***
— А давно у нас растут пионы? — Данил, предпочитающий проводить время за компьютером, был вытащен на улицу наглым Ваней, которому надоело сидеть в доме в этот вечер, и сейчас завороженно смотрел на кусты, густо усыпанные махровыми бутонами всех оттенков розового. — Давненько. Папа попросил посадить их, когда дядя Гамлет засадил свой сад розами. Но я не понимаю, что в этих цветах такого. Жалкая подделка, — Ваня оторвал один цветок и поднес к носу, вдыхая свежий аромат и заполняя им легкие. Данил возмущенно взмахнул пушистыми ресницами и перевел взгляд с кустов на парня, который был занят теперь тем, что дергал лепестки из бутона: — Между прочим, пионы называют королями всех цветов. Они издревле находились при дворах, их наделяли целебными свойствами и слагали о них легенды, а роза долгое время, несмотря на свою красоту, считалась символом распущенности, — рыжий выхватил цветок из рук Вани и прошелся пальцами по бархатистым лепесткам, которые не успели попасть под Ванины руки, — перестань мучить цветок, наконец! — Откуда у тебя это в голове вообще? — высокий хмыкнул, глядя на то, как Данила открыл рот, готовясь выпалить очередную тираду, — ты можешь не отвечать, я знаю, что ты много знаешь. Пошли ужинать, любитель цветочков, нас ждут уже. В комнате мальчиков появился стакан с цветком, у которого были наполовину выщипаны розовые лепестки.***
Я очнулся от воспоминаний лишь тогда, когда мои ноги утопали в темно-бордовых лепестках, которые я со злостью вырывал из крупных бутонов. Я говорил, что ненавижу пионы? Жалкая подделка. Розы гораздо аристократичнее и реальнее. Хотя бы знаешь, что от них ожидать: на тонком стебле всегда видны шипы, и ты ожидаешь, что они ранят, а пион — лицемерный цветок, такой же, как этот придурок. Я сел на пол и закопал кисти в лепестках. Захватив горсть, поднес ее к лицу. Зачем он притащил эти цветы для такого повода? Я лег на лепестки, кинул горсть вверх, и они упали на мое лицо. Забавно. Такие нежные лепестки, будто бы его губы. Так смешно сравнивать губы с цветком. Я — идиот. Он не лучше.***
— Дань, проснись, — Ваня стоял у дивана и аккуратно толкал спокойно спавшего парня в плечо. Данил что-то раздраженно промычал, пару раз дрыгнул ногами, попал в колено стоящего и отвернулся от Вани. Тот, в свою очередь, лишь усерднее начал будить спящего и не думал просто так сдаваться. — Если ты сейчас же не встанешь, то пропустишь такооое, — Ваня начал стаскивать одеяло, и Данилу оставалось лишь повернуться лицом к нему, прижать к себе колени и недовольно раскрыть один глаз. — Вань, ты идиот? Хотя, что я спрашиваю, — через силу раскрыв второй глаз, Данил сфокусировал свой взгляд на электронных часах, стоящих на прикроватной тумбе, — Вань, ты время-то видел? Совсем тупой, в три часа ночи будить? Ах да, точно. Что случилось-то? Ваня сделал вид, что не услышал оскорблений в свой адрес, и ответил на вопрос: — Погнали рассвет встречать? — высокий выпрямился, скомкал в руках одеяло и, насколько это возможно в полумраке, ожидающе посмотрел на уже сидящего рыжего. На небе только-только появилась светлая рыжая полоса, а основная часть была еще темно-синей, когда парни вышли на улицу, закутанные в теплые одеяла, так как раннее утро — не самое жаркое время суток. Они прошли в сад, где летом проводить время было сплошным удовольствием. Сейчас, в июне, цвел один из многочисленных видов пионов. Он пах счастьем и надеждой, а аромат этот был настолько концентрированный, что через легкие всасывался в кровь, и тело сковывала сладкая эйфория. А может, это просто утро действовало так, наполняя легкостью, несмотря на недосып. Бусины росы разбивались о ноги и мочили ступни мальчиков, незащищенные поверхностью легких шлепанцев. Данил и Ваня сели на разные стороны садовых качелей и, не говоря ни слова, смотрели на небо. Оранжевая полоса поднималась все выше над горизонтом, уходила в светло-красный, а после и в нежно-розовый, похожий на те цветы, что цвели за спиною парней, а они все молчали. Даня сонно моргал пушистыми ресницами и не отрывал глаза от встающего солнца, а Иван то и дело бросал мимолетные взгляды на рядом сидящего. Тем не менее, первым заговорил Данила: — Вань, а ты хотя бы спал? — кудрявый просипел это не до конца проснувшимся голосом, передернулся от пробежавших от холода по телу мурашек и сильнее запахнул одеяло. — Неа, — просто и легко ответил Ваня, смотря в стремительно светлеющее небо. — А что ты делал все это время? — Данил двинулся чуть поближе и наконец посмотрел на брата. — Играл, — на лице длинноволосого появилась легкая улыбка, — и думал. Больше думал, чем играл, на самом деле. Данил издал легкий, едва заметный смешок и толкнул Ваню плечом: — И о чем же ты, — он выделил это голосом, — мог думать? Ваня медленно повернул голову, взглянул в глаза брата и с абсолютно серьезной интонацией ответил: — О тебе. Вот и все. Уверенно, без дрожи в голосе, на одном выдохе. Даня подавился воздухом, его уши покраснели, зрачки забегали в панике, а рот все открывался и закрывался, потому что его владелец не знал, что ответить. Тогда Ваня продолжил: — Я начал играть, потом начал смотреть на спящего тебя, потом вспомнил, как ты в первый раз спал на этом диване, потом начал думать о всяком, а потом понял, что люблю тебя. Ну, знаешь, по-настоящему, со всеми этими летающими паразитами в животе, с замиранием сердца, трясущимися коленями и с желанием постоянно держать тебя за руку. Возможно, я дурак. Данил, не моргая, смотрел в одну точку и осмыслял сказанное Ваней. Небо стало совсем светлым, и лишь розовая дымка, похожая по цвету на края лепестков, говорила о том, что сейчас встает солнце. На каком-то дереве запела ранняя птичка, подул ветерок, принося с собой прохладу и заставляя листву шуметь. Молчание разбавляло шумное учащенное дыхание озадаченного парня, а Иван спокойно уставился на что-то в кустах, ведь он предполагал, что последует именно такая реакция. — Дань, отвисни, — Ваня посмотрел на Данилу, а тот медленно поднял лицо и махнул пушистыми ресницами, — я сейчас понял, что если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда. И длинноволосый положил свою ладонь на затылок сидящего напротив парня, нежно провел ею линию до скулы, наклонился и легко поцеловал Данила, задержав руку на подбородке. Кудрявый удивленно ахнул, когда нежные губы Вани едва ощутимо коснулись его губ, а после остановились в паре сантиметров. — Можно? — тихо спросил Иван, взглянув в глаза напротив, и пробежался по своим губам кончиком языка, смачивая их. Такого пронизывающего и сладкого взгляда Даня не выдержал и, заинтересовавшись чем-то у ног, едва заметно кивнул. Ваня удобнее сел, расположил свою ладонь на затылке брата и прильнул к раскрытым губам. Этот поцелуй не был первым ни для Данилы, ни для Вани, но он ощущался по-другому, не так, как предыдущие поцелуи с девушками: губы не такие пухлые, мягкая щетина чуть колола кожу лица, да и чувства были другими. Теперь сердце выпрыгивало из груди, лицо заливала краска, и покалывало кончики пальцев из-за прикосновений друг к другу. Тягуче-сладкий поцелуй не перерастал во что-то большее: языки не сходились в страстном танце, зубы не оставляли кровавые ранки, лишь неторопливо чередовались верхняя и нижняя губа. На небе не осталось и следа от рассвета. В саду на качелях, лежа у Вани на коленях, спал Данил. За ними цвел один из многочисленных видов светло-розовых пионов, их любимых цветов, который своим запахом разносил по телу Вани сладкую негу. А может это делали не пионы, а этот цветочный мальчик, сопящий на его коленях? Неважно. Главное, что длинноволосый счастлив, а на лице его широкая улыбка.***
Я пробежался двумя пальцами по бедру, поднялся выше и надавил пальцами на ребра с левой стороны. Место, на которое я нажал, предательски заныло. Подушечки указательного и среднего пальца потянулись выше к шее, и, когда они поочередно касались россыпи темных пятен, мне становилось все поганей. Его метки будут уходить еще пару недель, а сам он уже ушел. Захотелось содрать все то, что он оставил на моем теле, чем я, собственно, и занялся, расцарапывая шею в кровь.***
Веревка из джута натирала кожу, оставляя красные полосы, но не обжигала. Ваня не торопился, создавая сеть из веревки на теле Данила, обдумывая каждый узел, чтобы не причинить парню боль. — Все хорошо? — Иван закрепил очередной узелок, просунул палец между обнаженной кожей Дани и веревкой и потянул на себя. Узор пополз по груди, и это означало лишь то, что сеть была связана правильно. Не самая сложная обвязка, но зато действенная. — Ага-а, — Даня дернул связанными за спиной руками и закусил губу. Когда Ваня потянул веревку на груди, петля у основания его члена затянулась, и Даня судорожно вздохнул. Они уже больше года жили вместе в квартире, которую им подарили родители. Школа давно осталась позади, и парни совсем недавно перешли на второй курс: Данил учился на факультете информатики и систем управления в Бауманке, а Ваня поступил в ГИТИС на актера, решив не уходить далеко от так всегда его привлекающего искусства. Однако он посчитал, что идти учиться на музыканта не совсем выгодно, а харизмой, требуемой для актера, жизнь его не обделила. Ребята наслаждались возможностью проводить время вместе, потому что часто не виделись из-за учебы, несмотря на то, что жили в одной квартире. Ваня пользовался любой свободной минутой, чтобы насладиться Даней: его омлет на завтрак часто подгорал, когда Данил появлялся в дверном проходе в одной рубашке и полосатых носочках, потирая глаза тыльной стороной ладони. В один из немногочисленных выходных Иван принес домой веревку, предложив своему парню попробовать что-то новое, а Данил и не вздумал отказываться. С тех пор они часто практиковали шибари*, иногда просто связывая руки незамысловатым узлом, а иногда создавая сложную систему из переплетов и обвязок, как сейчас. Это не всегда носило сексуальный характер, Ване просто нравилось, как Даня выглядел в плену различных веревок, как играли его мышцы под тонкой кожей. Ване нравилось целовать после каждый синяк, оставленный неудачно связанным узлом, и оставлять на его теле новые отметины, засасывая нежную кожу. Ване нравилось после бегать пальцами по оставленным на хрупком теле бутонам, уткнувшись в шею лицом, и вдыхать сладкий цветочный запах геля для душа. — Ты так прекрасен, — вздохнул Иван, завязывая последний узел, отходя от кровати назад на пару шагов и оценивая свое произведение искусства, — хочу добавить еще кое-что. Вытащив из вазы на прикроватной тумбе цветок, он встал коленями на кровать и начал просовывать в сеть на груди Данила его стебель. Холодные капли воды стекали по телу, оставляя прохладные дорожки, пропитывая веревку и простыню, заставляя мурашки бежать по коже. — Совершенство… — прошептал Ваня и закусил губу, наслаждаясь проделанной работой. Данил легко улыбнулся и прикрыл глаза. Пион на его груди нежно щекотал кожу своими лепестками, а пион на его запястье был напоминанием об их цветочной любви.***
Я встал и подошел к стоящему в углу комнаты зеркалу. Совершенство, ха. Я такой мерзкий: тощее тело, лиловые синяки на теле, отросшие волосы. Боже, какой же я отвратительный. Зачем было врать? Зачем нужны были все эти слова? В каком месте я прекрасный? Ненавижу его. Нет. Ненавижу себя. Почему я такой слабый?! Руку пронзает боль, из порезанной ладони течет кровь. По всей комнате разбросаны осколки. Я разбил зеркало? О, это похоже на правду. То, как блестят осколки зеркала в бордовых лепестках, похоже на правду. Пытаюсь отойти, но ноги не держат. Почему вы меня так подставляете? Пришлось сесть. Царапины на шее щиплют, порезы на правой руке все еще кровоточат, в ступни неприятно вонзились осколки. Я слабак. Это слезы? Ну и ладно. Из груди вырывается крик.***
В дверь позвонили. Даня никого не ждал. Ваня уехал еще утром, по каким-то резко появившимся делам. Обычно они проводили выходные вместе, но сегодня Данил один лениво лежал перед телевизором и ел чипсы. Натянув на голову капюшон толстовки, он медленным шагом подошел к двери. — Кто? — Данил спросил это больше на автомате и уже поворачивал ключ в замочной скважине. — Открой, — за дверью послышался голос Вани, и рука парня остановилась. Ваня всегда открывал дверь своим ключом. Забыл? — Ты забыл ключ? — беспокойно спросил кудрявый, пропуская парня с пионами внутрь. — Возьми, это тебе, — Ваня протянул бордовые цветы и стянул с себя кроссовки. Не снимая пальто, он прошел в их спальню. — Спасибо, — Даня растерянно принял любимые цветы, и когда Иван быстрым шагом ушел в спальню, он непонимающе хлопнул ресницами и поплелся за своим парнем, — что случилось? Ваня уже достал сумку из шкафа и аккуратно складывал в нее свои вещи. У Данилы замерло сердце, он взял вазу с тумбы и молча ушел в ванную, на автомате наливая туда воду и ставя букет. Когда он вернулся в комнату, Ваня уже закончил складывать вещи и застегивал сумку. Данил поставил вазу на тумбочку и сел на кровать, укладывая ладони на свои колени. — Так что случилось? — ладони вспотели и сжались в кулаки. Данил знал, что случилось, но надеялся, что это все неправда. — Я ухожу. К другому. Я больше не люблю тебя, прости, — Ваня взял в руки сумку, подошел к сидящему парню и поцеловал того в макушку, — спасибо тебе за все. Данил не дышал, когда длинноволосый вышел из комнаты. Данил не дышал, когда хлопнула входная дверь, унося с этим звуком все тепло и уют из квартиры. Он сполз на пол. Вдыхать ему не хотелось, ведь в этом случае легкие наполнит этот приторный запах их любви. Первое, что пришло Дане в голову, это набрать знакомый номер и попросить вернуться. Но пальцы не слушались и не хотели попадать по цифрам на экране. Все так резко начало раздражать, и Данил просто мечтал открыть глаза и понять, что это просто сон. Но это был не сон, и теперь, как по щелчку пальцев, Данил разлюбил пионы и все, что с ними связано, но Ваню разлюбить так же не получилось.***
Я так его люблю. Почему он так поступил? Слезы не прекращают литься из глаз, кровь запеклась на руке, и теперь каждое движение разрывает заживающие ранки. Это все, чем я стал? Кровь, синяки и разбитое сердце? Я закатал рукав и внимательно посмотрел на пион на руке. Нужно было набить розу. Было весело, когда мы… я ходил с ним набивать эту тату. Что он тогда сказал? Пусть этот пион будет символом моей любви к тебе? И где эта любовь сейчас? Если ее больше нет, может ли оставаться ее символ на моем теле? Нет. Простая логика. Зарываю руки в лепестки и нащупываю крупный осколок. В разбитое зеркало смотреть нельзя, а в осколок можно? Да какая, в принципе, разница. Уже все равно. Сжимаю кусок зеркала сильнее, ладонь пронзает острая боль, на пол падает пару капель крови. Все равно, главное убрать этот ужасный ненатуральный пион с запястья. Подношу острый край к рисунку на теле и закрываю глаза. Больнее, чем сейчас, уже не будет, ведь так?