Гудки

      Иногда ей казалось, что это всё было напрасно. Что это всё уже не имело смысла. Что попутный ветер уже не сможет донести до него её чувства.       Тогда почему она продолжала так упорно пытаться достучаться до него? Почему до сих пор так старалась дотянуться до него, когда это казалось уже невозможным?       Маринетт сама не могла ответить на этот вопрос. Зачем же она это делала? Для чего? Для кого?       То ли дело было в её чёртовой проблеме свыкнуться с этой несовершенной реальностью, то ли в хрупкой надежде ещё раз услышать его бархатный голос.       Наверное, поэтому она каждый раз набирала заученный номер наизусть, словно в бреду, сильно надавливая на каждую стёртую кнопку старенького телефона. Цифры на кнопках легко могут стереться, что не сказать о её памяти. О её воспоминаниях.       Гудок. Ещё один. И снова. Сколько бы она не звонила ему, всё, что могло её встретить, были монотонные гудки, продолжавшиеся бесконечность. До тех пор, пока она сама не отключала трубку и не бросала телефон.       Но, честно признаться, она уже сама привыкла к этой ежедневной монотонности. Она уже сама нечаянно влюбилась в эту тишину, которая, казалось, успокаивала её больше, чем просто глубокие раздумья о проблеме. Хотя можно ли было назвать это проблемой? Неосознанную одержимость кем-то на протяжении длительного времени? Можно ли было?       Маринетт сама точно не помнила, когда это всё началось. В какой именно момент она попала в эту дьявольскую ловушку. В какой момент этот беспощадный механизм был запущен.       Но она точно помнила, как услышав то, что никак не ожидала, смутилась в тот день. Как покраснела. Как была готова провалиться сквозь землю от стыда. Адриану Агресту нравится Маринетт Дюпэн-Чэн — прокричали в наполненном ребятами помещении. Она уже не помнит, кто это был. Да и это сейчас было неважно. Злые языки всегда страшнее пистолетов. Именно поэтому, возможно, эти слова прозвучали, как обида или месть за разбитое сердце или затронутую гордость.       Но Маринетт винить в этом кого-то не могла. Она сама была виновата. Виновата, что попалась. Попалась в эту гадкую ловушку, в их руки, прямо на удочку.       Она так же прекрасно помнила его лицо в те секунды. Жутко красное и смущённое. И эти зелёные глаза, что были полны волнения и страха. Впрочем, то же самое можно было сказать и про неё саму. Она никогда не пользовалась особой популярностью. Никогда не считала, что могла привлечь чьё-то внимание. В особенности, такой знатной фигуры, как Адриана Агреста, никогда не думала и не могла мечтать.       Но истина была таковой. Она была не безразлична кому-то, а значит: была в центре внимания. Тогда на неё обрушился интерес стольких глаз, что выдержать это испытание было не в её силах.       Особенно провинившейся она чувствовала себя перед ним. Перед Адрианом, в глаза кому посмотреть прямо не смела. Не то что не хотела, просто боялась. Боялась увидеть его реакцию и отношение на данное маленькое и невинное действие. Но это было далеко не самое страшное, что происходило с ней тогда.       Тогда она интуитивно пыталась избегать встречи с ним. Пыталась сделать так, чтобы их пути пересекались реже и реже с каждым днём.       Смущение — довольно страшная вещь, способная хорошенько подпортить жизнь каждому недотроге в этой жизни. Неспособность сказать что-либо, невозможность выразить то, что хочешь — невыносимо. Всё это было для неё невыносимо. Это был слишком большой груз для неё, от которого она предпочла бежать прочь и скрываться, что в корне было неправильно.       И это она поняла чуть позднее, когда почувствовала на себе. Вскоре эти его смущённые подглядывания в её сторону, эти внезапные неловкие ситуации между ними, эта симпатия прекратились. Исчезли так же неожиданно, как и появились, оборвав все ниточки в груди.       Но даже с пониманием этого Маринетт ничего не могла с собой сделать. Механизм был уже запущен. Он, словно некая блестящая вещица, завлёк её в дебри, откуда она уже была не способна выбраться самостоятельно. И в душе она понимала, как бы ей этого не хотелось, но она уже успела влюбиться в него. Успела полюбить всем сердцем, не оставив места для размышлений никому другому.       Ну, а потом… А потом жизнь разбросала их по разным уголкам Земли, лишив их какой-либо возможности видеться друг с другом. Он пошёл своей дорогой, она же — собственной, явно отличавшейся от планов Агреста.       И этот телефон. Этот номер. Это было единственное, что осталось после него. Что всё ещё могло послужить слабой связью между ними. Всё ещё… Хотя, скорее всего, он уже сменил телефон. — однажды тихим вечером думала она, внимательно вслушиваясь в тишину на конце другого провода. Верно, уже довольно много времени прошло с их последней встречи и, казалось бы, надеяться уже было не на что. Но она всё ещё не унималась. Не желала опускать руки, хотя прекрасно осознавала — бесполезно. Он не услышит её. Он не ответит ей. Он не напишет.       Маринетт было двадцать семь, когда она впервые изъявила желание отложить привычные звонки на некоторое время. Ей было двадцать семь, когда она в тот же день, не сдержавшись, вновь позвонила ему. И зря. Это ей всё равно большим счётом ничего не дало. Лишь заставило угнетающей тяжести внутри появиться.       Ей было двадцать семь, когда впервые наблюдая за почерневшим небом, она задумалась о дальнейшем смысле её жизни. О планах. О значениях.       Для чего она жила? Для чего была рождена? Чтобы вечно быть несчастной или же наконец обрести счастье? И второго ей хотелось определённо больше. Даже ни сколько ей, сколько её знакомым и родным. Ей же было всё равно. Пока она могла плыть по течению, не наблюдая проблем, всё было хорошо. Всё было хорошо.       Ей было двадцать семь, когда она случайно столкнулась со своим прошлым в местном супермаркете. Ей просто нужно было купить молоко, а ему — что-то, дабы нормально перекусить. Тогда они не обмолвились и словом. Тогда они были простыми покупателями в обычном магазине. Тогда они просто стояли в соседних очередях и одновременно оплачивали купленное. И ничего больше.       И на этом всё могло бы и закончиться, а они бы могли спокойно разойтись, так и не узнав в лицах друг друга отголоски собственного прошлого, если бы… Если бы она нечаянно не окликнула его, случайно произнеся его имя вслух. А дальше. А дальше деваться было некуда. Она заварила эту кашу, она и должна была её расхлёбывать. Но, честно, это наказание и эта похлёбка показались ей даже вкуснее и слаще, чем она ожидала. Чем она могла себе представить.       Ей было двадцать семь, когда она впервые решилась пригласить его в своё скромное жилище. И как бы она не хотела, чтобы тот отказался от этого предложения, но юноша, будто на зло ей, принял его. Первое, что он заметил, только зайдя в помещение и стукнув входной дверью, как здесь было тепло и чисто. И правда, Маринетт Дюпэн-Чэн всегда заботилась о порядке. Что в школьное время, что сейчас. Всегда. А ещё в буфете у той всегда находилось то, что можно было подать к столу при такой встрече, как например, была эта.       Но единственного, чего у неё не было, так это особого желания рассказывать о себе за чашечкой горячего мятного чая с лимоном. Она не очень-то и любила эти рассказы про повседневность, которая ей порядком уже успела надоесть. Как и не отдавала особого предпочтения мятному чаю. Но…       Но в тот день она могла и потерпеть. Всё же редко выпадает шанс так откровенно поболтать со своим прошлым спустя столько мучительных лет разлуки.       И всё же ему надо отдать должное. Они смогли продержаться дольше, чем она предполагала, обсуждая их привычные вещи и ежедневную рутину, их воспоминания и былые дни. Их жизнь после школьной поры. Однако когда более тем для обсуждений не осталось, то в просторной гостевой комнате повисло неловкое молчание. Как и ожидалось. — промелькнуло в её мыслях, и она силой заставила себя сдержаться от глупой усмешки, что была готова появиться на её лице. Но, вопреки её предположениям, безмолвие между ними продлилось недолго. Её нарушил Агрест.       — Знаешь, я помолвлен, — вымолвил он через некоторое время. В первый момент для Маринетт эта весть была, словно удар по сердцу. Это было то, что смогло её задеть до глубины души, пусть она и была уверена, что уже пережила все круги ада. Оказалось, что данное утверждение было ложным. И слава богу, она смогла вовремя себя окликнуть. Конечно, столько времени прошло. Когда-нибудь у него должен был появиться тот, кого он мог защищать. Это совсем неудивительно. — пыталась уверить себя Дюпэн-Чэн, хотя ещё не до конца была способна смириться с такой действительностью.       А далее последовали его многочисленные рассказы про неё. Про ту, которая вновь смогла разжечь в его сердце огонь. Спустя столько лет. Последовали его многочисленные рассказы про их первую встречу, его первую симпатию к ней и необычайный интерес, про их случайное и весьма неудачное свидание, после которого она захотела узнать его поближе.       Дюпэн-Чэн же с вниманием слушала своего собеседника, мысленно моля о пощаде и конце этой дьявольской пытки. И прежде чем она получила своё, её ожидал апогей всего — перечисление хороших качеств будущей мадам Агрест и слова о подготовке к ближайшей свадьбе, о которой думать, лично Маринетт, было мерзко и противно.       Хотела бы она поддержать Адриана в эту пору и искренне пожелать ему всего хорошего от всего сердца. Да только… Только не могла. Не могла потому, как всё ещё питала к тому нежные чувства, что до конца их разговора пыталась тщательно скрывать.       — Надеюсь, сейчас ты действительно счастлив — едва выдавила она из себя, пытаясь казаться как можно беспечнее и радостнее в это мгновение. Однако в глубине души всё ещё корила себя за ошибки прошлого. За чёртову стеснительность и трусость. Если бы не они, то сейчас… То сейчас именно она могла быть на месте той счастливицы. Сейчас она могла бы гордо носить его фамилию. Сейчас она могла бы называть себя мадам Агрест, а не мисс Дюпэн-Чэн. Видно, не судьба — огорчённо выдохнула она, всё ещё стараясь стойко держаться перед ним. Как внезапно её размышления вновь оказались прерванными собеседником, который заметил довольно важный факт.       — Время уже позднее, — неожиданно изрёк он, мельком взглянув на настенные часы, что висели напротив него.       Она посмотрела на него. Конечно, она понимала, что их время уже истекло, а Адриан был на удивление слишком скромным, чтобы попросить остаться на ночлег. Конечно, она понимала это. Понимала, как никто другой, и ничего не могла с этим поделать. Она не могла попросить большего, когда сама судьба сжалилась над ней и подарила эту их встречу. Не имела права жаловаться и молить дать ещё. Не имела, но…       Нечто странное сподвигло её неожиданно потянуть за белый рукав мужской рубашки. Он повернулся в странном изумлении, а она всё так же молчаливо стояла, буквально прожигая холодный пол своим печальным взглядом.       Маринетт не сразу осознала, что совершила такие движения, но когда поняла, то отпускать край чужой одежды совсем не хотелось. Как и отпускать родную до боли душу. Горечь и страх вновь остаться одинокой до сих пор блуждали в её чернильном сердце. Она не хотела. Она не могла.       На тёмный пол упали несколько водяных капель. Пару слезинок, что внезапно полились из голубых глаз. Одна за другой, и сколько бы девушка мысленно не просила, они не прекращались, оставляя мокрые следы на её щеках.       — Маринетт… — его голос был тихим и дрожащим, как и в тот день, когда она узнала правду, которую предпочла бы никогда не знать. Не знать, чтобы после не мучиться от невыносимой боли, от невозможности избавиться от этих тяжёлых оков, на которые обрекла её судьба.       В тот раз он не находил себе объяснения, почему заключил юную Дюпэн-Чэн в объятия, хотя у него уже и была та, с которой он чувствовал себя неимоверно счастливым. Он не мог найти логику собственных действий, когда едва коснулся нежных губ сильно прижавшегося к нему хрупкого создания. Он понятия не имел, почему этот ангел решил ответить на его непростительный поступок? Почему не оттолкнул и не разозлился? Он не вникал в причину, по которой всё ещё продолжал крепко сжимать Дюпэн-Чэн в собственных руках и нагло осыпать её поцелуями. Он не думал, не хотел, не желал. Так почему же он это делал?       Не сказать, что Маринетт не размышляла об этом после. Нет, она ещё долго вспоминала и обдумывала всё. Раз за разом. Снова и снова, терзая и мучая себя. В конце-концов, она пришла к выводу, что это был лишь нечаянный порыв их обоих. Ибо другой причины для этого случая она не была в силах подобрать.       И правда, в то мгновение она не беспокоилась о последствиях. О его уже решённом будущем, о проблемах, что, наверняка, возникли бы после этого. Она лишь отдалась моменту. Использовала шанс, брошенный ей жизнью. Она лишь пыталась уверить себя, что в той прохладной темноте, когда взор её был затуманен, а голова лишена всякой способности здраво мыслить, стены были единственными, кто мог видеть и знать о произошедшем. Ведь никто не мог наблюдать за ними, никто не мог осуждать и презирать, никто не мог даже заподозрить о таком чудовищном грехе простой девушки и популярной невинной модели. Никто…       Это была их маленькая тайна. Их небольшой сокровенный секрет, который никогда не будет услышан и никогда не будет произнесён. Верно, это было лишь минутное помутнение. Лишь один несчастный день, когда из них вылилось всё то, о чём они хотели бы забыть, о чём предпочли бы молчать, всё ещё горько вспоминая о прошедших годах одиноким вечером. Лишь одна волшебная ночь, когда их давнее детское и наивное желание, в какой-то степени, сбылось.       Но каждое мгновенье когда-нибудь подходит к концу. И данное — не исключение. Стоило утренней заре осветить уютное помещение, как всё испарилось в считанные секунды, оставив от себя унылую грусть и кислое послевкусие, образовав пустоту внутри. Конечно, первые минуты душу терзали разочарование и потеря, смешанные с проклятой обидой на себя и собственную глупость, но потом…       Потом всё вернулось на круги своя. Маринетт зажила прежней скудной жизнью, кой существовала до этого момента, только изредка позволяя сомнительным мыслям проскальзывать в голову. Она уже никогда не увидит его. Не встретит вновь. А если и встретит, то не посмеет ни приблизиться, ни прикоснуться. — Маринетт уже решила оставить это, как некое таинственное воспоминание, так зачем ворошить прошлое? Зачем искать новые встречи, когда это уже не имеет ни малейшего смысла? Зачем? Однако…       Несмотря на это, по неизвестной ей самой причине она продолжала. Продолжала звонить на несуществующий номер, неосознанно желая услышать его ещё раз. День за днём, минутой за минутой.       Девушка полагала, что это стало какой-то привычкой. Какой-то обыденной вещью, от которой избавиться для неё было уже невозможно. Но…       Но… именно в тот момент, в тот момент, когда он появился перед её носом, была ли она втайне рада? Была ли довольна случившемся? Была ли счастлива?       Она думает, да. Её внезапная встреча с Адрианом послужила Дюпэн-Чэн неким запутанным испытанием, которое она смогла пройти достойно. Смогла выдержать, как полагаясь, не оказавшись сломленной впоследствии. Именно это она считала своей маленькой гордостью, своей маленькой победой, невзирая на оставшуюся необъяснимую пустоту. Пустоту, что являлась следом от прошлого. Шрамом, который ей оставила напоследок судьба. Несмотря на небольшую, но очень ощутимую и жгущую внутри рану.