***
– Да бля-я-ять! – Опять сквернословишь? Лучи заливают комнату, соскальзывая с висящего над окном колокольчика – уменьшенной копии-насмешки того, что валяется сейчас где-то в городе. Несмотря на то, что стены комнаты покрыты давно засохшей кровью – гребанная церковь, облюбованная демоном – зрелище это привычное, не пугает, да и восставшее солнце не оставляет места ужасу, неуловимо лаская теплом. – А я так надеялся, что ты тоже подохнешь. Какая жалость. Картман, вывернувшийся, чтобы вытащить из ляжки особенно крупную занозу, морщится, стараясь неуклюжими пальцами случайно не сковырнуть торчащий кончик, иначе будет не за что вытягивать. Кайл морщится тоже – уже от боли, благо, давно превратившуюся в тупую, ноющую, главное не двигаться и не дергаться – но слабой улыбке его это совсем не мешает. – Да, я тоже рад тебя видеть живым, жиртрест. Цокнув языком, Эрик оставляет свою ногу в покое, все-таки обернувшись. В дневном свете видно, что телеса его сплошь в царапинах и гематомах, но это минимум здесь – ему повезло. – Ничего личного, но ты все еще пархатый жид, а я тебя ненавижу, – он подходит ближе к «кровати» – жертвенному алтарю, поверх которого перекинута широкая доска. – Чем думал, когда уговаривал Марша тебя выпустить после той хуйни с ритуалом? Его испытующий взгляд – абсолютно нормальный, спокойный, разве что очень усталый сейчас – Брофловски упрямо выдерживает. Деваться все равно некуда, если пришпилен за руки и ноги, к тому же в своей правоте он был уверен – пусть и раньше. – Я уйти хотел. Если б успел, добрался б до океана… – А потом? Воду в легкие, труп на дно, все, никакого Брофловски, никаких проблем? – перебивает Картман. Кайл красноречиво молчит, все так же глядя в глаза. Вытерпев с минуту, Эрик кривится и отворачивается, чтобы провести ногтями по плечу, сдирая корку успевшей засохнуть крови. – Ты знал, что мы искали выход. – «Мы»? – Ладно, ладно, хорошо. Они искали выход. Тогда, больше полугода назад, никто даже не надеялся на хороший исход. Сам Картман свихнулся бы окончательно – да он и свихнулся, наверное, все-таки местами – и наверняка последовал бы за райские врата вслед за Стэном еще в первый месяц, если б не случай. Сначала все думали, что Антихриста тянет в Саус Парк, потому что здесь он был рожден, но когда Эрик с матерью попытались выехать из города, обнаружилось, что дьявольское отродье следует за ними. Оставшиеся в городе быстро соединили два и два, вернули, спрятали, обеспечили относительную безопасность, подготовили и помогли экстренно вставить мозги на место – а потом вывели, как свинью на убой, снабдив инструкциями и пообещав нескольких «своих» во вражеском тылу. Самому Картману это вот честно не всралось, он бы свалил и был таков – роль героя однозначно не была его стезей, но только выбора, как выяснилось, не было. Склонив голову к плечу, Кайл шумно втягивает воздух носом, ощущая полузабытое дежавю – когда-то он лежал точно так же, разве что конечности были всего лишь связаны, да вокруг высились не стены церковной залы, а острые, как пики, ели. – Отделаться стигматами не получится, как я понял? – он облизывает пересохшие губы, вода бы не помешала. Судя по тому, что сейчас он, впервые за кучу времени, полностью в сознании, а на небе за окном не предвидится никаких кровавых лун, ритуал уже проведен, а, значит, все должно вот-вот завершиться. – Надеюсь, нож освятил? – Нет. Не нужно, – Эрик серьезно воспринимает шутку, склоняется, чтобы вытащить спрятанный под одной из плит пола кинжал – тоже какой-то ритуальный, видимо, определяет Брофловски по едва заметным рунам на лезвии – перехватывает его поудобнее. Рукоять покладисто ложится в ладонь, пока сам он замирает над распятым телом. – Прощальные слова? – Да черт с ними, – вжавшись затылком в доску, Кайл устремляет взгляд на Картмана. – Давай. Тот заносит руку над грудью. Кайла внезапно прошибает ледяной пот, он дергается, смыкает веки как можно плотнее, пытаясь отвлечься на пронзившую стопы и кисти боль от гвоздей, задерживает дыхание. Удара не следует. – Какого хрена? – он распахивает глаза, раздраженный и внезапно напуганный перспективой смерти, пусть и смирившийся с ней давно. Издав долгий стон, Эрик складывает руки и упирается в них лбом, опав на разбитые колени. – Не-а. Я не могу. – Картман, – Брофловски поджимает губы. Уговаривать кого-то прикончить себя крайне сложно, особенно если внезапно проникаешься любовью к жизни на пороге смерти. – Даже я знаю, что так надо. – Пошел нахуй. Убить сложнее, чем ты думаешь. – Подумай о людях. Никто не сможет жить спокойно, если Антихрист сможет вернуться в любой момент. – Нахуй, я сказал, иди. – И во второй раз эта штука не прокатит. Он лично оторвет тебе голову. Картман вздыхает как-то совсем обреченно. Поднимает голову. – Давай ты как-нибудь в окно лучше вывалишься? – Ты уже убивал же. Что за хрень? – чертыхнувшись, Кайл хмурится раздраженно. – Я не убивал. Мне доставляли все, что ты требовал. Антихрист требовал, – Эрик поправляется, наткнувшись взглядом на дернувшееся лицо. – В любом случае, тебе придется. Просидев еще с минуты три в повисшем в воздухе тяжелым «надо», Картман поднимается на ноги, вновь занося кинжал. – Я тебя ненавижу, жид, – он облизывает губы, сжимает рукоять так, что белеют костяшки. – Я тебя тоже, жиртрест. Крепко зажмурившись, Кайл дергает уголком рта, пытаясь подбодрить, но вместо этого напрягается всем телом, и тут уже отвлечься не помогает никакая боль – слишком остро вздымается в груди страх. А потом становится тяжело – Эрик явно наваливается всей массой – всплескивает чем-то теплым, пахнущим сладковато и пьяняще, щекотными ручейками ползет по коже, хрустит внутри что-то еще, и как будто бы отпускает окончательно. Картман обессиленно валится, почти упав, упирается лбом в плечо – Брофловски точечно ощущает его дыхание, слышит, кажется, всхлипы, когда выныривает из все слабеющего водоворота чувств. Несмотря на разгоняющую жар боль, ноги и руки стремительно теряют градусы, затихают звуки поочередно, а потом будто щелкают тумблером – и все смазывается в одну неопределенную массу.***
– Вставай, – теплая рука трясет за плечо бесцеремонно и почти грубо. – Заебал, честно. Просыпайся уже. Веки будто приклеены друг к другу, но в лицо брызжет холодными каплями, и Кайл кривится, с трудом отрывает было руки от постели, но потом просто прячется в подушке, об нее же вытираясь. – Жидяра, – голос звучит почти угрожающе. – Тебе еще Марша встречать. Окажи услугу, подними жопу с кровати. Одеяло стаскивается – больший холод резво ползет вверх по коже. Не раскрывая глаз, Брофловски тянется за теплом, но вместо него встречает лишь шквал мелких брызг, издает неопределенный, но явно раздраженный звук и, стерев с лица воду, поднимает голову, натыкаясь взглядом на пульверизатор в ладони такого же раздраженного Эрика. Он в одной пижамной рубашке – ночью опять в полусне умудрился стянуть неудобно давящие штаны – взъерошенный, но целый, невредимый, и вместо ссадин и крови на нем редко темнеют засосы. Мгновенно вспомнив сон и окончательно проснувшись, Кайл быстро ощупывает свою грудь, перехватывает жиртреста за пухлое запястье и тянет на себя, заставляя сесть на кровать. – Какого?.. – нахмурившись, Картман мгновенно затыкается, заметив какой-то отчаянную панику во взгляде, и послушно поднимает руки, когда Брофловски стягивает с него пижаму. Кайл осматривает его долго, тщательно, а закончив, как-то облегченно выдыхает и облокачивается о стену, потирая переносицу. – Приснился кошмар, – коротко объясняет он хриплым со сна голосом, и Эрик кивает. – Это все, конечно, ахуенно интересно, и потом я узнаю, что такого там было, но в полвторого прилетает хиппи, если ты забыл, – сверившись с часами на тумбочке, он поднимается, уже окончательно сбрасывая рубашку, чтобы подойти к полкам. – Надеюсь, ты помнишь, какой аэропорт. Пока Картман шуршит одеждой, Кайл осматривает собственные ладони, еще раз убеждаясь, что все – сон. Разумеется. Никаких стигмат, шрамов или хоть просто покраснений. Неприятный осадок, тем не менее остается – он не проходит по истечении часа, дня, недели, не давая сосредоточиться ни на чем, включая учебу, вплоть до тех пор, пока Кайл не принимает решение стать католиком и покреститься, после это уже устроив тяжелый разговор с родителями. Эрик, уже выведавший все, что можно, конечно, называет его параноиком, в пересказе для подчеркнуто тупых объясняет, почему Антихрист не может вот так взять и появиться, и крутит пальцем у виска, но так все равно спокойнее – и Картман мирится с этим. В конце концов, сам он-то никогда не был особенно религиозным.