Разбивая руки

| Алек - не гей, Джейса он никогда не любил, образ чуть утрированный, посему предупреждение: ООС | Фрей маленькая, почти крошечная, у неё коленки острые и слишком тонкие даже на вид руки. Фрей — не воин, как ни поверни; затерявшаяся в собственной судьбе девчонка с огромными глазищами, в которых панику застилает пелена солёной влаги. Фрей, помимо всего прочего, чересчур эмоциональная, из неё чувства хлещут фонтаном, сокрушая всё и всех вокруг. Алеку это всё глубоко неприятно, Алек ведь ледяной и всего себя под строгим контролем держит. Алек вообще, как ни старается, не находит объяснения полубольному влечению Джейса, Клэри не кажется ему талантливой охотницей или красивой девушкой — даже привлекательной он её не находит. | Ты - мой ангел во плоти. И расправили крылья лети. | Но у Фрей, как ни крути, ангельская кровь циркулирует и родословная уходит в века. Ему в итоге приходится признать её присутствие в Институте. И чёртово шефство над ней взять тоже приходится ему. Алека бесит, что Джейсу с его вечными психами и раздутым самолюбием работать с новенькой запретили, что его посчитали «ответственным и отличным примером для неё», и сама Фрей его тоже бесит. Он к ней прикоснуться и пальцем боится, коленки ведь острые и тонкие руки, но ломает её, раз за разом вырисовывает Иратце. Клэри морщится, но губу закусывает и молчит. Алек на секунду её почти уважает. И о губах её старается не думать. Алек Клэри гоняет, пока на её худосочном теле не начинают прорисовываться слабые намёки на рельефность, и сама она едва не падает от усталости, но терпит, всё терпит молча; Алек думает, что он всё же хороший наставник и даже научит эту ненормальную эмоции в узде держать. | Подари мне любовь, разбивая руки в кровь - Я готов быть твоим ветром попутным | Алек и себя тренирует не хуже, подъём в четыре тридцать и собственная одиночная тренировка в пять. Алек кулаки разбивает, к Клэри рав-но-душ-ный, ссадины и кровоподтёки не обрабатывает, забивая на чуть зудящую боль. — Ты должна быть непоколебимой, эмоции — слабость, — терпеливого повторяет он раз за разом. — В них твоя погибель. — Нужно быть непробиваемо-ледяной, прямо как ты? — спрашивает она, насмешливо улыбаясь. — Именно, — кивает он, — Имеет место преданность и только. Никакой привязанности и симпатии. Твоё сердце должно быть чёрствым. — А у тебя сердце доброе, — шепчет Клэри, привстав на носочки и своими зеленющими глядя ему в самую душу. И уходит, бесшумно ступая своими несчастными сорока с небольшим килограммами. Лайтвуд выдыхает резко сквозь стиснутые зубы и усилием воли заставляет себя остаться на месте. | Приручи мою душу! Я прошу тебя - послушай сердца зов. | Он думает, ещё немного, и Фрей просто вывернет его наизнанку, всему миру представит нагую душу, нихрена не чёрствую, а живую, слишком живую. Алеку кажется, что Клэри — никакая не охотница; ведьма самая настоящая. Волосы огнём охвачены и глаза зеленющие — два века назад её бы сожгли не задумываясь. Фрей таро не раскладывает, будущего не знает и зелий не варит, но Лайтвуд не может отделаться от мысли, что она каким-то колдовством владеет и его самого чарами опутала. Алек ведь стены вокруг сердца из бетона серого выстроил, сквозь такой никому не прорваться. Кроме, конечно, Фрей, для которой правила не писаны — она стены разносит в мелкую крошку, чуть прикоснувшись узкой ладонью. Он почти боится её необъяснимых сил, отправляется на задания самые сложные, то ли на ранение нарываясь, то ли мысли пытаясь очистить хоть немного от рыжей бестии, которой слишком много повсюду. | Дурманом ночью снова душу отравим, Мы в невесомости, мы крылья расправим. | Она — его персональный грёбанный дурман, который в лёгкие забивается, не давая вздохнуть. Но Алеку Лайтвуду, кажется, не нужно больше дышать. Она — его дурман. Она — его кислород.