Гроза

Пришедшая осень принесла не только прохладу, но и начало дождей. С грозами, порывистым ветром и некоторым облегчением после излившегося на землю водного потока. Я готовился ко сну, и помогал мне в этом весьма расторопный юноша по имени Седиф — паж внутренних покоев. Пожалуй, я и сам мог бы справиться, но исстари заведенный церемониал требовал присутствия Седифа — моего нового, но весьма умелого наложника, тонкокостного и изящного, подобного гибкой лозе. — Повелитель, я забыл сказать вам, что валашский княжич просил об аудиенции, — он наклонился ко мне, блеснув ровными зубами. — Владислав? — я немного удивился. — Ах да: кажется, он хотел поговорить с нами о той книге, которую мы ему одолжили. Но сейчас уже не самое подходящее время для визитов, дружок. — Повелитель желает, чтобы я остался? — радостно выдохнул Седиф, заглядывая мне в глаза. Я посмотрел на него. Юный, до невозможности красивый, смуглокожий. Из одежды — только шаровары и кушак. Тюрбан венчал голову. Глаза темные, даже зрачков не рассмотреть, отчего они казались бездонными, окружённые восхитительным опахалом ресниц. Алые губы с нежным пушком над верхней губой. Но сейчас мое тело почему-то не откликнулось на свежие красоты Седифа. Должно быть, старею… — Нет. Позови к нам Владислава. А потом — покинь нас! … или — глупею. Иначе зачем на пороге приближающейся, созданной для чувственных наслаждений ночи мне вдруг понадобился валашский мальчишка, мой заложник с вечно поджатыми губами и презрительным взглядом нестерпимо зеленых глаз? Но я был тверд в своем странном решении. — Позови его, — повторил я упрямо. Седиф обиженно дернул ресницами, потом склонился и нехотя покинул покои, где все изнемогало от зноя и духоты. Подойдя к окну, я посмотрел на вечер с его кумачово-лиловым маревом небес, не предвещавшим плохой погоды в ближайшее время. И именно в это время мне почудился очень далёкий отзвук раскатов грома. — Повелитель, — услышал я юношеский голос и обернулся. Он стоял в моей комнате, как щитом прикрываясь принесенной с собой книгой о чужих победах. Моё сердце дрогнуло, увидев усмирённый водопад его чёрных, точно вороново крыло волос, от природы шелковистых и волнистых. Глаза — сосредоточенные, вдумчивые и немного насмешливые, сопоставимые по блеску с изумрудами, огранёнными искусным ювелиром и сверкающих под лучами небесного светила нестерпимым зелёным цветом. Аристократичный, немного напоминающий клюв хищной птицы нос, придающий его лицу выражение гордости и диковатой чувственности. И идеальные губы роскошного рта, обещающего несравненную сладость поцелуев. Высокие скулы придавали чертам изысканности. Длинная шея, которой позавидовала бы любая девушка. Стройный, высокий, плечистый… А теперь я и сам не понимал: мне трудно дышать из-за наползающей черноты за окном, или вид этого юноши настолько распалил мою кровь? — Присаживайся, Влад. Опустившись на ложе, я указал ему на рассыпанные по полу кожаные подушки. Он странно взглянул на меня. Потом, хмыкнув, все же уселся рядом. — Владислав, — я взял с блюда виноградину. — Ты хотел говорить со мной? — отбросив официальный тон, я отправил ягоду в рот, надавил зубами на тонкую кожицу. Под моим натиском она треснула, и оросила мой зев сладким, теплым, сравнимым с медовым нектаром соком, заставив меня облизнуться. Губы, ставшие вдруг сухими, немного повлажнели. — Мне хотелось лишь обсудить некоторые непонятные мне главы, — бесстрастно произнес валашский княжич, сохраняя привычные отстраненность и хладнокровие. И тут за окном сверкнуло, озарив комнату, протянув ко мне тень, отброшенную его телом. Неожиданно все погрузилось в грозовые вспышки, и гром, рокочущий в небесах, неотвратимо дал понять, что небо приготовилось низвергнуть на многострадальную засохшую землю спасительный дождь. Влад с тревогой во взгляде обернулся туда, где только что небесная твердь изрыгнула из своих высот огонь ярости. Вот как! Неустрашимый гордец боится грозы?! Заметив удивлённый взгляд, он посмотрел на меня с досадой и произнёс: — Ненавижу грозу. Эту слепую, неконтролируемую мощь. Карающую и грешников, и праведных. — Глупо до невозможности! — Рассмеялся я. — Зачем бояться этого? Тем более, мы здесь в безопасности. Но, если тебе станет спокойнее, присядь ко мне, и мы разберём всё, пока ты не успокоишься. Он было поднялся, но вдруг замер, явно раздумывая. И тут опять сполох с шипением и яростью прочертил небо. Это придало решимости Владиславу и он подошёл к ложу. Я продолжал возлежать и есть виноград, когда он сел рядом. Непокорный — и оттого ещё более желанный. — Вот здесь, — он открыл книгу и, привлекая моё внимание, показал заинтересовавший его отрывок. Я взял книгу из его руки, намеренно скользнув по ней кончиками пальцев, чтобы ощутить тепло уже загрубевшей от оружия кожи. Он отдёрнул руку. Но я попросил: — Покажи, я потерял это место. И он, не чувствуя подвоха, заскользил пальцем по бездушной бумаге, но я сумел поймать его ладонь и прижать её к своим пересохшим от страсти и жары губам. Он застыл. Его ноздри раздулись, как у молодого жеребёнка. Не удержавшись, я погладил его скулу, потом опустил свою руку под подбородок. И, не дав ему вырваться, произнёс: — Не надо меня избегать. Я действительно хочу мира между нашими народами. И никогда не обижу и не унижу тебя, Владислав. Небеса прорвало. За окном вода и огонь схлестнулись в вечной битве. Тьма совсем захватила Эдирне, и теперь только сполохи молний освещали комнату, отчего в глазах юноши отразился ужас. «Не бойся», — шепнул я, наконец привлекая его к себе. Он снова застыл, точно сомневаясь. Потом, уже ища моей поддержки, сам прильнул ко мне, обдавая мое лицо прерывистым, разгоряченным дыханием. В моей голове всё поплыло, и я стал плохо понимать, что делаю. Но всё пространство вокруг вдруг заполнили его глаза. Ярко-зеленые, зовущие, полные надежды на мою защиту и силу. Глаза — и бешеный стук его сердца, который я ощущал, прижимая юношу к своей груди. Снова сполох и раскат, под который я скользнул губами по его шее, ощущая несравненный запах юности и тонкость уже начинающей грубеть кожи. Он не сопротивлялся, а только склонил голову и почти обречённо взглянул на меня, по-детски наивно и с отчаянием, сознавая, что он всецело в моих руках. Милый мой недотрога! Если бы ты знал, на какие жертвы я готов пойти ради одного твоего благосклонного поцелуя, ради ободряющей улыбки, ради призывного взгляда твоих бездонных очей. Но он всё ещё боялся небесных хлябей больше, чем меня. Или же знал, что именно ему я не сделаю ничего плохого. Стиснув его мускулистые плечи, я осыпал их негой поцелуев, стараясь не обращать внимания на его холодность и снисходительное терпение. Наглец! Никого нет в этом мире, кто мог бы позволить себе подобное! Все ищут моей благосклонности, а ты лишь снисходительно позволяешь любить себя. Или же, почувствовав мою страсть, ты вдруг решил, что властен над моей измученной душой? Ответь же… И тут его дрогнувшие руки неожиданно легли мне на пояс, а сам он смущенно отвел глаза в сторону. Вот оно, — я едва не рассмеялся с облегчением. — Неужели всему виной смущение — и только? В таком случае, я знаю, как успокоить тебя. «Не смущайся того, что чувствуешь, -шептал я сквозь бесконечные обжигающие поцелуи, сводящие с ума меня самого. — Позволь себе отдаться собственным желаниям. И ты не пожалеешь, я клянусь тебе, Влад!» Он медленно повернул голову на голос, коротко кивнул и, наконец расслабился. И вот мы уже не просто обнимаемся, а моё лицо скользит по его постепенно обнажающемуся телу. И я пьянею от его запаха, окончательно теряя остатки разума. … Зигзагообразная молния пронзила небосвод, когда мои губы коснулись затвердевшей плоти бережно разложенного подо мной юноши. Влад ахнул, потом хрипло, несдержанно застонал, но почти сразу попытался рвануться в сторону, уклоняясь от слишком откровенной для него ласки. Отчаянный гордец, все еще не желавший идти на поводу у собственного страстно рванувшегося мне навстречу тела. «Тихо, тихо», — положив руки на выпирающие тазовые кости, я удержал его на месте, поцеловал вздрогнувший живот. Потом прочертил влажную дорожку горячих и сладких поцелуев по вздымающейся, ходящей ходуном груди, по вновь запрокинувшейся шее, и прижался губами к его губам, раскрывшимся в немом крике. Последним препятствием, разделявшим нас, стала моя одежда. Но сегодня ей не дано было оказаться снятой трепетно и осторожно, и быть красиво сложенной моим исполнительным ичогланом. Уже порядком возбуждённый и ошалевший от собственного желания Влад, забыв даже про то, что творилось за окном, сдирал с меня ставшие ненужными дорогие ткани, с вожделением смакуя, как обнажается мое тело. «Тело воина», — с явным уважением шепнул он, откидывая мою одежду на середину комнаты, как сброшенную кожу змеи. — Мой желанный думал, что единственное, что умеет султан — это наслаждаться любовью в собственной опочивальне? — улыбнулся я, прижимая юношу к постели. — Нет. Конечно — нет, — ответил он, скрещивая свои руки у меня на спине. Теперь нас уже ничто не могло разделить. Мы оба хотели любить и быть любимыми. И первыми стали легкие касания, будто мы боялись спугнуть то, что вдруг промелькнуло между нами. Жара достигла пика, за окнами бушевала гроза, но все это уже не имело никакой власти над нашими чувствами и телами. Да и мы ими больше не управляли. Всё, чего хотелось нам — просто прикоснуться, а потом замкнуть друг друга в объятья и, изнывая от жары и жара, потереться с животной страстью, чтобы наконец ощутить блаженство обладанием друг другом. Слов не было. Они стали не нужны. Тела начали потеть, но и это уже не смущало. Влад вздрогнул и застонал, когда мои пальцы скользнули внутрь его восхитительно тугого тела. Я же, мягко, но непреклонно сжав его руку, заставил его обхватить мое вздыбленное естество. Он вскрикнул, задохнулся, а потом, сомкнув пальцы на моей плоти, двинул рукой неуверенно, ласково и очень нежно. — Молодец! — подбодрил я, долго и бережно лаская его изнутри. А он смотрел на меня совершенно расфокусированным, затуманенным взором, но затем, не выдержав неги и страсти, снова потянулся за новым поцелуем. «Мой желанный гордец, — прошептал я, отводя его руку и устраиваясь между широко разведенных бедер. — Не бойся. Я не сделаю тебе больно. Но разве что совсем чуть-чуть». И я двинулся вперед, полностью захмелев от любовной истомы, задыхаясь от разрастающегося ощущения восторга и нежности. Влад закричал, но затем сам неожиданно поддался мне навстречу. Всё! Реальность растворилась в нашем безумии. На этом свете остались только мы и наша страсть, наши похоть и желание. Желание, чтобы эта сладкая мука не кончалась, и продолжилась бесконечно. Целуя Влада, двигаясь в нем, лаская его рукой, я почувствовал, что он начинает терять сознание от того, что я творю с его телом. «Ну же», — прошептал я, качнув бедрами особенно сильно — и обжигающий сок его страсти вырвался наружу вместе со слезами и долгим криком, который я поймал своими губами прежде, чем сам потерялся в чувственном удовольствии, сильно прижимая дрожащего в экстазе юношу к своей груди. Послесловие Беснование природы за окном закончилось и первая свежая струя воздуха, наполненная озоном и прохладой, ворвалась в окно, давая нам передышку. Разгорячённое ласками тело моего неожиданного любовника успокоилось. А я смотрел на это юное создание, подарившее мне небывалое удовольствие. Не понимая, что же сейчас было. Слишком много страсти, слишком много нежности. Он в ответ рассматривал меня с интересом и какой-то дерзкой мальчишеской доверчивостью. И мне было хорошо с ним. И я был благодарен судьбе за столь щедрый подарок. — Придешь ко мне снова? — Чтобы поговорить о книгах? — Хотя бы за этим, — засмеялся я и опять прильнул к его медовым устам.