркской» трилогии Пола Остера. *Я внимательно прислушиваюсь к своему сердцу, Мои глаза всегда открыты, Я дорожу тем, что есть между нами, Я не сдаюсь, потому что ты мой. Мне очень легко быть честным, Я всегда одинок, Да, я схожу по тебе с ума, Я не сдаюсь, потому что ты мой. Ты имеешь надо мной власть, Ты даёшь мне повод для любви, что мне не скрыть, Ради тебя я бы повернул реки вспять, Я не сдаюсь, потому что я твой. Оригинал: Johnny Cash — I walk the line *Я никогда не любил кого-то бездумно Всегда цеплялся одной ногой за землю И защищая свое сердце. И сейчас я заблудился во звуках Я слышу в своей голове Все эти голоса Я слышу в своей голове все эти слова Я слышу в своей голове эту музыку И это разбивает мне сердце И это разбивает мне сердце И это разбивает мне сердце Это разбивает мне сердце Оригинал: Regina Spektor — Fidelity