***
— Так, где опять носит Лили? Джонни вздрагивает на этом коротком имени из четырёх букв. Сжимает микрофон до напряжённой боли в ладонях, закрывает глаза. Лили больше... — Извините за опоздание. Удар. Прямо в сердце. Шоковая терапия. Её три лёгких шага, расчерченные чёрным карандашом веки, потрёпанные кеды с тура и любимая гитара в чехле. Джонни не шевелится. Это слишком грязная игра. Даже для того, с кем он играет. Слишком жестоко. — На минуту. Не смотрит. Не поворачивает даже головы в её сторону. Нельзя. Смотреть на неё категорически запрещено. Нельзя. — Ты что тут делаешь?! Как будто ничего не было. Смотрит на него своими омутами, в которых совсем не аллегорично живут дьяволы. Поправляет сползающую с острых ключиц кофту и смотрит. Делает всего лишь один шаг ближе и уже слышно, как чужое дыхание ложится на оголённую шею. Слишком грязная игра. — Я всё ещё в группе. Всё тот же голос. Знакомый, до боли узнаваемый голос, которым она давала интервью, кричала со сцены, орала с фанатами и стонала под ним. Джонни помнит это так, словно только вчера всё было. Говорят, после наркотиков плохо что помнишь, но он помнит. Он, чёрт возьми, помнит, как она шептала ему в губы, что "действия важнее слов". Как бы он хотел это забыть. — Ты не можешь быть здесь. По слогам, буквам, чтобы только не сорваться и не убить её прямо здесь. Чтобы только не посмотреть на неё ещё раз случайно. Нельзя. Ей нельзя быть здесь. Ему нельзя быть рядом. — А ты думал, что всё будет просто? Что обыграешь меня в этот раз? Улыбается. Коротко целует тату под его ключицей и отстраняется тут же. Смотрит, любуется тем, как Джонни застывает, как челюсть буквально хрустит от напряжения, как выпирают желваки. Ей это нравится. — Ты не избавишься от меня так легко, Джонни. Тенью скользит мимо, уходя обратно в студию. Всё тот же выбритый затылок, тонкая шея. Всё тот же застиранный капюшон на спине, где никогда не было крыльев. У них тур. Продолжение. Фанаты вне себя от того, что вернулись. Точнее, что вернулся Джонни. Остальные ведь никуда и не уходили. Их снова не пускают в половину городов под акции протеста. Их автобус снова облеплен рьяными фанатками, которые хотят урвать себе нечто большее, чем просто выступление. Всё постепенно приходит в норму. Даже Лео уже отошёл от своей потери. У всех снова пьяный угар, беспорядочный секс и море адреналина. Под запретом только наркотики. Хотя Джонни думает, что лучше бы его тогда не спасали. Ему бы сейчас ту дозу, от которой сердце останавливается и перестаёт в итоге биться навсегда. Он сходит с ума. Лили везде. На сцене с ней партии, которые нужно петь, на интервью они сидят рядом, если и вовсе не дают его только вдвоём. Самые заметные из группы. Самые любимые у фанатов. Вокруг них океан слухов и догадок. Не спасает ни открытость ориентации, ни наличие у Джонни девушки. Фанатам, кажется, плевать на существование Гретхен. Она не то, что способно их вдохновить. Она не Лили, за которой они пойдут толпой, стоит только поманить рукой, усыпанной тату и браслетами. Он сходит с ума от желания. Быть с ней. Снова. Почувствовать её. Вновь. Её запах, гладкость кожи, вкус губ, её глаза — хуже любого прихода. С такого не слезть, как бы не хотелось. Джонни звонит Гретхен, его милой и ангельской Гретхен, молчит, слушает её голос, листает её фотографии. Пытается держаться. У них уговор "двое против одного". И он должен, обязан выдержать. Гретхен приезжает в один из городов и долго-долго успокаивает его. Гладит по волосам, пока он беззвучно плачет, упираясь лбом в её колени. Спаси его. Спаси. Там. За дверью его персональная Сатана. Совсем рядом, буквально в паре метров. Спаси его. От бездонного взгляда, от острых лопаток, от голоса, который шепчет ему каждый раз, что "главное — действия", который просит взять, насладиться, который шепчет, который знает всё. Спаси его, Гретхен. — Я не могу больше сопротивляться. Я не могу. — Ты должен, Джонни. Я рядом. Всё будет хорошо. Он не заберёт тебя снова. Он... Лучше бы это был он. Мерзкий, брюзжащий мужик, которого Джонни сейчас бы застрелил не задумываясь. Он... Если бы это был он, всё стало бы проще. Ему Джонни может сопротивляться. Ему он готов смотреть в глаза и говорить про то, что у каждого есть своя свободная воля. Ему — да. Ей — нет. На неё он смотрит только украдкой, позволяя прикасаться лишь на выступлениях. Чувствовать под пальцами разгорячённую влажную кожу. Ловить мутные адреналиновые взгляды и замечать каждое движение кровавых губ. По правде говоря, сколько на них крови? Сколько безумцев видели её образ? Для скольких падших она стала персональной Сатаной? Джонни не выдерживает. Пытается. Изо всех сил пытается, но Гретхен уезжает, а Лили всегда рядом. Здесь нет игры добра против зла. Здесь только он и она. Демоны живут внутри. И ты видишь их такими, какими пожелаешь. Тебе может казаться, что ты этого не хочешь, но себя не обманешь. Она внутри. Под коркой мозга, под кожей, гоняет по венам и бьёт прямо в сердце. Она всегда была внутри. Ещё задолго до их встречи. Это он её выдумал, это она всегда была тем самым потаённым и желанным. Не милая и добрая Гретхен, а именно она. В чёрных, усыпанных крестами и камнями ботинках, с гитарой на плече и густо-подведёнными глазами. Это всегда была она.***
— Что ты хочешь? Джонни не выдерживает. Больше нет. Приходит сам. Наконец-то скользит от ямки между ключиц до глаз. Смотрит в ответ. Если итогом должна стать его смерть, он согласен. Пусть будет так. Всё равно десяток бессонных ночей и постоянный стресс подведут его к этому. Раньше или позже. — Что я хочу? Садится ему на колени, обнимает за шею, гладит, будто успокаивает. Ведёт пятернёй по волосам и даже глаза прикрывает, будто не только у Джонни была ломка, будто сейчас так же, как и он, испытывает наслаждение только от того, что рядом. — Что ты хочешь, чтобы прекратить это всё? Чтобы ты ушла из группы? Перестала. — Перестала что? — Использовать этот образ. Лили смеётся, наклоняется ближе, ведёт кончиком носа по виску, ластится, обнимает крепче, будто на самом деле... Скучала? — Ты же сам меня придумал. Ты. Это всё только ты. Кладёт его руки на свои рёбра. Целует аккуратно скулы, шею. — Это всё ты, Джонни. Отворачивается. Резко. Пытается сбить это наваждение. Это ощущение хрупкого тела под ладонями. Это лёгкую тяжесть на своих бёдрах. Дёргается, будто от удара тока. Так близко. Она так близко. Он не должен был приходить. Не должен был оставаться с ней наедине. Он не должен её хотеть так. Не физически, не просто трахнуть. Не должен чувствовать всего этого. Не должен. — Что ты хочешь? Чтобы прекратить это всё. Слишком красивая. Джонни смотрит на неё не так, как должен. Без брезгливости, ненависти, отвращения. Он ей наслаждается. Каждой чертой худого тела, очерченного лица, тёмных глаз. Он ей будто дышит. А она, как ни странно, не пытается удушить. — Вся проблема в том, что я не хочу прекращать. Я не позволю тебе умереть... Да, знаю, что хотел. Не позволю сбежать. Я не позволю тебе. Жмётся всем телом так, что приходится обхватить руками полностью... Или этого можно было избежать? Можно ли было не вдыхать запах её волос? Не целовать их? Не понимать, что пропал. Больше сопротивляться нет ни сил, ни желания. Он только ей и жил всё это время. Только благодаря ей. И понимает прекрасно, кого держит в руках, помнит, кто всё это сделал с ними, а отпустить не может. А она всё шепчет. Так близко и хорошо. Шепчет, раз за разом цепляя губами мочку уха, трётся об него, будто домашний щенок... — Я всё для тебя сделаю, Джонни. Ты будешь самым известным, ты и наша группа. Толпы фанатов. Платиновые альбомы. Ты станешь легендой. Ты затмишь всех. Всё для тебя сделаю. — Я не хочу этого. Не хочу смертей на своих руках. Не хочу. Обратная сторона медали оказалась слишком "мёртвой". За славой, деньгами и любовью пришли смерти, наркотическая зависимость, десятки сломанных жизней. Джонни этого не хочет. Его мечтой было писать музыку, которую будут любить, которая будет спасать. Его музыка не должна убивать. Больше нет. — Всё сделаю, как скажешь. Никаких смертей. Никаких больше шрамов на твоих руках. Никакой дряни в крови. Всё, как хочешь. Целует. Мягко. Касается губ. Желанно. Будто сама ждала этого. Будто действительно хотела его. Сходила с ума, как и он. Будто действительно понимает, что ему нужно. Губы её без помады бледные, слегка сухие от сигарет. Губы её последняя преграда к падению. Он слишком хорошо помнит, как целовал их. Как ему это нравилось. Сейчас нет наркотиков, адреналина после концерта, нет даже сигарет и просто алкоголя, а он всё равно целует её в ответ. Сминает, проникает языком глубже, чтобы почувствовать жар и влажность её рта, чтобы задохнуться на этом прикосновении, чтобы наконец-то услышать её тихий стон. — Я всё для тебя сделаю. И не отпущу никуда. Ты мой, Джонни Фауст. Что я хочу? Тебя. Душу ей отдать? Джонни думает, что это он продал давно. Где-то на первом концерте. Когда увидел, как она готовится, бегло перебирает струны, закусывает нижнюю губу, как улыбается парням, смеётся. Душу он давно ей отдал, сам того не заметив. Она хочет его физически. Полностью и без остатка. Ей не нужен платонический кусочек его чувств. Она не берёт минимальные подачки. Всё или ничего. Он знает, кто перед ним. Кому в глаза он смотрит с таким желанием, что кровь закипает в венах. Он знает, с кем связался. Он понимает... Он проиграл. Лили — его успех, слёзы, боль. Его запрятанное и тёмное. Его желание, любовь и жизнь. Его персональная Сатана.