дурак.

      Женя испытующе смотрит Васе в глаза, ища в них какой-то ответ. Ещё немного, и всё закончится: Шакулин развернётся, пройдёт в сторону посадки, а Женька останется один на один со всеми мечтами, которые они долго строили. Сей момент он думал, следует ли крикнуть на весь аэропорт: «Останься, умоляю!». Вася бросал всё: Сметану, друзей, их общие планы и амбиции. Чуть поодаль стоял Павлов и смотрел в пол, пиная носком кроссовка бумажку, которую кто-то выбросил.       Вася думает, хватит ли Калинкину смелости остановить его. Ожидать от друга можно было всего, что угодно. Спустя много лет близкой дружбы Женя всё равно остался для него неразгаданным. Ключ к его душе подобрать оказалось непосильной задачей. Чтоб не стало хуже, Шакулин решил бежать.       Подальше от этих небесных вкрадчивых глаз и слишком сокровенных бесед под утро на маленькой, но уютной кухне. Когда он покупал билет подальше отсюда, ему казалось, что это — самое здравое решение. Сомневается он лишь сейчас, видя беспомощность в любимом взгляде. Женя снимает очки и убирает их в рюкзак, потирая воспалённые глаза — он не спал всю ночь, надеясь на звонок от Васи. Он сказал бы, что передумал переезжать за тридевять земель и бросать всё, сказал бы, что будет рядом.       Этого, конечно, не произошло, а Женя всю ночь крутил в руках смартфон, снимая и возвращая блокировку. Видел, что Вася в сети. Но не писал. Калинкин чувствовал такую беспомощность и отчаяние, которых не испытывал ни разу в своей жизни. Господи, даже с моста ему прыгать было не так страшно, как насовсем терять Васю из виду.       Они отгрохали охуенные проводы, на которые пригласили всех друзей Васи. Пили, танцевали и пели во весь голос до потери пульса, всю ночь. И только в голосах двоих парней слышалась совсем неприкрытая горечь — несколько раз за ночь взгляды Васи и Жени пересекались, руки невзначай соприкасались. И тогда будто затихала музыка, останавливались танцы. Были только эти двое. А потом обязательно подходил кто-то, тряс парней за плечи и говорил: «Так, чего такие грустные?!», и ребята шли плясать под Серебро.       Механический голос приглашает пассажиров рейса на посадку. Оба синхронно вздрагивают и сникают. Опускаются их плечи, сгибаются спины, изламываются в горькой усмешке губы. Где-то на уровне горла застревают самые главные слова, остаются невысказанными, жгут всё внутри. Вася порывисто обнимает друга, неловко хлопает его по плечу и подхватывает чемодан. Пожимает руку Диме и ободряюще улыбается ему, говоря напоследок: «Натворите тут без меня дел!». Ручка багажа кажется спасательным кругом или последней соломинкой, за которую Шакулин и хватается.       Стремительно шагает вперёд, не в силах обернуться. Не замечает даже, как почти переходит на бег ровно в тот момент, как глаза начинает жечь. Ну, это уже слишком. Он же всё решил. Горячий воздух аэропорта разрезает надломленный голос: «Подожди!». Вася резко останавливается и разворачивается на 180 градусов. Наплевать на всё и всех, кроме обладателя этого голоса. Шакулин подходит к Жене и смотрит ему в глаза из самого синего льда. Калинкин быстро всовывает в ладонь другу какую-то бумажку и произносит: «Прочти в самолёте, хорошо?». После чего голубоглазый разворачивается и уверенно идёт к выходу, оставив в одиночестве недоумённого Диму и разъярённого Васю.       Внутри у Шакулина всё опускается. Он надеялся, что друг хотя бы попытается его удержать. Обозлившись на его слепоту, парень разрывает в клочья бумажку и отправляется на посадку, то и дело выплёвывая нецензурные слова, адресованные Калинкину. Сам Женя в этот момент сползает по стене кабинки туалета, скрытый от посторонних глаз, и растирает по щекам нелепые, мальчишеские слёзы. Павлов стоит и думает, какого хуя вообще между этими двумя происходит?       

***

      Прошло целых пять лет. Может быть, немного больше. Вася изредка приезжал в Москву на выходные, Женя остался в проекте, который набирал обороты с каждым днём. Он обзавёлся девушкой, оброс домашней живностью и уютным гнёздышком. У него (да и у Васи) было ощущение, что он проживает не свою жизнь, чужую. Изредка от него удавалось отделаться, тогда дела шли в гору.       Стотысячная пьянка в левом баре. Новый участник проекта вовсю пытается подружиться с парнями, а заодно радуется тому, что может увидеть Васю. Со стороны их столика то и дело доносятся взрывы смеха, звон бокалов и тосты за новую жизнь. Начав с безалкогольной газировки, ребята плавно подбираются к полюбившемуся коньяку. У Жени звонит телефон.       — Да, зая моя? — мило бормочет он, уставившись в стакан, — Буду поздно. С парнями сидим, да. Ложись спать, — в ответ из трубки доносится повышенный голос девушки Калинкина, он морщится, снимает очки, трёт переносицу и отворачивается от ребят. — Хватит кричать. Они мне как семья. Я не обязан сопровождать тебя каждую свободную секунду своей жизни!.. Отлично, не нравится — можешь проваливать!       Женя бросает несчастный айфон на столик, подливает себе коньяка и залпом выпивает. Вася одними глазами спрашивает у друга, что произошло, а Калинкин отмахивается, мол, ничего криминального. Шакулин пожимает плечами и разворачивается к Вашу, с которым у них развернулась беседа о творчестве Хаски.       Ближе к третьему часу ночи все, кроме Васи и Жени, разъезжаются по домам. Калинкин вызывает такси, чтоб продолжить отмечать обновлённый состав их команды, а заодно обсудить с Шакулиным последние новости, которые накопились с последнего визита друга в столицу.       У него в квартире парни обосновываются за столом, выставив на стол бутылку коньяка, тонко нарезанный лимон и два стакана. Окно открыто, по ногам тянет, но встать и закрыть решительно лень, поэтому Женя забирается на стул с ногами, а Вася, кажется, и не замечает ничего, кроме этих привычных движений Жени: он по-прежнему смеётся, зажмурившись, прижимает руки к груди, подпирает голову рукой и то и дело запускает пятерню в волосы. Свет не горит, только небольшой светильник помогает рассмотреть собеседника.       –…и понимаешь? Каждый раз думаю, что всё, эта — точно та. И вечно что-то не так! Ебать, — под градусом Калинкин не блещет обширным словарным запасом, но Вася всё прекрасно понимает.       — О, да. Была недавно история, разругались, потому что я не говорил ей, что люблю. Как тебе такой расклад? Говорю, потому что любовь — это не то чувство, о котором вообще нужно говорить. Эта пресловутая фраза меня аж бесит. Почему все её так ждут?       — Любовь им подавай, а в ответ — мозги ебут, пиздец. Наливай. Пролил, молодец. Дай салфеточку. Так, я о чём?..       — О любви.       — Ага, точно. Мне кажется, я не умею любить, Вась. Одна неудачная попытка — и всё, как отрезало. Просто каждую ночь думаю об этом. Как будто я неполноценный, инвалид, ущерб.       — А кто она? Я ничего об этом не знал, — обиженно бурчит Вася, скрестив руки на груди. Наблюдает, как Женя вытирает пролитый коньяк и тянется за кружочком лимона.       — Он, — беспечно произносит Женя, отправив лимон в рот и скривив губы.       — Что? — глаза Шакулина округлились.       — Не она, а он. Ну, ты, короче, — как-то неловко говорит Калинкин, покачивая рукой в воздухе и в конце фразы ткнув пальцем в грудную клетку друга.       — В смысле я? — тихо шипит Вася даже со злобой. Женя широко распахивает глаза, всплеснув длинными руками.       — Здрасьте, я ваша тётя. Я ж писал… Когда ты улетал. Ну, блять, — в ответ на эту фразу следует глухой удар стакана, упавшего на ковёр, плеск коньяка, и протяжный стон в исполнении Шакулина.       С полминуты оба сидят молча. Женя растирает по футболке каплю коньяка, превращая её в безобразное пятно, и хмурится, не понимая реакцию друга. Опустив ноги на пол, угождает в лужу коньяка и рычит: «Ёбанный свет». Вася упирается взглядом в ковёр, размышляя, как это произошло. Какого чёрта?..       Он поднимает глаза на Женю. В его глазах такой океан боли, что Калинкину просто хочется расплакаться. К счастью, он уже забыл, как это. Они смотрят друг на друга в точности так же, как в аэропорту. Запутались, боятся и отчаянно любят, не зная, что ждёт дальше. В глазах Жени Шакулин видит недоумение. Парень напоминает ему заблудившегося котёнка.       — Что там было? Что было в записке? Отвечай! — срывается на крик Вася, стукнув кулаком по столу.       — Ты не прочитал? — спрашивает Женя с разочарованием в голосе и садится, обняв колени.       — Жень.       — Я писал, что один знак от тебя… хоть звонок, хоть сообщение с одним словом — и я примчусь к тебе. Писал, что… — в горле у Жени застряло привычное слово, которое он каждый вечер говорил в трубку маме, — люблю. Три месяца молчания расценил как деликатный отказ.       — Дурак. И ты дурак, и я, — отвечает Вася, вставая у окна и закуривая.       — И ты дурак, и я, — эхом повторяет Женя, подходит к Васе и кладёт голову ему на плечо.       Два дурака сначала потеряли всё, а теперь им предстоит начать новую жизнь. Счастливее прежней.