В эпицентре

Это минуты всей моей жизни. Это секунды всех моих дней… Из горла вырывается громкий, неконтролируемый крик. Словно в тумане я вижу, как на твоей кофте расплывается красное пятно, словно в забвении я слышу свой голос, так отчаянно выкрикивающий «Нет!». Твои глаза удивленно расширяются, и я не могу не сказать, как они прекрасны. Ты тихо опускаешь голову вниз, дабы посмотреть на торчащую из тела рукоять древнего меча, что измазан сверху донизу ядом. Всё останавливается. И, кажется, наш мой мир рушится. Все замирают и смотрят на тебя. Но тебе важен лишь один взгляд. Его. Артем непонимающе смотрит на твое полусогнувшееся хрупкое тело и в ужасе открывает рот. Хочу убить его. Все здесь понимают, что на самом деле эта рукоять предназначалась ему. Ненавижу. Он молча смотрит, как ты оседаешь и даже не делает попытку удержать тебя. Он смотрит, как ты умираешь. Где-то на фоне звучит громкий вскрик Вика, которого удерживал прислужник Моргарта. Он не заслужил видеть твою смерть. Мне кажется, что сейчас кончаются все минуты моей жизни. Я не могу просто смотреть на твой наполненный болью взгляд. Кажется, что секунды всех моих дней смешались с твоими. Как иронично. Мы умираем. Из четырёх скоро останется двое. Я раскрываю все свои карты. Ты в эпицентре боли моей… Рана, что оставили клешни где-то в районе сердца, давно истекает кровью и окрасила синий плащ, что ты любила примерять, пока я вроде бы не вижу, в темно-темно-красный. Я не могу себя контролировать. Почему они просто смотрят, как ты умираешь? Почему не возобновят битву или не подбегут к тебе? Почему они молча разглядывают тебя, как какую-то актрису, что играет в постановке театра свою смерть, и ничего не предпринимают? Кажется, боль около сердца охватила и меня самого. Я не понимаю, что происходит. Ты падаешь тихо, едва слышно, но мне кажется это огромным грохотом грома, среди ясного неба. Может, это моя надежда? На то, что ты была бы счастлива. Мы лежим недалеко, протяни руку — и я бы коснулся твоих едва тёплых пальцев, но это расстояние кажется невероятно большим. Я не понимаю, почему мы? Почему мы остались умирать на этом холодном полу? Собрав все свои силы в кулак, приподнимаюсь. Мне кажется, я плачу. А может, это просто дождь, но я чувствую холодную дорожку на своей щеке. Я подползаю, марая своей кровью пол и смешивая её с твоей. Ты удивлённо смотришь на меня, ничего не понимая… наверно. А я просто кричу, открывая все свои карты. Вот он я. Вечно весёлый предатель с дурацкими подколами, что даже в шаге от смерти держит за руку дорого человека. Ты прижимаешься ко мне, и я даже не знаю, сожалеешь ли ты, что умираю с тобой я, а не Артём. Я едва держусь. Не понимаю, почему ещё не умер. Ведь зацепило меня минуты три назад. Я снимаю все свои маски перед тобой, отчаянно плача и умоляя тебя не закрывать глаза. Я тихо прошу тебя не умирать, и ты, кажется, улыбаешься. — Но тебе же можно умереть. Ты тихо шепчешь, но я всё слышу. Я просто падаю рядом, не выпуская руки. Сейчас, вспоминая всю нашу дружбу, я бы рассмеялся судьбе в лицо, зная, что умру с тобою вместе. В прямом смысле этого слова. Я в тысячный раз шепчу: «Не умирай». Артём в тысячный раз смотрит убийственно на меня, но не приближается. Любимая девушка спасла его, ценой своей жизни, а умирающий лучший друг просит её остаться в живых, хотя скоро и сам откинет коньки. Какая история, хоть на Ютуб выкладывай. Я уже давно всё открыл. Все и так уже знают, что ты стала моей болью. Но сейчас ты в её эпицентре. Я открываю все свои тайны. Я не таю, что я согрешил. Я виновен, и этого не отнять. Я пытался спасти тебя. Я честно хотел. Я не думал, что, спасая Вика, буду на грани смерти. И не думал, что буду стоять на этой грани с тобой. Ты смотришь уже на меня. Не на Артема, которого ты вроде бы любила, не на Вика, что сейчас кричит от беспомощности, не на Вэлл, которая стала тебе подругой и даже не на прижимающегося к тебе Крипа, а на меня. Где-то там раздается звук бойни, но я не вижу ничего, кроме твоих глаз, и не слышу почти ничего, вслушиваясь в моё и твоё прерывистое дыхание. Ты смотришь на меня. А я невольно отматываю все эти одиннадцать лет назад, когда впервые увидел тебя. Странно, что за все три года, что мы играем в «Героев Энвелла», я только сейчас осознал, что все здесь реально опасно. Ты улыбаешься, а я тебе в ответ. А воспоминания противно лезут в голову, словно насмехаясь над нами… «Он терпеть не мог эту школу. Ненавидел за то, что отнимает кучу дорогого ему времени. Ведь можно было закончить целую игру, а не торчать на этих подготовительных занятиях. Первое сентября оказалось началом новой беды. Ужасные костюмы, фальшивые улыбки и напускная вежливость, что он ненавидел. Все улыбаются, а у самих мешки под глазами, и ведь никто особой радости не испытывает, стоя полчаса на скучной и до ужаса занудной линейке. А ведь просто могли позвенеть пару раз колокольчиком, и всё было бы просто отлично. Все бы разошлись по домам, а Фил засел бы в новую игрушку. Всё хорошо, все довольны. Но нет же… — Кира, успокойся. Ещё немного осталось. Фил развернулся на голос и увидел своих одноклассников. Двойняшки Сменкины, при параде и, как ни странно, без улыбок. Фил особо и не запоминал имена новых одноклассников, но, похоже, девочку звали Кира. Черноволосая, большеглазая и недовольная. Только сейчас, всмотревшись в черты её лица, мальчик стал вспоминать её. Это было трудно, поскольку Кира в сарафане и с бантиками разительно отличалась от обычной Киры, что он уже успел увидеть. Девчонка всё время оглядывалась по сторонам и одергивала подол юбки. Фил подошёл ближе, пропуская мимо ушей монотонную речь завуча школы. — Какой видок… — Кира резко посмотрела на него и злобно прошипела «Не спрашивай». Виктор (кажется, так его звали) что-то не менее занудно шептал сестре о хорошем поведении. Поэтому девочка, закатив глаза, повернулась к Филу, встречая его вопрос: — Сбежим? Однажды, на продленке, Кира предлагала ему убежать подальше отсюда, теперь его очередь. Здесь всё равно делать было нечего. А это директорское бубнение, Фил был уверен, они услышат ещё десять раз. Кира, похоже, думала так же, потому что она, весело хмыкнув, сняла один бант и прошептав: «Сваливаем», взяла его за руку. Вслед им доносились возгласы брата Киры, но Филу было глубоко плевать. Гулять с девчонкой, которая разбирается в играх, оказывается намного интереснее…» Сейчас мне кажется, что жизнь насмехается над нами. Ты смотришь на меня своими огромными красивыми глазами, смотришь и плачешь. Я не знаю, это слёзы радости или боли, но ты всё крепко сжимаешь мою руку, а я хочу вытереть твои слёзы. Ты не должна плакать, нет. Ты ведь обещала никогда не плакать. Обещала не плакать по пустякам, обещала не плакать при мне. Но ты делаешь это. Плачешь и смотришь на меня, а рана в груди кровоточит уже не от боли, а от твоих слез. Помню, когда я впервые увидел твои слёзы, я готов был разнести того, кто это сделал. Но сейчас ты плачешь перед всеми, совсем не стесняясь. И я надеюсь, тебе легче от этого. Мне же — нет. «Фил устало вышел из класса литературы, проклиная всех и вся. Нет, ну надо же было обязательно спросить этого Шекспира с его Джулианной и Ромеро. Чертова Джульетта, горбатый Ромео, отстойная двойка. Стремный день. Юноша попрощался с друзьями, а точнее с Виком и Артёмом и пошёл в другую сторону школы. Филипп Черных знал отличное место, где можно неплохо отвлечься от плохих мыслей. Пятиклассник тихо ступал по ступеням, что вели на крышу школы. Открыв дверь, он на минуту замер, подставляя ветру лицо. Неожиданно он услышал где-то сбоку голос девчонки: — Ну и хорошо! После чего раздался характерный звук удара и наступила оглушительная тишина. Фил аккуратно ступая, прошёл вперёд на звук, что был издан несколько секунд назад. Среди кучи коробок виднелась чёрная макушка, к который Фил и устремился. Он хотел сначала плюнуть на это, мол подумаешь, это не его проблемы. Однако что-то заставило его подойти к девчонке. Каково же было удивление, когда на холодном полу он увидел не просто девчонку, а саму Киру Сменкину, что сжимала в своих руках телефон. По её содрогавшимся плечам можно было сказать, что она плачет. При мысли об этом у Фила, что-то неприятно кольнуло в груди и он присел рядом. — Свали. Кира даже не подняла голову. Фил отстраненно пожал плечами. Подумаешь. — Фил? Кира удивленно смотрела на него заплаканными глазами. В груди парня что-то снова неприятно кольнуло. Ему отчего-то захотелось узнать, кто обидел Киру и даже надавать ему. Он впервые видел её слёзы и не знал, как утешить её. Но, взяв себя в руки, парень молча прижал Киру к себе, и та, на минуту затихнув, громко расплакалась. Она так крепко сжимала его свитер, что уже можно было выжимать. Однако Филиппу было плевать. Он крепче прижал к себе Киру и стал тихо гладить по голове. Кира вскоре успокоилась, но ни он, ни она не перестали обниматься. — Кира, обещай мне не плакать, — Фил посмотрел куда-то вдаль на высотки города. — Обещаю» — Ты обещала не плакать. Ты смотришь на меня и едва уловимо усмехаешься, сцепляя наши пальцы воедино. Движение отдаётся болью, значит, я ещё не умер. — А ты всегда рядом. Я заслужил твоё порицание, Но любовь сильнее, чем мир… Ты слышишь, Кира? Где-то там на фоне кричит Артём, где-то слышен голос Моргарта. Я уверен, что ты ещё слышишь. А я уже как-то не очень. Перед глазами всё плывёт, и мир смешивается в одну ужасную картинку. Почему всё так медленно? Словно в иностранном кино. Ты знаешь, Кира, мы много с тобой спорили и много ругались. Но мы мирились с тобой, быстро остывая. Вик говорил, что мы ведем себя, как женатая парочка, а Артем всё время дулся на это. Я же мысленно сгорал от смущения, вслух говоря всякий бред. А ты молчала, саркастично усмехалась и украдкой смотрела на Артема. Больно. В самое сердце. Ты всегда кричала на меня. Кричала, подходя всё ближе и ближе, медленно наступая на меня. Кричала и толкала в грудь. Доводила до белого каления. Завела в конце концов так, что полгода назад я тебя поцеловал. Поцеловал и получил всего лишь один ответ. Не удар ладонью по щеке, не крик и не игнор. — Не надо. Два слова, а мой мир рухнул. Два слова, и внутри что-то перегорело, перевернулось и упало куда-то вниз. Хочется спросить, ты мне врала? Но я молчу, аккуратно поглаживая твою ладонь. Ты близко, слишком близко. Ярче чем солнце, ты светила мне по утрам. Ты освещала мой мир днём и ночью. Дарила мне разные моменты и едва уловимое тепло. Больше чем небо, была твоя любовь к искусству, к Крипу и к этому миру. Ты жила одним днём. Ты смогла преодолеть все невзгоды. Ты смогла уговорить маму вернуть тебя в нашу школу, и ты смогла вернуть меня к жизни, окрасив мой мир в разные цвета. Твоя любовь сильнее чем мир — сказал как-то Вик. Он сказал, а я и не смог усомниться. Ведь ты была очень закрытой, боялась подпустить кого-либо к себе. Боялась боли и людей, но ты умела любить так, что становилось до ужаса приятно и… спокойно? Ты лежишь, а губы едва заметно движутся, словно ты напеваешь предсмертную песнь. Пожалуйста, не надо. Береги силы, родная. Ты не отрываешь от меня взгляда, а я понимаю, что пропал. Что все эти одиннадцать лет я тонул в тебе. И сейчас, оборачиваясь назад, я вспоминаю все те слова, что сказал тебе перед битвой. Повздорили из-за какой-то чепухи… — Прости меня, — шепчу тихо, но глаза твои широко распахиваются. Да, Филипп Черных за свои девятнадцать лет ещё ни разу не извинялся, — Прости меня, слышишь. Ты смотришь, а в глазах всё плывёт и кружится. Тепло твоих рук согревает, и я так много хотел бы тебе сказать, но не могу. Не. Могу. Просто потому, что не хватит сил. Трус. Слабак. Я бы хотел прокричать всему миру, что люблю Киру Сменкину, но не привык показывать свои чувства. Прости меня, прошу. Мир темнеет, и только твое дыхание отчетливо слышится в этом мире праха и пустозвония. Этого смрада и гари. Я чувствую едва осязаемое прикосновение к своим губам. — Я люблю тебя, придурок, — ты опускаешься мне на грудь. А мне больно. Больно от того, что ты уже не услышишь моего ответа, так как тело охватывает легкость. Наверно, это и есть смерть. Что ж, тогда я определённо умру счастливым. Умру в этой бездне, от которой меня уже никогда не вызволить. Умру, так и не сказав: — Может быть, если бы ты любила меня по-настоящему, то смогла бы меня спасти. Спасти из этой бездны неразделенной любви, в эпицентре которой была всего лишь одна единственная королева — Кира Сменкина.