40 этажей

Роберт встретил ее во время цветочной ярмарки, пожалуй, самого яркого события в году для их крошечного Литтл Хэмпстеда. Она выделялась на фоне пестрых садовых роз, хризантем и гладиолусов самых невероятных оттенков и размеров своей, абсолютно неуместной для такого яркого события, серой одеждой. На вид ей было гораздо меньше тридцати, и Роберт, который уже больше чем половину прожитых ею лет пребывал в браке, пусть и не самом удачном, издалека любовался ее плавными движениями, но подойти и заговорить никак не решался. Он не особенно чтил свой брак, не считал его чем-то священным и нерушимым, но глубоко уважал свою жену и питал к ней теплые чувства, какие могут возникать между двумя людьми, проведшими столько лет под одной крышей и пережившими многочисленные взлеты и падения. Впрочем, назвать эти чувства любовью было бы непростительной ошибкой. За годы совместной жизни Роберт и Лана Годмены испытывали друг к другу привязанность и чувство долга, но их взаимоотношения напоминали скорее привычку, нежели любовь. Некогда светлое, одухотворяющее чувство влюбленности уже много лет как выветрилось, оставив после себя только монотонное постоянство супружеской жизни и совместные обязательства. Уже не раз Роберт задумывался о том, чтобы бросить все – развестись и уехать в незнакомый городок на обратной стороне планеты, чтобы заново начать жизнь там, где ничто не связывало бы его с прошлым, но каждый раз его останавливало уважение к жене, обязательство оберегать ее и нежелание оставлять жену один на один с их общим горем. Ко всему прочему, даже не питая к ней прежней любви, Роберт оставался верным семьянином и никогда не допускал мысли о том, чтобы вести романы на стороне, а потому на другой стороне планеты о нем никто не знал, и, тем более, никто не ждал его за пределами скромного двухэтажного домика с желтой черепицей. Этот цвет выбрал их сын Райан. Ему было десять лет, когда Роберт взялся менять старую крышу, и Райан посоветовал сделать их дом ярким – чтобы он выделялся среди десятков одинаковых домиков с серой черепицей. Райан хотел, возвращаясь из школы, еще издали различать солнечную крышу родного дома и представлять, как дома мама ждет его, со свежеиспеченным пирогом. Через пять лет Райана не стало, но заменить черепицу, изо дня в день насмешливо напоминающую о счастливых временах, у Роберта не хватало духа. Изменив цвет крыши, выкрасив ее в монохромный серый, он предал бы память о сыне и его стремлении сделать этот угрюмый мир чуточку светлее. С тех пор они с женой совсем охладели друг к другу, но продолжали поддерживать дом и с упорством искали силы жить дальше. Увидев молодую женщину в сером платье среди пестрых безвкусных одежд местных жительниц, Роберт сразу вспомнил о желтой крыше своего дома и о Лане, которая осталась в тот день ожидать приезда своей сестры. Он подумал о том, как много для него сделала жена, через что прошла, и отвернулся от незнакомки, продолжив помогать старой миссис Лэнгдон расставлять ящики с гортензиями на высоком стеллаже. Однако уже через несколько минут не выдержал и снова бросил взгляд в сторону прилавка, где представительная женщина торговала ароматными розами и где прежде стояла привлекшая его внимание женщина в сером платье. Конечно, ее там уже не было, и Роберт со странной смесью грусти и облегчения вздохнул, возвращаясь к работе. Но в следующее мгновение за его спиной раздался теплый женский голос: — Какие прекрасные цветы! Должно быть, стоило немалых трудов вырастить такое сокровище! Роберт опустил ящик, который в это время держал, и повернулся, чтобы ответить женщине: — На самом деле я не… Роберт замер, так и не завершив фразу, потому что перед ним стояла она. Русые волосы ниспадали на хрупкие острые плечи, на бледных щеках – румянец. Несмотря на июльскую жару, ее кожа оставалась такой бледной, что женщина выглядела несколько болезненно. Она скромно улыбнулась ему в ожидании ответа, и Роберт совсем растерялся. Она была такой легкой и обезоруживающей, что, казалось, любое, неверное сказанное, слово способно ее погубить. Любой неправильный, излишне прямой, взгляд мог нанести ей раны, нарушить целостность ее маленького мира. Она еще раз улыбнулась, на этот раз мимолетней, но не менее добродушно, и произнесла: — Так что же вы делаете для этих цветов, чтобы они были такими прекрасными? К большому его облегчению она перевела взгляд на цветы, и теперь, не поддаваясь влиянию искренности этого взгляда, Роберт смог ответить: — Я не… — но тут же поперхнулся. Любые слова в этот момент казались Роберту слишком грубыми, варварскими. Губительными. — Это не мои цветы, я этим не занимаюсь. Я лишь помогал женщине, которая их продает, справиться с тяжелыми ящиками. Вот, кстати, и она. Миссис Лэнгдон, живущая с ним по соседству старушка, вернулась от машины, держа в руках горшок с голубым гиацинтом. Незнакомка взглянула на нее и безучастно произнесла: — Действительно, как кстати… Губы Роберта растерянно дрогнули. — Бэтти, эта женщина интересовалась Вашими цветами. — Правда? Что же ты хотела узнать, дорогая? Миссис Лэнгдон устремила на нее подслеповатый взгляд, и Роберт решил, что это подходящее время, чтобы вернуться домой. Пока женщины разговаривали о цветах, он снял рабочие перчатки, бросил их рядом с ящиками и поспешил к автомобилю, но, уже открывая дверцу водительского сиденья, услышал шуршащие по гравию шаги и уже знакомый голос: — Роберт, подождите! Он обернулся. Незнакомка в сером бежала за ним и остановилась рядом, устремляя на него внимательный взгляд, полный какой-то неуловимой уверенности. — Бэтти назвала мне Ваше имя, — сказала она, оправдываясь, и снова улыбнулась. При виде ее улыбки внутри у Роберта все сжалось, совершило головокружительный прыжок и приземлилось вверх тормашками. Оба замолчали, и Роберт понял, что нужно что-то ответить, чтобы не показаться невоспитанным. — Вы ничего не купили, — заметил он, глядя на ее пустые хрупкие руки. Она тряхнула головой. — Я не умею ухаживать за цветами. Сколько ни пыталась, все цветы скоро погибали. Наверное, я какая-то неправильная, — она опустила глаза. — Не хочу убивать такую красоту, лучше буду наблюдать со стороны. Роберт не отрываясь наблюдал за ней, наполняясь невероятной нежностью. — У Вас не растут цветы, и Вы сразу же вините в этом себя. Возможно, им всего лишь не подходит климат. — Возможно. Женщина благодарно улыбнулась, но было заметно, что она не восприняла его слова всерьез. Роберт смущенно провел рукой по волосам. Теперь уже они не были такими шелковистыми, как много лет назад, когда он так же смущенно трогал их перед Ланой. Спустя двадцать лет семейной жизни его волосы заметно поредели, стали жесткими и седели на висках, но, стоя перед этой женщиной, Роберт снова был подростком, от волнения позабывшим о способности говорить. Перед ней он становился неловким и стеснялся самого себя. Успешный владелец магазина строительных материалов рядом с ней превращался в стеснительного мальчишку. Проводив взглядом ее легкую руку, невесомо убравшую русую прядь волос за ухо, Роберт тряхнул головой, чтобы отогнать наваждение, и сумел проговорить: — Может быть, Вас подвезти? Она растерянно посмотрела на него, потом обернулась в сторону цветочной ярмарки. — Хотя Вы ведь только пришли. Было глупо предлагать увезти Вас отсюда… — Нет-нет, — прервала она Роберта. — Здесь нет того, за чем я пришла, так что я буду крайне признательна, если Вы меня подвезете. Сам того не осознавая, Роберт просиял и поспешил открыть для нее дверцу переднего сиденья. Захлопывая ее, когда женщина заняла место, он заметил, что уже давно перестал ухаживать за женой. В какой же момент это произошло? Когда он перестал открывать перед Ланой двери, подставлять стулья и подавать пальто? А делал ли он это когда-нибудь? Но все это стало в миг абсолютно не важным. Рядом с ним, на пассажирском месте сидела совершенно необычная женщина, перед которой Роберту хотелось ложиться на землю, чтобы ей было мягко ступать. Отъезжая от ярмарочной площади, Роберт спросил, наблюдая через зеркало заднего вида за столпившимися позади машинами, перекрывающими дорогу, куда ему следует ехать. Она немного помолчала, словно еще не решила, куда поедет, а затем назвала адрес. — Это ведь гостиница «Бланка», верно? — пробормотал Роберт, наблюдая через боковое зеркало за ситуацией на дороге. Он бросил на нее взгляд, она тоже неуверенно посмотрела в его сторону. — Да, все верно, это гостиница. — Значит, Вы не местная? Она усмехнулась и посмотрела на него дольше, чем прежде. — Выходит, что так. Машина выехала на широкую центральную дорогу. Они молчали, смотря на едущие впереди машины. Роберт не мог ничего сказать. Она не из Литтл Хэпстеда. Она живет в гостинице. Она здесь временно. Скоро все закончится. Она уедет. — Что же заставило Вас приехать в наше захолустье? Неужели цветы? Он повернул руль, и автомобиль, сделав резкий разворот, заехал за угол трехэтажного невзрачного здания и остановился под вывеской с надписью «Гостиница «Бланка». Роберт заглушил мотор, но не шевелился, дожидаясь ответа. — Почему же захолустье? У вас милый городок, очень светлый и добрый, — она бросила на него мимолетный взгляд. — Цветы были одной из причин. Она загадочно улыбнулась, и Роберт почувствовал, как у него закружилась голова. — Я приехала сюда по работе. — И кем же Вы работаете? Продолжая улыбаться – о, как она была улыбчива, - она опустила голову, убирая волосы за уши. — Не думаю, что Вам хотелось бы это знать. — Но мне интересно, — настаивал Роберт. Ее взгляд вдруг стал серьезным, она посмотрела на него, и в ее глазах, он увидел свет. Это был свет надежды на то, что жизнь еще может его порадовать, но она ответила: — Не на все вопросы мы получаем ответы. Она открыла дверь и вышла из автомобиля. Роберт тут же наклонился на место, где она только что сидела, чтобы увидеть ее. — Могу я хоть узнать Ваше имя? Она опять улыбнулась. Роберт не смог понять эту улыбку – была ли она насмешливой, полной сожаления или обещающей продолжение? — Всего доброго, Роберт. Она захлопнула дверцу и в одно мгновение скрылась за входной дверью гостиницы. Или же это Роберту показалось, что прошло только мгновение. В его ушах все еще звучало собственное имя, соскользнувшее с ее нежных губ. Ее голос сумел сделать из его имени нечто особенное, волшебное. Как заклинание. Как обещание счастья. Но, переступив порог дома с желтой черепицей, он понял, что жизнь не наладится. Лана сидела в гостиной. Рядом с ней – ее сестра Майя, а на полу возился ее пятилетний сын Энди. Роберт совсем забыл об их приезде и вздрогнул при виде малыша, поразительно похожего на их погибшего сына. Из-за этого сходства Роберт не любил, когда Майя приезжала погостить. Сама Майя также вызывала у него неприязнь, вероятнее всего, по той же причине. Увидев играющего на полу Энди, Роберт в сотый, наверное, раз почувствовал, как сердце больно кольнуло обидой. У мужа Майи есть наследник, есть его гордость, опора и помощь, а у Роберта его нет. Его лишили наследника, отняли единственного сына. После смерти Райана Лана больше не хотела детей, хотя Роберт до сих пор мечтал о том, как однажды отправится в поход с собственным сыном. — Роберт, мы тебя потеряли, — подала голос жена. Она говорила нараспев, немного растягивая слова, и нередко во время бесед создавалось впечатление, что ей неинтересен разговор. Роберт, конечно, давно привык к этой особенности, но в тот момент, когда он застыл на пороге при виде Энди, голос жены показался ему омерзительным. Он не шел ни в какое сравнение с голосом незнакомки в сером, который теплым медом разливался по телу, обволакивал нежностью и светом. Роберт снял джинсовую куртку и повесил ее в прихожей, из которой через арку он видел расположившихся на диване в гостиной женщин. — Где ты был? — опять заговорила Лана. Роберт взял на кухне стакан с водой, намереваясь вместе с ним пройти в гостиную, но передумал и залпом выпил воду. Он с громким стуком поставил пустой стакан на стол, покрытый каменной плиткой, и прошел к женщинам. — Я отвозил миссис Лэнгдон и ее цветы на ярмарку, я же предупреждал тебя. Здравствуй, Майя. — Он кивком поздоровался с женщиной, очень похожей на его жену, только с рыжими, а не с черными волосами. — А кто это у нас такой большой? Роберт подхватил смеющегося Энди и стал катать его на своих плечах по дому. Они играли до самого ужина, а перед сном Роберт прочитал мальчику сказку и пришел в спальню, где Лана уже сидела на краю кровати, намазывая руки кремом. Он переоделся в пижаму и залез под одеяло. — Ты замечала, как сильно Энди похож на Райана? — Прекрати, — оборвала его жена. — Прекрати во всех детях видеть нашего сына. Оставь его в покое. Оставь меня в покое! Энди абсолютно на него не похож. Роберт с удивлением наблюдал за женой, с усилием втирающей крем в запястья. Было похоже, будто давно копившиеся в ней упреки и переживания, теперь вырвались наружу. — Энди абсолютно на него не похож, и никто другой на него не похож. Я устала от твоей паранойи, Роберт. Я устала от того, что ты в каждом шаге видишь его. Роберту не хотелось ругаться перед сном, но ее голос, ее лицо, ее грубые руки, размазывающие крем по торчащим костяшкам пальцев… Лана была ее полной противоположностью. — Лана, кого «его»? — все же проговорил Роберт сквозь зубы. Лана уставилась на мужа и равнодушно произнесла: — Нашего сына. — У нашего сына есть имя! — закричал он и вылез из постели. — Хоть раз, всего раз, назови его по имени. Или ты забыла? Его звали Райаном. Рай-а-ном. Ты даже при жизни не пользовалась его именем, так имей же совесть хоть сейчас вспомнить имя собственного сына! Он схватился за стул, чтобы кинуть его в стену, в окно, в жену – куда-нибудь, но ничто из этого не помогло бы вернуть сына, и он смиренно поставил стул на место. — Мне кажется, — неуверенно начала Лана, — тебе следует показаться специалисту. Роберт метнул в нее яростный взгляд. — По-твоему, я один во всем виноват? И он вышел из комнаты. Это было невыносимо. Проходили дни, недели, но боль от потери не стихала. Каждый час по-прежнему тянулся трясиной, затягивая его в свою пучину. Роберт готов был выть от горя и боли, его сердце сжималось, из груди исчезал воздух, и легкие отказывались получать новую порцию кислорода. Он схватил свою джинсовую куртку и, накинув ее прямо поверх пижамы, вышел на улицу. Он сел за руль, со всей силы хлопнув дверью, и завел мотор. Ему было все равно куда ехать – хоть на край света. Но уже через пятнадцать минут Роберт осознал, что остановил свой автомобиль напротив гостиницы «Бланка». Он заглушил мотор и, держа руки на руле, обессилено опустил на них голову. Что же с ним происходит? Что будет дальше с их семьей? Что он делает? В его голове возник светловолосый образ незнакомки. Кем она была? Что ее привело в этот город? И зачем он встретил ее на ярмарке, если теперь не в силах выбросить ее теплый взгляд из головы? Роберт проснулся рано утром на водительском сиденье. Предыдущий день показался ему сном, но пижама, виднеющаяся из-под джинсовой куртки, дала ему понять, что извиняться перед Ланой придется наяву. Он тут же вспомнил о женщине в сером платье, и на душе стало тяжело от того, что он не знает ее имени. Ему отчаянно хотелось увидеть ее, почувствовать нежность, исходящую от ее светлых глаз, прикоснуться к ее хрупкой фарфоровой коже, трепеща от чувств и страха перед разрушением, которое способны принести ей эти прикосновения. Но, ради всего святого, как мог он даже думать о том, чтобы прикасаться к ней? Как мог он мечтать о кратких мгновениях наедине с русоволосым ангелом? Он никогда не будет достоин того, чтобы еще хоть раз увидеть это хрупкое, абсолютно эфемерное создание. Разве может эта женщина разделить эти чувства? И разве может он позволить себе столь разрушительные мысли по отношению к этому божеству? Он бросил усталый взгляд на дверь, и в этот момент она отворилась, и из здания вышла его незнакомка. Роберт тут же выскочил из машины, чуть не оставив в ней ключи, и кинулся к ней, не зная даже, как обратить на себя ее внимание. В конце концов, он схватил ее за плечи, поворачивая ее к себе лицом, и в это же время чувствуя всю ее хрупкость и всю свою неотесанность. Она вскинула на него испуганный взгляд, готовая закричать от неожиданности, но не успела издать ни звука, увидев перед собой Роберта. — Роберт, как же Вы меня напугали, — она закрыла глаза и глубоко вдохнула. Он, наконец, развел руки, отпуская свою золотую рыбку, выловленную из родных вод, на волю, и взглянул на нее глазами сенбернара – печальными и усталыми, но полными бесконечной преданности. — Простите, я не хотел Вас пугать. Я просто не знаю Вашего имени. Она в растерянности моргнула несколько раз, а потом задала неожиданный вопрос, заставивший сердце Роберта забиться с удвоенной силой: — Вы никуда не торопитесь? — спросила она. И, кажется, только теперь обратила внимание на его облик. Она чуть нахмурилась, окинув взглядом его одежду, и серьезно спросила: — У Вас все в порядке? Роберт, напрочь забывший о пижаме, тут же поплотнее укутался в куртку, будто она могла скрыть его облачение, и неловко переступил с ноги на ногу. — Все прекрасно. Это… длинная история. Она прищурилась. — Значит, все-таки торопитесь, раз история кажется Вам длинной? — Нет же, — чуть громче, чем хотел, выкрикнул Роберт и, бросив взгляд на прохожих, обернувших к ним головы, продолжил гораздо тише. — Я правда абсолютно свободен. — Тогда, может быть, стоит поговорить? О большем Роберт не мог и мечтать. Они уехали к парку, но выходить из машины не стали из-за его странного облика. Они сидели в машине с включенным радио и под мелодию «Тень прошлого» Адрианы Меззадри наблюдали за утками в озере. Они долго говорили и, как всегда это бывает, в основном ни о чем. Рассказывали об увлечениях, работе, а когда разговор зашел о семье, Роберт погрустнел. — Вы ведь знаете, что я женат, верно? Он посмотрел на золотое кольцо на своем безымянном пальце, а потом на нее. Она сидела, неотрывно наблюдая за утками, но в тот момент в салоне автомобиля воцарилось напряжение. — Я должен признаться, что точно знаю – я никогда не посмею сам оставить жену. Она продолжала молчать, а Роберт продолжал объясняться: — У нас был сын. Райан. В августе ему бы исполнилось двадцать лет… Голос подвел его, заставив замолчать. Роберт попытался успокоиться, но чувства неожиданной лавиной нахлынули на него, и он готов был разрыдаться на ее тонком плече. Она же робко посмотрела на него и дрожащим голосом спросила: — Что с ним произошло? Роберт старался не смотреть на нее. Он сжал кулаки и ответил: — Он погиб пять лет назад во время соревнований по дайвингу. В его акваланге закончился воздух, и он не успел всплыть на поверхность. Она молчала, не говорила сочувственных речей, за что Роберт был невероятно благодарен ей. С покрасневшими застывшими глазами она спросила: — Виновного наказали? Роберт ошеломленно на нее уставился. Перед ним была поразительная женщина. Единственная, кто вместо глупых, уничтожающих искренность, фраз, интересовалась самой важной вещью – местью. Она правильно рассудила, что воздух не может закончиться случайно и не растрачивала слова на сожаление, понимая, как важно для родителя отмщение. — Человека, который проверял снаряжение, посадили. Но, знаете, это ведь все равно не вернет мне моего сына. Она согласно кивнула. После этого откровенного признания они еще долго сидели молча. Роберт пытался подобрать слова, чтобы узнать о ней еще хоть что-то, но так и не заставил себя задать вопрос. Наконец, она заговорила: — Роберт, завтра утром я уезжаю. Думаю, что это наша последняя встреча, и я счастлива, что познакомилась с Вами… Ее слова доносились до него расплывчато, словно в тумане. Это все, она уезжает. Конец всем мечтам. — Завтра? — только и смог произнести Роберт. Они встретились взглядами. Ее светлые глаза в тот момент словно потемнели от невыносимой печали. Они наполнились слезами, а когда затряслась нижняя губа, стало ясно, что ей не суметь справиться с эмоциями, и она поспешно выбежала из машины. На утро, уверившись, что не может просто так ее отпустить, Роберт приехал в гостиницу, но портье с разочарованным видом только развел руками – он не имеет права разглашать информацию о постояльцах. Однако женщина, которая выехала этим утром из «Бланки», оставила посылку для некоего Роберта. Роберт обомлел – как она узнала, что он придет в гостиницу? Совершенно поразительная женщина… Трепеща от нетерпения, Роберт сел в машину и тут же распаковал небольшую коробку, завернутую в серую бумагу, точно такого же оттенка было ее платье. В коробке оказался мобильный телефон. Простой, без большинства современных функций. Прямо на оберточной бумаге он нашел короткую записку, сделанную самым прекрасным почерком, какой он только видел в жизни. Записка состояла всего из одного предложения: «Пожалуй, я не смогу с тобой расстаться». Роберт сразу подключил телефон, но никаких записей или сообщений в нем не было. Он стал ждать. Прошла неделя, никаких сообщений на телефон не приходило, и Роберт начал думать, что это была жестокая шутка, что она всего лишь издевалась над ним таким изощренным методом пытки, и эта пытка была невыносимой. Пожалуй, ожидания и неопределенность в том, последует ли после этих ожиданий награда, одни из самых жестоких мук. Однако в тот день, когда Роберт принял твердое решение положить этим мукам конец и выбросить телефон, на него поступило сообщение. Он сел в машину и уехал к парку, где прошел их прощальный разговор. Там он начал читать, захлебываясь тоской по ней: «Дорогой Роберт, надеюсь, ты не против, что я вот так перешла границы формальности? Прости меня за молчание. В первые дни дела не позволяли отвлечься, а потом… потом я испугалась, что ты, быть может, уже позабыл обо мне. Но теперь, когда мое сердце разрывается от грусти по тебе, я решилась написать. Ты спрашивал мое имя. Думаю, имя – это не самое важное, что нужно знать о человеке, потому что у каждого есть своя история, вот она-то действительно важна. Однако ты удивишься, насколько связаны наши с тобой истории. Начну с того, что я была замужем. У меня был волшебный муж. Он любил меня. Я пишу это не для красивых слов, а потому только, что знаю, это правда – он любил меня всем сердцем. И, хотя я тоже искренне его любила, детей у нас не было, что, видимо, к счастью, как ты дальше поймешь. Моего мужа посадили в тюрьму. Пять лет назад его осудили на двадцать лет. Можешь ли ты представить, что такое двадцать лет? Конечно же, ты представляешь. Ровно столько исполнилось бы в этом году Райану… Моего мужа осудили за то, что ребенку достался пустой акваланг. Да, Роберт, мой муж был тем человеком, которого обвинили в смерти твоего сына. Но знаешь, что я тебе скажу? В тот день, моего мужа не было на работе. Ему пришлось взять отгул, поскольку его отец попал в больницу с инсультом. Вместо него начальник поставил работать своего сына, потому что второй работник находился за границей. Это он убил Райана. Не мой муж. Ты спросишь, почему же тогда в тюрьму посадили не того человека? Неужели ты не знаешь, как расследуются дела? К тому же моему мужу угрожали, а за согласие предлагали крупную сумму для реабилитации его отца. А как бы ты поступил в такой ситуации? Теперь ты знаешь правду, Роберт, какой бы некрасивой она ни была. Наверное, я не смогу смириться, если ты меня не простишь, но я не смогла сказать тебе правду в лицо. Я побоялась увидеть, как изменится твой взгляд, когда ты обо всем узнаешь. Я побоялась увидеть, как ты меня возненавидишь. Думаю, что теперь я уже не смею претендовать на общение с тобой, но я все еще на это надеюсь. И я прекрасно понимаю наше положение, но большего не прошу – только короткие сообщения о том, как ты живешь. И, Роберт, прошу, не мсти. Судьба его найдет, а ты не такой человек. У тебя чистое сердце. Верь мне, все наладится. А пока, если ты откликнешься, я обещаю писать тебе до конца своей жизни. Если ты захочешь. Твоя Вера». Дочитав сообщение, Роберт часто заморгал, стараясь прогнать подкатившие слезы. Почему она так с ним поступила? Почему позволила в себя влюбиться, а теперь так нещадно растоптала его сердце? О, как она оказалась жестока! Самая жестокая и все еще очаровательная, она по-прежнему овладевала его чувствами. Но как же ему теперь быть? Как он будет жить теперь, зная, что в тюрьме сидит невиновный человек? Говорила ли Вера правду или только пыталась спасти мужа, он ей верил. Каким-то особым чутьем Роберт знал, что Вера рассказала ему правду. Но почему же тогда она не пыталась ничего сделать в защиту собственного супруга? Или она надеется, что Роберт обратится с этим в полицию? Но она ведь должна понимать, что с этим уже ничего нельзя сделать. Вера казалась ему невероятно умной женщиной. Таковой она и была, Роберт верил в это. Он убрал телефон в карман и долго сидел, уставившись на раскидистую иву. Как он сможет вернуться домой? Как посмотрит в глаза Лане? Бедная Лана! Она не выдержит такой правды, и его, Роберта, долг беречь ее, а потому молчать, покуда правда сама не откроется. А что потом? Что он будет делать, если Лана узнает правду? У Роберта появлялись все новые вопросы, которые упрямо роились в голове, не давая покоя, и вечером, уже подъехав к дому, он все же написал сообщение на единственный записанный в нем номер: «Неужели ты смирилась с несправедливостью?» Лана уже легла спать, когда, не дождавшись ответа, Роберт вошел в комнату. Он устало лег рядом со спящей женой и осторожно обнял ее, чего не делал уже очень давно. Вера ответила только через несколько дней. Она написала: «Я не смирюсь никогда, но бороться не смысла. Мой муж умер в тюрьме два года назад. Я не хочу мстить. В конце концов, я верю, что виновные заплатят дорогую цену. И ты верь». Прочитав ее ответ, Роберт улыбнулся. На душе у него стало светлее. Даже на расстоянии, посредством бездушных символов на маленьком экране она могла обезоруживать его своим светом. Как же он скучал по ее глазам, тонким запястьям и самому теплому на свете голосу. Этот телефон стал для Роберта особенной вещью – реликвией, к которой имел доступ только он один. Роберт решил, что номер его телефона будет известен лишь одному человеку на планете. Роберт и Вера стали переписываться. Каждое утро он желал ей хорошего дня, а по вечерам теплых снов. Лана, конечно, замечала, что ее муж ведет с кем-то переписку, только слепой не заметил бы в нем тех перемен, которые с ним происходили, когда он читал сообщения от нее. Его глаза загорались светом, которым с ним делилась она. Роберт чаще бывал теперь в хорошем настроении и время от времени дарил жене цветы. Разумеется, она понимала причину этих изменений, даже наводила справки, но, убедившись в безобидности увлечения своего мужа, молча наблюдала за ним со стороны. Они переписывались почти три года, а потом она вдруг не пожелала ответного «доброго утра». Привычный ход вещей неожиданно нарушился, и Роберт весь день ходил раздраженны й, то и дело проверял список сообщений. Вера молчала. Он писал ей одно сообщение с вопросами за другим. Он проверял «входящие» перед сном и на следующее утро. И на следующее. Роберт ждал неделю, три… Но Вера больше не писала. К этому времени Роберт стал похож на тень. Он не мог ни есть, ни спать. Все, о чем он думал – это о том, что могло случиться. Мысленно он перебирал варианты, почему Вера вдруг замолчала. Неужели он чем-то ее обидел? Роберт пролистывал сообщения, которые добросовестно посылал ей каждый день, на три недели назад, но не нашел никаких причин ее молчания. Что же все-таки произошло? Она ведь обещала писать ему до конца своей жизни. Прошло еще две недели ожиданий, в течение которых Роберт ни разу не вышел из дома. Он не появлялся в своем магазине и не брал трубку, когда звонил рассерженный бухгалтер, чтобы сообщить о долгах его фирмы. В конце второй недели, то есть на пятую неделю ожиданий, Лана не выдержала. Она собрала его вещи в чемодан и вежливо, но настойчиво попросила мужа покинуть дом. Роберт не сопротивлялся. В доме с желтой черепицей его больше ничего не держало. Там были только боль от потери сына и грусть по Вере. Проезжая мимо гостиницы «Бланка», Роберт подумал о том, чтобы поселиться в ней, но потом передумал. Он не выдержит такого испытания воспоминаниями, которые непременно поселятся вместе с ним, и снял в итоге небольшой, но уютный номер на сороковом этаже нового отеля – единственного небоскреба в Литтл Хэпстеде, ставшего началом застройки делового района на окраине города. Поднимаясь в лифте на свой этаж, Роберт понял, что отрицать очевидное бессмысленно. Вера перестала ему отвечать, потому что ее больше нет в живых. Но признать это было слишком больно. Роберт вошел в пустой, еще не обжитый номер. Это была совершенно типичная для отеля комната с бездушной, ничего не выражающей обстановкой, протекающим душем и балконом, с которого открывался привлекательный вид на город. Впрочем, днем этот вид не представлял никакого интереса. Роберт сел на край идеально заправленной кровати и посмотрел на брошенный у порога чемодан. Все его вещи уместились в него. На пятом десятке вся жизнь Роберта Годмена уместилась в стандартного размера чемодан. Он некоторое время разглядывал чемодан, затем еще раз проверил сообщения. Обновлений не было. Аккумулятор телефона почти разрядился. Есть ли смысл его подзаряжать? Роберт бросил телефон в карман брюк и вышел на балкон. Его тут же обдало свежим осенним ветром. К чему он пришел на середине жизни? Дешевый номер в отеле, жена, которая выгнала его из дома и, вероятно, скоро подаст на развод, разорившийся бизнес и целое море скорби и грусти. И еще потерь. Сначала он потерял сына, затем стал медленно, шаг за шагом, терять жену, а теперь потерял единственный стимул к жизни, который был его маяком на горизонте жизни. Роберт с трудом сдерживал слезы, думая о том, что потерял самого нежного и светлого человека. Ему сорок четыре года. Что его ждет впереди? Одиночество, а вскоре и немощность. Но, главное, жизнь без Веры. Без его нежного маяка. Нет, такая жизнь ему не нужна. Он не сможет теперь жить в мире, где не будет ее. С мыслями о ней, с воспоминаниями об их знакомстве Роберт перешагнул через балконные перила и бросился вниз. Теперь все будет хорошо, его страдания прекратятся, его боль утихнет. Первые десять этажей Роберт Годмен думал о своем сыне и бывшей жене, сожалея о том, что не сумел сохранить семью. Затем он подумал о Вере, но тут в его кармане зазвонил телефон. Телефон с единственным номером. Где-то на уровне двадцать восьмого этажа Роберт Годмен услышал звонок телефона и понял, что зря совершил прыжок. Она жива. Она звонит ему. Роберт вздохнул с облегчением, готовясь к неизбежному, ведь впереди его ожидало еще двадцать семь этажей и автоответчик, на котором он уже не прослушает запись от неправильно набравшего номер представителя страховой компании.