сделка.

       Женя даже не помнил, как давно это началось. В голове давно смешались воспоминания, подменились факты. Просто в какой-то момент абсолютно всё пошло по пизде, и Вася превратился в того, кем являлся сейчас. Его поведение, по мнению Калинкина, не поддавалось никакой идентификации, определению. Просто Вася стал таким.       В любой момент Шакулин мог скинуть ему адрес СМС и сказать лаконичное: «Жду». И Женя приезжал. Почему? А почему, собственно, нет?        По назначенному адресу всегда была одна и та же картина: пьяный Вася, который с порога набрасывался на Калинкина. Он сминал его губы грубыми поцелуями, оставлял засосы везде, куда попадали его губы, кусал парня, оттягивал зубами кожу, а потом раздевал Калинкина, швыряя вещи в неизвестном направлении, и трахал Женю, где приходилось.       Держал его поперёк груди рукой, глядя ему в затылок или стену, особо не вслушиваясь в стоны Калинкина, которые иногда переходили в хрипы, вой или даже всхлипы. Сажал его на колени на пол, а сам садился на край кровати, и жмурился, удовлетворённый. Швырял его на кровать, и смотрел Жене прямо в лицо, приказывая не отводить взгляд. Изливался на простыни или прямо на него. Не испытывал ни капли жалости, видя, что Женя готов разрыдаться от боли, и грубо тянул за волосы, чтоб глубоко, мокро и горячо поцеловать.        Конечно, Калинкин думал завязывать с этой хуйнёй, но раз за разом приезжал. После всего бродил по квартире (чаще всего Шакулин снимал на сутки квартиру), разыскивал свои вещи, и чувствовал себя ужасно. Потом приезжал домой, планомерно накачивался алкоголем и чувствовал себя ещё хуже. Несколько раз он заводил беседу с Васей об этом, пытаясь выпытать хоть что-то про чувства. Шакулин гнусно смеялся ему в лицо и тянул: «Блять, такой взрослый, а верит в чувства!».       Жене скорее хотелось принять душ и отмыться от грязи после этих слов, а не после ебли (иначе не назвать) с Васей.        Очень часто в голове голубоглазого мелькали вполне адекватные мысли, в которых было что-то про уважение к самому себе, путёвку нахуй для Васи без возможности приобрести обратный билет. А спустя час приходило сообщение с адресом в Ебенёво, и Женя, блять, ехал. Потом задумчиво пересчитывал синяки на рёбрах, засосы и разглядывал стёртые колени, жалея о том, что джинсы с дырявыми коленями ему пока не светят, если у него, конечно, нет желания получить звание «Проститутки года», которым его друзья награждали парня каждый раз, видя хотя бы намек на синяк на худых коленях. Раньше было смешно, а теперь Женя чувствовал себя никем иным, как шлюхой.        И выпутаться не мог.        Жене было чертовски больно чувствовать себя игрушкой для удовлетворения физиологических потребностей, но порой ему казалось, что Вася не выбрал бы его просто так, не будь у этого сего подтекста, скрытого смысла, утаённого где-то глубоко чувства, хоть издалека смахивающего на влюбленность. Этим парень и успокаивал себя, оправдывал Васю.        — Знаешь, Шакулин, с меня хватит, — однажды заявил парень, выпив для храбрости виски и придя к Васе уже нетвердой походкой.        — Хватит? Так проваливай, зачем ты приехал? Мог просто проигнорировать сообщение и остаться дома, — совершенно ровным голосом парировал Шакулин. Женя опешил и растерялся, не находя, что ответить. Он рассчитывал на долгое выяснение отношений, показательные выступления, и даже отрепетировал речь, в которых были тысячи синонимов к слову «секс» и всяческие вариации глагола «используешь».        — Ну, я поехал тогда, — задумчиво сказал он и толкнул плечом входную дверь, оставляя Васю одного.       — Давай, — равнодушно кивнул головой парень и даже не услышал щелчка замка, уходя на кухню, где его ждала бутылка и косо нарезанная закуска.        А через полчаса раздался звонок в дверь, и Женя с отчаянным «Не могу, блять» сам припал к губам Шакулина с поцелуем. Оба добровольно шли на сделку, не сулящую ничего хорошего, но слезть с этой иглы уже не могли.