— Эйприл! — из глубин нижнего этажа, преодолевая закрытую дверь, донесся мамин крик.
— М? — я дёрнула ногой, онемевшей во время сна, проверяя свои подозрения, и, убедившись в этом мало приятном ощущении, перевернулась на бок.
— Хватит дрыхнуть и спускайся на кухню, — снова раздался оглушающий женский голос, — Живо! — ещё громче добавил он.
Хорошо уловимая угроза в приказе мой матери, Амалии Пайнс, вмиг подействовала; поспешно свесив ноги с кровати, я какую-то минуту открывала и закрывала глаза, пытаясь справиться с управлением своего обмякшего тела. Рука, как обычно, потянулась к волосам — ужасная привычка, признаюсь честно. И наконец, утренний ритуал пробуждения завершился моим фирменным подъемом с ещё не остывшей постели. Называется «кое-как».
Я пару раз смачно зевнула и, подходя к двери, с размаха влетела правой ногой в чемодан.
— Чёрт! — выругалась я, прыгая на здоровой ноге и потирая ушибленную стопу.
И так уже две недели подряд. Никак не могу добраться до этих дурацких чемоданов, хоть они и стоят всего в двух шагах от кровати. Обычно я люблю копаться в вещах, сначала раскидывая повсюду и рассматривая каждую в отдельности, а потом, после маминого коронного: «Что здесь произошло?..», искать в комнатушке ещё не до конца захламлённые места, чтобы заполнить эти пустые дыры. И, чтобы успокоить маму видимостью чистоты, конечно же.
Вновь махнув рукой на бытовую проблему и окинув взглядом свою обитель, я ухватилась за дверную ручку.
— ЭЙПРИЛ!
Дверь распахнулась, открывая мне вид на скучный и недлинный коридор. Доброе утро Эйприл, вперёд в новый день. Мой путь на кухню заворачивал в ванную комнату.
Воющий звук застал меня врасплох — я замедлила шаг перед открытой настежь дверью, прислушалась и уже после с осторожностью заглянула внутрь. Картина маслом — мистер Пайнс, по совместительству мой отчим, в трусах и старой, растянутой майке с милой белой «бородкой» из пены для бритья, а-ля Санта Клаус в домашних условиях, и Мейбл в розовой пижаме и пушистых тапочках, сидящая на краю белоснежной ванны. Девочка нетерпеливо дергалась, наблюдая за тем, как лезвие бритвы скользило по щеке мистера Пайнса. И тут воющий звук повторился:
— Ну папа!
— Нет.
Я вздохнула, потому что сразу определила тему их разговора. Хватило этих трёх слов и интонации мистера Пайнса. Голос Мейбл зазвенел в моей голове, буквально заталкивая во вчерашний вечер, когда брат и сестра закатили истерику по поводу срочного отъезда в какую-то далекую деревушку. Я не вдавалась в подробности произошедшего, а просто рисовала вилкой узоры в картофельном пюре.
Оперевшись плечом на дверной косяк, я закрыла глаза и стала ждать окончания бессмысленной трепотни между отцом и дочерью.
— Тебе что-то непонятно в английском «нет»? — спросил мистер Пайнс, вытирая полотенцем остатки пены с подбородка, когда Мейбл прекратила скулёж.
— Всё ясно, но... — девочка соскочила на пол.
— Тогда «nien», «non», «no»*, — скороговоркой проговорил мужчина, выходя из помещение, — Выбирай любое понравившееся из предложенных, — добавил он, быстро спускаясь по лестнице.
Мейбл кинулась за ним с криком: «Папа, подожди!..».
Дверь закрылась и осталась я наедине со своим заспанным отражением. «Ну и рожа...» — подумала я, ощупывая пальцами синеватые впадины под глазами. «Вот и колтун в волосах,» — почему-то с досадой размышляла я, рассматривая клок спутанных русых волос. Короткая стрижка, увы, не избавила меня от этой проблемы. За внешностью никогда особо не следила, как за гигиеной зубов, например. Да, здесь всё было строго. Тщательная чистка после каждого приема пищи; отличные зубная щетка и паста, зубная нить — жизненно важные для меня предметы. Внезапно заворчавший кран отвлёк от мыслей, струя воды стукнулась о дно раковины.
Отрезвляющие, холодные капли коснулись слегка помятых щёк. То, что нужно для начала дня.
Спускаясь вниз по ступенькам, я снова уловила ругань на кухне. «Всё-таки поспешила давать этому утру определение «доброе», — очередное ворчание в моей голове. И ничего нельзя сделать с этой привычкой, как и с постоянными попытками взъерошить собственные волосы.
Переступив порог средоточия кулинарного мастерства мамы, я тут же отступила назад. Разрушительная волна криков обрушилась на ни в чем неповинного человека, приехавшего в родной дом в поисках тишины и комфорта.
Разгорающийся скандал я тихо и незаметно обошла, принявшись торопливо заваривать кофе. Электрический чайник, наполненный водой, весело клацнул, а через какое-то время в нем забурлила активная деятельность. «Маленький кухонный гейзер», — мысленно напевала я, нажимая на кнопку, тем самым выключая чайник. Мне всегда нравилась подобная чепуха в виде маленьких, глупых словечек и фраз. Кажется, эта приятность становиться подобием фетиша. Залив кипятком быстро растворимый кофе, я полезла в холодильник за молоком.
— Я сказал нет и точка! — кулак мистера Пайнса с грохотом обрушился на стол.
— Рик, если дети так хотят, то почему бы и не позволить?.. — мягко заговорила мама, положив ладонь на напряжённую руку мужа.
Полупустая бутыль стояла в глубине холодильника. Я, дотянувшись до неё, открыла крышку и принюхалась. Отдавало дурным запашком; нос отказывался воспринимать эту вонь.
— Пап... — начал было Диппер, но его опередила сестра:
— Папочка, мы так давно уже не виделись с нашими любимыми дедушками! И друзьями!
— Ничего страшного, — процедил сквозь зубы отец семейства, поправляя галстук, — как-нибудь переживёте.
В этот момент я повернулась лицом к развернувшейся трагедии.
— Эйприл, ну хоть ты скажи ему! — со слезами в голосе вскричала Мейбл.
Я немного помолчала, поморщилась и протянула ей бутылку:
— Понюхай, по-моему, прокисло.
Ошарашенное лицо Мейбл меня несколько развеселило. Девочка взвыла. Я пожала плечами, мол «извините, ребятки, у меня здесь нет власти». А потом вдруг наткнулась на серьёзное лицо матери. Выбора, как оказалось, у меня не было.
— Рик, — собираясь с мыслями, сказала я. — Детям необходимо весёлое лето, а мне покой. Может, уступишь, а?
Я одними губами произнесла: «Ради меня». Мистер Пайнс невольно охнул и хлопнул себя по лбу. Считай, белый флаг над головой поднял. Близнецы ликовали. Я вылила прокисшее молоко в раковину.
После завтрака мистер Пайнс задержал меня в прихожей.
— Ты недавно на права сдала, так? — спросил он, сев на пуфик и взяв в руки лопатку для обуви.
Я заморгала в недоумении, а потом в одно чудесное мгновение ко мне пришло осознание:
— Я никуда никого не повезу.
Мужчина устало потёр переносицу:
— Пожалуйста. Страшно отправлять подростков одних в автобусе к... к черту на куличики!
— Так не отправляйте, — я вновь пожала плечами.
— Ты же это не серьёзно? — мистер Пайнс от волнения бестолково моргал и то и дело вытирал тыльной стороной ладони взмокший лоб.
Да уж, жалко старика. Неужели ради него придётся отказаться от принципов? Я молча развернулась и направилась к лестнице.
— Это значит, ты согласна? — с надеждой в голосе спросил мужчина, вскочив на ноги и не забыв прихватить портфель.
— Это значит, что подумаю, — бросила через плечо я и скрылась за поворотом коридора.
***
— Привет, пап, — осипшим голосом произнесла я, устанавливая на подоконнике рамку с фотографией.
Там, в глубине запечатлённого в снимке момента был мой папа. Опять, наверное, травил различные байки и несмешные анекдоты, над которыми мы с мамой всё равно хохотали. И лодка скользила по зеркальной глади озера, и с весёлым треском пылал костёр, и пели свою песню злые комары. Всё здесь, за стеклом и в деревянной рамке. Жаль, никто кроме меня этого не замечает, даже мама. Счастливые дни канули под воду вместе с его телом. Иногда, разговаривая с ним по душам, я задаюсь одними и теми же вопросами:
— Зачем, пап, ты полез вытаскивать меня? Зачем? Какой теперь смысл в моей жизни? Без тебя... — шепчу я каждый раз, вытирая концом футболки мокрые от слез щёки.
А если вынуть фотокарточку из рамки, то на обратной стороне можно увидеть мамин каллиграфический почерк:
«Покойся с миром, Итон Андерсон»
***
Укулеле в моих руках.
Последний папин подарок. Помнится, я упрашивала родителей подарить мне укулеле на день рождения. Мама была против, но папа настоял.
И вот, укулеле в моих руках.
Он сказал тогда: «Пусть твой счастливый «брынь» звучит повсюду». Эти слова я вырезала перочинным ножиком на задней стороне инструмента.
Укулеле.
Я лежала на кровати, прожигая взглядом фотографию на подоконнике и проводя пальцами по струнам. И тут вошла мама, как всегда, без стука. Она молчала, не находя нужных слов для начала разговора. Женщина села на самый краешек кровати, сложив руки на коленях.
— Какой же здесь всё-таки бардак!.. — с фальшивым возмущением на лице произнесла мать, но в этот момент её обеспокоенные глаза встретились с моими безразличными.
Мама решила, что резкое обвинение — не лучший повод для разговора, поэтому в комнате вновь повисла тишина. Потом мне уже надоела эта игра и я, не отрываясь от фотографии, задала, как мне показалось, прямой вопрос:
— Что теперь?
Мама встрепенулась:
— Ты же отвезёшь ребят в Гравити Фолз?
Я раздражённо вздохнула, отвернула лицо к стене и тихо проговорила:
— Отвезу, отвезу, — лишь бы только она не сидела над душой.
Наверное, мама хотела что-то ещё сказать, но в конце концов, почувствовав всю напряженность окружающей обстановки, поспешила удалиться, аккуратно закрыв за собой дверь.
