Senespereco

      Чертов краснокожий раздражает, бесит до безумия, до кровавых точек перед глазами. Трой сжимает кулаки на лямках рюкзака, впивается отросшими ногтями в пятки ладоней и молчит. Краснокожему он тоже не нравится. Не то что бы это имело какое-то значение, но некоторое моральное удовлетворение этот факт приносит. Не одному Трою хреново от вынужденной компании.       Скосив глаза, он наблюдает за индейцем. Тот, склонив голову ниже, ссутулясь, упрямо переставляет ноги, идет вперед, и, кажется, абсолютно не замечает чужой взгляд, пряча собственный под отросшей челкой. Однотонная серая футболка, рубашка, штаны — все как будто велико на пару размеров, а может быть просто безразмерное. В любом случае, в этом прикиде тот выглядит даже не как скаут, а как пижон, выехавший на пикник с пледом, корзиночкой и тарелкой для фрисби. И некогда белые кеды только дополняют образ. У него даже рюкзак не походный - обычный джинсовый тюк. По сравнению с берцами и камуфляжным комбинезоном Троя одежда краснокожего кажется смешной. Парень явно не подготовлен к встрече и борьбе с врагами.       Военный и штатский. Сила и беззаботность. Порядок и хаос. Собранность и расхлябанность. Дисциплина и анархия. Собранность и рассеянность. Ум и глупость. Предусмотрительность и безалаберность. Трой знает, что чисто внешне выглядит куда более перспективнее спутника. И дело не только в одежде. Он, черт возьми, белый мужчина, а не краснокожий мальчишка! Если бы Трой сам не видел, как этот парень ловко управляется с мертвяками, спокойно и собрано уничтожая тех, кого требуется, и не рискуя понапрасну — не поверил бы. Да и поддержать разговор на непростую тему тот тоже может: религия, социология, философия, литература и, внезапно, анатомия. Пацан не глуп, хотя по всем канонам ему полагается быть не умнее какой-нибудь краснозадой макаки. Ну ладно, может и поумнее, но не намного. Но нет. Апокалипсис умеет удивлять.       — Всё, привал.       Пацан делает несколько шагов в сторону, сходя с «дороги». Дорогой это называется очень условно. Густой, молочно-белый туман клубится у их ног, поднимается ввысь так, что дальше пары метров уже ничего не видно. Как будто облако опустилось на землю, а они со всей дури в него влипли. Туман окутывает их мягким глухим коконом: иногда оттуда доносится стрекот, стоны, рычание, временами появляются мертвые, но чаще их окружает тишина: глухая и какая-то болезненная. Трою сперва вообще показалось, что он оглох. Чертов туман стелется по земле (что в данной ситуации явно ненормально, но, тем не менее, наблюдается), скрывая дорогу и скрадывая все звуки. Собственно потому они и держатся вместе: так можно слышать хотя бы чужое дыхание, чужие шаги, переброситься парой фраз, когда становится совсем невмоготу. Топкая вязкая тишина выматывает, действует на нервы.       — Так куда мы идем? — Трой скидывает рюкзак на небольшой холм рядом с парнем и с удовольствием принимает его слова за предложение поболтать. Трою нравится разговаривать, спорить, уговаривать, обсуждать, но первым начинать диалог с этим… Он не расист — а, ладно, к черту, да, он расист, ну и что в этом такого?! Но молчать Трой не любит, пожалуй, чуть больше, хотя, безусловно, умеет. Да и от его молчания, кажется, больше страдает он сам, чем его спутник. Мальчишка поднимает голову и долго смотрит на него злым пронзительным взглядом, потом неопределённо кивает головой.       — Туда.       Ну, охренеть теперь! Крутой у них выходит диалог! Трой готов дать руку на отсечение, что краснокожий знает (или хотя бы догадывается!) куда они идут: уж слишком целенаправленно он чешет. Но тот молчит, не отвечая ничего путного: ни где они, ни куда идут, ни даже откуда они взялись. Да и о прошлом особо не распространяется, только так, втянув голову в плечи, нахохлившись и насупившись, заявил, что сперва с отцом путешествовал, а потом с компанией. Трой впрочем, особо не настаивает, да и сам не стремится рассказывать о себе. Во-первых, гордиться нечем: всё, что он делал, всё, ради чего он это делал — всё пошло прахом: ни ранчо, ни записей. А во-вторых, если он правильно помнит, закончилось всё как-то глупо и бездарно. Тут нечем хвастать, а расписываться в собственной наивности, глупости, беспечности Трой не желает.       — И всё-таки, чисто теоретически?       — Вперед.       Парень поджимает губы, трясет головой, длинные — как у девчонки, или как у Ника раньше — волосы на мгновение занавешивают его лицо, срывая взгляд и упрямые морщинки между бровей и у уголков губ.       — Ну, тогда где мы, умник?       Трой злится. Трой раздражен. Трою хочется хорошенько вмазать этому утырку так, чтоб у того пошла кровь носом или горлом. Не хочет разговаривать — развлечет иначе! Единственное, что останавливает Троя — осознание того, что пацан может уйти. Это просто, достаточно разорвать дистанцию между ними шагов на двадцать-двадцать пять и всё, найти друг друга будет почти нереально, — и тогда пиши пропало, оставаться одному в этом тумане Трою не хочется.       Краснокожему, кажется тоже, потому тот, как-то тяжело вздохнув, все-таки начинает говорить. Не совсем по делу, но какая, собственно, разница? Трой — не идиот и имеет собственное представление о том, где они. И если его предположение верно, то нет никакой разницы, куда они идут. Они и вовсе могут никуда не иди.       — Знаешь, некоторые люди думают, что Лимб и Чистилище — одно и тоже. Бред, не так ли? Это как путать теплое с мягким, — парень замолкает ненадолго, обдумывая эту мысль, и продолжает: — Но что-то в этом есть. Я думаю ты при… До встречи со мной был так себе человеком, — краснокожий сперва спотыкается, ехидно ухмыляясь, но так и не заканчивая фразу так, как хотел, а потом и вовсе поджимает губы. — Я, собственно, тоже не был идеальным сыном, братом, пасынком или другом, но…       Пацан замолкает, выглядя несколько затравлено. Трой примерно представляет, что тот мог сказать дальше. «Но не такое уж мы и дерьмо, уж я-то точно, чтобы застрять тут до скончания веков.» Трою тоже никогда не нравилась концепция ада: слишком сурово как-то для доброго дядьки. Бесконечное наказание за конечную жизнь — немного несоизмеримо. Но то, что их окружает, действительно похоже на вечное наказание. Только никаких котлов, жаровен, чертей и пламени. Да и жара как такового нет. Вполне комфортная температура, можно было бы даже чуть теплее. Только скучно, тихо и нихрена не понятно.       — …Я думаю, дело не в этом. Не только в этом, — Трой несколько ошарашено смотрит на спутника и пытается понять, то ли тот продолжает свою прежнюю мысль, то ли Трой что-то прослушал. — Убитые очищаются от грехов? Заманчиво, но, как и индульгенции, несколько бредово. Но давать шанс на искупление это должно!       Мальчишка вскидывает голову и смотрит прямо в глаза Трою. Тому кажется, что глаза его спутника буквально пылают решимостью, верой, отчаянием. Ему аж хочется отодвинуться подальше от этого фанатика. Или придвинуться ближе, чтобы самому сгореть в этом пламени, зажечься им, принять его.       — …Или на перерождение. Ангелы-хранители хранят человечество, отводят беды. Но что, если они всего лишь таким образом искупают свою вину и ждут, ждут когда на свет появится ребенок, чьей душой они могут стать, а? Может, и мы сейчас не одни, а? И тут идет кто-то ещё, и вот эти дохляки, которые нам встречаются, их убивает ещё кто-то? Так сказать, на двух уровнях: сперва мы, потом они. И если мы вдруг оплошаем, замешкаемся, задержимся — для них всё будет кончено?       Трой отводит взгляд от парня, угрюмо усмехаясь. Ему не нравится эта тема для разговора. Она цепляет, заставляет сердце замирать, сбиваться с привычного ритма и стучать быстрее. Она причиняет боль и дает надежду, гнилую с мерзким привкусом и дрянным запахом, но всё-таки надежду. А ещё эта тема заставляет забывать об осторожности и идти против принципа. Ни разу за все эти дни… За все это время… С тех пор, как они встретились, Крис (кажется, мальчишку зовут именно так) не позволил себе заметить, обратить внимание, увидеть раздробленный висок Троя, его размозжённый череп. Он делает вид будто так и надо, будто ничего странного в этом нет, будто его не волнует собственная простреленная башка. Впрочем, Трой тоже не поднимает эту тему. За все то время, что они вместе, ни один из них не заговорил о смерти, о том, что они мертвы, о том, как они умерли. И вот сейчас…       — Ты бредишь. А если и нет, то в Чистилище или Лимбе долго ещё будет не протолкнуться. Кто заводит детей во время зомби-апокалипсиса?       Трой качает головой и делает вид, что этот чисто теоретический разговор не имеет ним никакого отношения. Только оглядывается и покрепче перехватывает нож. Он не знает, кого бы они вдвоем могли охранять (может и вовсе каждый защищает своего человека?), но знает, кого бы он хотел защитить. И если краснокожий вдруг прав… Что ж, он сделает всё, что бы Ник появился здесь как можно позже.