Жертва

Тима часто размышлял: можно ли его назвать трусом? Выросший в состоятельной образцовой семье, прилежный ученик, дипломированный специалист, интеллигентный молодой человек. Научившийся не обращать внимания на насмешки, не разбалованный достатком, быстро забывающий обиды и не озлобившийся. Слишком мягкий и честно сознающийся о своих слабостях. Что на сегодняшний день непростительно и не находит понимания. С детства из вороха звучных прозвищ ему достались два самых жалких и обидных - Нюня и Очкарик. Скачущие вокруг дети, похожие на обезьян, знающих всего два слова: "Тима нюня, Тима нюня". "Настоящие мужчины" не плачут из-за разбитой коленки, даже если им всего год. Едят немытые яблоки, а не трусят из-за 'мифических' микробов; прыгают по лужам и не боятся грязи. Только 'очкарик' и ботан будет усердно учиться, когда другие дергают девчонок за волосы, задирают им юбки и делают по дурости детей, чтобы сбежать потом в армию или наоборот повесить себе на шею семью и откосить. Только истинный 'трус' отпустит невесту к какому-то залетному байкеру просто потому, что не видит смысла калечиться из-за той, которую привлекла квартира в центре города и полезные связи. Только 'мягкотелый' человек не захочет идти по головам на перспективной работе, на которую ему на самом деле плевать. Только слабак откажется от семейного отпуска на островах за счет щедрого отца из-за боязни самолетов и высоты в целом. Только несчастливый человек узнает о смерти родителей и не получит возможности увидеть их тела, за неимением оных. Только отчаявшийся согласится на перевод из главной фирмы в столице, в дочернюю чуть ли не на краю страны и сам оплатит билет в один конец. Продав дом и все вещи, оставив лишь один небольшой чемодан с необходимым минимумом. И будет трястись в купе - один на весь вагон. Или даже на весь поезд? - ведь вряд ли у кого-либо возникнет желание ехать к черту на кулички серединой зимы. Хотя... он был не одинок, нет. Суточный переезд Тиме скрашивала батарея склянок с чистой, как слеза, и обжигающей гортань огнеметом, жидкостью. В первый раз он решил банально нажраться, забыв про хрустальные бокалы, тонкие, щекочущие ноздри, букеты дорогих напитков, и меру. Вместо этого стопка, бутылка и нехитрая закусь, грубо порубленная ножом. Все на заляпанной жирными пятнами газете про постельные секреты очередных звезд, о которых все забудут через год, месяц, неделю. А ему-то что? Он только вытрет дрожащие пальцы о бюст новой силиконовой принцессы и, пьяно хихикая, отсалютует рюмкой ослепительно улыбающемуся гламурному сынку богатых родителей. А потом, шатаясь и зажимая рот ладонями - доползти бы до тамбура. И там, почувствовав, что до туалета не добраться, откинет крышку на мусорке и выблюет туда содержимое желудка, вместе с ним самим, печенью и почками. После умывальник, пахнущая сортиром вода, помойка во рту. В зеркале мутные запавшие глаза в кругах синяков, что больше оправы очков, нездоровые пятна румянца на бледной меловой коже и слипшиеся сосульками волосы невнятного мышиного цвета. За окном ночь и только мелькают, что фонари станций и огни редких городов. Ни луны, ни звезд - черное небо затянуто самыми густыми тучами, которые он когда-либо видел, и даже одеяло снега кажется почти черным, лишенным осколочного блеска наста. Будто весь мир восстал против него, решив утопить во тьме. Но... Но как-то похуй. Хочется вернуться в купе и продолжить банкет на одну персону. Чтобы не дожить до пункта назначения и у куда-то свалившей проводницы по прибытии появились серьезные проблемы. *** Он не мог вспомнить, в какой момент у него появился попутчик. Просто, в очередной раз подняв голову с грязного пластикового столика и отлепил ото лба скомканный газетный лист, увидел на койке напротив человека. Не сказать, чтобы такой уж приметный - лицо его походило на восковую, совершенно невыразительную маску нездорового серого цвета. Безликая черная одежда явно выбиралась с расчетом на удобство и немаркость. Волосы - если они вообще имелись в наличии - были скрыты под надвинутым на лоб капюшоном. На руках перчатки, на ногах - шнурованные берцы. На вид типичный скинхэд-наркоман. Если бы не глаза. Азотно-белые, презрительно въедающиеся в кожу. Как заморозка, заставляющая задыхаться от онемения легких и резкого обрыва сердцебиения. Словно Тима грешник, замерший перед вратами преисподней. Хриплый голос сто раз предал его, срываясь на писк, когда выдавливал из разбитого горла несложное предложение: - Я умер и мы в Аду? Бледное лицо скривилось в гримасе отвращения, и Тима остро почувствовал себя дерьмом на чужой подошве. Словно в своей мятой грязной рубашке, запыленных штанах и с грязью под ногтями явился на светский раут. Ответа он так и не дождался. А ему и не надо было. Это когда он приедет в пункт назначения, то снова станет Тимофеем Степановичем, наследником состоятельных трупов, добросовестным работником среди подхалимов, жополизов, карьеристов. Очкариком и мягкотелой тряпкой с одним кубиком пресса, слоем жирка расплывающимся на весь живот. А сейчас для этого молодца он будет алкашом и конченым человеком, которому не к чему стремиться в этой жизни кроме бутылки. Выудив из лежащего у ног пакета новую партию выпивки, Тима продолжил свое благородное начинание с целью собственного убиения, чувствуя, как от каждой новой стопки расползается клочьями желудок, распухают и кровоточат стенки пищевода, не видевшего закуси с предыдущего пробуждения. Несмотря на собачий холод и арктический взгляд невольного попутчика, через какой-то промежуток времени ему стало настолько жарко, что взмокли волосы и рубашка противно прилипла к спине и подмышкам. У ботанов не бывает красивых тел - с кривой усмешкой констатировал Тима, избавившись от вонючего куска ткани, бывшего некогда дорогой вещью из фешенебельного столичного бутика. Тощий торс, собравшаяся в складку кожа на животе - мягкая и упругая. Еще пара лет сидячей работы и он обзаведется солидным брюшком с виду успешного буржуа. И да здравствуют модные нынче пиджаки в клетку, жилетки с вырезами и утягивающее белье, не дающее заднице обтекать кресло. Довольно булькнув от представшей перед глазами картины, потер воспалившиеся глаза с красными, как у вурдалака, белками и опрокинул очередную стопку. Почуяв зов природы, подошел к двери. Дернул раз, другой. Рассеянный взгляд не зацепил ключа в замочной скважине, но он точно знал, что дверь не закрывал. Заклинило? Матерясь и тужась, пытался раздергать замок, угрозами заставить упрямый кусок пластика и железа сдвинуться в сторону. Как сквозь пелену, до разума дошли небрежно брошенные слова: - Даже не пытайся, дверь заблокирована. Переваривая услышанное, отравленный водкой разум пришел к совершенно изумительному и невероятно логичному на тот момент выводу: - Кто меня заказал? Нечеловеческие глаза пренебрежительно оглядели тщедушного полуголого алкаша с лицом закоренелого неудачника, тонкогубый рот искривила змеиная ухмылка: - Кому ты сдался? Я не хочу проблем, потому посидишь взаперти, а потом можешь со спокойной совестью про меня забыть. Уверенный в себе хищник, привыкший подминать под себя обстоятельства и тех, кто при этих обстоятельствах окажется в непосредственной близости. Еще один знакомый Тиме подвид мразей. - Это прекрасно, конечно, но я в туалет хочу. Или прикажешь мне в уголке нужду справлять? Пьяная непосредственность вызвала очередную гримасу отвращения на плывущем перед глазами лице, но стоило взяться за ширинку с явным намерением исполнить угрозу, как командный рык заставил содрогнуться от пят и до макушки: - В бутылку, ублюдок. Иначе то, что от тебя останется, уместится на этом столе. В руках у буйного маньяка как по волшебству появился широкий длинный нож. И лежал он в руке человека так естественно, и так четко кончик лезвия упирался в Тимин пах, что ему разом не только облегчаться, но и жить расхотелось. Но, так же по-пьяному испугано повинуясь выразительным жестам, расстегнул ширинку и подобрал одну из пустых бутылок с на половину отодранной этикеткой. - Еврей? – вздрогнув, и едва не разжав пальцы, зло посмотрел на неприятно кривящего губы маньяка. Но зов природы был слишком силен, а опьянение разжижило мозги, не позволяя придумать едкого ответа, так что Тима просто отвернулся. Он никогда не думал, каково это – заниматься столь интимными и неэстетичными вещами при свидетелях. Никогда и не предполагал, что придется делать нечто подобное. Но сейчас, чувствуя, как с каждой секундой в шуме крови сгорает опьянение, жмурил глаза и чувствовал, что начинает краснеть. Казалось, вытекла тонна воды, прежде чем он смог облегченно выдохнуть и, приоткрыв глаза, оценить масштабы катастрофы. В бутылку вернулось все, что он из нее взял, а вертящий нож меж пальцев маньяк казался таким безразличным, что хоть раком перед ним становись и членом у носа тряси. Вздохнув и отчего-то втянув живот, Тима застегнул штаны, и, с усилием распахнув окно, метнул остатки своего позора в снег, искрящийся по краям железной дороги в лучах такого далекого и слабого солнца. Пить не хотелось. И есть тоже. Бегающим глазам хотелось покинуть тело вместе с кожей, в которой уже образовалось несколько оплавленных по краям дырок от чужого взгляда. Плечи поникли. Тиме захотелось заплакать и пожалеть себя, такого маленького, униженного и никому не нужного. Тяжелая подошва врезалась в бедро, кидая тело на обтянутую красным дерматином лежанку. Смазанная из-за свободных одежд и непролитых слез фигура нависла над Тимой, опершись коленом о вывернутую кисть руки. Жесткие пальцы вплелись в волосы, заставляя запрокинуть голову, острая кромка лезвия поскребла шею: - Заревешь - порежу. Дыхание сперло, легкие отказались работать, и сердце ухнуло куда-то в желудок. Невероятно распухший язык еле ворочался в покрытом язвами рту: - Х...х-хорошшо... Безумец, похлопав Тиму по щеке лезвием, немного отстранился и двинул его головой о стенку… *** Вот и прошло Рождество с его шумными гуляньями и корпоративами. На новом месте, вдали от столичных акул, оказалось не так плохо, как Тима предполагал в самом начале. Никто не драл глотки, пытаясь урвать себе местечко потеплее, не злословил за спиной и не пытался подсидеть. И девушки здесь были значительно лучше. И пусть Тимино прибытие в городок было не таким уж и радостным, ему здесь нравилось. И как раз сегодня, подзадержавшись на общем ужине с одной секретарочкой, он спешил домой, пока начавшийся снегопад не погреб заживо. И пусть из-за количества выпитого Тима не помнил, как выбрался из здания, и чем у них со Светой все закончилось, настроение было просто прекрасным. И прожило оно ровно до подъезда. Уже доставая ключ и проходя по свежему снежку к крыльцу, Тима услышал крики где-то позади, поскрипывание и почувствовал знакомый холод, прижавшийся к не закрытой размотавшимся шарфом шее. - Двигай, что встал? - угрожающее шипение выморозило кишки и заставило автоматически произвести привычные действия. Оказавшись в тускло освещенном подъезде, он был страстно обнят безвольно повисшим маньяком. Одна его рука уцепилась за Тимину шею, и почему-то у того не возникло и тени сомнения в том, что мужику хватит сил переломить чужой хребет. Вторая рука с ножом нырнула за полу пальто, прижимая острие к груди прямо напротив сердца. Льдисто-острые глаза просканировали лицо и старый знакомец, так и не изменивший предпочтений в одежде, акульи улыбнулся Тиме: - Шалом, еврей. Давай двигай. - и, опустив голову, обвис, сильнее притиснув лезвие к коже. Подавив предательскую дрожь в коленях, Тима прошагал до лестницы, пару раз едва не споткнувшись о ступени и только чудом не заполучив шесть дюймов стали в ребра. Пока шли к одной из квартир на пролете первого этажа, мысленно расписал по пунктам завещание и стал припоминать адрес нотариальной конторы. Ключ противно скребнул по металлу, прежде чем он сумел попасть в щель. Впихнув Тиму в квартиру и захлопнув дверь, мужик нашарил и нажал кнопку выключателя. Прошипев: "Не дергайся!", прошмыгнул из маленькой прихожей в гостиную. Обогнув диван, прижался к стене у окна и, слегка сдвинув штору, выглянул на заметенную снегом улицу, где разыгравшийся ветер метал пригоршни снега в стекла и стены. По спине Тимы, пропитывая ткань свитера, стекал горячими ручейками пот. Застыв истуканом, он наблюдал за тем, как незваный гость скрылся за дверями спальни, прошел на кухню, заглянул в ванную комнату. Когда же мужчина вернулся, улыбаясь загадочно нехорошо, Тима весь взмок, и по щекам пошли нездоровые лихорадочные пятна. - Не трясись, еврей. Резать не буду. - нож действительно сгинул где-то в складках одежды, но ни это, ни заявление самого двинутого на все извилины Рембо нисколько его не успокоили. Пересохший язык не сразу отлепился от неба, голос вышел надорванным, пискляво-тонким: - А ч-что будешь д-делать? Ответить маньяку не дала оглушительная в повисшей тишине трель звонка. Испуганный до икоты, Тима подскочил и приглушенно охнул, когда к горлу на мгновение приставили нож и мужик, взглядом пообещав все муки Ада, исчез за дверью спальни. Проведя трясущейся ладонью по лицу, Тима кинул взгляд на висящее сбоку зеркало и попытался успокоиться. Ну что же в самом деле его трясет так, что скоро кости застучат в дуэте с зубами? Мало ли кто там трезвонит в такой час: подгулявший сослуживец с просьбой пустить переночевать, или даже находящиеся в кондиции соседи вдруг решили наладить к Рождеству так и не завязавшееся знакомство? Почему это обязательно должны явиться за невменяемым, таскающим при себе нож, который явно не раз пускался в дело? Проведя сеанс самовнушения и без надобности пригладив мокрые от растаявшего снега волосы, Тима открыл дверь, звякнув так и не защелкнутой цепочкой. Сердце, только восстановившее свой ритм, трусливо ухнуло в желудок. Перед дверью, притопами сбивая снег с ботинок на резиновый коврик, стоял краснолицый лысеющий мужчина в расстегнутом пальто, не скрывающем идущей поперек груди кожаной сбруи для крепления наплечной кобуры. Приветливая "дежурная" улыбка в его исполнении заставила сжать дверную ручку до боли. За широкой спиной мужчины Тима заметил еще одного, нажимающего на звонок квартиры напротив. Привлекая к себе внимание, лысеющий субъект сунул прямо под нос Тиме продолговатую книжечку в красном переплете и так же быстро спрятал ее во внутреннем кармане пальто. Позади, в коридоре, Тиме почудился какой-то шорох, и нервное передергивание плечами не укрылось от внимания все еще молчащего милиционера. На рассуждения у Тимы была всего доля секунды, по истечении которой он отступил в сторону, освобождая проход, и слабо прошептал одними губами, указывая на дверь за своей спиной: - Там... Смерив болезненно бледного Тиму взглядом, милиционер свистнул напарника и метнулся через прихожую к приоткрытой двери. У пробежавшего следом более молодого сотрудника Тима успел заметить взятый на изготовку новенький ПМ. Щелкнул выключатель, все внутри сжалось в ожидании криков, пальбы и звуков борьбы... Но не было ничего. Вышедший из комнаты милиционер деревянно улыбался, его напарник окинул Тиму красноречивым хмурым взглядом и прошел к выходу. Лысый же остановился рядом и, напоказ поведя носом, припечатал: - Не стоит столько пить в одиночестве, пусть и по праздникам. Закусив губу, Тима прохрипел, с трудом ворочая языком: - Так его там нет? Выходящий из квартиры милиционер посмотрел на него со смесью удивления и брезгливой жалости: - Мой вам совет: лягте спать, а после сходите к врачу. Качнув головой, Тима закрыл дверь, осознавая, что ему действительно конец. Белая горячка не приходит в одном и том же облике дважды. И не оставляет царапин на животе от острых предметов. Но когда он, спохватившись, распахнул дверь, на лестничной клетке отиралась лишь старушка с авоськами из квартиры напротив. Уронив от неожиданности пакеты, в которых что-то тоскливо звякнуло, она исподлобья зыркнула на взъерошенного Тиму с перекошенным от страха лицом и черными от расширившихся зрачков глазами, сплюнула на бетон с грязными отпечатками обуви и, проворчав, как ей осточертели треклятые наркоманы, зазвенела ключами. Покраснев, Тима запер дверь и прислонился к ней лбом. Может быть, думал он, действительно стоит показаться психиатру? *** Он успел убедить себя в том, что все, начиная с убийцы и заканчивая парой милиционеров, было всего лишь бредом пьяного сознания. Размял сведенные от напряжения плечи, встав под тугие горячие струи воды. Осторожно вдыхал пар, чувствуя, как все сильнее кружится голова и пульсирует ток крови во всем теле, унося сознание куда-то в сторону. Потому боль от размашистого удара носом в стену не достучалась до Тимы даже тогда, когда сквозь звездные пятна он увидел размывающийся красно-розовый след на бежевой испанской плитке. Заломило все тело только тогда, когда, приложив еще по почкам для острастки, его за вывернутую руку вытащили из душевой и швырнули на холодный пол. Между лопаток опустился тяжелый холодный ботинок, голову за мокрые волосы оттянули до хруста позвонков, знакомый голос интимно прошептал на ухо: - Ну что, соскучился, гниденыш? Сжавшись от страха, Тима забормотал: - Нет... тебя же не может быть... ты лишь моя галлюцинация... Ботинок перестал давить на хребет, жесткий кулак разжался, отпуская волосы. Обмякший Тимофей медленно выдохнул, приподнялся... И скрючился, подтянув колени к груди, завалившись на бок от размашистого пинка в живот. Слезящиеся глаза уловили расплывающийся черный силуэт, загораживающий свет. Напрягая зрение, можно было даже выцепить бледное пятно лица. Но последующие минуты Тима вообще перестал видеть что-либо кроме цветных разводов. Били его экономно и профессионально. Промежутков между ударами хватало лишь на неглубокие, причиняющие дискомфорт ребрам вдохи, сразу же вырывающиеся обратно сдавленными всхлипами. Режущая и тупая боль накладывались пластами, слой за слоем погребая под собой рассудок. Когда экзекуция прекратилась, он размазывал слезы с кровью по щекам, не в силах унять конвульсивную дрожь, перетряхивающую тело. Пытался подавить ее и зажимал зубами нижнюю губу. Сворачивался в комок и молился про себя, чтобы все это прекратилось, чтобы боль исчезла вместе с этим жутким человеком. Что-то знакомо холодное коснулось мокрой щеки и Тима не выдержал: всхлипывая и давясь, просил прощения, умолял оставить в покое, хватался за нож и, одергивая кровоточащие пальцы, застывал в ожидании удара. Поток слов прервало вдвинувшееся меж губ плашмя лезвие. Замолчав, Тима только моргал и слепо смотрел на своего мучителя. Раня мягкие ткани, полоса стали прошла глубже, уколов нёбо и была издевательски медленно извлечена. Тиму, зажимая пальцами мокрые пряди волос, вздернули на колени, вырывая вымученный стон. В распахнутый рот, до самого горла, вошло что-то твердое, тяжело пульсирующее. - Блеванешь или укусишь, тебе же хуже будет. Подавив рвотный спазм, он зажмурил глаза: по щекам потекли обжигающие кожу слезы. Ладони на затылке задавали темп, ищущие опоры руки ухватились за грубую ткань штанов. Давясь слюной и всхлипами, Тима послушно двигал головой, не зная, куда девать мешающийся язык. Во рту словно елозили солоноватой, обтянутой мягкой кожицей, дубиной, через разбитый нос было тяжело дышать. Тима задыхался от размеренных растрахивающих толчков, сжимался от отвращения к инородной пульсации. Подавившись выстрелившей в горло жидкостью, резко рванулся в сторону, упал у стены, закрывая ладонями лицо, стирая вязкое семя, текущее по губам. Скорчившийся и жалкий, не обратил внимания на пренебрежительно брошенные мучителем слова и прощальный стук входной двери. Шумела вода, шумело в голове. Тело разрывалось от невыносимой боли. Кусая пальцы, Тима прерывисто шептал, не находя в себе сил, чтобы подняться: - За что... господи, за что... *** Задернув шторы и запершись на все замки, Тима кутался в одеяла, метаясь в бреду. Горько, навзрыд, плакал, кусая угол влажной измятой подушки, забывался тяжелым сном. Вздрагивая неловко, просыпался весь в поту от боли в теле и кошмаров, воспоминания захлестывали с головой, выдирая из истерзанного горла скулящий вой. Светлые стены, беленый потолок раздражали слезящиеся красные глаза. Тима прятался от них, плавая на волнах температуры и внутреннего раздрая. Несколько раз в дверь звонили. Длинные настойчивые трели ввинчивались бурами в уши, но в итоге затихали. Домашний телефон был вырублен и лишь мобильный временами жужжал от вибрации в кармане брошенного в гостиной пальто. *** Оправившись от горячки, с поджившими ранами и ввалившимися щеками, Тима вышел после праздничных выходных на работу. Люди странно смотрели на заживающий нос, пластыри в уголках губ. Отворачивались, натыкаясь на потухший взгляд. Девочки из отдела, только увидев его, взбудоражено заохали, прижимая ладони к щекам и округляя глаза. Сыплющиеся градом вопросы проскальзывали мимо Тиминого сознания, ему казалось, что окружающие говорят на незнакомом ему языке. Из всей обрушившейся на него трескотни он уловил лишь то, что коротким спазмом скрутило внутренности: Света, милая девушка из секретариата, с которой они были вместе на празднике, найдена мертвой недалеко от дома. *** Сломанный, дергаемый развивающейся паранойей, Тима ушел в тихий запой. Загруженный делами на работе, окруженный людьми, он забывался, отгораживался от эмоций и чувств, превращался в робота. Страхи жадной сворой начинали глодать внутренности, когда он переступал порог фирмы, кивая на прощание охранникам. Любой незнакомец в черном вызывал паническую резь в низу живота, каждая подворотня и темный угол заставляли напрягаться в ожидании нападения. Тима лично поменял все неработающие лампочки в подъезде, добавил замков на двери в квартиру. Пару раз его навещала милиция, но следователи быстро поняли, что он действительно ничего не знает о смерти девушки и оставили в покое. Один в просторной квартире, он вздрагивал от малейшего шороха на лестничной площадке. Вечерами топил страхи в алкоголе. До невменяемого состояния, когда порой не мог доползти до кровати и отрубался на коврике или диване. Потерял аппетит, таял на глазах. Временами, просыпаясь утром от сковывающего конечности холода, не имеющего никакого отношения к температуре в квартире, шел на работу помятый и небритый, духами и ополаскивателями для рта маскируя резкий спиртной дух. Коллеги лишь вздыхали, глядя на метаморфозы, происходящие с ранее уравновешенным, аккуратным до педантичности, Тимой. Скорбно качали головами вслед, списывая все на смерть «любимой». Девушки, также придерживающиеся этой версии, стали к нему намного ласковее, пытались проявлять заботу. Но он лишь смотрел в их мягко улыбающиеся лица невидящим взглядом, автоматически выдавал вежливые реплики. В какой-то момент в бурлящий котел гнетущих чувств добавилась злость. Непривычная, остро-жгучая. Побуждающая к действиям. На смену вечерам в компании бутылок пришли занятия в спортзале. Тренер Влад, высокий подтянутый парень, только посмотрев на виднеющиеся под тонкой кожей кости, сказал Тиме, что либо он исполняет все его инструкции, либо может катиться ко всем чертям. Сжимая зубы, Тима принял условия соглашения. Забыл о спиртном, пихал через «не могу» требуемое количество пищи по расписанию и постоянно тренировался, терзая непривычное к нагрузкам тело. *** Казалось, новый образ жизни пообтерся, вошел в свою размеренную колею: дом-работа-зал. Изредка Тима выбирался на посиделки с коллегами, завел приятелей. Нос, с образовавшейся после перелома "хулиганской" горбинкой, и раздавшиеся плечи притягивали заинтересованные женские взгляды, но знакомств он сторонился, приобретая репутацию отстраненного одиночки. Знакомые, посмеиваясь, называли его монахом и аскетом, осторожно шутили, вызывая слабую улыбку, удлиненную небольшими шрамами в уголках губ. Отросшие волосы сильно мешались: лезли в глаза, быстро жирнели от пота во время занятий, собираясь во вьющиеся сосульки - и Тима их остриг, обзаведшись по-военному коротким ежиком. Вместе с тем, как силой наполнялось жилистое тело, он начал чувствовать небывалую ранее уверенность в себе, щитом отгораживающую от вороха страхов. Это отражалось и во взгляде и в движениях, в отношении к нему людей. И, кто знает, как бы все сложилось дальше, если бы не один единственный звонок в середине весны. *** Переминаясь с ноги на ногу на растрескавшемся от времени асфальте вокзала, Тима выглядывал в мельтешащей толпе знакомую белокурую макушку. Бурлящая толпа с гомоном обтекала его застывшую фигуру, задевая временами чемоданами и локтями, плюхая по тающей снежной жиже сотнями ног. Весна в северном городе только-только начала разворачивать свои боевые порядки, ведя сражения с неохотно отступающей зимой. Для города это знаменовало приход холодных ливней и превращение незаасфальтированных дорог в стылые болота. Грязь, холод, суета. Найдя наконец что искал, Тима пошел наперерез бурному людскому потоку. Со всех сторон посыпались вялые, для проформы, ругательства. Подхватив небольшой чемодан, Тима потрепал за плечо потерянно озирающуюся девушку в слишком яркой и модной для приглушенных красок провинции одежде. Отпрянув, она несколько мгновений испуганно смотрела на него, нервно накручивая прядь высветленных волос на наманикюренный пальчик. Мелькнула искра узнавания в светлых глазах, и она выдала неуверенное: - Тима? - перехватив удобнее чемодан, он кивнул и подхватил бывшую невесту под локоть. - Привет, Алина. Идем, поймаем такси. *** Прохаживаясь по гостиной, Алина водила пальцами по белому дивану, низкому столику с покоящимся на нем выключенным ноутбуком, долго разглядывала придающие уюта комнате мелочи и книги, расставленные на деревянных полках, скрывающих стены. Присев, осторожно заметила Тиме, несущему из кухни кофе: - Ты всегда умел хорошо устроиться. - приняла кружку из его рук и уточнила: - Без сахара? Криво улыбнувшись, Тима расположился в кресле напротив: - И много молока. Все как ты любишь. Пригубив, девушка немного неуверенно хихикнула: - Ничто не меняется. - кинув опасливый взгляд на Тиму, пригладила волосы. - Рассказывать? Тот лишь кивнул, с удовольствием смакуя напиток. Сам он кофе предпочитал зеленый чай с мятой: намного полезнее "черной отравы" и прекрасно тонизирует. Поставив кружку на стол, Алина сцепила руки в замок. - Во-первых, спасибо тебе большое, что откликнулся на мою просьбу. Я знаю... немногие бы так поступили, особенно после моего некрасивого поступка. - Тима неопределенно кивнул, удобно откидываясь на мягкую спинку кресла. - В общем, так называемое бабье счастье недолго длилось. Ты же знаешь, что сама я не городская, из захолустного Выпендрющинска, вот и переехала к Денису на съемную квартиру, когда с тобой мы разбежались. А он, как оказалось, нигде не работал, пропадал ночами черт знает где, на расспросы отвечал грубо, что, мол, не твое дело, где меня носит, и так сидишь на моей шее. Начались ссоры, с битьем посуды и прочими прелестями - ты же меня знаешь. Потом я как-то залезла в его переписку: может, подцепил где какую шалаву, вот и бесится. И Тим... Алина передернулась и продолжила дрожащим голосом: - Этот ублюдок, оказывается, повязан с какими-то воротилами. Не обычной шайкой, что мобилы в подворотнях оттирает, а с теневыми "бизнесменами". И там навалено все: и наркотики, и контрабанда, и торговля людьми. А потом я подслушала его разговор с кем-то из той же кодлы: эта сволочь и меня хотела бандеролью отправить куда-то в Турцию! Замолчав, девушка сжала зубы, холеные пальцы подрагивали. Вздохнув, Тима уткнулся лбом в ладонь. - Алина... ты дура. - прерывая готовые сорваться возражения, махнул рукой. - Не сюда сбегать надо было, а в милицию обращаться. Желчно улыбнувшись, девушка мягко сказала: - Тимош, а я, по-твоему, что сделала? - Ты хочешь сказать... - Именно. Обратилась я: Денис как в воду канул. А потом мне начали звонить и угрожать - у этих гадов и там подвязки оказались. Я в последний момент из города ускользнула. Нашла в записной книжке твой номер, звонила с автомата - мобильный отправила в реку. Думала сначала к матери поехать, но остереглась: все-таки самый очевидный вариант, да и рисковать ей не хотела. - А мной рисковать значит можно? - как ни странно, Тима не чувствовал злости. Были лишь беспокойство и растерянность: все же подобное не каждый день случается. - Ну... - девушка замялась, не зная что сказать, и лишь хлопала длинными ресницами. - Ладно, не оправдывайся. - Тима нерадостно хмыкнул, забытый чай стыл на столе. - Теперь мы с тобой, Алин, как в фильме... Девушка криво улыбнулась, с трудом унимая дрожь. - «Рыцарь дня»? - Скорее «Молчание ягнят». *** Уступив Алине кровать, Тима ворочался на диване. У него и до этого были проблемы со сном, а теперь поток беспокойных мыслей окончательно разбередил душу. Как разрулить подобную ситуацию, он даже не представлял: бывшая принесла на хвосте неприятности. И большие, если не сказать - грандиозные. С большей вероятностью дело для них может закончиться могилой, одной на двоих, где-нибудь в лесу. Если рассуждать логически, вскоре неизвестная "организация" - называть серьезных людей мелочным словом "банда" и мысли не возникало - должна выйти на Тиму. Все-таки у провинциальной девушки не так много вариантов, к кому обращаться за помощью. А это значит, что скоро, дня два-три, и в город прибудут по их души. Из этого вытекает, что к тому моменту их с Алиной здесь быть не должно. Страна большая, глухих мест много. Но не могут же они всю жизнь просиживать в кротовых норах, прятаться от людей и постоянно перемещаться? Проблема сама не рассосется и в покое их не оставят. Вернувшись к тому, с чего начал, Тима в раздражении вдавил кулак в мягкую обивку. Что бы сделал тот сумасшедший на его месте? Пронзенный неожиданной мыслью, Тима напряженно вытянулся. Наверняка бы устроил охоту на преследователей, развлекаясь по-полной. Но он - не этот психопат. Такой путь не для обывателя... Думая о том, как сложились бы обстоятельства, будь ОН на его месте, Тима забылся черным сном без сновидений. *** Промозглым туманным утром неприметный молодой мужчина грел руки о большую чашку, оглядывая старую кухоньку с пожелтевшей побелкой на печке и занавесками в цветочек. Поставила на стол блюдо с пирожками пожилая женщина с покрытыми косынкой седыми волосами: - Так говорите, вы учились с Алиночкой в одном институте? - горбя плечи, мужчина кивнул. - Именно так, Мария Степановна. После окончания часто виделись и недавно договорились о встрече по одному вопросу, но она неожиданно пропала. Покачав головой, женщина примостилась на скрипучем табурете, сложив руки на цветастой клеенке. - У меня она не появлялась... - обеспокоенное морщинистое лицо осветилось внезапной улыбкой. - Хотя кто их, молодых влюбленных, знает. Шебутные же все... Осторожно прихлебнув горячего чая, мужчина покосился на окно, где, среди рассохшихся заборов и старых деревенских домов, на бездорожье неуместной экзотической птицей стояла серебристая машина с тонированными стеклами. Цепким взглядом изучив женщину, спросил: - Влюбленные? - Странно что вы, друг Алиночки, не знаете о ее женихе, - не заметив, как опасно сузились глаза собеседника, Мария Степановна беспечно продолжила: - Тимоша хороший мальчик. В последний раз, когда девочка мне звонила, сказала, что дело идет к свадьбе... Мельком раздраженно поморщившись мечтательному выражению лица женщины, мужчина спросил: - А как фамилия жениха? - и, придав своему тону шутливый оттенок, протянул: - От, Алинка-партизанка - до последнего бы не сказала! Мария Степановна чуть нахмурилась, вспоминая: - Фамилия-фамилия... Гольдман, вроде бы. Светик еще говорила, что отец Тимы банкир был, и сам он банковским делом занимается... - Вот как? - мужчина изобразил удивление. - Хорош жених. - А то! - старушка вся осветилась материнской гордостью... Поговорив с Марией Степановной еще немного, мужчина вежливо распрощался, сославшись на дела, и ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Напускная беспечность маской соскользнула с потемневшего лица женщины, когда она, отодвинув занавеску, наблюдала за тем, как ранний посетитель садится в машину. Непонятная тревога сжимала сердце, сморщенные губы слабо шевельнулись на выдохе: - Что же ты натворила, Алина?.. *** Оставив Алину в квартире с наказом никого не пускать и на звонки не отвечать, ничуть не выспавшийся Тима пошел на работу. Гложимый дурными предчувствиями, был нетипично рассеян, едва не опоздал на совещание. Во время обеда остался в кабинете. Потирая запавшие глаза, хмуро смотрел на стакан с водой. - Тимофей Степанович, вам звонок! - вздрогнув, схватился пальцами за край стола. Почему-то у него была только одна мысль: "Оперативно!" Несколько секунд размышлял, принимать или нет. Сделав глубокий вдох, успокоил нервическую дрожь, перетряхнувшую тело и нажал на кнопку аппарата: - Соедини, Марина. - зубы сжались так, что свело скулы. Приятный баритон пожелал ему доброго дня, и Тиме пришлось приложить немало усилий, чтобы его голос при ответных любезностях звучал так же безмятежно. - Давайте сразу к делу, уважаемый Тимофей Степанович. - в голосе неизвестного появились стальные нотки человека, привыкшего повелевать. - Я ищу вашу невесту, Алину. Она с вами не связывалась в последние несколько дней? - С чего бы? - удивленная едкость сравнительно легко дались Тиме, никогда не считавшему себя хорошим обманщиком. - После того фортеля, что она выкинула, я и не слышал о ней. Свою роль сыграло и то, что лица Тимы неизвестный видеть не мог - вся его игра с треском бы провалилась. - Вот как? - в голосе мужчины послышалась насмешка. - А вот обманывать нехорошо. Мне известно, что несколько дней назад с автомата на ваш номер поступил звонок. - И что? - Тима пренебрежительно фыркнул. - Мало ли кто мне мог звонить. А вы, уважаемый, даже не потрудились представится - вдруг вы один из этих репортеришек, что любят покопаться в личной жизни влиятельных семей? Вся показная вежливость с собеседника слетела в тот же миг: - Играешь с огнем, Тимофей. Неожиданно повеселев от столь очевидного хамства, Тима ответил: - Не знаю уж, что вам от меня нужно, товарищ репортер, но сенсации не будет. Оборвав связь, откатился на кресле от стола и развернулся к окну, сжимая подлокотники. С грязных небес на землю потоками низвергалась вода, стучала по стеклам, стекала ручьями. Где-то внизу гудели машины, втягивали головы в плечи пешеходы, прячась под кругами зонтов. Война со стихией. Война с неизвестной силой. За что ему все это? *** - Ууу, дорогой... Где это ты так накушался?! - встречающая Тиму у дверей Алина подхватила заваливающегося на бок мужчину под локоть. Принюхавшись, сморщила носик и, усадив безвольное тело на тумбу в прихожей, стала разувать. - Не помню я что-то за тобой привычки лезть в бутылку. - расфокусированным взглядом посмотрев на девушку, борющуюся с его туфлями, Тима тихо сказал: - Алин... они уже тебя нашли. - Алина смотрела в абсолютно трезвые, полные звериной тоски глаза. И чувствовала, как впервые за все время становится действительно страшно. Губы не сразу разомкнулись, скованные навалившимися чувствами. - Ты же не бросишь меня? Невеселая улыбка изогнула губы Тимы: - Как уж мне теперь тебя оставить? *** Тима взял отпуск на свой счет и, собрав кое-какие сбережения, холодным ранним утром сел с Алиной на поезд. Они почти не разговаривали, сидя на противоположных койках в купе. Обоих одолевали невеселые мысли. Под мерный стук колес опрокинули, не распробовав вкуса, по стакану чая в алюминиевых подставках. Не сговариваясь, распаковали пакеты с принадлежностями, постелили и легли спать. За занавешенным окном мелькали понурившие ветви деревья и потоки грязи, натекающие в канавы с неровных лесных откосов. Толчком проснувшись во время короткой остановки, Тима кинул взгляд на погруженную в темноту станцию, слабо освещаемую мигающими фонарями. Кружа, медленно падали на площадку крупные снежинки. Сцеживая зевок в кулак, тихо вышел, направившись по коридору к нужнику. Застыл, как молнией пораженный, в середине прохода, удалившись от своей двери настолько, что невозможно было быстро и незаметно юркнуть в купе. Вяло вспомнил о том, что хотел брать билеты на плацкарт, но Алина отговорила. «Почему именно сегодня, именно на этом поезде и в этом вагоне?» По проходу, исчезая в тенях, размеренно шагала темная фигура. Руки спрятаны в карманах, голова наклонена, взгляд исподлобья нанизывает, как на острые колья. Остановился в паре шагов, склонил скрытую капюшоном голову к плечу. Разглядывал, как диковинную зверушку: цветастого попугая или круглоглазого лори. Неспешно прошел мимо, оттерев Тиму плечом с дороги. Посмотрев на широкую спину затравленным взглядом, тот, как привязанный, потянулся следом. Закрыв за собой дверь купе, Тима прислонился к ней спиной. Судорожно размышляя о том, как же начать тяжелый неприятный разговор. Сложив руки на груди, мужчина смотрел на него. Лицо было скрыто тенями, но Тима кожей чувствовал давление. Сглотнув ершистый ком, распирающий горло, прохрипел неожиданно даже для себя – его как будто прорвало, не успевшие оформиться мысли полились сплошным словесным потоком: - Я сделаю, что захочешь: заплачу сколько скажешь, позволю еще раз выебать меня в рот или что тебе еще в голову придет... Мне нужна твоя помощь… очень нужна. - тяжело было переступать через себя, но между унижением и смертью Тима предпочитал первое. Он видел данный ему шанс в образе этой встречи, и не собирался выпускать его из рук. - Что за помощь? - мужчина не двигался, застыв, как крокодил, закопавшийся у берега в ил в ожидании добычи. Ежась от осязаемого давления, Тима коротко обрисовал ситуацию: почему-то ему казалось, что убийце и дела нет до подробностей - достаточно лишь указать цель. Хмыканье заставило вздрогнуть, как если бы рядом выстрелили из пистолета: - Рисковый ты, еврей. Не боишься, что плата будет непосильной? Поджав губы от столь явной насмешки, Тима процедил: - Я уже сказал - что потребуешь. Он только моргнуть успел, как уже задыхался, до боли притиснутый в двери жестким телом. Беспомощно дернул руками, пытаясь оттолкнуть, сделать глубокий вдох. Сквозь поплывшие перед глазами пятна увидел белые зубы, блеснувшие в оскале. Глядящие сверху вниз глаза горели белым безумным пламенем: - Прекрасно. Сойдете на следующей станции. Когда найдете гостиницу, позвонишь на работу. - Зачем? - неистово колотящееся сердце было готово выскочить через рот от взрывной смеси страха и азарта. Склонившись к его уху, убийца прошептал: - Чтобы вас, птички, быстрее нашли. - и, оттолкнувшись, отошел от вжавшегося в пластик Тимы. - Я буду все время поблизости. Твоей подружке незачем знать о нашем уговоре и моем присутствии, так что не распускай язык, иначе я найду ему более подходящую работу. А теперь выметайся. Пулей выскочив из купе, Тима вернулся к Алине. Устроившись на жесткой постели, прокручивал раз за разом необычайно длинную речь мужчины. Вздрагивал от возвращающейся с тихим голосом остроты ощущений. Закрыв глаза ладонью, скорчился от короткого спазма, пережавшего легкие при воспоминании о рождественской ночи. Закусил угол наволочки, заглушая пахнущей порошком стерильностью сдавленный хрип. Определенно, он сходит с ума. Пока неявно, но совершаемые действия уже заставляли Тиму сомневаться в собственной адекватности. *** Сняв номер в гостинице, Тима безмятежно улыбался Алине, уверяя, что теперь они в безопасности и не нужно так шарахаться от людей. С каждым разом лгать у него выходило все лучше: уже и выражение лица излучало уверенность, которой в действительности не пахло. Оставив вещи и запахнувшись в курточку, повеселевшая девушка упорхнула на прогулку. Разувшись, Тима прошелся по ковру в спальню и сел на край постели, сжимая в руках телефонную трубку. Все же теперь, при тусклом свете пробивающегося сквозь завесу облаков солнца, в пахнущем чистотой и освежителями гостиничной комнате, все, происходившее в ночном поезде, казалось извращенной шуткой сознания. Невероятно реалистичным кошмаром. Не было встречи и опасной близости безбашенного убийцы, и сейчас он собственной глупостью перечеркнет их шанс на спасение. - Что застыл? Набирай. - вздрогнув, Тима повернулся к подпирающему косяк убийце. Он не слышал ни щелчка двери, ни шагов, хотя в таких тяжелых ботинках по определению ходить бесшумно практически невозможно. Послушно набрав комбинацию цифр и дождавшись, пока гудки сменятся обходительным женским голосом, преувеличенно бодро заговорил: - Здравствуй, Марина, это Тимофей. - выслушав обрадованное щебетание, хмыкнул. - И тебе того же. Я звоню узнать, все ли у вас там в порядке? Да, хорошо. Отлично справляетесь. Нет. Я поехал уладить кое-какие личные дела. Спасибо. Пока. Положив трубку на станцию, вопросительно посмотрел на убийцу. Разувшись, тот скинул капюшон, открывая коротко стриженую макушку, и пошел к нему. - Раздевайся. Вздохнув, Тима послушно скинул свитер и брюки, скомкал и забросил под кровать носки. Зябко передернул плечами под холодным взглядом, изучающим подобравшееся жилистое тело. Пусть до габаритов убийцы, внушительных даже под свободной одеждой, ему было далеко, но теперь Тима чувствовал смутную гордость за себя, так отличающегося от того, что он в пьяном угаре демонстрировал зимой. Пинком раздвинув Тимины колени, убийца придвинулся к нему вплотную, так что тусклая пряжка ремня холодила кончик носа и от этой близости волоски на затылке встали дыбом. Запуская руку в Тимины волосы, мужчина выразительно посмотрел сверху вниз, изгибая черную бровь. Облизав пересохшие губы, Тима потянулся дрожащими пальцами к поясу, не к месту гадая, где же тот прячет свой нож. *** Вздрагивая от ощущения холодных рук, без жалости сжимавших бедра, Тима вжимался щекой в подушку. Терпеливо снося и унизительную позу и прикосновения елозящего меж ягодиц горячего члена. Когда Тима только увидел его, приспустив штаны убийцы, смог только испуганно округлить глаза, не понимая, как в прошлый раз сумел заглотить нечто подобное. Но легшая на щеку рука, заставившая распахнуть рот и принять пока вялый орган, не оставляла времени на сомнения. Тима быстро понял, что дело продвигается активнее, если закрыть глаза: видя входящий в рот ствол и завитки черных паховых волос, сложно было удержаться и не сжать зубы. Тикали настенные часы, затылок болел от движений, щеки сводило с непривычки. Запросив передышки, Тима с влажным хлюпаньем выпустил член изо рта, обхватил вспотевшей ладонью, разминая кожицу губами, зажимая языком набухшие вены. Шумно задышавший убийца стиснул пальцами его шею и, отстранив, завалил на постель носом в одеяло. Вздернул на колени, заставляя выгнуть спину, надавил ладонью на поясницу. Облапил зад через ткань трусов, вдвинул член между бедер так, что Тима мягкой кожей у паха чувствовал тяжелую пульсацию. Накрыв телом, убийца больно укусил Тиму за загривок, вырывая тихий вскрик и, потершись об него, опалил дыханием покрасневшее ухо: - Будь послушным и я, может быть, сделаю тебе приятно. - от хриплого шепота вспыхнуло, заливаясь краской до самой шеи, лицо. В голове звенело, во рту раскинулись пески Сахары. Изо рта не вырывалось ничего членораздельнее аутистического лепета и всхлипов. Убийца не был с ним аккуратен, осторожен - вертел несопротивляющееся тело как хотел, кусал до крови, сжимал до синяков. Стянув трусы, распнул ноги. Царапнув ногтями, сжал в ладонях и развел ягодицы. Да так, что Тима слабо вскрикнул: кожа натянулась, будто убийца хотел разорвать его на две половины - от зада до макушки. Лениво двигаясь, мужчина колол пряжкой от ремня ногу, водил головкой члена по туго сжатому кольцу мышц, удерживая ужесточающейся хваткой рефлекторно пытающегося отстраниться Тиму. А он не мог понять, что чувствует. Было горячо, унизительно, больно. Натертые о простыни соски кололо, слабо ныли наливающиеся синим синяки на бедрах, боках и плечах. Это не было болью в полном смысле этого слова. Было… странно. Тима тяжело дышал, немо распахивал рот, пока в него не вдвинулись, оттягивая край губы, пальцы убийцы. Огладили язык, щеку, вызывая активное слюновыделение. - Да ты кайф ловишь, сученок... Влажная рука сжалась на полувозбужденном члене, прошлась вверх вниз, сжимая на грани боли. Гортанно вскрикнув, Тима дернулся и выгнул спину, упершись руками в матрас. По коже стекал пот, волоски на затылке слиплись, между ног было горячо и мокро. Двигая бедрами в задаваемом убийцей ритме, Тима, не обращая внимания ни на что, кроме сжимающих эрекцию пальцев, уже сам терся об него и податливо выгибался, подставляя плечи и лопатки под укусы. Мужчина зарычал и, ухватив, насколько было возможно, короткие вихры, оттянул Тиме голову до хруста, вгрызаясь. По прогнутой пояснице растеклась пятном сперма, сползая по бокам, Тима захлебнулся воздухом от пары резких выжимающих движений и распластался на запачканном одеяле. Когда пришел в себя, и перед глазами перестала прыгать бешеная карусель, ни в спальне, ни в номере уже никого не было. Пошатываясь, Тима добрел до туалета и, отбив колени о плитку, склонился над унитазом в опустошающих желудок спазмах. *** Вернулась довольная прогулкой Алина, обновившая маникюр, притащившая в коготках пакет из булочной. Не обращая внимания на то, как посерело лицо Тимы от запаха свежей сдобы, заказала кофе. Сбросив туфли, блаженно растеклась по дивану, закидывая голову на спинку. - Свобода-а. - массирующий виски Тима лишь невнятно хмыкнул, стараясь лишний раз не шевелиться на диване. Принесли кофе. С удовольствием уплетая булочки, Алина умудрялась с набитым ртом возмущаться качеству обслуживания в местных салонах, снимая кончиками пальцев растекающийся по сочным губам малиновый джем. Включила телевизор, закинув ноги на подлокотник. Досадливо скривившись, переключила новости на какой-то фильм и стала с интересом следить за тем, как бандитского вида мужик кадрит серенькую библиотекаршу, фыркая на обязательной пятиминутной рекламе, советующей приобрести вещи из телемагазина. Мающийся простреливающей голову болью Тима какое-то время слушал охи-ахи и, почувствовав, как начинает клонить в сон, уполз в спальню, прикрыв за собой дверь. Ненадолго вынырнул под вечер из закостенившего тело сна, когда Света, устраиваясь на ночь на соседней кровати, включила ночник, и снова погрузился в затягивающую водоворотом дрему. *** Бритоголовый мужчина в ладно сидящем костюме разглядывал прикрепленную к скудному досье фотографию. С глянцевого прямоугольника сквозь стекла немодных очков в тяжелой оправе смотрел ничем не примечательный молодой мужчина. Короткие волосы, запавшие щеки, острый нос, сжатые в полоску губы. Совершенно невыразительное лицо. Только глаза темные, влажно блестящие. Сергей Шумов, некогда известный в определенных кругах под кличкой Шустрый, мог сразу сказать, что Тимофей Гольдман ему не нравится. И дело не в том, что еврей и интеллигент, хоть и к ним Сергей никогда не испытывал симпатии. Дело было в именно глазах. Совершенно нечитаемых, пустых. Так смотрят люди, которым на все наплевать и нечего терять. С такими не договоришься, не купишь, не запугаешь. Перевернув фотографию, Сергей посмотрел на дату - сделан снимок был всего пару месяцев назад. Прислан из филиала банка, в который Тимофей был переведен. Сергей имел своих знакомых среди банкиров, так что получить данные не составило труда. Постучав, заглянул Хмурый - на вид туповатый бугай с глазами, глубоко затененными разросшимися бровями - финансист по образованию и правая рука Шумова. - Ребята отследили звонок в банк. Звонил женишок той стервы. - сложив массивные ручищи на груди, Хмурый подпер дверь. Сергей отложил папку с досье в сторону и потянулся за сигаретами. - Откуда? - Отель в далеком от столицы захолустье. Я уже направил ребят. Щелкнула откинутая крышечка серебряной зажигалки, Сергей глубоко затянулся и смежил веки, глядя сквозь подчиненного. Скрипнуло кожаное кресло, когда он подался назад. - Там есть наши люди? Дернув плечом, Хмурый небрежно бросил: - Так, шушера. - Свяжись с ними и скажи, чтобы наблюдали за голубками: куда ходят, с кем контактируют. Пускай глаз с них не спускают - вдруг снова прыгнут на поезд и укатят. Кстати, что там по живому товару? Халиф не звонил? Хмурый неприязненно поморщился: - Звонил. Недоволен сдвижением сроков. Обещал уйти к конкурентам. Акульи улыбнувшись, Шумов докурил и затушил сигарету о распахнутую пасть бронзовой львицы-пепельницы. - Передай ему, что на нашем рынке конкурентов давно не осталось. Хмурый приподнял уголок губ, что означало у него высшую степень веселья. - Уже. - Это все? - Пока да. Мы свернули поставки оружия и порошка. Барыги и посредники убраны, следы затерты. Даже если следаки сейчас начнут копать, провалятся в пустоту. Вот только, - Хмурый тяжело вздохнул, - убытки большие понесем. - Ничего, всегда можно снова встать на ноги. Хуже будет, если нас от жадности заловят. Сейчас выборы, верха на ушах стоят, любой ухватится за такой лакомый кусок как наша фирма, чтобы повысить свой рейтинг. Рассуждал Шумов скорее для себя, чем для помощника, и тот, кивнув для приличия, вышел из кабинета, досадуя о том, что из-за одного болвана и не в меру прыткой сучки столько денег уплывает мимо. *** Тима мог бы спокойно, во весь голос подтвердить и расписаться где надо о том, что он трудоголик, причем один из первых в рядах себе подобных. А еще мог бы рассказать, что совершенно не умеет расслабляться и отдыхом считает скорее разбирание отчетов и налаживание связей с партнерами, нежели ночи в ресторанах-бильярдах, саунах и клубах. Но сейчас у него был «отпуск» и из города он убегал, позабыв захватить хоть какие-нибудь документы, и потому последующие пару дней умирал от скуки в номере, не решаясь набрать Марину. Та бы очень удивилась, если бы Тима названивал ей и просил последнюю документацию и бланки сводок по факсу. И сейчас он решил прогуляться по городу. Ударивший после слабого потепления мороз покрыл лужи слоем тонкого льда, закаменил изрытую людскими ногами землю. Они с Алиной уже три дня были в городе. Девушка, расслабившись после недели изматывающего напряжения, пустилась во все тяжкие. Ходила по немногочисленным магазинам, сидела в барах, терялась по ночам в клубах, напропалую флиртуя с мужчинами. Один раз взяла с собой Тиму, но осталась недовольна. Бывший жених, хоть и выглядел теперь как человек, был слишком угрюм и люди его сторонились, где бы он ни появлялся. Так что девушка искала приключений в одиночестве, оставляя Тиму в номере и тот ни разу не был против. Чем дышать сигаретным дымом и чужим потом в ослепляющем световыми вспышками помещении, где пьяная толпа тряслась под совершенно дикую музыку, он предпочитал, за неимением работы, отдаваться во власть Морфея, укутавшись в одеяла. Но тревога, усиливающаяся с каждым днем, портила сон незапоминающимися кошмарами, после которых болела голова. И, проснувшись этим утром, Тима решил, что надо размять ноги, подышать сушащим ноздри холодным воздухом. Может и мысли в норму придут. Одевшись, он укрыл довольно сопящую, раскинувшуюся звездой на диване Алину пледом и вышел из номера. Людей на улицах с наступлением весны становится непривычно много после зимнего запустения. И не важно, в столице ты или в глубинке. Похожие на пробудившихся от спячки мух, они сонными толпами шатаются по проспектам, забивают до отказа автобусы, шумят компаниями у подъездов, курят, распивают пиво и строят планы на лето. Машин было неприлично мало и воздух даже претендовал на звание чистого. Сунув руки в карманы пальто и позвякивая монотонно ключом от номера и мелочью, Тима щурился на солнце, медленно продвигаясь в толпе к светофору. В его брожении не было особой цели, потому он запоминал ориентиры, чтобы потом найти дорогу в отель. Спрашивать у погруженных в себя людей не очень хотелось - в это время депрессий и обострений любой вместо ответа мог обматерить и плюнуть под ноги. Погрузившемуся в себя Тиме грубо заехали в бок локтем. Да так, что стрельнуло болью в ребрах и заныли медленно сходящие синяки. Поддавшись нерадостному настроению, он собрался сказать пару ласковых неуклюжему нахалу, не знающему, куда девать свои конечности, но тихий голос заставил осечься на полуобороте: - Иди, как шел. - Тима послушно уткнулся взглядом в затылок впереди плетущейся женщины, вернув лицу скучающее выражение. - За тобой следят. Перейдешь дорогу, поверни направо. Там, дальше по улице, отель. Сними номер на первом этаже и жди. Расталкивая прохожих, убийца быстро перешел дорогу и скрылся во дворах. Рассматривая дома, Тима находил их смутно знакомыми, продвигаясь по указанному мужчиной маршруту. Увидев же небольшую частную гостиницу, находящуюся в старом здании в четыре этажа, вспомнил, где мог видеть эти места. Когда они только приехали и попросили таксиста отвезти их к ближайшей гостинице, нерусской национальности мужик привез их именно сюда, но Алина, только увидев не скрытые штукатуркой трещины на фасаде довоенных времен, заявила, что умирать молодой не намерена и они поехали к другому отелю. Непонятно с чего нервничая, Тима зашел в просторный холл с отделкой под старину и претензией на элегантность. Светящая деловой улыбкой девушка на ресепшене быстро закончила необходимые процедуры и выдала Тиме ключ с деревянной бляшкой. Тринадцатый номер. Номер был небольшой. Открыв дверь, Тима сразу же попал в спальню. Перед входом, всего в нескольких шагах, стояла большая кровать с коваными столбиками, напротив изножья на стене висела новенькая плазма, справа от нее дверь в ванную, сбоку от зашторенного окна старый трапециевидный шкаф на изогнутых ножках и с резными дверцами. Просто и функционально. Вздохнув, Тима сбросил пальто на тумбочку, расстегнул пару пуговиц на рубашке и разулся, сняв сразу носки. Босые ступни защекотал ворс шерстяного ковра, поджались пальцы. Обхватив бока руками, Тима прошелся до кровати, заглянул в выложенную белым кафелем ванную. Он не чувствовал страха, но под ложечкой сосало от напряжения, нервы казались оголенными, тронь - загудят, нальются болью. Поэтому когда в стекло постучали, он едва сдержался, чтобы не убежать с криками. В открытое окно подтянулся убийца, змеей перетянул тело через подоконник и так же быстро, как появился, захлопнул окно и задернул шторы. Тима только успел увидеть кусок подворотни и припаркованные машины, заметить то, что от окна до земли было добрых три метра гладкой стены. Мужчина в этот раз показал настоящий стриптиз. Не только сбросил капюшон и ботинки, но и отбросил на пол свою безразмерную хламиду. А Тима стоял и смотрел, как при каждом движении мышцы распирают облепившую торс второй кожей майку. Во рту пересохло, глаза упорно не желали отрываться от бесплатного зрелища. Вполне отдавая себе отчет в том, что должно произойти, он почувствовал, как ухнула душа в пятки, и робко пробормотал, обходя убийцу по дуге. - Я это… за водичкой схожу, да? Заинтересованно наблюдая за его телодвижениями в сторону двери, мужчина секундным змеиным движением ухватил Тиму за рубашку и прижал спиной к груди так, что у того перед глазами замаячили цветочки покрывала, перемежающиеся цветными кругами. Удерживая его одной рукой поперек живота, другой убийца ловко расправился с пуговицами, но снимать рубашку не стал. Прикусил кожу на загривке и, опалив дыханием ухо, шепнул: - Держись. Когда Тима ухватился за резные столбы, вцепившись пальцами в шаровидные накладки, скользнувшие по бокам руки дернули за бедра, вытягивая, прогибая. Звякнула металлически пряжка ремня и Тима, отвлекшись, лишь охнул, зажавшись, когда с него рывком сорвали брюки с трусами. Пальцы, разминая, прошлись от поясницы до лопаток, перебирая каждую мышцу. Потерявшись где-то между щекотно-больно-приятно, Тима выгнулся, довольно мыча. Мужчина медленно вел языком по тыльной части шеи, кончики пальцев едва касались живота, медленно сдвигаясь вниз вместе с волной жара, руки лишь сильнее сжали круглые накладки столбов, так что побелели костяшки. Когда рисующие круговые узоры на бедрах руки исчезли, он недовольно застонал и охнул: по ноге прошлось влажное тепло. Щелкнуло, на выгнутую поясницу полилось что-то вязкое, прохладное. Горячая ладонь легла на ягодицу. С раздраженно-звериным рыком убийца уткнулся Тиме лбом между лопаток. - Времени не осталось. Жаль. Недоумевая, Тима поежился от выстудившего ступни холода, змеей плохого предчувствия проникшего во внутренности. Жесткие губы легонько коснулись выступающей косточки позвонка. Резкий удар в висок перетряхнул тело конвульсией и потерявший сознание Тима соскользнул, придерживаемый, на постель… *** Пробуждение было неприятно-ломающим, но Тима, застонав сквозь зубы, открыл глаза. Комната перед глазами отплясывала кракавяк, свет за задернутыми шторами был слабо-красный, закатный. Потому, восстанавливая прыгающую в глазах картину происходящего, Тима не сразу заметил неладное. Обратив же внимание, затрясся мелко, бесконтрольно. Подавив спазм, поверхностно дыша, он смотрел на щедрые бурые пятна, запекшиеся поверх цветочного рисунка хлопкового белья, слипшиеся и поникшие ворсинки ковра. Кто-то натянул на Тиму штаны, и низ темных брючин тоже был весь в подтеках, испачкал разводами худые лодыжки. В открытую дверь была видна освещенная электрическим светом ванная. Белая, изукрашенная кровью, как абстракционными пятнами кисти безумного художника. Стандартная, упакованная в плитку, чугунная бадья, рассчитываемая на не более чем одного пассажира, показывала над своими бортами разрозненные одежды, части тел. Тима видел спину в мятой рубашке, запрокинутую голову, торчащую в чужих ногах, загорелую руку, свешивающуюся до пола, висящую на лоскуте кожи и пучке мышц. Почувствовав, как волна тошноты поднимается к горлу, он отвернулся. И встретился взглядом с глазами валяющегося на полу мужчины. Руки и ноги его были скручены, стянуты между собой шнуром, на скуле чернел подтек. Жуя губами по импровизированному кляпу из носка, он с суеверным ужасом смотрел на Тиму. Хотя нет, не на него. К спине прижались, щеку укололо щетиной. - Спроси у него, где твоя подружка. Можешь потом прирезать. В руку легла рифленая рукоять. Скосив глаза на лезвие с небольшими бурыми пятнышками по кромке, Тима как во сне, на бескостных ногах подошел к дергающемуся и мычащему мужчине совершенно невыразительной внешности и выдернул кляп у того изо рта. Тут же на него обрушился непрерывный поток слов: - Я все скажу! Правда! Только не убивайте меня! Я ни в чем не виновен, меня просто просили последить! Я честный человек, даже не представлял, что такое может случиться! Пожалуйста… - в неясном раздражении, собравшемся комком где-то у сердца, Тима хлестнул человека свободной рукой по щеке. От ненаправленной силы удара лицо того дернулось, хрустнули позвонки. По грязным щекам из уголков глаз потекли слезы. Чувствуя, как колко першит в горле, Тима прохрипел: - Рассказывай… *** Тима пустым взглядом следил за тем, как ухоженные дома центра сменяются захолустьем окраин, как тянутся блестящие лужами перекопанные пустыри, виднеются впереди столбы бездымных труб, похожие на потухшие, с обугленными кончиками, сигареты. Хмурый от недосыпа и безответной любви к выпивке таксист, которого Тима поймал недалеко от отеля, поглядывал изредка тревожно на забившегося на заднее сидение пассажира, жевал губами. Не нравились ему шалые глаза и болезненная бледность, не нравился и маршрут, но толстая пачка похрустывающих купюр быстро решила дело. Спутника странного пассажира, еще более странного мужчину в легкой черной хламиде по далеко не весенней погоде, он будто и не замечал. Все же деньги решают все. Не доезжая до подмигивающего провалами окон здания, таксис высадил необычных пассажиров и, забрав деньги, постарался уехать как можно быстрее. Названное бандитом место оказалось заброшенным заводом, окруженным все еще крепким, пусть и крошащимся, бетонным забором, но напрочь снесенными воротами, что грудой железа валялись во внутреннем дворе, заросший клумбами из кусков блоков, осколков стекла и следов жизнедеятельности кочующих цыган и бомжей. Подгоняемый убийцей, Тима быстро миновал открытое пространство, забежав в раскуроченный провал входа. Держащийся впереди мужчина бесшумно метнулся из стороны в сторону, скрываясь за полуразрушенными внутренними перегородками этажа, за которыми были видны проржавевшие остовы станков и свисающие с высокого потолка просевшими бельевыми веревками провода и шланги. Вернулся спокойный, преодолел захламленное полутемное пространство, подкрался к лестнице. Чувствуя себя героем мрачного боевика, Тима шел за ним, безбожно скрипя подошвами ботинок по бетону, запинаясь о выбоины. Преодолев два пролета, пошли по второму этажу, отличающемуся от первого только внушительными дырами в полу, через которые можно было спокойно наблюдать за тем, что происходит внизу. Остановившись у первой же, убийца вскинул голову к потолку, но, к счастью, здесь подобных неприятных сюрпризов не было. Поднимаясь по ступеням на последний, третий этаж, Тима и сам услышал мужские голоса, сыплющие малопонятными жаргонами через каждые два слова. - Где застряли эти… - сложно классифицируемое определение Тиме было незнакомо, но судя по чувству, с которым было произнесено, ничего хорошего оно не обозначало. – Позвони еще раз. - Я же уже говорил тебе, - невидимый собеседник нервного говорил лениво – будто все происходящее для него было утомительной, но обязательной процедурой, - вне зоны действия сети. - Ты просто не хочешь снова тащиться на крышу. – послышался щелчок зажигалки, отдающиеся эхом шаги. - Вдруг с ними что-то случилось? - Не думаю. Скорее всего, они уже едут сюда, вот и попали в зону, где сеть не ловит. - И пришло же этому козлу в голову свалить перед самым нашим приходом! Вдруг что-то сильно бухнуло, как о крепкое дерево, тонкий женский крик взвился и затих болезненным стоном. Кто-то недовольно сплюнул, прошелся нервно из стороны в сторону, чавкая резиновыми подошвами. Тима дернулся и посмотрел расширившимися глазами на мужчину, тот лишь приподнял прямую бровь, развел руками, показывая «чем-то же надо жертвовать». Все затихло. Тихо, щенячьим скулежом, послышались заглушаемые стенами всхлипывания. Стукнули ножки стула, послышались почти неразличимое шуршание. - Ты куда? – замерший, словно вслушивающийся, нервный казался удивленным. - Пойду позвоню… - в голосе отвращение и усталость. Невеселый пустой смешок разбился о бетонные стены: - Ты чего? Это ж просто баба… Второй ничего не ответил, только шаги его становились все ближе. Убийца скользнул вверх, минуя третий этаж. Тима, опомнившись, опрометью – за ним, как можно тише. Мельком в узкий проем со сбитыми косяками, ведущий на этаж, увидел облупившуюся стену со снесенными по основание перегородками, напоминающими о себе только кое-где торчащими штырями арматуры. Затаился в темном пыльном углу, сбоку от ведущей на крышу железной лестницы, вдыхая запах старого бетона, ржавчины и мокрых птичьих перьев. Убийца умело растворился в тенях напротив люка со спиленным замком. Если бы Тима не знал, что он там, то не нашел бы, глядя в упор. Забухали по лестнице шаги. Сначала Тима заприметил черную шапку, надвинутую до бровей. Потом широкое, щекастое лицо, заросшее неровной щетиной по кадык. Поверх серой байки была наброшена кожаная куртка, сдвинувшаяся пола не скрывала ремней подмышечной кобуры. Линялые джинсы и тяжелые стоптанные ботинки завершали картину. Тима видел бандита всего пару мгновений, пока тот делал первые шаги по загаженному птицами полу. Потом вынырнувшая из густой тени рука сдвинула шапку ниже глаз, закрывая тканью рот, лезвие ножа плавно и сильно прошлось по тонкой коже горла, расчерчивая его алой полосой. Разойдясь вторым ртом, рана будто замерла в раздумье – и плеснула щедро кровью. Придержав передернувшееся и закостеневшее тело, убийца уложил труп и с силой опустил ногу на шею. Влажно крякнули позвонки, проворно собиралась и росла красная лужица. Вытащив из кобуры пистолет, убийца сбежал по ступеням вниз и прошел через проем, ведущий на третий этаж. Тима за ним. Когда-то здесь, судя по всему, по бокам широкого коридора располагались начальственные кабинеты. Теперь же стена с рядом дверей сохранилась лишь с одной стороны, в другой же провисающие на гнутой арматуре куски бетона смотрелись кокетливыми, ничего не прикрывающими, лоскутками. А шагов через десять и их не было - одна захламленная площадка, где в середине, на небрежно расчищенном пространстве, стоял покошенный стол и два стула. На одном из них, закинув ноги на столешницу и балансируя на двух задних ножках, спиной к визитерам сидел мужчина в дутой куртке. Поднося руку ко рту, он лениво курил, выпуская дым к потолку. Лежал у ботинок легкомысленно отложенный пистолет. Вообще Тима отметил, что бандиты крайне небрежны. Не думают о возможных проблемах и настолько уверены в себе, что не удосужились даже какой-никакой охраны выставить. "Нет, - поправился Тима, - просто они не ожидают сопротивления". Что ж, беспечный враг - мертвый враг. Сунув снятый с предохранителя пистолет в карман, убийца спокойно, не скрываясь, пошел к раскачивающемуся мужчине. Тот, не оборачиваясь, небрежно спросил: - Ну и где носит этих дебилов? Вместо ответа нож под углом вверх, с сочным хрустом вошел ему в затылок. Перекрывая тихий стук ножек стула, за дверью напротив стола взвизгнула Алина, срываясь на давящийся всхлипываниями плачь. Слышался азартно-злой мужской голос, отвратительные сосуще-хлюпающие звуки и звонкие удары. Сдернув за шиворот осевшего грузно мертвеца, убийца одной рукой, волоком дотащил его до прокопченной грязной двери и выбил ее прицельным ударом. Дальнейшее замерший Тима видел как своими глазами. Обнаженная Алина с коркой запекшейся крови на подбородке, была растянута на столе и привязана за запястья к ножкам, а сзади к ней пристроился широкомордый бритоголовый мужик, квадратной лапищей оттягивающий ее голову к себе, заставляя прогибаться до излома. Когда дверь с треском и звоном выбитого замка распахнулась, и у застывшего насильника и у его жертвы испуганно округлились глаза. - Блядь... Сделав шаг в небольшую комнатушку, бывшую ранее чем-то вроде подсобного помещения, убийца выстрелил ошеломленному мужику в лоб. Но следом чуть отклонился, прикрываясь щитом из плоти и крови - не замеченный сразу подельник насильника, сидевший зрителем в углу на столике, сумел оттаять быстрее незадачливого товарища. Пуля попала в уже мертвое тело, увязла, перетряхнув, как куклу. Следом два выстрела слились в один. Как в замедленной съемке, Тима видел, как проседает бандит, из ослабевших пальцев выскальзывает на пол ппш, и падает на стол с простреленным виском Алина... *** В себя Тима пришел с оглушительным визгом полицейских сирен. Ухмыляясь, перед ним стоял убийца - отчего-то он был невероятно доволен. Через его плечо Тима видел злополучный стол и раскинувшуюся на нем бывшую невесту. На гладких плечах темнели синяки, блестящие волосы закрыли лицо, но, пропитываясь вяло текущей кровью, тяжелели. Привлекая к себе внимание, загораживая обзор своей темной фигурой, убийца надвинулся на Тиму, схватил пальцами за подбородок. Заставил смотреть вверх, в белые безумные глаза. Как завороженный, он терялся от этого взгляда, не слышал и не видел ничего кроме него. Пальцы послушно сжали предмет, что сунул ему в руку мужчина. Потрепав Тиму по щеке, он невесомо коснулся губами его губ и ушел. Просто развернулся и, сунув руки в карманы штанов, пошел к лестнице. Было пасмурно, и развернувшийся к окнам Тима смотрел, как у края потолка танцуют красно-синие пятна. Тревожный звук не достигал сознания, как и топот множества ног на лестнице. В один день Тима видел столько смерти и крови, что чувствовал затормаживающее безразличие, ощущение нереальности происходящего. Он все ждал, когда же проснется. В гостинице, в своей новой квартире, в поезде с наижутчайшим похмельем или даже в доме своих живых родителей. Он все ожидал этого толчка, мига пробуждения - когда обезумевшей сворой врывались на этаж приготовившиеся к стрельбе полицейские, когда, нацелив на него пистолеты, кричали что-то, когда его, застывшего, не реагирующего, сбили на землю и остановившийся взгляд видел лишь ноги в форменных брюках, мельтешащие туда-сюда. Закрыв глаза, Тима пожелал проснуться. Все еще крепко сжимая замаранный в чужой крови нож. *** Его продержали в участке сутки. На допросах он молчал, глядя сквозь следователей, не реагировал ни на обманчиво мягкий тон одного, ни на угрозы, которыми сыпал другой. Заходил к нему и психолог, но также ничего не мог добиться. Тима ни на что не обращал внимания, двигался механически, глаза были пустые и сухие. Раз за разом он прокручивал в голове кадры сцен на заводе, даже во сне они возвращались кровавыми кошмарами. В итоге его отпустили под подписку о невыезде, до завершения расследования, и когда за спиной захлопнулась тяжелая железная дверь, он лишь вздрогнул и побрел медленно по вечерней улице, попинывая бездумно смятую жестянку. На вечерних улицах суетились прохожие, торопясь по домам, гудели разъяренно машины, запруживая оживленные улицы, вспыхивали желтые квадраты окон в жилых домах. Подойдя к отелю, Тима машинально вскинул голову, высчитывая. Криво улыбнулся, завидев свет, и вошел в вертящиеся двери под массивной вывеской с неоновыми буквами. Огибая редких постояльцев, стягивающихся к лестницам и ресторану, вошел в просторный зал. Ослепительный блеск скатертей и стекла ударил тараном. Прикрыв ноющие покрасневшие глаза, Тима, споткнувшись на первом шагу, дошел до ближайшего сервированного стола и взял отполированный закусочный нож с узким лезвием. Ушел так же тихо, как и пришел, только заспешивший в его сторону метрдотель в белоснежной рубашке пожал растерянно плечами и отвлекся на представительную, но находящуюся в изрядном подпитии, даму. Проигнорировав лифт, Тима пробежал по большим ступеням, укрытым красным ковром и вышел в коридор. Позвенев уныло ключами, открыл дверь и зашел в номер, пряча нож в рукаве. Щелкнул за собой замком и повернулся. В нескольких шагах от него, безжалостно пачкая грязными ботинками белый ковер, стоял широкоплечий мордоворот в расстегнутой косухе и, придерживая левой рукой кисть правой, целил в голову. На бежевом диване, где совсем недавно отдыхала Алина, привольно раскинулся незнакомый мужчина в черном костюме. Тима хмыкнул невнятно - даже надень этот тип клоунский колпак, только слепой принял бы его за циркача, так же и с костюмом. Бритая голова и сытая харя уверенного в себе воротилы сразу же выдавала облеченного властью уголовника. В массивной руке он вертел пустой бокал, и казалось, сожмись чуть сильнее толстые пальцы - хрупкая хрустальная ножка с хрустом переломится. Неприятные рыбьи глаза просканировали Тиму от носков запыленных туфель до кончиков немытых волос и мужик, выпрямившись, заговорил. - Как побегалось, Тимофей? – улыбнулся насмешливо, как подстебывая старого знакомого безобидной насмешкой, но до глаз улыбка не дошла, и Тима вздрогнул от продравшего вдоль позвоночника холода. Голос казался смутно знакомым, но где его слышал, вспомнить не мог. Однако он точно знал, кто перед ним и чего хочет. Слабо приподняв уголки губ, Тима ответил: - Спасибо, неплохо. Раскатисто рассмеявшись, мужик громко поставил бокал на столик и хлопнул себя по обтянутым дорогой тканью бедрам: - Это очень хорошо, что ты сохранил чувство юмора. Ничего, что я на «ты»? – острый взгляд яснее любых слов сказал, что неизвестному на чье-то там мнение плевать. Покачиваясь с пятки на носок и держа руки вдоль туловища, Тима посмотрел мельком на тяжело дышащего, явно замаявшегося стоять наизготовку, мордоворота, ополовиненную бутылку Шато на столе. Медленно покачал головой. - Нет, конечно. А вы кто, простите? Принимая правила навязанной игры в «доведайся про то, о чем знаешь», Тима не чувствовал ни страха, ни мандража. Он вообще ничего не чувствовал – внутри царила пустота, звон которой был тоньше, чем у хрусталя. Он только переступил с ноги на ногу и склонил голову набок, выдыхая тихо. Уложив сцепленные ладони на натягивающий пиджак живот, бандит, все так же сладко улыбаясь, покачал в притворной обиде головой: - Как так, Тимофей? Разве ты не узнал меня? И конечно, Тима тотчас же вспомнил, где уже слышал этот сытый властный голос. Только тогда он был слегка искажен старым динамиком, который давно уже следовало заменить, да все никак руки не доходили. - А, это вы, - ему самому голос показался излишне безжизненным, - теперь узнал. Смахнув с борта пиджака невидимую пылинку, мужчина сдвинулся на диване, наливая в бокал вино, посмотрел искоса: - Что ж вы так нерадостно? Как к неродному. – от откровенной плоской издевки заныли зубы. Как от плохого кино, где и декорации грошовые, и актеры бездарно переигрывают. - Что вам надо от меня? – сорвался вдруг в какой-то неясной злобе, ощерив зубы. – Алину вы убили, больше никто ничего не знает! Я не знаю ничего, ясно вам?! Мужик, опустивший было пистолет, вскинулся вновь, но, видно, нервы у него были железные, так что он не выстрелил, только посмотрел на Тиму с уничижительным презрением. Мужчина округлил глаза и отмахнулся добродушно: - Да что ты разнервничался, Тима? Все же в порядке, - двинул со скрипом бокал по стеклянной столешнице, - выпей и успокойся. Несмотря на интонации и показную лояльность уголовника, Тима не верил ни единому слову. Проснувшееся невзначай чутье нашептывало ему, что с ним просто-напросто играют, как с безобидной серой мышью, берут на излом. Тот же голос со знакомыми до боли интонациями монотонно бубнил ему в ухо, обжигая мочку горячим дыханием. Он даже вздрогнул, передернув плечами, как наяву почувствовав прикосновение горячих ладоней к бокам. Вернулся к реальности. Воротила смотрел на него с выжидательным участием, сияя кроткой улыбкой крокодила, его мордоворот смотрел уже чуть ли не с брезгливостью, как на налипшие к ботинкам продукты жизнедеятельности. Жесткая щека потерлась о затылок, к спине прижалось твердое тело, сжало пальцами руки. Рот, онемевший, как чужой, раскрылся против воли самого Тимы. И голос показался ему чужим – обманчиво мягкий, раскатистый: - Если я сделаю шаг, твой телохранитель меня прикончит. – мужик даже ресницами похлопал от такой неожиданной смены настроений. Но, откинувшись на скрипнувшую спинку из кожзама, повел рукой в широком барском жесте: - Да не вопрос! Шурик, опусти пистолет. – фыркнув, верзила исполнил приказ, сверху вниз посмотрев на немного неровно идущего мужчонку. *** Хмурый, которого на самом деле звали Сашей, никак не понимал опасений своего босса насчет этого сцыкливого евреишки. Даже несмотря на потуги того выглядеть мужественно с короткой стрижкой, ломаным носом и парочкой шрамов, которые он скорее всего получил, в детстве напоровшись на собственный совочек, выглядел он сущим мямлей. Таких пришибленных Хмурый безошибочно чуял каким-то дополнительным, чисто звериным инстинктом, еще со школы. И, естественно, они в нем вызывали почти бескрайнюю, полностью иррациональную злобу. По скромному мнению бандита, для беседы с ПОДОБНЫМ хватило бы и одного босса, не надо и пушек. Вот и сейчас, поравнявшись с Хмурым, посмотрев снизу-вверх влажными черными глазами, еврей неуклюже споткнулся и полетел прямо на него. Дернув инстинктивно руками вперед, чтобы не дать человеку упасть на себя, Саша не сразу понял, почему в его руках никого не оказалось и почему горлу так остро-тепло. Выронив пистолет из размякших пальцев, он прижал руку к шее и несколько мгновений, сквозь мельтешение черных мушек, посмотрел на неправдоподобно яркое пятно. Глубокий вдох отдался судорогой, скрутившей легкие, горячее тепло потекло по груди вниз. Развернувшись на подгибающихся ногах, Хмурый только и успел увидеть, как отфутболивший бокал в лицо босса еврей хватает бутылку из-под вина. *** Он был все время разный. Часто выглядел жалким, хмыкал неуверенно, наигранно произносил веселые фразы, не вызывал уважения, не привлекал внимания. Взгляды людей просто проходили сквозь него, даже когда он кричал – его не сразу слышали. Никто не замечал, как ломается линия движений порою, на секунду. Будто человека, выныривая из темных глубин, натягивая изнутри кожу, сменяет зверь. Опасными искрами безумия в опущенных глазах, затаенной ненавистью в проступающих от сжатых зубов желваках. Судорожной дрожью: на последних каплях разума старающийся держать себя в руках. Неидеальная маскировка монстра трещала по швам, стонала распираемым покровом. Окружающие, не понимая причины, чувствовали себя неуютно рядом с ним. Как в затылок - горячее дыхание сквозь клыки, пахнущее мясом и кровью. Повернешься – темные глаза, будто только что плакал, и извечная, заставляющая скрипеть зубами, извиняющаяся улыбка. Ну размазня, как есть. *** Сад Дьявола летом – действительно незабываемое зрелище. Многоярусная сеть чистейших озер, сочная зелень зарослей, красивейшие частоколы скал – пусть не девственная, но тщательно обихоженная зрелость природы. А деревянные настилы, удобные скамейки и поручни позволяли без экстрима изучать местные красоты. Тима всегда любил зеленый цвет. Потому любил леса и моря с водой того неуловимого, голубовато-зеленого цвета. Потому, наверное, увидев мельком рекламу, рвал когти именно сюда. О том, как бежал через всю страну, он предпочитал не вспоминать. Как загоняемый охотниками зверь, избегая больших городов, запрыгивая в электрички и товарные поезда, перекантовываясь в деревеньках, а иногда и под открытым небом. За полтора месяца от интеллигентного и аккуратного работника банка не осталось и воспоминания. По одежде он напоминал самого небрежного бомжа, зарос густой черной щетиной по уши, волосы слипались грязными сосульками. Отощал так, что легко можно было пересчитать ребра и позвонки, и вместе с тем тело оплели лентами сухие крепкие мышцы, четко виднеющиеся под истончившейся загрубевшей кожей. Почти утеряв разум, удерживая в голове всего одну мысль «Бежать!», он, повинуясь какому-то высшему приказу, свернул к небольшому грязному городку, который от края до края напоминал столичные трущобы. Там он сошелся с невзрачным типчиком, который, судя по всему, слово «душ» видел в кошмарных снах. Но мастером тот оказался превосходным. За сходную плату он сляпал умывшемуся и обрившемуся наголо Тиме поддельные документы и, посмотрев на худолицего до болезненности мужчину с неприятным режущим взглядом, мало кто примерил бы на него образ приличного состоятельного еврея Тимофея Степановича Гольдмана. У типчика было весьма нездоровое чувство юмора и теперь Тиму звали Йенс Хартманн. Только один раз он забеспокоился насчет того что его раскроют. Когда подошла очередь проходить паспортный контроль и девушка за стойкой очень долго и пристально разглядывала то его, то фотографию в паспорте. Потом, когда она мило покраснела и застенчиво пожелала ему приятного пути, новоиспеченный Йенс почувствовал, как с души свалился многопудовый камень и на прощание солнечно улыбнулся миловидной шатенке. За прошедший вслед за тем год Йенс успел побывать в Финляндии, Дании и Нидерландах, махнул из холодрыги, что оказалась недружелюбна его суставам в Италию, побродил с экскурсиями по развалинам былого величия империи, посетил казино в Монако, но тяги к азартным играм не ощутил. Шумный во всех смыслах город быстро надоел, и Йенс, зацепив краем глаза плакат одной турфирмы, автостопом добрался до Хорватии. Поселился в домике в Карловаце, недалеко от озер и каждый день подолгу сидел на лавочке, выбранной с расчетом на то, чтобы галдящие караваны туристов обходили стороной его тихий уголок, не разрушая умиротворенной тиши. После побега Йенс практически не вспоминал о том, что с ним происходило в те сумасшедшие недели, а может и месяцы, начиная с появления убийцы. А когда распрощался навсегда с родиной, и вовсе что-то в разуме его помутилось: казалось всего лишь сном, придумкой укуренного разума. Все деньги, что Йенс заблаговременно снял перед побегом в банке, теперь были переведены в другой под его новым именем, и имеющихся капиталов хватило бы ему на то, чтобы до глубокой старости жить в снимаемом доме, прохаживаться неспешно среди озер, и изредка выезжать к ближайшему гипермаркету, чтобы закупить провизии. Так он и думал поступить, будто состарившись в одно мгновение на десятки лет. Все чаще ему хотелось тишины и спокойствия, подремать на солнышке, покормить блестящих чешуей в прозрачной воде рыбок, завести себе кота. Большого, толстого и рыжего. Чтоб с белым брюшком и можно было его катать по ковру и постели, почесывая животик, и чтобы он мурлыкал оглушительно, как трактор. *** Прерывая полуденную дрему, повисшую над всем ярусом озер в перерыве между экскурсиями, заскрипели натужно половицы настила, прогибаясь под внушительным весом. Приоткрыв лениво глаза, Йенс смотрел, как приближается к его лавочке смуглый итальянец с блестящими от геля волосами и немного неправильными чертами лица, скрадываемыми живой мимикой. Таких с избытком Йенс видел в Монте-Карло, где провисел с неделю «проездом». Все они были как особо выведенной породой: со своей модной щетиной, костюмами в полосочку и яркими рубашками, порой совершенно нелепых расцветок, с обязательно расстегнутыми верхними пуговицами, чтобы была видна горящая золотом на загорелой груди цепь. И слегка в подпитии, с красотками, липнущими к бокам и деньгам, что подобные субъекты раскидывают с царской небрежностью. Чтобы наутро рассказать виснущей на нем цыпочке, уже мечтающей о вилле в Майями и благотворительных акциях в пользу голодающих Поволжья, что он простой бедняк, просто банк грабили, а он мимо проходил. У данного экземпляра цепи не было, как и подпития, и красоток в мини. Зато были неброские на вид часы, от одного взгляда на которые скептицизм Йенса испарился, оставив после себя голую настороженность. Присев рядом, субъект с удовольствием глубоко вдохнул чистый воздух – так делает каждый, кто, вырвавшись из города, впервые оказывается на озерах - и беспечно заговорил на беглом английском: - Красиво здесь, не правда ли? Йенсу говорить не хотелось, но он все же ответил: - Правда. Оживившись от отклика, субъект повернулся к нему всем корпусом и широко улыбнулся, сияя крепкими белыми зубами, по штуку баксов за каждый: - Вы ведь давно здесь. – не вопрос, а утверждение. – Игнацио Беппе. Йенс пожал протянутую руку: - Йенс Хартманн. Да, я давно здесь. - Отдыхаете? – непонятный намек в темных глазах не вызывал отторжения, наоборот, Йенс почувствовал внезапный интерес и с таким же скрытым намеком ответил: - Можно сказать и так. - Чудесно! – Живость жестов и мимики, присущая всем итальянцам, никогда не уставала поражать Йенса. Самому ему порою казалось, что где-то у него есть рубильник, при переключении которого на лице появляется два самых противоположных выражения: искажающего гнева и умиротворения, достойного буддийского монаха. Игнацио же за короткий промежуток успел поулыбаться ему, немного нахмуриться, подмигнуть и совершить с десяток движений руками, прежде чем продолжить: - Не хотите ли поработать на меня? – все с той же подоплекой, словно Беппе разговаривал с человеком своего круга, который поймет не то что с полу слова – с полу взгляда. Криво улыбнувшись, Йенс поскреб ногтями щетину – волосы его теперь всегда напоминали ежик, выгоревший на солнце до невнятного рыже-коричневого цвета, а поросли на подбородке он давал привольную жизнь на недельку, потом сбривал – и спросил: - А вы уверены, что обратились к тому человеку? Лицо Игнацио на мгновение застыло, глаза превратились в темные льдинки, но секунда прошла, и он вновь был весь живой и солнечный, как безоблачное небо: - Теперь уверен. – порывшись во внутренних карманах пиджака, извлек записную книжку и чиркнув пару строк, протянул вырванный листок Йенсу. – Если заинтересуетесь, здесь вы можете меня найти. Плачу я щедро и никогда не сдаю своих людей. Особой интонацией выделив слово «своих», Беппе поднялся и, пожелав Йенсу приятного дня, медленно удалился, небрежно сунув руки в карманы. Хмыкнув, Йенс спрятал листок. Рядом шумно потоптались тяжелыми ботинками по дереву, зашуршала тяжелая ткань. Скосив глаза, он встретился взглядом с азотно-белыми и приподнял бровь. Подняв хламиду, просвечивающий на солнце убийца, неуловимо похожий на самого Йенса, показал поджарый мускулистый живот с черным чехлом для широкого охотничьего ножа на поясе.