Танец под луной

Ещё десять минут... Январский ветер пробирает до костей, а мороз заставляет сильнее кутаться в куртку. "И на кой ляд я надел эту лёгкую тряпку, а не любимое чёрное пальто? Ах, ну да, Ёнгуку нравится, как я выгляжу в этой ветровке..." — мысли Чжунхона обещали взорвать голову от переизбытка волнения и нахлынувших эмоций. На улице уже начинает смеркаться, а ведь ещё нет и пяти вечера. Зима даёт о себе знать. Вся земля укрыта белым покрывалом, а с неба сыплются крупные хлопья мокрого снега, которые только сильнее замораживают и без того красные пальцы парня и морозят нос. Перчатки, как обычно, забыты дома, а шапка специально закинута поглубже в шкаф, и совершенно не важно, что на улице почти минус десять. Сердце пылает в предвкушении, и это главное, этого жара достаточно, чтобы макне, стоящему по голень в снегу, стало душно. Ёнгука не было в стране почти год, Чжунхон безумно скучал, и, по секрету, даже пару раз плакал наедине со своей подушкой, хоть и обещал Бану этого не делать, но одиночество всегда умело взять верх над младшим, как бы тот не сопротивлялся. Расставание прошло крайне сложно, нет, Хон, как и обещал, не ревел и не устраивал истерик, всё было хуже. Его взгляд, взгляд макне был пуст, там не было тех пляшущих чертят, что так любил Гук, там не было даже слёз, они давно высохли, они просто кончились. И этот взгляд пугал старшего даже больше, чем истерики и злость Хона, уж лучше бы они... После прощания младший даже не помнил, как дошёл до квартиры, как уснул с бутылкой виски, которую неизвестно как купил, это всё как-то уходило на задний план, в голове лишь были слова прощания, которые макне, как ни старался, не мог выкинуть из головы: " Пока, малыш. Я знаю, и ты знаешь: я вернусь — и всё наладится. А ты, ты просто жди и живи. Живи полноценно, забудь боль, пусть в сердце будет только любовь. Ты навечно со мной, я люблю тебя, Хон~и!" Бан никогда не отличался смазливостью и излишним романтизмом, но эти слова, они были пропитаны всеми чувствами, что переполняли старшего, и это заставляло верить ему, верить в правдивость этих слов и ждать. Что и делал Чжунхон на протяжении года. Осталось пять минут... Хон до сих пор не верил, что Гук возвращается. Слёзы непроизвольно наполняли глаза, но парень не позволял вытечь им наружу. Он сильный, макне сможет перебороть всё. Но сердце предательски начало отдавать нервный бит. На улице совсем стемнело, и это только прибавляло неуверенности парню, но в это же время нутро наполнялось чем-то тёплым, память подкидывала приятные воспоминания из прошлого. Живот слегка крутило, но это было совершенно не больно, это, скорее, вызывало волну приятного напряжения, которая позже разливалась по всему телу, даря успокоение, хоть и не на долгое время. Хон постоянно поглядывал на часы, считая каждую секунду, отделяющую младшего от Гука. Пар, выдыхаемый парнем, на какое-то время привлекал внимание, напоминая туман и те дни, когда младший терялся в едком дыме где-то в лесу, вблизи небольшого домика, куда любил ездить Бан. Макне всегда безумно боялся оставаться один, а туман, отделяющий его одинокий силуэт от остального мира, приводил в настоящий ужас, и именно в такие моменты всегда появлялся Ёнгук, успокаивая своё сокровище, своего, несмотря ни на что, бесстрашного малыша, ребёнка, если хотите, заворачивая того в свои тёплые объятия. От этих одновременно страшных и приятных воспоминаний на лице сама собой появилась робкая улыбка. Всего три минуты... Одинокий луч луны освещает замёрзшие лужи у ног макне, Хон как-то слишком аккуратно поднимает взгляд в небо и замирает, когда луна застывает в его зрачках огромным снежным шаром. Всё вокруг пропитано жизнью, но именно сейчас, за три минуты до остановки сердца Чжунхона, в чём он бесконечно уверен, эта самая жизнь застывает. Собственный пульс отдаётся в ушах странным звоном, а во рту почему-то совсем сухо, парень пытается прочистить горло от вставшего там комка, но ничего путного из этого не выходит. Смирившись с не самыми приятными ощущениями, макне поправляет кепку, которую тоже было довольно глупо надевать в такой мороз, но кому это важно, когда это подарок от любимого человека. Кончики ушей совсем покраснели, забавно контрастируя с белыми волосами и снегом. Огромные часы на вокзале непривычно громко тикают, или это воображение Хона? Неизвестно. Сейчас, когда он стоит здесь под снегопадом, всё кажется каким-то «непривычно громким». Каждый вздох, выдох отдаются эхом в сознании младшего. Где-то сзади бегают дети в ожидании кого-то, ездят грузовики и жёлтые, как в американских фильмах, такси, но всё это проходит мимо Чжунхона, уходя на задворки сознания. Минута… Вдалеке слышится стук колёс, а в воздухе чувствуется запах солярки, или Чжунхон сходит с ума? Может ему всё это мерещится в преддверии встречи, которую он ждал многие месяцы? Вероятно… Нет, конечно, Хон созванивался со старшим, болтал с ним по скайпу, но это не то, этого попросту мало! Поэтому этот поезд, железная дорога, даже воздух — всё, что отделяет Хона от Ёнгука, заставляет ненавидеть это всем сердцем, но, с другой стороны, благодарить за то, что хоть чуть-чуть, но связывает их. Парень глубоко вдыхает до покалывания где-то в районе груди и слегка закашливается. Но, на удивление, это помогает прийти в относительную норму и собраться с мыслями, которые вот-вот норовят уплыть в далёкое, желательно кругосветное, плавание, и оставить макне здесь ожидать своей неминуемой смерти, ставшей, пожалуй, лучшим моментом его жизни, года минимум. Потому что лучше умереть на руках любимого или хотя бы видеть его лицо, украшенное прекрасной улыбкой, чем прожить долгую жизнь в одиночестве. Снег, что уже небольшой горкой лежал на плечах Чжунхона, начал потихоньку мочить ветровку, сильнее морозя и без того окоченевшего парня. Людей на вокзале становилось всё больше и больше, это заставляло парня задыхаться, казалось, что воздуха становилось меньше с каждым новым человеком, приходившем к железной дороге. Хон стал дышать глубже, дабы это чувство сдавленности у горла, будто ветер, окружавший парня, схватил Хона за глотку и медленно сжимал, заставляя макне задыхаться в собственных криках, преходящих в беспомощные хрипы, пропало. Но всё без толку. Хон смирился, как когда-то смирился, что остался один, что единственный близкий человек покинул его, возможно, навсегда… От тяжёлых мыслей внутри начал скапливаться сгусток колющей боли, сдавливая органы и сматывая их в крепкий клубок. Громкий голос, резко прервавший мысли Хона и заставивший его вздрогнуть, объявил о прибытии поезда. И сердце Чхве Чжунхона остановило свой ход... Прибытие… Из огромного змееподобного поезда выходили люди с большими и не очень чемоданами. И сразу попадали в объятия своих семей или вторых половинок. Окружённые танцем снежинок, под светом луны и фонаря, они действительно смотрелись красиво и чуточку грустно, потому что не обошлось без одиноких силуэтов, к которым, видимо, никто не приехал или не встретил. Таких силуэтов, как Хон. Гук никогда прямо не говорил, что приедет этим поездом или этим вечером. Все надежды макне держались на одном обещании, что он получил тогда, год назад, в день отъезда старшего. "Чжунхон, обещай мне, что через год, ровно через двенадцать месяцев, ты встретишь меня на этом же перроне, в это же время, — макне слегка кивнул. — Ещё увидимся, малыш". Но можно ли верить этому, Хон не знал, а от всех вопросов по телефону старший уходил. Но макне всё равно пришёл, всё равно стоит один у этой чёртовой железной дороги, всё ещё веря, что Ёнгук не мог обмануть его, наивного влюблённого дурачка. Но, спустя двадцать минут, когда даже поезд уже уехал, а вокруг были только сугробы холодного и одинокого снега, такого же, как сердце парня, Хон всё-таки сломался… А может, и не стоило верить, а может, не стоило отдавать всего себя, нырять с головой в эту поистине сумасшедшую влюблённость, а, к чёрту, давайте называть всё своими именами, в эту любовь? И старший был прав в первую их встречу: Чжунхон ещё слишком мал для чего-то серьёзного, для такого взрослого и серьёзного Бана, но даже он передумал, увидев в макне что-то своё, что-то совсем родное. А ведь весь мир был против, был против этого странного чувства, что зародилось в груди Хона, и только Гук верил, что всё получится, что они смогут преодолеть все преграды. Но, видимо, и он опустил руки, оставляя младшего наедине со своими чувствами, которые даже сейчас никуда не делись и не денутся, и душераздирающей болью. Какая-то нить надежды порвалась внутри парня, оставляя за собой лишь пустоту, которую уже ничем не заделать. Хочется напиться, ревя в подушку, и немного обниматься, но не с кем. Как иронично! Ха! И Чжунхона действительно прорывает на смех, такой же, какой бывает в психиатрических больницах. Ему смешно от того, насколько он был наивен и глуп, и от того, что Гук прекрасно знал это и воспользовался. — Как ненужной игрушкой, — уже вслух выронил парень. А ведь Хон был прав, сердце действительно остановилось, и макне умер, но далеко не от счастья, а от предательства, которое он испытал слишком рано, он слишком юн для всей этой хрени. Парень последний раз устремляет свой взор на небо, на луну, что каких-то пару часов назад завораживала, а сейчас лишь больше угнетает. Слёз нет, ничего нет, кроме отчаяния, наполняющего нутро до краёв, норовя вылиться за края. Хон с силой бьёт себя по лицу, дабы прийти в себя и немного выпустить пар. И это помогает, но совсем чуть-чуть. Парень идёт, засунув уже окоченевшие руки в карманы, в другую сторону от места, которое хочет забыть навсегда. Похоже у Хона теперь боязнь поездов, забавно… Куда он идёт и зачем, парень даже не знает, да и не хочет, зачем? Всё равно никто не ждёт. Что-то тяжёлое бьёт по спине, и Чжунхон падает лицом в немаленький сугроб. Лицо сразу начинает сильно жечь, а снег, попавший под одежду, морозить кожу. Хон пытается подняться, но получается отвратительно, устав, парень оставляет все свои попытки, стараясь расслабиться, но в сугробе это сделать, мягко говоря, сложно. Но его резко разворачивают на спину, и перед раскрасневшимся лицом возникает такое же красное лицо Бана, улыбающегося своей фирменной улыбкой. Хон глупо хлопает глазами и перестаёт дышать. Ёнгук, опираясь руками по обе стороны от головы младшего, тяжело дышит, опаляя щёку Хона жаром. Младший пытается что-то сказать, но слов нет, и получается просто открывать и закрывать рот, что смешит лицо напротив. Макне не выдерживает: спина уже болит от неудобной позы и жгучего холода, и в груди почему-то так больно и неспокойно, поэтому, не удержавшись, Хон теряет контроль, захлёбываясь в своих же слезах и немых криках, он пинает Бана, пытается оттолкнуть его. Но старший в ответ только сильнее прижимает разгорячившегося парня к себе. — Прости… — Да как… да как ты мог? Я… я ведь думал, ты… — Прости… Я знаю, поэтому прости меня! Хон хочет крикнуть, что этого не достаточно, что одного глупого «Прости» мало, но получается только: — Я люблю тебя. — И я люблю. — Пожалуйста, не делай так больше. — Хорошо. Малыш, не плачь. Ёнгук встает, поднимая младшего за собой и кутая в свою куртку, дабы дать хоть чуточку тепла, и берёт того за руку. Чжунхон всё ещё плачет, но уже в объятиях своего любимого, и вот теперь умереть действительно не страшно. Луна снова освещает танец снежинок вокруг парочки, наконец-то счастливой парочки.