Do I wanna know (if you swing both ways)?

Алекс не собирается допевать с ним конец песни - вся суть того, что они стоят у одного микрофона, заключается в том, чтобы попытаться прикоснуться губами к пальцам Майлза. И свести его с ума окончательно. Майлз старается отдернуть руку не так, как будто он обжегся. Бесполезно - Алекс прижимается к нему всем телом, прильнув боком. Это было бы не так мучительно, если бы их отношения не определялись миллионом запретов на то, что можно делать с Алексом. Нельзя целовать его на публике. Это было бы не так мучительно, если бы Алекс не оживал к концу дня, именно тогда, когда им нужно было выходить на сцену. Сонный и мягкий Алекс в его постели - это прекрасно, но Алекс во время выступлений одним взглядом заставляет думать о том, как в эту постель вернуться. Нельзя оставлять никаких следов. У Майлза есть совершенно жалкая фантазия о том, что однажды Тейлор увидит, что (не) её Алекс покрыт укусами и синяками, и не найдет ни одного места, где бы Майлз не оставил своих отметин. И Тейлор ничего не сможет с этим сделать. На самом деле, он сорвался всего один раз, по-животному прикусив Алекса за загривок, и если бы последующей реакции - самый восхитительный стон, который Майлз когда-либо слышал, мгновенно разъехавшиеся колени - не хватило бы, чтобы кончить, он бы впился в зубами и не отпускал. Поэтому - еще и поэтому - нельзя заходить слишком далеко. В туре едва ли приходится урвать день на передышку, и часто все силы уходят на то, чтобы привести себя в рабочее состояния до выступления. А потом силы заканчиваются, а желание, которое разжигает эта сучка, остается. Майлз даже мысленно одергивает себя со всеми словами, которыми ему хочется называть Алекса за то, что он с ним делает. Наверное, стоит спросить у него, как он относится к таким вещам, пока он не проговорится случайно, зажав Алекса за кулисами, что в этих обтягивающих джинсах он выглядит как блядь, нужно снять их скорее. Или что-то еще более пошлое. У него есть оправдание - от жуткой сексуальной фрустрации Майлзу просто срывает крышу. А публике - от того, что Алекс так бесстыже ведет себя с ним. Заканчивать концерт и уходить приходится на автопилоте, потому что одним прикосновением Алекс запустил необратимый каскад ассоциаций. Майлз может только не давать себе скатываться дальше мысли о том, что вылизывать его пальцы - лишь одно из чудесных применений рта Алекса. Он стоит совсем рядом, пахнет потом, слегка виски и одеколоном Майлза. Алекс позволит поцеловать себя, раздеть и трахнуть в ближайшем темном углу, потому что ему так же тяжело думать о чем-то другом и сопротивляться своим желаниям, но Майлзу мало этой взаимности. - Мы поедем сразу в гостиницу, ладно? - вдруг слышится хриплый голос. Алекс разговаривает с менеджером. - Что-то нам обоим не очень, погода в Дублине сырая, - и улыбается, обезоруживающее, как он умеет, - я не хочу заболеть перед завтрашним. Алекс продолжает пытать его в такси, устроив ладонь на колене Майлза и не сдвигая её ни на сантиметр. Он как можно тише расстегивает ремень и гладит себя через бельё другой рукой - Майлз бы его придушил, если бы не знал, что Алексу это весьма понравится. Чувство, похожее на голод, неудовлетворенное желание перестает заводить и начинает грызть изнутри, почти до физической боли. С водителем Майлз расплачивается сотней и вытаскивает Алекса из машины, не забирая сдачи. Нельзя прикасаться к друг другу в лобби - там обожают ошиваться любопытные глаза и уши. Нельзя целоваться в лифте - там обязательно будут камеры. Нельзя даже приближаться к друг другу в коридоре, потому что все горничные выйдут на этаж именно в тот момент, когда ты решишь просто поцеловать, а в итоге окажешься прижатым к стене. Майлз ждет до того момента, как за ними захлопнется дверь его номера, для очистки совести и секунду смотрит в горящие темные глаза напротив, в которых отражается едва ли виднеющийся красноватый огонек пожарной сигнализации. И разворачивает Алекса лицом к двери, припечатывая его всем телом. Ремень на нем так и расстегнут, поэтому джинсы с бельем слетают вниз с одного рывка. Алекс восхитительно дрожит и подается навстречу движениям ласкающей его руки, оглаживающей мягкое бедро. И дергается от внезапного шлепка, подаваясь назад еще больше. - Давай так, скорее уже, - Алекс требовательно говорит вполголоса, уткнувшись в свои руки. - Майлз, пожалуйста, мм-ах! - он вскрикивает от неожиданного следующего шлепка. - Нет, Алекс, так нельзя, - Майлз протягивает пальцы к рту Алекса, и тот с готовностью втягивает их внутрь, обводя влажным языком, - нам надо тебя беречь. Ощущая горячий, настойчивый язык, ласкающий его пальцы, Майлз понимает, что скорее всего, Алекс совершенно не против всех тех прекрасных имен, что крутятся у него в голове. И что они оба пьяны сильнее, чем думают. И что он заслуживает видеть всего Алекса под самым ярким светом, чувствовать его горячую кожу своей и смотреть в глаза. Хотя все равно будет мало. Он зажигает свет и несколько секунд глазам мучительно больно смотреть - не факт, что от яркости ламп. - Ты такой заботливый, Ма, - говорит Алекс, уткнувшись ему в шею, когда Майлз несет его к постели, - когда я думаю о тебе, мне кажется... - он нерешительно отводит взгляд, коснувшись простыней спиной, - Мне кажется, у меня по всему телу должны оставаться синяки и царапины от тебя, потому что я извожу тебя до состояния, когда ты не думаешь о последствиях. Но так нельзя. Майлз молчит, потому что от подступившего голода трудно дышать - он чувствует что-то среднее между желанием растерзать Алекса и быть с ним бережным и нежным, как только можно. Нет, он не может на самом деле причинить Алексу вред - но нельзя отрицать, что Алекс будит в нем что-то очень темное и животное, и к счастью - или сожалению - желания его темной стороны совпадают с желаниями Алекса. - Тогда хотя бы расскажи, как ты это представляешь, - вдруг Майлз находится с ответом. - как ты хочешь и как нельзя. Алекс - такой же отчаянный и стягивает с себя оставшуюся одежду за секунды, чтобы притянуть к себе Майлза и начать раздевать его. Почему-то все воспринимается слишком остро: прикосновения пальцев Алекса режут Майлза и вскрывают, и поцелуи отчетливо отдают кровью. Его же кровью - не заметил, как искусал губы. - Говори, Алекс, - он ловит подбородок Алекса ладонью и смотрит ему в глаза. Наверное, он как ничего более желал быть пойманным. - я не двинусь с места, пока ты не расскажешь, чего ты хотел бы, чтобы я с тобой сделал. Конечно, это ничерта не легко - Майлз выпытывает из Алекса его фантазии, дразня поцелуями в шею и легкими прикосновениями. Алекс краснеет, сидя на его коленях, и не может никуда деться из уверенной хватки рук Майлза на своих бедрах. - Я хочу, чтобы ты делал то, что хочешь, - неуверенное, но хорошее начало. Майлз выливает смазку на свои пальцы. - Я знаю, как ты хочешь не быть осторожным, - блядь, я хочу, чтобы ты укусил меня, как тогда, и не останавливался, чтобы я чувствовал, как заживает шрам, - Алекс прячет лицо ему в изгиб шеи и продолжает низким шепотом на ухо. - чтобы я долго помнил, как мы были вместе. Может, Алекс и бесстыжий, и готов дразнить Майлза сколько угодно, но рассказывать что-то настолько личное ему очень тяжело. Особенно учитывая то, что это он придумал большую часть "нельзя", а теперь хочет совершенно наоборот. - Майлз, я больше не могу, пожалуйста, я буду говорить, я, - Алекс обрывается на полуслове и почти неслышным стоном выдыхает, когда Майлз наконец входит в него. - Да, Майлз, я хочу, чтобы ты взял меня и ни о чем больше не думал, хочу, чтобы ты заставил меня кричать, - Алекс совершенно открыт и беззащитен перед ним и Майлз прижимает его к себе ближе, обнимая обнаженную спину и зарывшись пальцами в волосы. И это просто восхитительно, потому что на тот миг, когда Алекс кончает, спрятавшись от всего в его обьятиях, они достаточно близко, чтобы голод утих, чтобы можно было представить, что Алекс - весь его, без всех придуманных запретов и ограничений. Майлзу для того, чтобы кончить, достаточно этого ослепительного мига и настойчивого поцелуя. Он слегка приходит в себя и обнаруживает, что Алекс покрывает его лицо легкими поцелуями и бормочет что-то бессвязное. Вязкий, отвратительный голод еще не подступает, но уже маячит на горизонте, и Майлз пытается зацепиться за момент, чтобы отсрочить его приближение. - Если отбросить остальное, - он нарушает молчание первым и ласково откидывает волосы со лба Алекса, - тебе не страшно, что я смогу навредить тебе по-настоящему? "Мне вот очень страшно", не добавляет он.