***
Рудик совсем не кленовая, ржавая вся, проспиртованная собственной горечью — она режет-режет-режет своими изломами, воет метелями, безрезультатно избавиться от парализующего холода пытаясь. Мила дойти до Львиного зева не успевает — застывает от ужаса, чувствуя лижущие ноги волны, в нос резко ударяет запах соли; чайки кричат-кричат-кричат над головой, а её затягивает все глубже. Это все нереальноенереальноенереальное. Кашляет глухо, надрывно, борясь с ледяной водой, заполняющей легкие, жадно пытаясь втянуть в них воздух; волны бьются о скалы, и Мила из последних сил к р и ч и т. (а затем камнем идёт ко дну, захлебываясь — следом за Гариком, даром, что в тысячный раз).***
Сначала приходит боль. Отрезвляющая. Спасительная. Почти долгожданная. Мила открывает глаза, и тут же дёргается от неожиданности, замечая его в неожиданной близости. — совсем свихнулась, Рудик? — Лютов хмурится, парализует плещущейся в глазах догадкой — лицо остаётся почти неподвижным, только желваки от напряжения ходят. Мила хватает воздух судорожно, не в силах скрыть дрожь — и Лютов это в и д и т (она сильнее сжимает губы и готовится дать отпор) Мила замечает уже запекшуюся кровь на ладонях — слишком сильно впилась в кожу ногтями, замечает и тут же хмурится — рана успела затянуться, но тут же выбрасывает эти мысли из головы. — заткнись, — Мила закусывает губу, пытаясь собраться и справиться с головокружением, ноги все ещё ватные, и она прилагает все оставшиеся силы, чтобы не упасть. Только не при нем. Лютов уже успел насладиться её слабостью. — посмотри на себя, Рудик, — он демонстративно окидывает её взглядом с головы до ног, и Мила чувствует дрожь; Лютов смотрит-смотрит-смотрит, ледяными иглами царапает кожу. — Жалкая. Беспомощная, — кривится. «Слабачка». Видит такой, какая она есть — насквозь, со всеми её недостатками. И Мила ненавидит его за это. — уйди с дороги, Лютов, — задирает вверх подбородок, пытаясь просверлить взглядом точку между бровей — в глаза в этот раз не смотрит, избегает. Сердце в груди колотится бешено, глухими ударами долбя грудную клетку; рёбра трещат и грозят надломиться, а она чувствует мерзкую влагу и преследующий её звук шумящей волны. Он хмыкает и почти проходит мимо, в последний момент сбавляя шаг: — давно пора прийти в себя, Рудик, — шепчет в самое ухо, и тут же демонстративно задевает плечом. (ещё больше она ненавидит себя — Лютов задумчиво обжигает её пустотой зрачков, и Мила снова чувствует себя ж и в о й).***
Она думает, что могла бы справиться. Знает, что это не выход, но. — И это все, на что ты способна, Рудик? — Лютов смеется холодно, смотрит с чертовым превосходством, и это её п р о б у ж д, а е т. Мила зубы сжимает, плечом нарочито безразлично дёргает, отказываясь признавать поражение, и делает все, на что способна и даже больше.***
Ему легко удаётся пригвоздить её к стене, Мила охает, больно ударяясь головой о камень, перед глазами на мгновение начинают плясать искры. Ей даже не нужно оглядываться в поисках Воронова — чувствует, что его здесь нет. — тошно смотреть на тебя, Рудик, — глухо рычит ей в лицо, уничтожая расстояние между ними. Взгляд у Лютова дикий — кажется, вот-вот вцепится зубами в глотку. И даже не пытается подавить клубившееся на периферии желание её доломать, статическим электричеством разносящееся по венам. Оно у него болит, ноет под рёбрами. (О н а болит) Режет взглядом тяжелым, пустым, магнитом утягивающим в развертывающуюся между ними пропасть. — мне мало твоей ненависти, Рудик, — смотрит почти с садистким удовольствием, как она жадно хватает ртом воздух, до боли впивается ногтями в ладони, как за долю секунды вновь берет себя в руки — упрямая, упорная, Рудик никогда не могла признать собственное поражение. Губы невольно растягиваются в усмешке, злой и ядовитой (совсем не её), и она не может сдержать смешок: — уж об этом можешь не волноваться, — наклоняется чуть вперёд и выдерживает его долгий взгляд. В ней все кипит, взрывается, раскалывает на части остальной мир. И именно это её впервые пугает по-настоящему.***
Когда вода вновь подступает — Мила судорожно втягивает морозный воздух в легкие, прерывая свою тираду, не замечая начавший моросить дождь и погружаясь в собственную пучину, — Лютов рядом, а ей все ещё тошно от своей слабости. Она била его словами, и этого снова оказалось мало. — ненависть не греет, Рудик? — его голос режет металлом. А она дрожит, её лихорадит, земля ускользает у неё из-под ног — Мила чуть заваливается вперёд и крепко цепляется за края пальто, беспомощной птицей разбиваясь о скалы; Мила шепчет добейдобейдобей бледными губами, выдыхает ну же, Лютов, обжигая горячим дыханием шею — (он не может). Мир вокруг крутится-вертится, (Лютов не даёт ей упасть)