Бабочки

Это были бабочки. Однозначно. Они были везде: на каждой шторине, на столе, стульях, потолке, стенах и батареях. И откуда этот рыжий их столько притащил? Да ещё и умудрился выпустить в келье у Падре. Михай скорбно покачал головой, его надежды на то, что у Бадоу имеется хоть капля мозгов, таяли на глазах. Протерев очки платком, киллер водрузил их обратно на нос и со вздохом стянул пальто, осторожно вешая его на вешалку. -Может их того, кхм, выпустить просто? – мужчина протянул руку вперёд, но так и не коснулся пёстрых крыльев насекомого, сидящего на верхушке вешалки. С кровати донесся вздох. -Нет, — Михай не увидел, а скорее почувствовал, как святой отец покачал головой, — Там холодно, они сразу погибнут. Мужчина недоверчиво обернулся к церковному настоятелю. Он сидел на кровати, облокотившись на свою трость. На скрещенных пальцах примостилась бабочка. Что-то было в это зрелище такого. Михай был единственным, перед кем падре снимал очки и свою сутану. И сейчас длинная тощая фигура священника, прикрытая чёрными брюками и белой грубого покроя рубашкой, выглядела донельзя беззащитной, хрупкой и какой-то надломленной. А фиолетовые крылья сидящей на его пальцах бабочки делали лавандовые глаза настоятеля глубже и ярче. Киллер судорожно вздохнул. Взгляд его упал на «ошейник» падре, и почему-то мужчине показалось, что он(ошейник) должен быть весьма болезненной штукой. Ровно три удара сердца нужно было, чтобы пересечь крохотную келью. Два удара, чтобы старая кровать протестующее скрипнула, но покорно прогнулась под весом мужчины. И ещё два удара сердца потребовалось, чтобы решиться, а дальше… Дальше сердце пустилось в бешеный скач, а стая бабочек взметнулась в воздух от громкого скрипа кровати, на которую разом рухнули двое мужчин. Губы святого отца были горькими, как сок полыни, слишком тонкими, слишком твёрдыми, слишком мужскими и абсолютно не по-мужски податливыми и желанными для Михая. -Нельзя… слишком холодно… — произнёс священник, когда убийца, наконец, оторвался от него.