Встреча с тобой мне была обещана свыше

Исписанная белая бумажка смялась и взбугрилась от капель дождя. Буквы побежали, потекли, обратились в причудливые пятна. Полная неразбериха. Примерно то же самое творится сейчас у Чимина внутри, под промокшей рубашкой, где беспокойно бьется все еще влюбленное сердце. Пак смотрит на свое письмо, прикусывает язык, щурится, надеясь разглядеть что-то новое в написанных словах и получить такой необходимый ответ. Хочется, чтобы сейчас с ним кто-нибудь заговорил, возник из плотной стены дождя и сказал, что все будет хорошо, что будет еще любовь, будет еще счастье. Все будет там — впереди. У Чимина дрожат руки, надламываются брови, и он, в порыве сердечной муки, разрывает взмокший лист, кидает брезгливо на землю и растаптывает. Бумага — месиво, вырванное и кровоточащее сердце. Чимин обещает себе ни о чем не жалеть. По навесу автобусной остановки гулко стучит дождь, а Пак утирает без конца льющиеся слезы. Поздно. Холодно. Одиноко. Сердце — вдребезги, жизнь — в пыль, завтра — в пустоту. Все обернулось против. Чимин жалеет только об одном — что сумел так сильно кого-то полюбить. — Ты плачешь? — раздается спокойный голос позади. Чимин в страхе оборачивается, инстинктивно прикрывает руками нижнюю часть лица, чтобы скрыть свою слабость. Мятные небрежно уложенные волосы, тонкие сухие губы и черные глаза, которые видят людей насквозь. Он держит в руках зонтик и с интересом разглядывает полуночного пассажира. — Поздно уже, — вдруг говорит парень, — последний автобус отошел пять минут назад. — Спасибо, — тоскливо отзывается Чимин, опуская голову. Ему на самом деле все равно. Только что его лишили сердца. Пневмония, воспаление легких, скоропостижная смерть — ничто не пугает, не трогает, не тревожит. Чимин хватает свою сумку, прижимает к груди и выходит из-под навеса, собираясь пешком добираться до дома или ближайшего парка, где упадет без сил, прижмется щекой к влажной траве и пролежит неделю. Пак горько про себя усмехается: Чонгуку будто бы будет не все равно. — Постой, — тормозит его незнакомец, хватая за плечо и разворачивая к себе. Чимин на пределе. Не хотелось показаться истериком и неуравновешенным, но сейчас ему было слишком плохо, чтобы только кусать губы, только смотреть и складировать все чувства в погреб с надеждой, что они когда-то испарятся, растворятся или забудутся. Говорят, что первая любовь никогда не забывается. Поэтому он открыто и громко плачет, прямо как ребенок, задрав вверх голову. — Почему ты плачешь? — голос звучит уверенно, от него веет невообразимым спокойствием. — Он… он оставил меня, — выдавливает из себя Чимин, закрывая лицо руками. У него до сих пор в голове не укладывается. Чимин может это сказать, может об этом подумать, но поверить — не выходит совершенно. Чонгук… Пак помнит, что поначалу у них были напряженные, странные, непонятные отношения, где было много недосказанности, много грубости и много взаимного игнорирования. Они были просто детьми, соседями, вынужденными общаться из-за дружбы родителей. Порой они вместе играли на улице и ходили в школу под одним зонтом, но не более того. Годы шли, Чонгук взрослел, и Чимин из парня, который создает проблемы, много ест и надоедает своим круглым улыбчивым лицом, превратился для него в любимого хена, в любимого друга, в первого парня. Чон долго шел к тому, чтобы сказать заветные «я тебя люблю». А как долго Чимин этого ждал! Он верил и постоянно об этом мечтал. Без конца. С того самого дня, когда заметил, что Чонгук стал выше и улыбчивей, его слова стали звучать как-то по-особенному, а от улыбки прошибало электрошоком. Чимин пропускал все грубые, лишние слова и насмешки, не обращал внимания на необоснованные слухи и сплетни, а разговаривая с Чоном, всегда смотрел ему в глаза. Они долго шли к тому, чтобы, наконец, стать парой, перебраться в собственную квартиру Чимина и стать семьей. «Кажется, мне нравится Тэхен», — как-то сказал чуть подвыпивший Чонгук, Чимин тогда зажмурился и сделал глубокий вдох. «Хочешь бросить меня?», — это был резонный вопрос, сейчас Пак был бы рад, если б тогда Чон сказал «да», но он только смутился, потом рассмеялся, сказал, что все же не настолько сильно и это дружеская симпатия. Чимин поверил. Не было причин не верить. Отношения строятся в первую очередь на доверии, разве нет? Чимин сжимал в руках его руку, смотрел ему в глаза и был готов поклясться, что это — правда. Не было сомнений, потому что губы Чонгука касались только его шеи, а пальцы плавили только его бронзовую кожу. Фотографии и видео пошли по всему универу: из рук в руки, из уст в уста, из восторженного «ого» к брезгливому «фу, педики!». Чимина они тоже не обошли стороной. Кто-то дал. Поделился. Сплетенные языки, откровенное объятие, та самая вечеринка, на которую «Чимину нельзя». Понятно, почему нельзя. Все стало прозрачным. Предельно ясным. «Ты с ним спал?» «Давай поговорим, с глазу на глаз, прошу» «Ты с НИМ спал?» «Ты поверишь, если я скажу, нет?» «Если это правда» «Прости, Чимин-а…» Сначала Чимин игнорировал, пресекал все попытки завязать разговор, а потом написал целое письмо. Выложил все, что хотел. В простых словах, в сложных словах, в честных словах. Ручка быстро скользила по белому листу, заполняя пространство черными чернилами. Он писал, писал, писал, пока не понял, что только и делает, что признается Чонгуку в любви. Это было жалкое письмо. Глупое письмо. Но Чимин оставил его. Оно было честнее всего того, что он мог сказать. Он был уверен, что вручит его, но Чона не простит. Потом, но не сейчас. Когда придет время, отпустит боль и забудется предательство; когда они сядут напротив друг друга в любимом кафе, он закажет молочный коктейль, а Чимин — капучино, они будут говорить и в итоге их пальцы переплетутся, а судьбы вновь сплетутся в одну. Когда хватит сил сказать: «я все понимаю». Чонгук не дождался. Ушел. Отчислился. Уехал. Пропал. Хосок был бледный и испуганный. «Он не виноват», — зачем-то крикнул он в спину уходящему Чимину. Да, он не бывает виноват. Сначала другой парень, теперь другая жизнь. Как оказалось, Чонгук полон сюрпризов. Пак совсем ничего о нем не знал. Незнакомец мало понял из сумбурного рассказа Чимина, прерывающегося слезами, но дал выговориться, поделился зонтом и все смотрел своими умными проницательными глазами вглубь драмы незнакомца. — Меня зовут Юнги, — представился парень. — Я тут живу недалеко, пойдем ко мне, я дам тебе сухую одежду и вызову такси. В этот день Чимин захотел стереть имя Чонгука из своей жизни навсегда. Парень напротив выглядел довольно прохладно, но речи его были пропитаны теплом и заботой. Может, он просто пытался казаться хладнокровным. Пак решил не думать, а только действовать. Квартира маленькая, чистая, довольно уютная. Пахнет сигаретами, а на кухонном столе покоится круглая пепельница. Кровать в спальне аккуратно заправлена, рабочий стол убран (даже пыли нет), обувь ровными рядами, ванна сияет чистотой, в шкафу все разложено (много черного). Все так кристально, так блестяще, так вылизано. Юнги любитель чистоты и аккуратности. У Чимина рождается сумасбродное необъяснимое желание, сначала где-то в чертогах разума, из маленького зернышка в буйный побег, с каждой тлеющей минутой все живее, все четче, абрис принимает плоть, от сердца и до дрожащих губ… — Не хочешь заняться сексом? «Будто бы чай предлагаю», — невесело думает Чимин, глядя на Юнги, который замер как мраморное изваяние с кофтой и джинсами в руках. Глаза — кладезь неизведанного. Непонятные, мутные, но глядят цепко и словно все-все знают. Чувствуешь себя открытой книгой на той самой непристойной, постыдной странице. Только вот совершенно непонятно, что выражает этот взгляд. Да или нет? Презрение или взаимность? Чимин не понимает. Глядит в ониксовую бездну, разверзнувшуюся напротив, примечает короткие ресницы, спускается по спинке носа, огибает его крылья, потом к фильтруму и, наконец, к ровной линии бледных губ. Ни вверх, ни вниз. Ответа нет. Неловкую тишину прерывает гул чайника. Юнги оставляет одежду на краю кровати и уходит. Пак же, опустив голову, расстегивает пуговки на рубашке, борясь с накрывшим в одночасье смущением. Предлагать такое случайному парню такой бред, такая глупость, демонстрирующие и низкую социальную ответственность, и бурлящую кровь, и все-все худшее, что можно найти в человеке. Чимин скидывает мокрую рубашку на пол и цепляется за ремень брюк. Кофта черная. Кажется, теперь с этим цветом Чимин породнится. Он впитается в него, как капля туши в белоснежную бумагу. Чимин будет черным-черным. Снаружи и внутри. Вечный траур по самому себе и по своей несбывшейся любви. Он берет в руки мягкую вещь и готовится ее надеть. — Зачем? Мы же сейчас собираемся заняться делом. Чимин едва не роняет кофту. На Юнги только потертые джинсы. Худой и бледный. Видно ребра, плоский живот и темные соски. Совсем не как Чонгук. И рядом не стоял. Но что-то есть в нем привлекательное. Необъяснимо притягательное. Или это из-за терпкого одиночества? Чимин не может сказать, что Юнги красив, но глядя ему в глаза таешь, особенно осознавая, что отныне ты совершенно один. Юнги подходит вплотную и забирает кофту, кидая ее на кресло. Только теперь уголки его губ слегка приподнимаются. Хотя, вполне возможно, что Чимину только кажется, но именно появление легкой улыбки дает ему принять решение. Он хватается за плечи Мина и тянет к себе, прижимается плотно, тот послушно тянется и давит на грудь, опрокидывает Пака на кровать. Чонгук совсем не такой. Дело не только в телосложении. Юнги спокойней, но куда грубее, брезгует поцелуями, но обожает укусы. Чимин не чувствует плеч и шеи от постоянных его посягательств. Начинает с незамысловатого поцелуя, а потом хватается зубами, пока Пак от боли не зашипит. Двигается уверенно, со знанием дела, но слишком резко для Чимина, почти до болезненного. Глаза Паку щиплют слезы, но он не против этой боли. Она так сейчас нужна. Может, отрезвит и, наконец, порвет нить, прекратит затянувшуюся драму, разрушит последний воспаривший замок и на его пепле, на соленых слезах и каплях спермы Чимин создаст свой новый мир. Юнги хватает его за волосы, дергает резко и заставляет прогнуться до хруста в позвоночнике. Опять его зубы где-то на плече. А мир раздробился, пошел трещинами и потек. Прямо как то письмо. Смять и раздавить. Втоптать в землю и никогда не вспоминать. Чимин чувствует неконтролируемое желание: он хочет, чтобы его кто-нибудь растоптал вместе с этими чувствами, слезами и его непроходимой глупостью. — Тебе точно нравится плакать, — усмехается голос, а тонкие пальцы цепляют подбородок, поворачивая. Поцеловал ли он в опухшие от жажды губы? Чимин не помнит. Чонгук бы поцеловал.

3 года спустя

— Что это за параша? — интересуется Юнги, с подозрением оглядывая белые коробочки с китайской едой, выстроившиеся в ряд на столе. — Не придирайся, — лениво просит Чимин. — Хен, я предупреждал, что готовить не буду. Юнги хмурится, но недолго. Раздевшись, он смотрит на незнакомую еду с большим энтузиазмом. Открывает квадратную коробочку и принюхивается. Густо пахнет пряностями, довольно ароматно, поэтому Мин решается в этот день порадовать себя китайской едой, берет палочки и усаживается рядом с младшим. — Ты и сегодня в универе помогал? — Юнги тянет время специально, изучая подозрительную еду. — Да, Намджун-хен попросил помочь с выставкой. — И как оно? — Скучно. — А на работе? — Свадьба через три дня, — поморщился Пак, словно что-то кислое съел. — Нервничаешь? — Если эта полоумная еще раз откажется от всего, то я собственноручно выброшу ее в Нактонган, — с раздражением выпалил Чимин, а затем скривил голос, сделав его совсем писклявым: — Так не хочу, и так не хочу, о, точно, хочу по всей Корее пройтись, чтобы все знали о моем счастье и нашей любви! — Да, она экстравагантная женщина. — Проплывет от Тэгу до Пусана в своем подвенечном платье, будет ей путешествие. — Быть организатором свадеб какая-то больно нервная работа, — Юнги, наконец, решается отведать незнакомое блюдо, цепляя лапшу палочками. — Думаю, работа звукооператора ни разу не легче. — Это да, — согласно кивнул Мин. — Но хотя бы мне по ночам кошмары с белыми платьями не снятся. За свой остроумный подкол Юнги получил по колену пятерней. Бить Чимин умел. Мин давно говорит, что ему не свадьбы устраивать надо, а на ринге в перчатках выплясывать, но младший — миротворец, да и бить ему нравится только самых близких. Однако почему именно свадьбы никто не знал, кроме самого Пака. Когда Юнги поинтересовался за бокальчиком вина, тот только смущенно пожал плечами, попросив не лезть в душу. Невесты и душа Чимина — как они связаны? Задачка не из простых. Чимин быстро разделался со своей порцией, выпил стакан апельсинового сока и начал собираться, пока Юнги с наслаждением поедал китайские кулинарные изыски. Еда очень даже ничего. Мин даже решил, что может сам что-нибудь закажет. — Заходи почаще, что ли, — неловко бросил Юнги, косясь в коробочку, чтобы не смотреть Паку в глаза. — Думаешь, стоит? Вдруг ты кого-нибудь захочешь привести, а тут я? Весь настрой же собью, — беззаботно вещал Чимин, намазывая губы гигиенической помадой перед зеркалом. — Завуалированно инкриминируешь мне? — Юнги-хен, не драматизируй, я просто не хочу портить нашу дружбу. Ты мне прямо сказал, что у тебя есть любимый человек, я все понял. То, что у нас пару раз был секс, вовсе не означает, что я в тебя влюблен. Перестань искать в моих словах подвох. — Ты прав, — согласился Мин. — Просто у меня порой возникает такое чувство, что ты слишком далеко уходишь в свой мирок. — Мой мирок? — Да, уже три года прошло, а ты все только обособленнее с каждым днем, даже ни с кем… — О, сколько времени! — вдруг воскликнул Чимин. — Мне пора! Пока-пока! Юнги даже слова сказать не успел, как Пак вылетел из квартиры, прощаясь на ходу. Конечно же, Мин сразу понял, что ничего срочного у Чимина нет. Все это — выдумка, игра. Попытка отвязаться. Как только касаешься этой части Пака, он тут же съеживается, выпускает иголки и сбегает, никогда не объясняя причин. С ним никто так и не смог поговорить. Пак забился в раковину и попросил прекратить. Юнги честно пытался. Стоял перед закрытой дверью и просил один только разговор. Но Чимин смог дать только взгляд, по которому было ясно, что лучше не трогать его и оставить все вот так. Прошло три года. Что он за это время забыл? Чимин прижимается спиной к стене и вздыхает. На самом деле нет уже той раны, которая бы постоянно болела и не отпускала, наводила тоску и грусть. Остались лишь бледные рубцы вдоль сердца, чья боль открывается после бутылки хорошего шампанского или в позднюю осеннюю ночь. Больше не болит так, как когда-то. Однако это не отменяет табу. Чимин не хочет больше связываться с чувствами. Все они в итоге ничего хорошего в жизнь не привнесут. От них только один итог, у всех только один конец. Чимин проверяет с телефона почту на ходу. Опять пишет клиентка о том, что цветы должны быть обязательно на парадном входе, хотя еще вчера утверждала обратное; пишет Тэмин, напоминая, что в выходные бильярд, но Пак уже знает, что не пойдет; пишет мама в очередной раз, требуя прийти на день рождения брата, туда Чимина тоже не тянет; и вот вновь пишет Намджун: выставка на следующей неделе и очень нужна помощь. Пак решает выручить хена, когда-то именно Ким помог ему с учебой, и нельзя оставлять это безответным. «Завтра разберемся», — пишет он и с чистой совестью спускается в метро. В трещащем вагоне, обхватив поручень и вклинившись взглядом в карту метрополитена, Чимин зачем-то возвращается к словам Юнги. В чем-то он прав, ведь за последние годы у Пака действительно образовалось нечто под названием «мой мирок». Не хочется сейчас отпираться. Все именно так. Но разве это плохо? Чимин устал жить в этом мире, где только ложь, предательства, недосказанности, обман и всюду-всюду тоска. В каждой капле, в каждом листе, в каждой заре, в каждом лице Чимин ощущал враждебность, опасность, угрозу, затаившееся предательство. Он так устал вариться во всем этом, что просто закрыл дверь и остался наедине со своими мыслями. Теперь он выходил редко, глядел одним глазом, трогал одной рукой и всегда себе напоминал: и тут тебя ждет разочарование. Прошли времена гаданий на кофейной гуще, теперь Чимин все-все знал. Любой человек принесет тебе только боль. Возвращаясь в свою квартиру, уже на пороге, Пак ругает себя, что поехал к Юнги. Сколько они раз занимались сексом? Два или три раза? Чимин не помнит. Такая бессмысленная информация. С Мином у них никогда бы ничего не вышло. Это было и так очевидно. Он интеллектуал, чаще угрюмый, чем веселый, очень требовательный и правильный, а еще — бесконечно верный. В первую их ночь Чимин хотел только забыться, на утро было ужасно стыдно, но Юнги был дружелюбным. Тогда Паку очень нужна была эта протянутая рука. Так все и вышло. Но сейчас все идет куда-то не туда. Чимин боится, что они станут слишком близки, слишком связаны, пусть и не узами любви. Ведь наступит день (а он, несомненно, наступит), когда Юнги не откроет дверь или сменит адрес. Чимин боится, что привяжется и на сердце образуется еще одна рана. Клиентка пишет опять: цветы на входе не нужны. За ней пишет мама: «и тебе не стыдно?». Чимин бы ответил, но она обидится, если он скажет честно, как есть. Четыре стены, телевизор, компьютер, книжный шкаф, стеклянный стол и работа, связанная с несбывшейся мечтой. Кажется, что большего Чимину в этой жизни не надо. Все остальное — неопределенное, может сломаться и разрушиться в любой момент. Чимин устал терять то, что любит. Не хочешь загнуться от потери? Забудь, что значит любить. По ночам немного грустно. Чимин лежит на кровати, раскинув руки и закрыв глаза. Его не покидает чувство нехватки. Вроде бы все так, все как надо, но неизменно открывая глаза, он что-то ищет в своей светлой квартире, огибая грани, заглядывая в темные углы. Только обыскав все закоулки, на него нападает спокойствие и неизменная усталость. Чего-то нет, оно в зоне недосягаемости. Пак закрывает опять глаза и представляет солнце, застывшее в космическом пространстве. Кажется, что можно его коснуться, если протянуть руку, но страшно обжечься, поэтому остается только наблюдать… Намджун встречает благодарной улыбкой, ведь не каждый согласится убить целый день на выставку друга. Чимин отклоняет все благодарности, потому что ему самому хотелось прийти. Не помешает немножечко развеяться. Вместе они пошли к кабинету Кима, который располагался на втором этаже. — Зал почти закончили украшать, — доложил хен, — осталось только картины расставить. — Ну, тогда приступаем? — Да, только сейчас разберусь с одним делом. — Кто-то нахулиганил? — Нет, — рассмеялся Намджун, — у нас ректор и секретарь в отъезде, поэтому я помогаю с бумагами, тут парень восстановиться решил, надо проверить, чтобы все документы были в порядке. — Метишь на место ректора? — хитро улыбнулся Чимин. — Скажешь еще! — смутился Ким. — Мне нравится заниматься философией, а не бумажками. — На тебя всегда можно положиться, поэтому тобой и пользуются. Намджун согласно кивнул. Он был из той породы людей, которые всегда стремились помогать, делали все идеально и, конечно же, ничего не просили взамен. Ким был прирожденным лидером, схватывал информацию на лету и выдавал прекрасные идеи. Только его действительно мало интересовало управление, душа у него лежала только к философии, которую он и преподавал. Он считал ее своим призванием и ни за что не променял бы на удобное кресло ректора. Наконец они добрались до кабинета. Намджун зашел первым и тут же начал говорить со студентом, поджидающим в кабинете, а Чимин немного отстал, отвечая на смс клиентки, которая требовала изменить сценарий ее выхода: «сейчас мне это совершенно не нравится!». Пак зашел в кабинет не глядя, все еще набирая невесте сообщение, стараясь сдерживать себя в выражениях и не послать ее: она уже трижды отменяла свадьбу, и обычно все начиналось именно с изменения сценария, потом истерика и наконец «ничего мне не надо!». — Значит, теперь готов? — говорил весело Намджун кому-то. — Вроде да. Чимин не поверил. Наверно показалось. Бывают же похожие голоса. Такого быть не может. Но рука уже остановилась, а пальцы дрожали: тело не соврет. «Это должна быть идеальная свадьба!», — злилась на том конце Сеула клиентка. Пак поднял глаза с одним желанием. Все это ему кажется, все это — ошибка. Пускай все это — видение или сон. Однако мантра не сработала. Да и когда она вообще положительно влияла на ситуацию? Намджун копошился на своем столе, заполненном макулатурой, и что-то говорил. Чимин понял это по движению губ. Звука не было. Только оглушающая тишина. Все такие же черные густые волосы, даже прическу не изменил. Черная сережка-гвоздик в ухе. Знакомый изгиб улыбки: так чем-то напоминает кролика. Любимые коричневые тимберленды и белая футболка в ансамбле с кожаной курткой (такой раньше у него не было). Выглядит крепче, выше, сильнее. Видно мощные мышцы груди и крепкие бедра. Зря времени точно не терял. А глаза такие же большие, все так же полны детской непосредственности, выражают и живой ум, и обаяние, и дурашливую глупость. Он очень удивлен. Не ожидал, да? Чимин уж точно. — Вот твой пропуск, Чон Чонгук, — все тем же веселым голосом говорит Намджун, протягивая парню из прошлого Чимина карточку. Он быстро переводит на Намджуна взгляд, растерянно кланяется, выжимает из себя неразборчивое «спасибо» и хватает красный пропуск. Чимин так и застывает с открытым ртом, едва не роняет телефон, но все же собирается с мыслями и сжимает его сильнее. Он был уверен, что все может с ним случиться, кроме этого. Чонгук был похоронен, погребен, Пак сам выбрал ему надгробие, выпил за его здоровье и в каждый новый год под бой часов загадывал, чтобы в том мире, где сейчас Чон, было солнце. Из мертвых не возвращаются. А вот Чонгук запросто смог. — Вроде все верно, — довольно произнес Намджун, совершенно не замечая воцарившейся напряженной атмосферы, — вот твоя папка, ее надо отнести в секретариат. — Да, — кивнул Чонгук, еще раз поклонился, взял папку и чуть ли не пулей вылетел из кабинета. «Урод», — только и мог подумать Чимин, сжимая телефон в руках до скрипа. — Так, теперь можно заняться картинами. Пока Намджун говорил о чем-то своем, Чимин шел позади и все не мог понять: как такое вообще смогло произойти? Родители Чонгука переехали в Пусан, как только он пошел в универ. Тогда он жил у Чимина, а когда перешел на второй курс, произошел их разрыв. Чон собрал вещи и куда-то переехал, чтобы не мозолить глаза старшему, оставил ключи и скупую записку с «извини», а через две недели забрал документы. Никому не сказал. Просто все взял и уехал. Скорее всего, назад в Пусан к родителям. Он частенько говорил, что скучает по семье. У него не было причин возвращаться назад. Почему? Почему именно сюда? Чимин и не заметил, как они оказались в зале для конференций, где должна была пройти выставка. Некоторые картины надо было расставить по мольбертам, а другие развесить по стенам на уже приготовленные Намджуном гвоздики (измерял расстояние между гвоздями рулеткой: чтобы все ровно было). Если с расстановкой по мольбертам они быстро справились вместе, то вешать картины Чимину пришлось одному: Намджуна вызвали по какому-то неотложному делу. Поэтому Пак, вооружившись стремянкой, развешивал картины в гордом одиночестве, хотя Ким попросил так не делать: очень опасно, вдруг навернется. Но Чимин был не из пугливых, к тому же где-то в здании был Чонгук, а это мотивировало как можно быстрее из него убраться. После третьей картины Чимин понял, что у него уже кружится голова. Сказывается потрясение, отсутствие завтрака, судорожное выискивание гвоздей (почему Намджун не подумал пометить места их нахождения хотя бы стикером?) и без конца звенящий телефон: клиентка все дополняет и дополняет список своих хотелок. От напряжения Пак едва не роняет картину в рамке. Намджун бы точно не обрадовался. Еще одна картина. Симпатичный такой водный пейзаж: могучие деревья с раскидистыми ветвями и густой приглушенно-зеленой кроной, светло-синяя рябая гладь озера или реки, в которой отражается весь мир. Такие приятные и успокаивающие цвета. От картины прямо веет спокойствием. Чимин читает название: «Встреча с тобой мне была обещана свыше». Мнение о картине тут же меняет. Глупая-преглупая картина. Пак понятия не имеет, кто такой Ким Сокджин, но ненавидит его всеми фибрами души. Ему так и хотелось завопить: да что ты знаешь об обещанных небесами встречах? Чимин понял, что, кажется, спекся, совсем уже, окончательно, дошел до выдвижения претензий картинам и их авторам. Чимин в очередной раз встаёт на стремянку, выискивает гвоздик на ощупь, а затем вешает картину, поправляя, чтобы она встала ровно. А она косит то влево, то вправо, Чимин поднимает ногу на еще одну ступеньку, двигает и так, и эдак, и вот, наконец, спустя десять минут напряженной деятельности, она встает идеально. Пак словно не картину ровно повесил, а Нобелевскую премию получил, а еще в придачу яхту, мускулистого парня с голливудской улыбкой, а где-то там по Нактонган плывет незатыкающаяся невеста в долбанных цветах. Жизнь дает Чимину ровно минуту радости, минуту счастья, за которую он не успевает вдоволь насладиться своим превосходством. Нога соскальзывает, Чимин хватается за стену и слегка отталкивается, чтобы не поцеловаться с ней носом, тут в игру вступает инерция, и Пак немного теряет равновесие, готовясь встретиться затылком с полом и в ближайшую неделю забыть о свадьбах, букетах и картинах. Он не падает. Кто-то успевает его подхватить и помочь сохранить равновесие. Конечно же, это Намджун. Кому еще придет в голову заглядывать в зал для конференций? Тем более, сейчас идут занятия. Чимин облегченно вздыхает. Руки Кима все еще держат его за талию. Приятное прикосновение. Даже чуть-чуть смущает. Очень бережный захват. — Эта картина никак не поддавалась, — успокоившись, заговорил Чимин. — Такая противная. Видишь, как называется? — Пак указал на бирку. — Тупость такая, так у меня еще голова кружится, думал, что сейчас упаду и будешь меня навещать в больничке. Чимин повернулся, чтобы посмотреть на улыбку Намджуна с трогательными ямочками, а вместо хена перед ним стоял Чонгук и удивленно хлопал ресницами. — Ты, — только и мог сказать Чимин. Три года. Гребаных три года. И вот тебе. Стоит из плоти и крови: большие глаза, светло-розовые губы, черные волосы. Все тот же запах, все то же тепло. Чимина охватывает дрожь, как только он представляет как руки Чонгука — жилистые, куда больше, чем его собственные, с красивыми пальцами — касаются его спины и придерживают. Щеки обдает жар, он открывает рот, чтобы сказать: «тебя сюда никто не звал», — но в итоге он только смотрит в блестящие глаза напротив, замечая в них галактики и звезды, солнце и луну, закружившиеся в танце. Обычные черные глаза. Откуда там никому не ведомые миры? — Давай я, — вдруг говорит Чонгук. — У тебя голова же кружится. Я все сделаю. — Не надо, — тихо выговаривает Чимин. — Хен, не упрямься, ты же поранишься. «А тебе какое дело?», — взрывается внутри Чимин, но в итоге уступает. Может, к лучшему? Не хочется спорить с Чонгуком. Да и тратить на него время тоже. Пак спускается со стремянки, а Чон сам перетаскивает ее в нужное место. Зрение-то у него получше будет, чем у Чимина: он быстро находит гвоздь. Пак ассистирует, поддерживая стремянку, хотя она стоит хорошо и даже не шатается, но старший все равно впивается в нее, будто бы так надо. Чонгук ничего не говорит. Они работают молча. У него все выходит быстро, чисто, идеально. Так было всегда: не было вещи, в которой бы Чонгук не был идеален. Дело было не столько в прирожденных навыках и талантах, сколько в упорстве: если у него не получалось, он брался и делал сотню, тысячу раз, и в итоге у него выходило лучше всех. За это Чимин его и полюбил. Нежелание идти на компромиссы, внутренний огонь, уверенность вместе с детской наивностью и скромностью. Чонгук был один такой. Одновременно взрослый и совсем ребенок. — Ого, вы уже все развесили! — на пороге показался Намджун с двумя стаканчиками кофе. — Это специально для вас. — Откуда ты знал, что я не один? — нахмурился Чимин. — Что? Да я, поднимаясь наверх, Чонгука встретил и попросил тебе помочь, потому что почувствовал, что задержусь. Чимин не стал говорить, что он тут вначале почти полчаса в одиночестве вкалывал. Что же делал в это время Чонгук? В сортире прохлаждался? Вряд ли. А еще так удачно появился. Неужели заметил, что у старшего не выходит и решил прийти на помощь? Чимин об этом не думает. Какая разница? Уже случилось. Пак взял стаканчик кофе и сделал небольшой глоток. Капучино. Все-то Намджун помнит, а ведь раза два они вместе заказывали кофе. Чимин польщен и с удовольствием остался бы еще, но тут Чонгук. С ним связываться не хочется, поэтому Пак решает уйти. К тому же телефон уже разрывается от сообщений клиентки, глядишь, и свадьбы-то не будет. Осталось всего-то два дня. — Я, пожалуй, пойду, — как можно спокойней и небрежней произнес Чимин, поглядывая для вида на наручные часы. — Точно, у тебя же свадьба совсем скоро, — выпалил Намджун. — Свадьба?! — встревоженно воскликнул слишком громко Чонгук, едва не подавившись кофе. Чимин тут же обернулся к нему, готовясь оправдываться. Чон выглядел и испуганным, и озабоченным, и расстроенным. Пак не ожидал увидеть столько чувств сразу (тем более от Чонгука), поэтому так и не смог ничего сказать, продолжая пялиться в красивое лицо младшего, поддернутое небывалой гаммой эмоций. Почему он так этим взволнован? Опять дрожь вдоль позвонков, на кончиках пальцев и в темнице ребер. — Чимин-а свадьбы устраивает, — нарушил молчание Намджун, глядя поочередно на ребят. — Работа у него такая. — А, работа, — смущенно отозвался Чонгук, отводя взгляд к кофе. Повисла неловкая тишина. Чимин зарделся и тоже вперился в свой стаканчик. Намджун смотрел на два красных лица с долей сочувствия, но ничего не говорил. В итоге вышли из университета Чонгук и Чимин вместе. Пак и сам не знает, как такое получилось. Из-за произошедшей смущающей ситуации он почему-то решил, что лучшим вариантом будет стоять до последнего, чтобы развеять все неверные предположения, сложившиеся в пазл в голове Намджуна. О чем он подумал? Не мог же он догадаться? Но сейчас Чимина напрягал не столько Намджун с его догадками где-то там, в стенах университета, а Чонгук рядом, который шел вместе с ним к автобусной остановке. — Тебе на автобус? — спросил Пак, чтобы убедиться. — Да, — незамедлительно ответил младший. Они опять шли молча, но все еще рядом. Чимину показалось это тоже странным, он даже захотел отойти подальше или ускорить шаг, но в итоге наоборот шел медленней, а Чонгук, может по случайности, а может вполне специально — подстраивался под него. Они оказались у остановки и десять минут в тишине дожидались автобуса старшего. — Пока, — на прощание сказал Чимин. — Пока, — вторил ему Чон. Как только автобус отъехал немного вперед, Чимин ломанулся в его конец, удивляя всех пассажиров (и даже немного пугая). Чонгук шел назад. К универу. Этого Пак больше всего боялся. Зачем он пошел его провожать? Чимин очень хотел рассказать все Юнги. Тот мог бы помочь советом или как-то устаканить разбежавшиеся в панике мысли и чувства Пака. Но не хватило смелости. Чимин долго пялился на его номер, но так и не решился набрать. С этим надо разобраться своими силами. Да и с чем разбираться? Просто парень из прошлого. Просто человек, который уже ничего не значит. Пак широко улыбался своим мыслям, а ночью заливался слезами, потому что во сне Чонгук был рядом и шептал ему о несбывшейся любви, гладил по волосам и говорил, что все у них впереди. Чтобы меньше думать о прошлом, Чимин решил больше думать о будущем и уделить много-много необоснованного внимания невесте, которая все еще не могла определиться с цветами и плакалась в трубку, что все опять не так и она уже не хочет замуж. Паку ничего не оставалось кроме как терпеть, натягивать улыбку и спокойно убеждать девушку в обратном. Он даже приехал в офис, чтобы поговорить с ней лично. Вроде бы она успокоилась, когда они еще раз все отработали в мелочах (конфетти после поцелуя, оркестр умолкает не сразу, цветы у парадного входа красные и белые). А потом пришел ее жених, тоже очень взволнованный, с потными ладошками и быстро двигающимися глазами. — Вы помните меня? — дрожащим голосом спросил он. — Да, я помню, вы жених. — Я бы х-хотел вас кое о чем попросить, — начал заикаться парень. — О чем? — тут же напрягся Чимин, представляя, что очередные изменения придется согласовывать с невестой, и тогда он сам выбросится в реку. — Я все постоянно забываю и в-вот т-тут моя клятва, написанная Чоа, я очень боюсь ее потерять, не могли бы вы взять ее себе и дать мне в день свадьбы. — Ну конечно же, — тут же согласился Чимин, приняв у жениха конверт и вложив для верности в папку. День выдался тяжелый, так еще в шесть часов позвонил Намджун. Пак не хотел брать трубку, понимая, что универ теперь — супер опасная зона и к нему лучше на пушечный выстрел не подходить. Однако Намджун все еще был его другом, а еще он слишком много помогал Чимину в прошлом, поэтому не оставалось ничего, кроме как нажать на зеленую трубку. — Чимин-а, у тебя не будет флешки на неделю? — жалостливым голосом начал Ким. — Я свою сломал, а у меня завтра выступление с докладом на другом конце города. Это уже десятая флешка, а я только недавно компьютер купил и за аренду заплатил, денег совсем нет. — Хорошо, — вздохнул Пак. — Я тебе занесу. У Чимина всегда было несколько флешек, а Намджун был ответственным и ему было не страшно что-то давать: даже если сломает, купит новую точно. Пак так задолбался, что едва не проспал свою остановку. Так еще и флешка утонула в рюкзаке, поэтому пришлось его полностью освобождать и вытряхивать, пока не показалась блестящая пропажа. Ким поблагодарил и пообещал вернуть совсем скоро. Следующий день тоже оказался напряженным. Невеста ужасно волновалась, а вместе с ней и ее мама, которая явно четвертой сорванной свадьбы не переживет. Волнения семейства передались и Чимину, поэтому он допоздна сверял по минутам сценарий. Ошибок быть не должно. В день свадьбы Чимин проспал на пятнадцать минут. Вроде совсем немного, но испугался он знатно. Из-за спешки даже умудрился порезаться, пока брился. Место проведения находилось в часе езды на общественном транспорте, в довольно живописном месте с небольшим озерком и браслетом из молодых деревьев, поэтому чтобы точно успеть, он вызвал такси и приехал в забронированный ресторан за два часа до появления невесты. Это позволило ему успокоиться, выпить два стакана кофе, собраться с мыслями, осмотреть банкетный зал, проверить парадный вход (в особенности свежесть красных и белых цветов), он еще раз переговорил с управляющим, который занимался едой и обслуживанием гостей, затем созвонился с матерью невесты и уточнил информацию насчет лимузина, который заберет невесту и жениха, потом в очередной раз позвонил фотографу и ведущему. Все было схвачено. Чимин проверил все по списку. Все было на месте. Невеста прибыла вовремя (даже немного раньше). Тут же последовала в комнату и доверилась стилистам и парикмахеру. Приготовления заняли около двух часов. Чимин зашел к ней, когда она была готова, чтобы убедиться, что все хорошо. На ней было сногсшибательное белое платье, флердоранж в красиво уложенных иссиня-черных волосах и ярко-алая улыбка на сияющем лице. Пак впервые видел ее настолько счастливой и довольной. Она показывала ему жемчужный браслет и серьги, без конца говорила, что это лучший день в ее жизни, а он — лучший организатор. Чимину это очень польстило, он вышел от нее ужасно довольным, оставив с подружками. Церемония начнется через час. Уже прибывали гости и оркестр. Наконец госпожа Чоа обзаведется мужем. Пак даже забыл, что желал ее утопить в реке. — З-здравствуйте, — вдруг раздался голос. Это был жених. — Не нервничайте, все будет отлично, — улыбнулся ему Чимин. — Да, — кивнул он неуверенно, — я пришел за клятвой, порепетировать. Клятва. В красной папке. В конверте. Чимин натянул самую ненатуральную улыбку. «Конечно, сейчас», — дрожащим голосом сказал он и бросился в комнату, где оставил свои вещи. Он вытащил рюкзак и вывалил все его содержимое на пол. Как он мог забыть? Такую важную вещь! Чимин уже представил, как глаза невесты наполняются слезами, потом она с размаху огревает жениха пышным букетом и идет душить Чимина своей фатой. Папки нет. Клятвы нет. Фантазия вдруг стала до страшного реальной. Пак поднялся с пола, отряхнулся и стал думать: где он мог оставить папку? Ответ нашелся быстро. Единственный раз, когда он полностью опорожнял рюкзак, был в кабинете Намджуна, когда он искал флешку. Чимин тут же схватился за телефон, набирая Кима. — Красная папка? — задумчиво переспросил старший. — Да, она или на твоем столе, или на стуле, но точно где-то в кабинете, если я ее не найду, то мой кошмар станет явью! — Что? — не понял Намджун последнюю часть послания. — У меня конференция через полчаса, я на ней выступаю. — Мне конец. Чимин знал, что нет такого транспорта, который довезет его за считанные секунды до универа, а потом назад. Это конец. Никакого выхода нет. Пак был готов прямо сейчас повесить трубку. И сам повеситься. — Послушай, я сейчас позвоню кому-нибудь в универе и попрошу привезти тебе эту папку, хорошо? — Я даже готов заплатить! — Ну вот и отлично, за наградой выстроится целая очередь добровольцев. Вдруг Чимина осенило, что можно и не привозить записку: пусть просто кто-нибудь ее сфотографирует и отправит Паку. Он тут же сказал об этом Намджуну и тот пообещал, что найдет такого человека и все будет отлично. Чимин тоже начал заикаться, объясняя жениху сложившуюся ситуацию. Тот присел на стул и сказал, что еще одну свадьбу они не потянут. Паку ничего не оставалось, кроме как пообещать, что это их последняя свадьба. Потом пришлось извиниться, потому что прозвучало это как угроза. Прошло пятнадцать минут. Жених вспотел и Чимин вместе с ним. Казалось, что все кончено, но вот победно зазвенел телефон. Это было смс с незнакомого номера. Жених быстро переписал свою клятву на новый, чистый, более презентабельный, чем прошлый лист, и начал повторять, борясь с волнением, заиканием и напавшей радостью. А тем временем с незнакомого номера пришло второе смс: «жду в кафе напротив университета своей награды». Чимин только и успел подумать: до чего меркантильные нынче люди, но раз обещал, то надо выполнять. Свадьба прошла успешно. Чимин смотрел на обмен клятвами с безопасного расстояния и сильно удивился, когда жених, который без конца заикался, краснел и потирал потные ладошки, без запинки, громко и четко, почти не заглядывая в листок, произнес свою пламенную речь, заглядывая в искрящиеся глаза невесты, едва сдерживающей слезы. «Я согласна», — было настолько тихим, но настолько уверенным и твердым, что невозможно было усомниться в их чувствах. Чимин очень любил эти сентиментальные моменты: когда надевались кольца, когда пара не отрываясь глядела друг другу в глаза, а потом в подтверждение чувств отдавалась поцелую. Это было романтично и выглядело здорово. Пак прощал работе все минусы, когда раз за разом наблюдал за тем, как происходит сказка. Чимин ослабил галстук в туалете перед зеркалом и сказал себе «молодец!», а приметив все же затаившуюся грустную улыбку добавил: «не завидуй!». До семи часов пара находилась в ресторане, а потом поехали дальше кутить по собственному сценарию. Чоа была ужасно благодарна Чимину и сказала много слов, которых он точно не ждал. Они уехали гулять, праздновать свое счастье, а Пак поплелся в кафе. На часах было почти девять, когда Чимин у него оказался. Может, загадочный помощник не вытерпел? Было бы хорошо. Мину очень хотелось домой: покушать, принять ванну и лечь спать. «Как насчет завтра?», — решил спросить Чимин. «Ты где?» «У кафе. Оно до десяти работает, давай завтра встретимся и рассчитаемся» «Я уже там. Заходи» Чимин усмехнулся. Он, что ли, его после окончания пар дожидался? Несколько часов? Глупости. Никто не будет столько ждать какой-то там награды. Немыслимо. Пак зашел в кафе и тут же увидел Чонгука, который легко махал ему. «Встреча с тобой мне была обещана свыше», — всплывают в сознании недавно прочитанные слова. Чимин движется, как во сне. Его трясет. Чонгук улыбается. Легко и просто, как будто бы ничего не произошло. Глаза блестят в свете ламп. Раскаяния нет? Пак доходит до его стола и усаживается напротив. — Задержался, — только и может сказать Чимин. — Ничего страшного, — Чонгук протягивает ему меню. — Закажи что-нибудь, явно голодный. Чимин слушается. Не понимает, что происходит, но слушается. Не хочется даже разбираться. Все это — сон. Он заказывает себе бургер, картошку фри, наггетсы и пирожок. — Так это ты мне помог? — спросил, наконец, Пак. — Да, Намджун-хен попросил меня. — Откуда у него твой номер? — Мы обменялись ими вчера. «Ясно», — утонуло в смущении раньше, чем Чимин успел его произнести. Он глядел на стол и пытался вести себя как обычно, как будто напротив кто угодно, но не Чонгук. Но абсолютно невозможно выдумать кого-то, когда напротив сидит сам Чон, положив на стол локти и внимательно разглядывая старшего. «Не смотри», — так и хочется сказать Чимину, но он не может придумать веской на то причины. «Не смотри, мне это нравится», — звучит, как призыв к действию. — Чего хочешь? Только помни, что я не миллиардер. — Я уже получил свою награду, — спокойно ответил Чонгук. — Неужели? — Я просто хотел тебя увидеть, мне ничего не надо. «Да что ты говоришь и откуда такая щедрость?» — Чимин не стал язвить, к тому же был готов его заказ. Он не ел целый день, поэтому посчитал важнее наполнить желудок, чем устроить скандал. Чон как-то изменился. Пак с огромным аппетитом уплетал еду и поглядывал на младшего украдкой, пару-тройку раз. Он действительно стал немного другим. Вроде бы ничего в нем особо не изменилось, но от него исходила какая-то другая аура. Чимин не мог объяснить словами, но ощущался его старый любовник иначе, сохраняя при этом притягательность. Она стала, что ли, спокойней, уверенней, ровнее. Раньше из Чонгука бил фонтан, в настроении часто наблюдались перегибы, и с этим приходилось мириться и даже бороться, но сейчас от них не осталось и следа. Как он успел так быстро повзрослеть? Чимин помнит, что он хотел, чтобы Чонгук вырос. Когда он ему только начал нравиться, Пак готов был свечки ставить, лишь бы от года к году Чон становился разумней. Он менялся, но ужасно медленно, порой все равно впадая в детство. Кажется, мечта Чимина все же сбылась и Чонгук вырос. Хотя какая уже ему разница? Чимин доел. Сытым злиться проще, чем голодным: голова светлей и необдуманных поступков меньше. — И к чему эта встреча? Прощение так выбиваешь или что? — Мне просто хотелось тебя увидеть. «Ясно», — растворилось в эссенции злобы. Он не имеет права так говорить. — Мне пора, — бурчит Чимин, доставая свой кошелек. — Хен, я оплачу. Ты очень устал. Будь аккуратен по дороге домой. Почему он такой? Чимин не понимает. Почему так смотрит? Почему так говорит? Почему так поступает? Чимин ничего не понимает. Он встал и вышел. У него было твердое желание уйти. Но куда? Куда можно уйти сейчас? Чонгук в этом городе. Чонгук в этом мире. В его мире. Уже поздно что-то менять. Паку стыдно признавать, но все же в нем тлела надежда, что именно Чонгук придет ему на помощь. Он ведь так поступал всегда. Но сейчас не «тогда». Теперь они друг другу никто. Тогда почему Чонгук продолжает делать вид, что ничего в тот день не произошло? Словно если сделал вид, что ничего не было, значит, и не случилось никакой пакости. Чимин злится. Но никак не может определить на кого. На него или же на себя? — Хен, почему ты не ушел? Голос Чонгука звучит растерянно. Неужели не ожидал, что все произойдет именно так и Чимин останется стоять, верно дожидаясь, как какая-нибудь собачонка? — Хочешь меня? — прямо спросил Пак. — Что? — еще больше растерялся Чонгук. — Ты стоял за дверью тогда, не ври, что не рассматривал меня. Не поверю. Чонгук опустил глаза вниз. — Я давно тебя не видел и поэтому хотел посмотреть. — И как? — Что «и как»? — Тебе понравилось или ты разочарован? И посмотри уже мне в глаза. — Ты стал еще сексуальней. Глубокий и томный голос — ключ от беспокойного сердца. Он смотрит. В глазах — огонь. Тот же самый. Прямо как тогда, три года назад. Чимина опять охватывает дрожь, нарастает быстрее, чем раньше. Он долго этого ждал. Можно ли сказать, что ждал всегда? Все эти три года? Поэтому другого выбора нет. Он тосковал по этому. Он нуждался в этом. Сейчас уже не отступит. Пак заказывает такси, Чонгук опять платит и держит руку на бедре старшего, плавно двигаясь вверх, вниз, вверх, переходя на промежность и оглаживая. Чимину жарко от легкого прикосновения, а еще совершенно не стыдно. Необходимо как можно быстрее добраться до дома. До квартиры дотерпеть сложнее всего. Уже в лифте, Чимин хватает Чонгука за плечи и целует в губы. Чон не теряется, будто бы такое происходило каждый день три этих года подряд: прижимает его к стенке, упирается коленом в пах, а старший закидывает на него ногу. Пятый. Десятый. Двенадцатый. Открываются двери, а Чимин и Чонгук отрываются друг от друга, немного задыхаясь. Несмотря на страшную жажду тела, Чимин еще себя помнит. Открывает дверь и первым делом идет в ванну, а Чонгук чуть не увязывается за ним, но получает отрезвляющее «нет», опускает голову и плетется в комнату. Пак торопится, как может, член уже стоит, а голова плывет. В голове тысячи мыслей. «Выгони его», «отдайся ему», «наори на него», «не отпускай его», — Чимин путается в их вакханалии и слушается только слепого желания под кожей. Он наспех вытирается и выходит абсолютно голым. Даже не пытается прикрыть наготу. Чонгук встречает его восторженным «ооо» и без стеснения пялится именно на член. — Ты все еще бреешься, — говорит он, улыбаясь. Чимин садится на кровать и протягивает Чону руку, приглашая. — Очень чешется, когда отпускаю, — смеется старший. Три года миновало, но Чонгук все еще помнит, что Чимин любит, от чего тает, чего боится и от чего ему сносит крышу. Младший языком ласкает соски, слегка покусывая, зная об их запредельной чувствительности. Пак стонет в голос, даже не скрывая, потому что никому не позволял их трогать. Как-то слишком интимно и страшно: могут сделать очень больно. Даже Юнги не получилось довериться. С Чонгуком проще: он знает все секреты тела старшего, очерчивает эрогенные зоны большим пальцем, давит чуть-чуть, заставляя Чимина скулить и почти умолять: «сильнее, сделай это сильнее». Чонгук обхаживает чувствительные мочки, вылизывает полную шею, спускается неровной дорожкой поцелуев к члену и языком мажет по обнаженной головке. Потом опускается к бедрам, раздвигает и оставляет на внутренней стороне засос. Только там Чимин любит. Чон помнит даже это. — Чего хочешь? — вдруг интересуется Чонгук, нависая, поглаживая подтянутый живот и массируя головку члена большим пальцем. — Может, римминг? — Нет, спасибо, как-нибудь в другой раз, — с придыханием отвечает Пак, шире раздвигая ноги. — Может, хочешь быть сверху? — Чонгук, что с тобой? Заканчивай уже с опросами, — злится Чимин: не хватало только этой медлительности. — Мне хочется сделать тебе приятно. — Когда ты думал обо мне, я тебя брал? Ты звонко стонал подо мной? Или наоборот? Чонгук выискивает подвох, но не находит. — Ты был снизу, — честно признается он. — И как ты меня брал? Тут Чонгук широко улыбается, наклоняется к уху Чимина и проходится по раковине языком. — Конечно же, как ты любишь. Растягивает Чонгук умело. В памяти Чимина всплывают обрывки из утраченного прошлого: именно он его учил. Показывал на себе, как проталкивать пальцы, как ими двигать, и без конца повторял «только медленней», но Чон, несмотря на предупреждения, все равно быстро увлекался, а старший ужасно сладко стонал, когда пальцы задевали простату. Слишком соблазнительно, поэтому Чонгук никогда не слушался, вводил пальцы, как ему хотелось, и с наслаждением наблюдал, как стонет Чимин, как комкает простыни и сам открывается навстречу. — Ты плачешь? — спрашивает Чон, нависая, целуя в висок. — Что? — удивляется Пак. Соленая влага действительно остается на кончиках пальцев. Чимин и не думал плакать. Как-то само вышло. — Не обращай внимания, — хрипло просит старший, переворачиваясь на живот и приподнимая ягодицы. — Мне хорошо, дотронься еще. Чонгук явно имеет возражения, хочет чуть больше откровенности, но повинуется, смиренно кивает, поглаживает ягодицы и вновь проталкивает два смазанных пальца, находя простату и вырывая очередной высокий стон. Входит Чон все так же: медленно, аккуратно, постоянно интересуясь и усыпая спину поцелуями. Чимин никак не может привыкнуть к этой нежности и заботе. Она кажется ему сейчас такой нереальной. Он вспоминает Тэхена и ту вечеринку. Чонгук делал то же самое и с ним? Был так же трепетен и нежен, так же целовал в ключицы и массировал соски, так же ласкал член, собирая предэякулят, и слизывал с пальцев? Он такой со всеми? С каждым? Или же только с ним? Резкий толчок лишает голову мыслей, застилая все пульсирующей болью. — Прости, — шепчет Чонгук на ухо, легко целует в шею. — Не сдержался, я так хочу тебя. Чимин поворачивается. Слезы не от боли, они от воспоминаний. Паку хочется спросить: «Со сколькими ты был? Скольких ты любил? Скольких оставил? Не я же один такой неудачник?» — но выходит только смотреть верно, плавиться под черными глазами, разглядывая в них фракталы, мириады звезд и несбывшихся иллюзий. Почему Чонгук такой желанный и почему его совершенно не выходит ненавидеть? — Не сдерживайся, — просит Чимин. Чон удивленно моргает, не веря услышанному. Пак касается его щеки и повторяет: «не сдерживайся». Он давно хочет быть кем-нибудь разорванным в клочья (с того самого дня, когда остался без сердца). Например, Чонгуком. Нужна отрезвляющая, резкая, все перечеркивающая боль, которая вырвет это вновь зарождающееся нежное чувство: вдруг его совсем скоро ничто не сможет унять? Это страшно. Чимин боится вновь попасть в невод, вновь почувствовать все то, что чувствовал тогда. Лучше разбить сейчас. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо, — покачал головой Чонгук. — Мне нравится чувствовать, что я сдерживаю себя ради тебя. Зачем? Опять ничего не понятно. Он двигается ритмично, но так аккуратно, бережно сжимая в своих крепких объятиях. Лучше умереть. Чимин теперь понимает (но все еще не жалеет), что зря пошел на поводу возникшего желания, одиночества и тоски. Но Чонгук уже вдалбливается, придерживает за бедра, растирает соски и не оставляет ни на секунду. Невероятно приятно. Пак не помнит уже, когда ему было так хорошо. Очередной резкий толчок, член проходится прямо по комку нервов, а Чимин откидывает голову, чувствуя, что все — это конец. Мышцы сводит, а перед глазами танцуют огни. Опять воспоминания из прошлого. Они смотрели этот мультфильм вместе на широкой кровати, обнимаясь и изредка целуясь. Вроде бы работа Миядзаки, хотя сейчас не важно. Хоровод искрящихся световых человечков. Чимин чувствует себя в плену их огня. Внутри пульсирует член Чонгука, а его дыхание обжигает загривок. Как же хорошо. — Чимин-хен, прости, прости меня, прости. Возможно, это сон. Слова, навеянные желанием. Чимин не уверен, что они реальны. Слишком тяжело думать, а хоровод света все сужается и сужается, грозя Пака задушить, а затем сжечь своим огнём. А он не против. Он уверен твердо только в одном: его руки касается другая и сжимает. Пусть все сгорит дотла — это прикосновение не даст пропасть. Чимин проснулся от шума. Было уже утро. Пахло яичницей. Слегка пережаренной. Немного саднила поясница, но не смертельно. Пак сполз с кровати, надел трусы и длинную кофту. Штаны решил не надевать. Зачем? Они с Чонгуком знают о телах друг друга все. Младший сидел на кухне и поедал бутерброд с подгоревшей яичницей, заметив Чимина, аж подавился от неожиданности. — Аккуратней, — бросил Пак, подходя к холодильнику и доставая сок. — Прости, что без тебя хозяйничал, — скомканно произнёс Чонгук и отложил бутерброд в сторону. — Да ешь ты спокойно, все правильно сделал. В очередной раз между ними воцарилась тишина. Сложно говорить, когда столько всего было между ними в прошлом. А еще сложнее говорить из-за того, что они переспали просто потому, что оба захотели. Так дела не делаются. Так нельзя. Чимин уверен, что это неправильно, а еще в придачу глупо. Встретиться со своим бывшим и не выдержать! Пак был лучшего мнения о своем терпении и выдержке. Так почему, когда рядом Чонгук, у него напрочь сносит крышу, и он делает все, чтобы наутро встать с желанием убиться? — Тебе ночью было хорошо? — решил заговорить Чонгук. — Да, ты знаешь, как сделать приятно. Почему-то это напомнило Чимину о Тэхене. А что если они с Чонгуком до сих пор встречаются? Пак изрядно напрягся. Вчера он даже об этом не подумал. Был так опьянен своим желанием и тоской, что обо всем забыл. — Ты в общежитии живешь? — решил перевести тему старший, понимая, что вспылит, если они продолжат говорить об отношениях разной близости. — Нет, живу у друга. Все хуже и хуже. Давайте контрольный. — С которым спишь? — спросил Чимин, прикрывая рот рукой, чтобы Чонгук не заметил его дрожащих губ. — Что? — встрепенулся Чон. — Нет, я ни с кем не встречаюсь. Нет. Ты не так понял. Он мой друг. Хосок, помнишь такого? Я с ним не сплю. Нет. Слишком много слов. Чонгук выглядит взволнованным. Они ходят по очень тонкому льду. И что же теперь делать? У Чимина нет желания разбираться в прошлом. На то оно и прошлое. Оно больше не повторится — это единственное, что надо о нем знать. Пак надеется, что Чон не врет. Опять верит ему безоговорочно. А если врет, то следующее предложение точно оставит без ответа… — Как насчет спать со мной? — спрашивает деловито Чимин, закидывая ногу на ногу. — Да, — без промедления отвечает Чонгук. — Только без всякой там любви и прочего, просто секс, хорошее времяпрепровождение. И давай без прошлого. С чистого листа. Проходит целая минута, прежде чем Чон говорит «да». Отлично. Чимин понимает, что поступил ужасно опрометчиво только после того, как младший ушел. Он просто решил подыграть Чонгуку. Кто же знал, что он согласится. Нормально ли это — закрывать глаза на прошлое? У них хороший секс, поэтому не стоит цепляться к таким мелочам, как чувства, ведь так? Все ведь в прошлом? Чимин и сам понимает, что безбожно врет. Справиться в одиночку невозможно, поэтому, схватив рюкзак, он понесся к метро, к Юнги. Суббота. Мин не работает, но открывает с задержкой. Заспанное опухшее лицо и засосы вдоль шеи и на ключицах. Чимина рад видеть не так сильно, как хотелось бы, но пропускает, гостеприимно предлагает кофе. Пак замечает приоткрытую дверь в спальню и фигуру, расположившуюся на кровати. Как, однако, забавно совпали звезды. Они устраиваются на кухне, и Чимин без прелюдий рассказывает все. Юнги молчит, выжидая конца, но по хмурому лицу явно не сильно рад происходящему между бывшими любовниками. — И чего ты хочешь от меня? — спрашивает Мин. — Не знаю, — пожал плечами Чимин, — совета, скажи, что я идиот, и помоги исправиться. — Ты идиот, — кивнул Юнги. — Как вообще можно просто так взять и переспать со своим бывшим? — Не знаю, — опять пожал плечами Чимин. — У меня такое в первый раз. Юнги тяжело вздохнул, качая головой, приговаривая: «ты точно безнадежен». — Вы типа теперь встречаетесь? — Чего? — возмутился Чимин. — Мы только сексом занимаемся. Старший еще больше нахмурился. Он глядел в лицо Пака и что-то считывал. Это была точно какая-то сверхспособность: он умел читать, что у человека на душе. Может, только у Чимина, потому что он был очень простым и всегда выдавал свои душевные терзания. — Ты в него влюблен, так чего не предложишь ему встречаться? Чимин словно окаменел. Сердце забилось быстрее. Это такая шутка? Встречаться? С кем-то? С Чонгуком? Да никогда. Пак был готов рассмеяться Юнги прямо в лицо. Он был готов кричать до сорванного голоса, что тот не прав. Никогда. С него хватит всех этих выдуманных чувств. С него хватит драм, трагедий, предательств. Он больше никого не будет любить. Он любил однажды, и это больно, неприятно, и его разбили. Еще раз? Хен точно шутит. Одного раза хватило сполна. — Ты боишься, что тебя опять ранят, — словно читая мысли Чимина, озвучил Юнги. Младший ничего не ответил. Мин и так знал, что это правда. — Знаешь, каждый день — это риск. Никому не обещано завтра. Может, меня завтра утром собьет автобус или катафалк. — К чему ты клонишь? — К тому, что боли не избежать. Все мы в итоге умрем. — Очень оптимистично… — Чимин, жизнь всегда ранит, — продолжил Юнги, — но твоя позиция с тем, что впереди всегда все будет плохо, что лучше закрыться в квартире и сказать «я все знаю», чем действительно узнать, не дает тебе ничего, только ограничивает тебя. — Один раз он меня уже предал, так что я не вижу смысла давать ему еще шансы. Чем тебе вариант с сексом не нравится? — Потому что ты занимаешься самообманом. А себе шанс дать не хочешь? — Прощать его ради себя? Очень интересно! — язвительно подметил Чимин. — Чего ты передо мной паясничаешь? Кто всю ночь звал его и просил вернуться? Ты простил его еще тогда. Проблема не в его предательстве, а в том, что ты боишься даже попытаться быть счастливым, потому что уже решил, что будешь только несчастен. У Чимина дрожала нижняя губа и руки, а в глазах блестел страх. Он слишком привык быть таким, привык знать все наперед, словно он был один в тайны жизни посвящен. Проще сказать «я знаю, что это ничего хорошего не принесет», чем рискнуть и узнать. Он заперся от семьи, от друзей, от самой жизни. Если любовь делает так больно, так зачем любить? Чимин решил, что не будет любить. Никого. Никогда. Тогда, когда его предадут или он потеряет, ему будет не больно, совсем не грустно. Оградиться от всех вещей, которые могут причинить боль, и жить себе на радость, на счастье. На какое только счастье? — Ты можешь угробить свою жизнь, можешь до самого конца сидеть в четырех стенах и уверять себя в том, что впереди только тьма. Это твое право, — Мин встал, направляясь к раковине. — Но не ври хотя бы себе: этот парень делает тебя счастливым. Чимин хотел закричать, что это ложь. Опрокинуть кружку и сказать Юнги, что он ничего не понимает, что вообще его никто не понимает. Но все же он уже вышел из того возраста слепого гнева, поэтому просто выудил из чертог разума «ясно». Он не будет никого любить. Мин ошибается. — О, а у нас гости! — раздался веселый голос, и в дверях кухни показался парень в трусах. Пара секунд замешательства, а потом осознание. — Хосок-хен, — удивленно выговорил Чимин. — Так вы знакомы? — хмыкнул Юнги. Чон замялся на месте, лицо его побледнело (Чимина он явно узнал), он ушел назад в комнату и вернулся уже одетый в домашнюю одежду. Чимин глянул украдкой на Юнги. «Это тот парень, от которого ты без ума, хен?» — хотелось спросить, но не та ситуация. Хосок запомнился Чимину по дружбе с Тэхеном. В последнее время прошлое упрямо рвется в настоящее, сметая все на своем пути. Как тесен-то мир. Но сейчас Хосок был каким-то другим: более молчаливым, зажатым. Он говорил односложно и постоянно отводил взгляд. Чимин впервые так явственно почувствовал, что его присутствию не рады, поэтому решил не задерживаться и пошел на выход. Разговор с Юнги ничего не дал. Пока Чимин надевал ботинки, Хосок стоял над душой. Он должен был закрыть дверь за Паком, но больше было похоже на то, что он следит, чтобы тот ничего не стащил. Неприятное ощущение. Чимин даже не знал, что ему такого сделал. Вообще-то это дружок Хосока помог с похоронами его отношений. Обижаться тут должен Пак, а не Чон, но все как всегда в этом мире не так. — Пока, — тихо сказал Чимин, открывая дверь и загадывая больше никогда не встречать этого парня. — Постой, — рука Хосока вцепилась за локоть Пака. — Тогда… это из-за меня фото пошли, я не хотел, но так вышло. «И что? — так и хотелось спросить Чимину, — наши отношения уже ничто не спасет». — Скажи это Чонгуку, — буркнул Пак в ответ. — Он простил, я просто хочу, чтобы ты знал, что это все дурацкая ситуация и… — Ты его адвокат, что ли? — грубо отрезал Чимин. Он сам не ожидал от себя такой раздраженной реакции. — Он все еще тебя… Чимин вырвал руку и не стал даже дослушивать. Ему все равно. Ему все равно. Ему все равно. Он не хочет ничего об этом знать. Все это — в прошлом, в омуте, в темноте. Ни к чему думать об этом сейчас и думать вообще. Чонгук предал. Это факт. «А я простил», — горько подумал про себя Чимин. От правды все равно не сбежишь, как и от самого себя. Больше всего Чимин беспокоился о том, что Чонгук, как Хосок, тоже захочет поделиться своим вариантом произошедших событий. Больше всего Пак боялся оправданий и попыток выяснить отношения сейчас, но Чон действительно вырвал те страницы из своей жизни. Будто бы ничего не было. Никогда не было. Это удивляло, поражало и немного радовало. Они мало говорили о прошлом, больше о глупостях, о вкусах, о фильмах, еще больше они предавались плотским утехам, утоляя трехгодичное одиночество. Чимин и подумать не мог, что Чонгук соскучился точно так же, а в некоторых аспектах даже сильнее. После той ситуации с Тэхеном Пак был уверен, что Чон недолго будет один, и если не Ким, то кто-нибудь еще. Это Чимин с раной на сердце не мог жить и вообще решил больше никогда не любить. — Чем ты занимался? — как-то спросил Пак после жаркого секса в ванной. — В армии служил. — Шутишь? — Нет. — А я думаю, чего ты такой подкачанный, — усмехнулся Чимин. — На самом деле я просто занимал спортом голову, поэтому добился такого результата. — Мысли не давали спать? — Вроде того. — И о чем же ты думал? — О любви. Чимин смутился и больше спрашивать не решился. Уже целый месяц они находились в прекрасных отношениях. Каждую встречу они сначала говорили за чаем, потом смотрели кино с попкорном и только потом отправлялись в спальню. Порой в обратном порядке. Теперь каждый день Чимин ждал смски с «может, сегодня?» (писать самому не хватало смелости), теперь на вопрос об отношениях он краснел, теперь мысли то и дело возвращались к Чонгуку. — Ох, вижу, вы тоже влюблены, — сказала как-то одна из клиенток. Чимин не нашел нужных слов и только густо покраснел, отрицательно покачивая головой. Юнги диагноз менять тоже не собирался: «ты в него влюблен», — спокойно и ровно. Пак продолжал отрицать, говоря о сексе, о том, что им просто хорошо вместе. «Поэтому люди и начинают встречаться: им хорошо вместе», — отвечал ехидно хен. Но идея с отношениями воспринимается Чимином в штыки. Все его отношения обречены на провал. — Да откуда ты знаешь? — Чувствую. — Может, мне лотерейный билет купить? А то тратим твое предвидение на всякую ерунду. Чимин шутку не оценил. А тем временем Пак и не заметил, как они с Чонгуком опять стали жить вместе. Сначала Чон оставался на три дня, когда Чимин сильно заболел. Потом на неделю, когда у Хосока гостила сестра. Без Чонгука было скучно, поэтому он остался. Он помогал со стиркой, с уборкой и в отличие от Чимина быстро освоил духовку, чем вызвал зависть у старшего. В итоге они провели целую ночь, выпекая пироги по рецептам из интернета. Чимин хотел забыть прошлое, но чем ближе был Чонгук, тем чаще образы из прошлого всплывали в памяти. Так Пак вспомнил их первый поцелуй во время игры в бутылочку; вспомнил первый секс, в ходе которого порвался презерватив; вспомнил первое свидание в парке развлечений, там они даже умудрились поссориться из-за какой-то ерунды: Чимин не хотел прощать принципиально, но потом показался Чон с десятком разноцветных шариков и все обиды в тот час были забыты. А еще Чимин вспомнил тот последний хороший день, когда Чонгук сказал, что это особая вечеринка и Паку — четверокурснику — на нее никак нельзя. Хорошо врезался в память прощальный поцелуй. Короткий, но с избытком нежности. Чимин спал плохо без Чона, но знал, что завтра они опять окажутся вместе. А завтра были фотографии и телефонный разговор. Пак вернулся пьяным поздней ночью, Чонгука уже не было. Почему Чонгук так и не попытался объясниться? Этого Чимин тоже не понимал. Он тоже решил закрыться от прошлого, но все равно не мог этого понять. Чону было, что сказать, но он молчал. «Я хочу встретиться с тобой», — написал как-то слишком официально Чонгук. Пак усмехнулся, отправил ему гору смайликов и написал ждать дома. Дать младшему ключи от квартиры — отличная идея. Пришел Чимин с небольшим опозданием, а как только ступил на порог дома тут же начал рассказывать, что было на работе (вновь осколок воспоминания — так было в прошлом). Чонгук был в чистенькой рубашке с какой-то виноватой улыбкой. Глядел очень внимательно и не перебивал. Но Пак сразу понял, что что-то не так. Атмосфера была какой-то другой. Воздух накалился. Такого не было раньше. Только в самом начале, когда они только-только привыкали друг к другу. — Что-то случилось? — осторожно спросил Чимин, оглядывая Чонгука на предмет увечий. — Я хочу опять с тобой встречаться, — уверенно проговорил Чон. — Я люблю тебя. У Чимина даже не вышло состроить улыбку, не то, что рассмеяться. Он не будет больше любить. Никогда. Пускай сердце рвется из груди от счастья. Он не будет счастлив. Никогда. — Нет. — Чимин-а, прошу, подумай хорошо, дай мне хотя бы попытаться… — Нет. — Чимин, я три года ни с кем не был в отношениях, я хочу быть только с тобой. — Нет. — Чимин-хен, я, правда, тебя люблю. У Чонгука больше не было слов. У Чимина было только железобетонное «нет». Чон начал собирать вещи, хотя старший его не выгонял. Он сказал, что благодарен за все это время. Он сказал много-много раз «спасибо». Пак стоял, сложив руки на груди, и не мог пошевелиться. «Я буду все равно любить тебя», — на прощание сказал Чонгук и вышел из квартиры. Чимин не говорил, чтобы он убирался. Потолок — белый. Чонгук забыл красную толстовку. На свадьбу нужны лилии. Много лилий. Юнги говорит: «доигрался?». Мама говорит: «у тебя проблемы?». За окном дождь, он понуро говорит: «а он все-таки любит тебя». Чимин чувствует рану, но не ту, которая была раньше. Она другая, саднит иначе, а еще постоянно толкает в размышления. Толстовка большая, но в ней чувствуешь себя уютно, прямо как в чьих-то объятиях. Духовка опять вышла из-под контроля, а готовить одному слишком лень. Чимин заказывает еду в китайском ресторанчике. Приносят две порции. Только теперь он понимает, что один. Больше. Никого. Не. Любить. Кажется, Чимин с треском провалился. Он смог спасти себя от всех, смог обособиться от каждого, кроме одного… Любить слишком опасно. Чимин закрывает глаза и задумывается об их будущем. Чонгук и он. Вместе. Навсегда? Не видно колец. Не навсегда? На какой срок? Чон улыбается и протягивает букет лилий. Он что-то говорит, но совсем не разобрать. Они расстанутся. Так ведь происходит всегда. Чимин представляет это слишком живо. Не видно лиц, но это оно. Конец. «Не оставляй меня!», — разве это голос Чимина? Нет, кричит Чонгук. Пак просыпается от смс. Не Чонгук. Намджун. «Надо кое-что забрать, зайдешь?». Чимин рад, что можно куда-то выйти. Вырваться из этого круга. Чимин рад, потому что там Чонгук, а это шанс, маленький шанс вновь его увидеть. Чимин приходит в университет и ищет только Чона. Но встречает только улыбчивый Намджун. — Привет, так чего ты хотел, хен? — интересуется Пак, а сам глядит по сторонам, не теряя надежды. — Вот твоя грамота за помощь с организацией выставки, — Ким протянул лист А4 нежно-розового цвета. — А это от Чонгука. Он тоже грамоту за помощь получил. Вот просил передать. Чимин вздрогнул. Это письмо в запечатанном конверте. На обороте мелкое, но вполне разборчивое «Чимин-хену. От Чонгука». Сердце пропустило удар, а перед глазами прошла рябь. Душно. Намджун все еще говорит. Но Пак и не слышит слов, какие-то помехи. Кажется, письмо в его руках горит, обжигает кожу или прямо сжигает нервные окончания. — Письмо хочешь прочитать? — понимающе протянул Ким. — Не буду мешать. Намджун отошел в сторону, теперь одаривая вниманием какую-то симпатичную девушку в платье, а Чимин схватился за письмо, торопливо открыл и впился в ровные буквы. «Привет, Чимин-хен. Я понимаю, что ты злишься на меня и мне вообще не стоило возвращаться, но эти три года я все время думал только о тебе, поэтому не смог удержаться. Прости меня за это. Я так и не рассказал о том, что случилось. Ты сказал, что все в прошлом и тебя это не интересует, но я все же хочу, чтобы ты знал. В тот вечер я был очень пьян. Не хочу оправдываться, но все так и было. Мы были пьяны и целовались, не помню по чьей инициативе, а потом оказались в кабинке и я его немного трогал. Когда ты перестал отвечать на мои звонки и смски, я понял, что все кончено. Мне было стыдно и перед тобой, и перед другими людьми. Благодаря Тэхену мы смогли избавиться от всех записей, но остались слухи, а еще больше не было тебя. Мне было слишком трудно. Я не выдержал и поэтому решил сбежать. Порвать с неудачной жизнью и начать новую. Это трусливо, да? Я пошел в армию, чтобы забыть обо всем произошедшем, но тебя я так забыть и не смог. Ты всегда был рядом и поддерживал меня, а я оставил тебя. Знаю, что поздно для признаний, но все равно скажу, что все еще тебя люблю. Спасибо за все то время, что мы были вместе. Мне жаль, что я сделал тебе больно. Надеюсь, что ты сможешь стать счастливым. P.s. Я хотел подарить его на твой выпускной, но ничего не вышло. Поэтому дарю сейчас. Поступай с ним, как хочешь. Чонгук» В конверте что-то было. Чимин тут же его потряс, из него вылетело нечто круглое и очутилось на ладони Пака. Серебряное кольцо с гравировкой. «Я люблю тебя. JK», — гласила ровная надпись. Чимина словно разбили кувалдой вдребезги. Он разлетелся на тысячу маленьких частиц. А потом собрался в единую бесформенную нестабильную массу. Сердце билось быстро-быстро, глаза все не могли отпустить строк, а в мозгу пульсировало: «я тебя люблю». Им надо поговорить. Прямо сейчас. — Намджун-хен! Где сейчас Чонгук? — крикнул Пак. — Чонгук? — озадаченно переспросил Ким. — Я разве не сказал? В Пусан едет. Он же переводиться собрался. Опять сбегает. Трусливый мальчишка. Чимин не дослушивает причитаний Намджуна и срывается с места. Никогда Чимин так быстро не бегал. Он упал на крутом повороте. На джинсах появилась дырка, а на коленке стерлась кожа и пошла кровь. Чимин не стал отряхиваться и побежал дальше. В голове он прокручивал их жизнь. Утерянную когда-то жизнь. Сейчас глупо об этом думать, но если бы они поговорили, то все бы было иначе. Так ведь? Чимин не знает. Нельзя узнать, что было бы, ведь не случилось. Они расстались. Они разорвали отношения. Но сейчас они вновь нашли друг друга. Есть время. Есть шанс. Пускай будет больно. У Чимина слезятся глаза. В ту ночь он проклинал Чонгука не за измену, а за то, что он ушел, так ничего и не сказав. После всего, что было, просто взять и уйти. Как он мог так поступить? Он дал Чимину ничтожно маленькое количество времени, а Пак все равно уложился, но Чонгук сбежал. Чимин влетел на вокзал, быстро выискал цифровое табло, еще пара минут и… «Поезд в Пусан: отошел» Больше не было сил. Чимин опустился на колени. Он устал бежать, устал ждать, устал бояться. И только когда он набрался смелости — Чонгук растворился. «Я не дал нам и шанса», — Пак знал, что не расплачется на глазах у такого количества народа, он придет домой, уткнется в подушку и проплачет все выходные. А потом.… Купит билет и поедет в Пусан. — Чимин-хен, что ты делаешь? «Встреча с тобой мне была обещана свыше», — кажется, это лейтмотив всей их жизни. Пак встал на ватных ногах. У Чонгука одна сумка, одно удивленное лицо и два сердца: собственное и вручённое Чимином, которое он забрал с собой три года назад. — Чимин-хен, твоя нога, — обеспокоенно проговорил Чон, указывая на рану. — Ты сбежал три года назад и опять за свое? Бросить меня тогда и сейчас, ты просто… вообще. — Прости, — только и мог сказать в свое оправдание Чонгук. — Кольцо! Почему ты не подарил мне его тогда? Я так зол! Ты просто выводишь меня из себя! Говоришь «люблю» и сбегаешь. — Я не хочу причинять тебе боль, поэтому… — Все, что связано с тобой, причиняет мне боль! Но я не против. Я ведь люблю тебя, черт. Порой больно, порой хорошо, порой мне хочется плакать, а иногда смеяться. Я всегда хотел все это разделить с тобой. Глаза старшего стали красными и влажными. Он обещал себе, что не будет плакать, но не смог удержаться. — И я, — уверенно произнес Чонгук. — Я тоже всегда хотел. Они ехали в такси, взявшись за руки. Чимин все причитал, что сейчас занесет в ногу заразу и ее отрежут. «Тогда я буду носить тебя на руках, — весело отвечал Чонгук, — а еще можно сделать деревянный протез и купить попугая, ты никогда не мечтал стать грозой морей?». Дома они обработали рану и, наконец, решили поговорить. Спустя три года они решили обсудить то, что произошло на той вечеринке. Чонгук рассказал все еще раз. Подробно. Даже, пожалуй, слишком («он кончил мне на джинсы»). Чон попытался объяснить, почему сбежал тогда, так и не дождавшись разговора. «Я боялся», — было недостаточно, но Чимин вспомнил себя. Он тоже много всего боится, а Чонгук всегда нуждался в поддержке. — Я не прошу тебя, чтобы ты простил меня, — в довершение сказал Чон. — Ты можешь проверять мой телефон, можешь устраивать комендантский час и другие правила. — Ни к чему, я тебе доверяю. Я тебя простил еще тогда. — Как? Я думал… — Если бы это было сознательно и где-то в другом месте, с признанием в любви и всем тем, что было у нас, я бы не простил. — Я все время думал, что ты ненавидишь меня. — За то, что ты сбежал — да. Чонгук взял Чимина за руку и посмотрел ему в глаза. — Я останусь с тобой, я больше никуда не уйду. Клянусь. — Ты любил Тэхена? — Нет, — тут же ответил Чонгук. — Он просто был симпатичным. Я уже сто раз пожалел, что так тогда напился. — А я симпатичный? — Я не знаю человека красивее тебя. Чимин смутился и вырвал руку, чувствуя, как она потеет. — Ты приехал сюда просто из-за универа или… — Из-за тебя. — Но у тебя же не было гарантий, что я окажусь там, — изумился Чимин. — Не было, я собирался тебя искать. Я был очень удивлен и совершенно не готов. — Как нам повезло встретиться, — усмехнулся Пак, вновь вспоминая картину с выставки с неподходящим, но каким-то судьбоносным названием. — Тогда последний вопрос: это кольцо… — Ты бы вышел за меня? — не дал ему договорить Чонгук. — Это, — Чимин запнулся, — было неожиданно. — Если да, то это наше обещание, как только я закончу учебу, мы поедем туда, где сможем пожениться. Если нет, то это просто кольцо. Носи на здоровье. — Оно мне мало, — смущенно проговорил Чимин, показывая руку. — Немного просчитался, — растерянно улыбнулся Чонгук. Они с минуту смотрели друг другу в глаза, а потом одновременно рассмеялись. Чонгук пообещал, что обручальное кольцо точно идеально ему подойдет.