Вне жизни

Данте возвращается за полночь. Раздражённый и усталый. Ударяет ладонью по выключателю и свет мягко зажигается. - К чёрту...- бормочет Данте сам себе, зачем-то сразу подходя к кофейному столику, склоняясь над ним и начиная перебирать какие-то журналы и счета. Хмуро рассматривает рекламу местного "7/24", потом теряет остатки интереса, отшвыривает рекламу, и цветной листок, медленно покачиваясь, опускается на пол. Данте выпрямляется и ерошит серебристые волосы ладонями. Такое ощущение, что он не знает, чем заняться: то ли упасть на диван и уснуть, то ли пойти в местный бар, нарваться на неприятности и устроить симпатичные разборки на почве тёплого пива. Он устало трёт лицо ладонями и потом выдыхает. За окном - темнота с вкраплениями разноцветных, тускло светящихся квадратов окон многоэтажки напротив. Данте не хочет признаваться себе в причине собственного беспокойства. - К чёрту, - снова говорит он, но в этот раз - шёпотом. Он не будет выходить из себя из-за того, что... Данте снова вздыхает, сдувая со лба чёлку. Взгляд скользит по стеклу окна за которым серебристо-черно, лишь с пятнами тускло синего или оранжевого, и спокойно. Он задумчиво прищуривается и разворачивается, направляясь в коридор. Там налево - ванная. Он облокачивается спиной к стене и смотрит на залитое водой стекло душевой кабины. Смешно вообще-то. После трагедии братья перебрались в дешёвую квартиру в небогатом районе города, даже не выбирая особо. И если Данте и правда было абсолютно всё равно, где спать, то Вергилий его немало удивил непритязательным вкусом в выборе жилища. Хотя, какая разница? Вёрджа всё равно почти никогда нет дома. Он пропадает сутками, тренируясь, совершенствуясь, обретая всё новые навыки, уставая до смерти и уходя всё дальше в запретную обитель теней, вызывающую ужас и домыслы у людей этого мира. Отец никогда не поощрял использование знаний преисподней здесь и говорил, помнится, что это ведёт исключительно к саморазрушению и уничтожению внутреннего мира. На самом деле, папочка больше переживал о внешнем мире, не так ли, бро? А отец, хоть Данте и не признавал его, он-то наверняка, знал, о чём говорил. Что только у тебя в голове, Вёрдж? Сквозь шум воды доносится голос Вергилия: - Данте, не будешь ли любезен выйти отсюда? Акустика ванной комнаты искажает его голос и он звучит незнакомо и странно. - И почему? - интересуется Данте. - Полагаю потому, что мне неловко стоять без одежды в твоём присутствии? Данте усмехается: - Да лаадно тебе, Вёрдж! - Я серьёзно. Данте кивает, не переставая усмехаться. - Вёрдж, где ты пропадал, а? - Данте, прошу, выйди из ванной. - Но почему?! - дурачится Данте. - Потому, что я так сказал. - Брось. Ты же знаешь, что я упрямый. - Как скажешь. Данте наблюдает за тем, как к запотевшем стеклу на миг прижимается ладонь, оставляя прозрачный след пятерни, наблюдает за движениями размытого стройного силуэта по ту сторону пара. Потом вода перестаёт шуметь и дверь душевой кабины отодвигается. Вергилий переступает на пол босыми ногами и Данте, не дожидаясь, швыряет ему в лицо чёрное полотенце. Вергилий ловит, молча вытирает лицо и промокает плечи, не обращая внимания на внимательный, скользящий взгляд брата. В неуютном белом освещении Вергилий выглядит каким-то мёртвым. Хотя его кожа идеальна, его волосы, зачёсанные назад, - ещё светлее обычного. Настолько белые, что даже вода не делает их темнее. Что-то изменилось. Данте ощущает, что всё гораздо сложнее, чем собственная ревность. Вергилий выглядит слишком сильным, слишком спокойным, слишком уверенным. И слишком красивым даже по привычным меркам. Эти "слишком" просто так и сквозят, и Данте кажется, что он всей кожей ощущает холод от этих сквозняков. Данте решает не гадать, чтобы не потеряться в сомнениях ещё больше. Он ненавидит головоломки и неизвестность. И он ненавидит ждать. - Вёрдж, где ты пропадал, а? - А в чём дело? - Интересно. - Ты интересуешься не тем, чем следует, - замечает Вергилий, потирая глаза устало. - И чем следует, Вёрдж? - спрашивает Данте. - Чем мне следует интересоваться? Вергилий лишь смотрит на него и ничего не говорит. - Ты не был на охоте, так ведь? - негромко и вкрадчиво произносит младший из близнецов. - Ты не следишь за мной. Я бы почувствовал, - замечает Вергилий вместо ответа. Да, их чутьё... - Чьё это? - быстро спрашивает Данте. И вынимает из кармана длинные жемчужные бусы и набрасывает ему на шею. Вергилий непонимающе смотрит на него, а потом запрокидывает голову, бесшумно смеясь. - Вёрдж, тебе идёт. Tак оттеняет твоё лицо! В голосе Данте - едкая злоба. Такая ощутимая, что Вергилий всё никак не может перестать смеяться. - Проклятье, Данте! - говорит он, прикладывая тыльную сторону ладони к губам, чтобы скрыть улыбку, и качая головой. - Что эта хрень делала в нашей чёртовой комнате, Вёрдж, а? - Неужели ты проверял карманы моего плаща? - Да, зацени, я их проверял, но разве тебе не всё равно? - Конечно же, мне всё равно. - Тогда что это? Что это за фигня? - настаивает Данте. - Вёрдж, ты носишь такое?! Ты меня пугаешь! - Да? А ты меня смешишь. - Что это, Вергилий? - А что это тебе напоминает? - Вергилий всё посмеивается, не глядя на близнеца. - Напоминает, что у меня странный брат. Так что это, а? - настаивает Данте. - Это женское украшение, Данте, - успокаиваясь, говорит Вергилий, глядя на него так, будто Данте стал моложе на пятнадцать лет. - Это жемчужные бусы, полагаю. Ожерелье. Он пропускает сквозь длинные пальцы нить белёсых блестящих жемчужин. - Не держи меня за идиота, Вёрдж! - сначала злится Данте, а потом внезапно нахмуривается и спрашивает, - Это то, о чём я думаю? Или дела ещё хуже? - Зависит от точки зрения, которая у нас, как известно, никогда не совпадает, - хмыкнув, разводит руками Вергилий. Данте вне себя от сдерживаемого раздражения. Вергилий уходит часто и приходит постоянно в разное время. Сначала это была простая ревность. Брат раньше никогда не уделял женщинам столько времени. Он ненавидел растрачивать себя. Контакт с обществом, устои и обязанности отягощали его настолько, что он предпочитал запертую на замок квартиру, резню с монстрами и секс с красивым и, что важно, - выносливым, - братом-полудемоном в свободное от Охоты и занятий время. Данте это устраивало. Общество не напрягало его. Он пользовался им по полной, всегда получая то, чего хочет. Но брат - это другое. С братом всё иначе. С братом интересно. С братом-близнецом можно всё. Не нужны слова или знаки. Они же отлично чувствовали друг друга. "Иногда это только мешает", с тоской думает Данте, оглядывая бледное красивое лицо. Ну, как это обычно происходило? Начать хотя бы с того, что кто начинает, тот выигрывает. А победитель получает всё. Побеждённый никогда не спорит. Они потом никогда не обсуждают, не задают друг другу вопросы, вроде, "тебе было хорошо?" или ещё какая-нибудь подобная глупость. Они знают: это всегда настолько хорошо и плохо, что правильные слова, которые не звучали бы глупо и по-детски, не смог бы подобрать ни один из них. В их мире ничто не обсуждается. Их закрытый мир был похож на комнату, за окном которой - совсем иной пейзаж, который больше никто не видит. Облавы на демонов, взмах Мятежника, чёрная кровь, брызгающая на лицо, и брат, второй и последний выживший из их семьи - это настоящий мир Данте, это та самая замкнутая комната. Но для Данте из неё хотя бы есть выход. Там эти ночные клубы, красивые девчонки все в блёстках... Пиво, футбол, мотоциклы. У старшего из братьев нет никакого другого мира. Он что-то ищет. Слишком много занимается и ничего не говорит. У Вергилия в последнее время - только его старые фолианты, их полуистлевшие и выцветшие от времени страницы, разлетающиеся на жёлтые хрусткие снежинки. Такие ровные, будто осколки тончайшего блеклого фарфора, если прикоснуться слишком грубо. Все сплошь исписанные полустёршимися бурыми и чёрными чернилами непонятного происхождения. Ещё - мрачная тишина тайных библиотек, приглушённый свет настольной лампы, шорох ручки о бумагу, запретные знания и молчаливая Ямато, послушная, беспощадная, слишком редко знающая покой. Вергилий тренируется так часто, как никогда раньше, словно готовится к чему-то. И с ним всегда его абсолютная отстранённость от всего остального. Раньше было немного иначе. Раньше Вергилий хотя бы выглядел живым. Иногда Данте думает о том, есть место для него в мире Вергилия? Пока что, наверное, да. Но Данте чувствует, что это не сможет длиться бесконечно. Он слишком хорошо знает брата. Это уже, как никогда отчётливо, напоминает хождение по краю бездны без страховки или балласта. Нужно быть гибким, нужно быть осторожнее, аккуратнее, чтобы не сделать лишнего шага, нужно удерживаться от резких движений, держать себя в руках и никогда не выдавать отчаяния. И что, так можно дойти до конца?.. Нет. Хождение оказывается бесконечным, оно выматывает, и Данте начинает уставать. Вот это - их тайная нечеловеческая жизнь в человеческом мире. Поэтому и только поэтому Данте ощущает незнакомое прежде чувство ревности. Злость оттого, что Вергилий, его брат Вергилий, вдруг, стал проводить своё время с кем-то другим, возможно, делиться своими тайнами и желаниями, не смотря на утверждения, что ему совершенно нечего делить с миром по ту сторону их окна, что ему достаточно, если его просто не отвлекают. Казалось, что всё, что ему теперь было необходимо - это вся тишина мира. Тогда какого чёрта весь этот глупый проклятый театр и все эти их мучительные горящие ночи, после которых регенерация занимала дольше, чем после сквозного ранения в грудь? А, ну ладно... Значит, шоу отменяется. Декорации можно разбирать. Ну, почему родного брата убить тяжелее, чем какого-нибудь тупого демона, забредшего полакомиться, скажем, одной из неосмотрительных, беззащитных домохозяек, запоздало направляющихся с покупками из супермаркета тёмным вечером? Ну, почему решать это предстоит именно Данте? И что теперь?.. Всегда должен быть выход. Интересно, жива ли его несчастная пассия? Вергилий не мог быть настолько жестоким. Ведь, конце концов, они же близнецы. И поэтому пусть надежда теплится до последнего. И Данте не выдерживает и всё портит. Потому что он говорит сбивчиво: - Но ведь... Ты же не мог, так? Слова его обрываются на середине фразы, поскольку надежда тут же остывает и исчезает и во рту почему-то появляется мерзкий горький привкус. - Остынь, Данте. Уверяю, на допросе я тут же подпишу чистосердечное признание, - хмыкнув, заверяет Вергилий. - Ты... Что ты натворил? Вергилий, почему?! Глаза Данте распахиваются, губы белеют. - Мне было это необходимо. Вергилий обёртывает другое полотенце вокруг бёдер. Оно узкое, поэтому сидит очень низко. - Ты не мог... - шепчет Данте. - Вергилий, но зачем ты? Я не верю. - Ты меня недооцениваешь. И мне не нравится твоё выражение лица, брат, - Вергилий склоняет голову к плечу, рассматривая его лицо своими холодными, прозрачными, едва ли не светящимися льдинами глаз. - Хм. Надеюсь, это не несварение желудка. Я слышал, такое бывает у людей из-за фастфуда и плохого пива. Вергилий разворачивается, бросает в лицо брату влажное полотенце и спокойно проходит мимо. Но Данте догоняет его, снова резко разворачивая к себе. - Как ты мог? - спрашивает Данте, зная, что уже успел задать этот вопрос и ему и себе. Сердце колотится, потому что он понимает, что никакой надежды больше не остаётся. - Как я мог что? - недоумевает Вергилий. - Это несложно. Даже ты бы сумел. Данте тяжело дышит, качая головой и закусив губу. Этого не может быть. Его брат не пошёл бы на такое. Данте устало проводит руками по лицу. "Брат, что мне делать?". - Вёрдж, что мне делать? Вергилий пожимает плечами. Данте жутко ненавидит, когда Вёрдж это делает. - Идём со мной, Данте. Я устал ждать. - Я никуда не пойду с тобой. После того, что... После всего, - Данте сглатывает и качает головой, а голос внезапно становится сиплым и едва ли не ломается. Или нет, всё же ломается, когда он говорит негромко. - Будь ты проклят. О, сейчас Данте готов драться, он готов разорвать брата своими руками! Ну, неужели, неужели Вёрдж оказался настолько ужасен, чтобы... Вергилий усмехается и призванный меч останавливает Данте от рывка, рассекая плечо. Данте выдыхает, замирая. Он смотрит на кристальный тонкий клинок, на аккуратный эфес, на голубоватые искажённые линии маленького приоткрытого на проветривание окна высоко в стене, видимые сквозь кристалл. Данте лишь слышал от отца о Призванных Мечах, но никогда не видел их своими глазами. Потому что их можно подчинить только в обмен на что-то недопустимое. Например, чья-нибудь наивная человеческая душа. Демоны делают это. Используют людей для достижения своих целей. Но только не Данте. Он ненавидит жертвы ради чего бы то ни было. Кроме того, применение секретных техник Ада по собственному желанию превращает любого в адепта тёмной стороны. Но Вергилий... Он же сын Спарды! Ничего хорошего ему в Аду не светит. Только сумасшедший решится настолько рискнуть всем. Через миг Вергилий убирает меч и тот рассыпается стеклянными крошками, прежде, чем исчезнуть. Но не смотря ни на что... Вот и всё. Техника Призванных Мечей освоена. Для Вергилия в этом мире всё кончено. Вот почему Данте казалось, что Вергилий выглядит мёртвым. Он теперь и правда мёртв здесь. В мире, который был его последним пристанищем. Данте кивает, горько усмехаясь. Он опускает взгляд. Татуировка на правом бедре. Это собственная роспись Вергилия. - Ты подписал договор. Ради... этого? - Данте беспомощно разводит руками, не зная, как вложить всё, что но хочет и, наверное, должен, в какую-нибудь убедительную фразу, но выходит только жалкое, - В обмен на человеческую душу, Вергилий... Тот смотрит на Данте серьёзно и даже с чуть высокомерным состраданием. Данте качает головой. Его старший брат... Он же ничего не понимает! Он не понимает ничего! - Я нуждался в надёжном оружии, Данте, - спокойно говорит Вергилий, будто это что-то объясняет и будто слыша чужое отчаяние. - Оно делает меня сильнее и быстрее, оно многофункционально и ничего не весит. Его легко контролировать. Видишь? Вергилий поднимает раскрытую ладонь и над ней появляется такой же кристалл. Вергилий задумчиво смотрит на Призванный Меч. Потом, не делая ни единого движения, направляет оружие от себя. Тот беззвучно режет воздух и резко пробивает тонкую стену. Обломки белой запотевшей кафельной плитки взрываются брызгами и крошатся. Данте едва успевает прикрыть лицо ладонью, наотмашь отбив пару острых маленьких осколков. Призванный меч постепенно исчезает серебристой звенящей россыпью, будто истаивает на глазах. Красиво... Данте сглатывает ком в горле и проводит руками по волосам. Всё уже не имеет значения. Что можно спросить или сказать, чтобы Вергилий понял, что только что натворил? Как ты мог? Зачем ты это сделал? Неужели тебе не жаль? Ответы Данте знал так же хорошо, как и брата. Как бы то ни было, этим поступком Вергилий открыто признал свой статус Воина, ступившего на путь Тьмы. Он не собирается продолжать дело отца. У него - свои планы и они вряд ли связаны с человеческим спокойствием. Вот оно. Рождение Тёмного Убийцы. Опальный Воин, отлично звучит! А Данте так устал! Он только вздыхает. Всё просто. Вергилий изучал вещи, от которых Данте всегда предпочитал держаться подальше. Но произошедшее было слишком просто и понятно. Вергилий познакомился с девушкой. Глупая, у неё, конечно, не было шансов противостоять чарам старшего сына Спарды. Он ведь дьявольски красив, он потрясающе галантен и невероятно умён. Он элегантный, одевается в чёрные шёлковые рубашки, мать их. Манжеты... Чёртовы манжеты он застёгивает дорогущими запонками, о, да. Что Данте упустил? Ах, точно! Вергилий же просто несравненный в постели. Хотя в этом всегда было что-то странное. Не смотря на то, что брат выглядел излишне холодным, Вергилия всегда было просто захотеть. Данте знал это из собственного опыта. Что-то необычно притягательное, манящее... Дальше всё оказывается ещё прозаичней. Девчонка была обменена на Знание. И подпись появляется шесть часов спустя, после совершения Сделки. Человека обменяли на Технику Призванных Мечей. Всё верно. Настолько верно! Эти длинные жемчужные бусы, небрежно и так цинично наброшенные на шею Вергилия, - это её. Это принадлежит той наивной, которая поверила старшему сыну Чёрного Рыцаря. Принадлежало. Это всё, что от неё осталось. И Данте разводит руками, не зная, что сказать. - Тыы... Голос его сиплый и тихий. Он и правда не знает, что сказать, и спрашивает тихо: - Что с ней теперь будет? - Не знаю, я не интересовался, - Вергилий, как загипнотизированный, рассматривает новый меч, сгенерированный над ладонью. - Смотри, их можно использовать и как защиту. Занятно, не так ли? - Пошёл к дьяволу, - на выдохе шепчет Данте, не глядя ему в лицо. На невероятно бледном лице Вергилия - голубое свечение от кристалла, преломляющего флуоресцентный свет. Данте кажется, что ванная комната внезапно стала слишком тесной и неподъёмные плиты её потолка и стен теперь давят так, что дышать становится тяжело. Кажется, только Вергилий умеет не ощущать этого страшного давления. И, словно в подтверждение этому, Вергилий усмехается уголками побелевших губ неслышно. - Потрясающе. Это совершенное оружие, не так ли? - шепчет он, будто не слыша брата, и не сводя взгляда, полного странного ледяного восхищения, с острого кристалла над ладонью. - Они даже сильнее, чем я рассчитывал. Они идеальны. - Да нет. Это ты просто окончательно свихнулся, - криво усмехается Данте, качая головой. Вергилий хмыкает в ответ. Данте прижимает руку ко лбу, лихорадочно раздумывая, что можно сделать. Поскольку то, что Вергилий совершил, разъединяет братьев, направляет их пути в разные стороны раз и навсегда. Данте замечает, что эти дурацкие жемчужные бусы так и остаются на шее брата. Он проводит взглядом по длинной нити гладких белёсых бусин сверху вниз. Вергилий даже не смотрит на него. - Ты ненавидишь меня, Данте? - негромко спрашивает он. Почему-то, вопрос оказывается слишком сложным и неожиданным. "Ненавижу ли я тебя?". Данте пожимает плечами неопределённо. - Я... Нет, но... Просто... Ты же знаешь правила. - Хм, - Вергилий усмехается уголками слишком бледных губ, - Опальный Воин? Воин, Впавший в Немилость, - он пожимает плечами. - Это не сделает меня слабее. Но обяжет к достижению новых целей. Данте кажется, что сейчас он уже просто начнёт смеяться. Это всё - какое-то безумие! - Новых целей, ха? - он разводит руками, не понимая, как донести до брата истинный масштаб катастрофы. Его бесит, что Вергилию совершенно плевать, на их разрушающиеся братские узы. - Какие ещё цели ты себе поставил, Вёрдж? Снять очередную несмышленую и обменять её на пару симпатичных рог? Чего тебе не хватает?! Торчишь с этим хламом ночами на пролёт... - он качает головой, кусая губы, потом и правда смеётся. Но только в этом смехе - одни злость и ядовитая горечь. - Все эти книги!.. О чём они, а? Чего тебе не хватает, Вергилий?! Данте уже выходит из себя и чувствует, что действительно теряет контроль. - Тебя? - следует спокойный вопрос-ответ. "Меня"... Вергилий небрежно сдёргивает с себя бусы и, не глядя, швыряет их куда-то на пол. - Что за чушь? - бормочет Данте, хмурясь и смаргивая, зачем-то глядя на цепочку перламутровых белёсых крошечных шариков, зачем-то прислушиваясь к тихому стуку, с которым они падают на керамическую белую плитку пола. - Не пойдёт. Теперь - нет. Ты уже всё разрушил. Всё, что... Не отец. Ты! - Не повышай на меня голос, - негромко предупреждает Вергилий. - Да пошёл ты! - Я сказал, не смей повышать голос! - Сказал?! Ты мне сказал?! - у Данте на миг всё вспыхивает белым перед глазами, таким же холодно-белым, как этот кафель, на котором валяются ненужные бусы. - Да ты даже больше не имеешь здесь права голоса! Это не твоё место! Почему бы тебе не собрать пару сэндвичей и не отправиться в преисподнюю прямо сейчас, ха? - он изо всей силы толкает Вергилия ладонями в плечи, отчего тот по инерции делает шаг назад, а Данте усмехается зло ему в лицо. - Наверняка, папины лучшие друзья, там, в Аду, уже заждались тебя, его сынишку, чтобы мило побеседовать и выпить с тобой по чашке кофе! От них так просто тебе не сбежать, - цедит он сквозь стиснутые зубы. - На тебя будут охотиться там, а здесь тебе больше нет места! Что ты натворил, Вергилий?! Ты в опале с обеих сторон. И тебе некуда идти! Вергилий разворачивается и резко толкает Данте к стене. Он хватает за шиворот и говорит сквозь зубы: - Заткнись! Заткнись, Данте, ты понятия не имеешь. Данте решает не сопротивляться. Иначе это перерастёт в драку, а он и так уже слишком устал. Глаза Вергилия холодны, как тот синеватый странный лёд его нового "идеального оружия". Вергилий больше ничего не говорит. Потом переводит дыхание и отпускает Данте. Да чёрт с ним со всем... - Ты погибнешь, Вёрдж, - утомлённо и уже как-то слишком тихо констатирует Данте. - Что бы ты ни делал потом - обратной дороги нет. Надеюсь, ты хотя бы это осознаёшь. В этот миг Данте кажется, что во всей Вселенной закончились слова, которые бы хоть что-то ещё значили для его брата. Просто Вергилий достиг самой последней стадии равнодушия. Он совершенен в этом своём равнодушии так же, как его Призванные Мечи - в достижении их цели. Внезапно, Вергилий вспыхивает, что редкость. - Что ты за глупец?! - с досадой говорит он, выдыхая. - Мне не нужна обратная дорога. Я никогда не оглядываюсь назад! - он сбавляет тон и произносит. - Эта женщина... Я не убивал её - я лишь передал. На моих руках нет её крови. И даже если бы она и была: разве пристало сыну самогО Чёрного Рыцаря так болезненно реагировать? Что произошло с тобой, Данте? Эта женщина была так наивна и целомудренна? Быть может, совершила нечто особенное, что заставило тебя возненавидеть меня? Проклятье! - Вергилий качает головой, отступая от Данте на шаг. - Я просто иду к своей цели - кто-то из нас должен, брат. И я бы не коснулся волоса с головы этой женщины, если бы это было возможно. Я бы вряд ли когда-нибудь встретил её. Но неужели мои цели настолько мелочны, что ты ставишь мне в вину один единственный Обмен? - он усмехается как-то горько, но вместе с этим - так жестоко, - Я не ничтожный убийца и не дешёвый охотник за головами. Я - единокровный сын Спарды и хочу обрести то, что положено мне по праву. Я должен стать сильнее, - он, скрипнув зубами, переводит дыхание, и тихо, будто объясняя, произносит, - Возможно, уже слишком поздно, я проиграл свою первую битву и бессилен что-либо вернуть. Я бессилен... И моя Ева... Я не смог защитить. И то, что произошло тогда, я никогда не смогу отпустить, - он выдыхает и тут же берёт себя в руки - Я не способен оставить это в прошлом. Я проиграл, потому что был слаб. Я не смог уберечь главное, чем дорожил. Не спас единственного человека, которого хотел и был обязан защитить, хотя именно в этом была моя принадлежность. Защитить любой ценой, Данте! Но я оказался не способен. Жалкое зрелище, должно быть. - в его голосе, теперь уже внезапно тихом, слышится всё та же неизменная досада и горечь, которая так никогда и не прошла. И, наверное, уже никогда не пройдёт. - Так чего же я стою как воин, как сын Спарды, не выполнив своего главного и единственного предназначения? - он молчит, раздумывая, а Данте следит за ним глазами и ничего не может сказать, чтобы поддержать или опровергнуть. Потому что Вергилий прав, но... Он всё же настолько неправ! И старший из близнецов говорит уверенно, с вкраплениями стали и холода в звучном, красивом, знакомо-незнакомом голосе: - Я добьюсь своего хотя бы сейчас. Я почти сумел и, возможно, ты прав - отныне мне здесь не место. Я уйду, не беспокойся об этом, правила мне известны. Я намерен рискнуть. Я хочу попытаться завладеть силой отца, оставшейся на той стороне, - тут он криво усмехается, кивнув. - Хм, как всё же осмотрителен наш папочка, не так ли, Данте? - он снова кратко кивает, но уже уверенно. - Как бы то ни было - я готов попытать удачу. И я никогда не пожалею о содеянном. Я пройду всё ради своей цели. Даже Ад. Тем более Ад. Я полностью готов, поскольку больше не знаю, что значит "жалеть". Мне не жаль других равно как и себя... И вот поэтому - я смогу абсолютно всё. Данте смотрит на него устало. - Нет, не сможешь - качает головой, так и не отойдя от стены. - Дело не в этом, Вёрдж. Хочешь ненадолго в ад, ха? Вот, так просто? Туда и обратно, да? Ну, вперёд. И прямо сейчас. Всё равно ты ни цента не платишь за эту грёбаную квартиру! Разве я могу тебя удерживать? Но то, что ты, сын своего папочки, пожертвовал человеком ради собственных целей... Ты же теперь должен быть моим врагом! До сих пор не могу себе представить, что ты оказался способен зайти так далеко. - Врагом? Хм. - Вергилий усмехается. - Тогда, возможно, ты просто никогда не знал меня? - Возможно... Тишина. Она кажется бесконечной. - Ну, что? Хочешь познакомиться с врагом поближе? - Вергилий усмехается нехорошо. - Мне не терпится довести до совершенства мои новоприобретенные навыки. - Нет, - качает головой Данте. - Нет, я устал от всей этой дряни. Отталкивает его и, глядя под ноги, уверенно направляется к выходу. - Данте... - Нет, отстань! - Данте снова начинает злиться. - Отстань, окей?! Он зачем-то по ходу подбирает с пола забытые жемчужные бусы - последнее, что осталось от совершенно незнакомого ему человека, который, наконец, открыл ему глаза. И выходит с ними из комнаты. А Вергилий бы просто переступил, Данте теперь знает. Данте устало опускается на разложенный раздолбанный диван с безобразно-пёстрой, слишком потёртой обивкой, вытряхивает из мягкой пачки "Лакиз" сигарету и зажимает её в губах, не торопясь закуривать. Он запрокидывает голову, вытягивает ноги и смотрит в потолок. Потом медленно закрывает глаза, глубоко вздохнув. Приходит в себя и, наконец, закуривает. Это, наверное, плохой знак, потому что Данте никогда не курит, если всё в порядке. А у Данте обычно всё в порядке. Хотя вот, в последнее время как-то... Чёрт. Данте подвигает пепельницу и включает телевизор. Первая Лига. Повтор сегодняшней игры. Но полматча уже всё равно позади. Да и хрен с ним теперь, с этим футболом. Сколько ещё проживут эти огромные парни с подплечниками, если он будет не в силах остановить родного брата? Эти люди... Они ничего не знают, потому они счастливы, наверное. Вергилий - тоже. Он счастлив по-своему. Вергилий изменился даже внешне. Но он не плохой парень. Не плохой и не хороший. Он просто... безразличный. Возможно, Данте просто тешит себя надеждой, что всё ещё возможно как-нибудь исправить, хотя он не слышал, чтобы демоны хотя бы раз вернули обменянную душу. Но попытаться-то можно. Ведь пустых надежд ещё никто не отменял. Просто нужно поговорить с Вергилием. Попытаться понять или попытаться объяснить. Раз и навсегда. Просто, чтобы положить этому конец. А если не раз и навсегда, то хотя бы заставить его отложить свои планы на необозримое будущее. Или хотя бы просто на сегодня. Вся их жизнь, замкнувшаяся в четырёх стенах этой жалкой квартиры, из окон которой, кажется, они могут видеть совсем не то, что все остальные смогли бы, напоминает Данте хождение над пропастью без балласта и без страховки. Ну, же, Данте Спарда! У тебя всегда отлично получалось! Пара аккуратных шагов. Пара красивых осторожных шагов-слов, шагов-объятий, шагов-кивков, шагов-"я-понимаю-Вёрдж-но-послушай-меня-всего-лишь-разок-брат-я-прошу-тебя!" - и вы оба на той стороне. Выматывающее хождение перестанет быть вечным, всем спасибо, счастливый финал. Только вот это слишком глубоко в нём. Это просто часть Вергилия. Мечта начинает становиться реальностью, цель стать тем самым Тёмным Убийцей уже достигнута и теперь его вряд ли остановят слова или даже Мятежник. Вергилий и внешне изменился. Данте думает о том, что его близнец стал ещё красивее. Вся эта сила, вся эта магия - это его. Оно подходит ему. Он выглядит ещё опасней и холоднее. Что бы ни происходило, Вергилий всё ещё его брат, всё ещё близко. Всё ещё не растерял для Данте своего запретного тепла, своей животной, острой притягательности. Не растерял? Да он стал выглядеть просто невероятно. Он теперь, мать его, просто как-то магически идеален! Он идеален, как это его новое волшебное оружие. Данте не замечает, что всё это время перебирает бусины жемчуга в пальцах, как чётки. Он вспоминает как они скользили по бледной коже брата. Длинная нить лениво поглаживала её, спадая, нет, стекая с груди к упругому животу и вниз. "И ещё ниже"... Вергилий... Самый красивый из убийц. Данте немного ошеломлённо хмыкает и закусывает губу. "Я не убивал. Я бы не коснулся волоса с её головы, если бы это было возможно". Это было возможно, Вергилий. Это было возможно, чёрт бы тебя побрал... "Я не смог защитить". Больше некого защищать. Время отпустить, отпустить! "Я готов рискнуть". Я не готов, чтобы ты рисковал. "Вергилий, что теперь с тобой будет? Погибнешь? Это было бы лучшим исходом. А если выживешь? Каким ты тогда станешь, а? Чем ты станешь, Вергилий? Во что ты превратишься потом? Если ты никогда не выберешься обратно? Это больше не будешь ты и мне придётся забывать. А у меня чертовски хорошая память, мать её. Я даже проклятые ключи от мотоцикла ни разу не забыл, зацени". Зато он позабыл о сигарете и теперь она тлеет в пальцах над полупустой пепельницей. Матч по телевизору всё продолжается. Данте отключает звук и у него возникает странное ощущение, что это всё теперь непостижимо далеко от него. И больше не сможет вызвать восторга от забитого мяча. А стадион, тем не менее, поднимается и беззвучно кричит десятками тысяч немых голосов, визжит тысячами свистков, захлёбывается конфетти и машет лентами и огромными поролоновыми указательными пальцами. А вот - лицо красивой девчонки на весь экран. Синие глаза и длинные, высветленные почти до платины, волосы. Она радуется и смеётся. Пустоголовая силиконовая блондинка? Да, наверное. А, может, и нет. Но всё равно - красотка. И абсолютно счастливая. Данте устало скользит по экрану глазами и молча с силой вжимает почти невыкуренную сигарету в стеклянное дно пепельницы. Что-то остаётся в прошлом в этот вечер, застывший между небом и землёй, иссиня-чёрный с водянисто-голубой прослойкой на горизонте. Но Данте пока не знает, что конкретно: его единственный брат, тот, который его единственный любовник и единственный родственник, или все эти отличные футбольные матчи с их конфетти и красивыми блондинками, глядящими мимо камеры. Данте пока не может выбрать. Вергилий отлично знает о чём думает брат. И это хуже всего. Данте переводит взгляд на близнеца, который стоит в дверях. Тот так и не одет, что совершенно не похоже на Вергилия - он не выносит собственную наготу так же, как и чужую. Данте устало поднимает голову. - Вергилий, я не... - его голос сиплый и тихий. - Как всё исправить? - Всё уже исправлено, Данте, - уверяет Вергилий. - А?.. - Теперь всё так, как и должно было быть изначально. - Аа, ты об этом... Данте умолкает. Он бессмысленно смотрит на свёрнутую нить с жемчужинами в своей ладони, пропускает их сквозь пальцы, запутывает. Но жемчуг нанизан плотно, нить упрямо и медленно распрямляется. Может, эта девушка выживет? Может, ей удастся? Может, она, хотя бы, не сдастся так скоро? Может быть, она была особенная? Нет, ничего особенного в произошедшем не было. Демоны постоянно кого-нибудь убивают или обменивают. С этим можно бороться по мере сил, что Данте и делает. Он убивает демонов, загоняет их обратно, запугивает. Но как бороться с родным братом? Убить Вергилия? Разве Вергилия можно убить? Шансов пятьдесят на пятьдесят. А, возможно, теперь даже меньше. Увы, есть ещё стопроцентная уверенность в том, что убить Вергилия Данте не сможет по совсем иным причинам. Нет, даже не потому, что он такой... дьявольски красивый и притягательный. Просто потому, что... По плечам пробегает холодок, сердце один раз гулко ударяется о грудную клетку и, кажется, останавливается, в ушах появляется тот самый глухой звон, как при перепадах давления на высоте. "Нет! Нет. Потому, что он - мой единственный брат! Я не хочу его потерять! Потому что я уже и так всё потерял. Слишком много! У меня ничего не останется!" Но Вергилий так уверенно, так неторопливо и почти неслышно подходит к нему. И всё. Глаза Данте закрываются. По его красивому лицу пробегает судорога непонятного отчаяния или бессилия и он утомлённо прижимает лицо к упругому голому животу своего брата. Потом устало обвивает его талию ослабевшими руками. Он обнимает. Вергилий становится вплотную к близнецу и, запустив длинные пальцы в серебристые волосы, мягко треплет их, пропускает пряди сквозь пальцы. Он тоже знает: Данте всегда сдаётся ему без боя. Тот запрокидывает голову, открывает глаза и устало смотрит снизу вверх в светлые, почти прозрачные глаза брата. На лице его - выражение глухого страдания и признания собственного поражения. - Вергилий, не нааадо, - лениво морщится Данте, всё глядя на него, однако даже не пытается оттолкнуть или возразить. - Успокойся, брат. - Я спокоен. - Нет, ты лжёшь. - Вёрдж, я спокоен! - Не повышай на меня голос. - предупреждает Вергилий. - Я же просил. - Угу. Ладно. Данте уже всё равно. Он просто хочет поскорее уткнуться в эту гладкую кожу на животе брата, вдохнуть его запах, а потом... Но Вергилий почти незаметно отстраняется. - Странно. Ты слабеешь, Данте. Всё в порядке? - спрашивает он тихо. - Даа, - неохотно и вяло тянет Данте. Это просто ты становишься сильнее, ублюдок! Да чёрт с ним со всем! И Вергилий хмыкает, а потом слабо улыбается, всё путая серебристые пряди волос брата, и осторожно, лишь слегка подталкивает за затылок к себе. Данте закрывает глаза и весь будто растворяется в этот моменте тишины. Он всё прижимается лицом к голому животу, поглаживает ладонями гладкую кожу и ощущает, как перемещаются гибкие мышцы. Он трётся о неё щеками и губами, приоткрыв рот, и дыхание его обжигает его собственное лицо и бледную кожу брата. Данте касается губами отметки на бедре. Она горячая. Он проводит по ней кончиком языка - она солона на вкус. Он почему-то целует её, не открывая глаз. Осторожно царапает зубами и тут же касается влажными губами снова и снова. Так нежно, так бережно... Почему так нежно и бережно?! Ладони поглаживают внизу по голой спине, ногти осторожно скользят вдоль позвоночника, не оставляя следов, опускаются на ягодицы, ненужно прикрытые полотенцем. Вергилий отступает на пару шагов. Он ухмыляется и кивает приглашающе. - Давай, - негромко и с вызовом говорит он. - Какая неожиданность, - фыркнув, с иронией замечает Данте, только ирония его больше не такая колкая, будто притупилась. Но он так устал, как-то измотан этим проклятым вечером, отнявшим у него последнее. Забавно выходит, ха? В этом иссиня-чёрном вечере, когда горизонт где-то за тёмными силуэтами домов окончательно слился с чернеющим небом, Вергилий и останется. И даже когда станет светло... Ну, когда-нибудь же должно же стать светло? Так вот весь гротеск ситуации в том, что когда будет светло, Вергилий так и останется в своём полумраке. Он никогда не ступит в новый рассвет. И он никогда... Данте переводит молчаливый взгляд на брата. Его проблемы, чёрт бы побрал этого Опального Воина! И Данте соскальзывает с дивана и опускается на колено перед братом. И усмехается чему-то расслабленной странной усмешкой, и берётся за полотенце. Оно падает на пол к ногам Вергилия и Данте прижимается тёплой щекой к паху близнеца, закусив нижнюю губу. Трётся о шёлк гладких белых волос, касается мягкими разомкнутыми губами. Кожа такая тонкая... Данте целует сверху, обхватывает губами, выпускает, будто просто играя. Вергилий смотрит сверху вниз и бесшумно посмеивается. Тут Данте ухмыляется и притискивает его к себе, подтолкнув ладонями в поясницу. На миг прижав ко рту тыльную сторону ладони, промокая губы, Данте склоняется снова и, наконец-то, погружает его член в рот. Всё становится так прозаично и привычно... И Вергилий стискивает зубы на миг, а потом запрокидывает голову, упершись брату в плечи кончиками пальцев. Скалясь, когда его член, скользнув по внутренней стороне щеки Данте, привычно соскальзывает вглубь и его со всех сторон впервые обнимают тёплые стенки горла. И Данте судорожно впивается в ягодицы Вергилия, оставляя на бледной коже красноватые отметины от пальцев. И как-то сдавленно и глухо пытается издать хоть какой-то звук, - он это всё не очень-то и любит, но разве это когда-нибудь было важно? У братьев это уже старая, добрая традиция. Данте не любит, но принимает, потому что Вергилию нравится именно то, что Данте не любит, и Данте это знает. У Данте, если он принимает слишком глубоко, если горло чересчур стискивается и сопротивляется, иногда слезятся глаза и становятся такими... светлыми. Вергилий любит это, потому что знает: слёзы ведь так никогда и не стекут по его щекам. Вергилий ненавидит слёзы. Данте тоже. Но Вергилию дьявольски нравятся глаза брата в эти моменты. Вот в такие, как сейчас. - Да ладно тебе, - с усмешкой шепчет Вергилий, быстро и небрежно вытирая его глаза костяшками пальцев, и Данте зло отталкивает и поднимает убийственный взгляд своих светлых глаз из-под склеившихся потемневших ресниц. И, конечно же, упрямо продолжает. И со временем он, как всегда, привыкает. Данте - он же ко всему привыкает, ему становится привычно легко и он закрывает глаза. Вергилий тоже легко усмехается, облизывая пересохшие губы и тоже прикрывая глаза. И перемещает руку, теперь придерживая Данте за затылок. Хотя, скорей, это он теперь сам придерживается за брата. Губы Данте уже такие бесстыдно красные и мокрые. Наверное, потому всё выглядит столь развратно и завораживающе. Не так, как если это делает Вергилий. Но сейчас победитель именно Вергилий, и Данте вполне доволен участью проигравшего. Потом Вергилий резко выдыхает и останавливает близнеца. Тот поднимает вопросительный, чуть одурелый взгляд и рассеянно промокает рот запястьем. Вергилий ждёт, пока тот поднимется, и толкает его на раздражающе скрипнувший диван. Данте сглатывает ком, подкативший к горлу, и привстаёт на ослабевших локтях. Вергилий упирается коленом в матрац, склоняется ко рту Данте, приподнявшись над ним, и целует, целует... Потом целует его шею и ухо, изредка зажимая в острых зубах мочку уха и поводя по ней кончиком языка. Данте отворачивает голову, с трудом приоткрывает глаза. Он скользит затуманенным взглядом по пятерне брата, распластанной рядом, у самого плеча Данте, как-то отстранённо изучает знакомыe сильные пальцы. Вот они медленно сминают простынь в кулаке. А потом стaрший из близнецов опускается на локоть, другой рукой неторопливо расстёгивая джинсы брата. И Данте падает на спину, обнимает своего близнеца за тёплые плечи так искренне и так же бессильно, как, наверное, та девчонка, которую разменяли, в их последний раз. Но Вергилий зачем-то переставляет колено и резко, с силой давит в пах. Данте крепко зажмуривается, сдавленно вскрикивает от боли, и пытается оттолкнуть. Возможно, Вергилий просто уловил краткую мысль, остро царапнувшую их обоих в момент уединения. Если бы Данте был в силах, он бы даже извинился. Всё, что угодно! Но старший брат убирает колено сам и вот его руки теперь мягко, настойчиво поглаживают тут и там, скользя вдоль рёбер, гладя живот и задерживаясь на груди. А потом - незаметно спускаясь вниз, снова к паху, трогая так упрямо, как-то слишком бесстыдно, будто это игра. Данте боится лишний раз вздохнуть, чтобы брат не повторил болезненного урока неизвестно за что - Вёрдж ведь полный псих. Вергилий знает это. Он усмехается и целует. Данте с какой-то отстранённой мутной тоской думается, что сейчас его брат похож на прежнего себя. На такого же, каким был ещё вчера вечером, когда тяжело дышал, опираясь на вытянутую руку, отчего прозрачный тусклый свет догорающего дня, соскользнув с его щеки, лежал гладким розово-оранжевым пятном на горячей коже сильных плеч. Данте, так же, как и вчера, проводит пальцами по бледным губам своего странного то ли близнеца, то ли любовника и усмехается. Невыносимо хочется успеть поцеловать Вергилия хотя бы раз, прежде, чем тот начнёт. Иначе потом, - он знает, - этой возможности уже не будет. Данте оборачивается, ища взглядом взгляд брата, привстаёт на локтях, и ловит открытым ртом его рот. Да, да, вот так... Вергилий отвечает на поцелуй, - он будет последним. Но пусть он хотя бы будет долгим. И старший из полудемонов укладывает брата на спину и, всё целуя, прижимает к его горящей щеке свою ладонь, чтобы придерживать его лицо. А Данте не слышит ничего. Ничего нет, кроме их шумного, сбивчивого, распалённого дыхания и потрясающего, заводящего, скользящего звука влажных глубоких поцелуев и этих кратких, вымученных стонов привычной сладкой нерешительности "Нет, подожди-подожди!". Вергилий потом касается гладкой выемки солнечного сплетения кончиком языка и затем влажно целует сразу под ней. Данте опасливо привстаёт на локтях, когда брат оказывается ещё на пару поцелуев ниже, но тот бесцеремонно толкает его в грудь ладонью, заставляя лечь обратно. Хмыкает, небрежно и грубовато оглаживая его ладонями по плоскому втянувшемуся животу, по бокам, по гофрированным дугам рёбер. Потом он как-то властно разводит его колени в стороны и склоняется к нему. Вергилий целует внутреннюю сторону его бедра, начиная от колена, соскальзывая влажными тёплыми губами ниже, ближе к паху, и Данте кажется, что кожа его начинает пылать. И ему ещё кажется, в который раз в жизни, что у Вергилия жёсткие губы. А потом, когда тот спокойно смыкает их вокруг изнывающей плоти Данте, младший брат начинает думать, что у брата - самые нежные губы на земле. Вергилий совсем другой. Когда он ласкает брата, у него никогда не слезятся глаза, не сжимается горло, не сбивается дыхание. Будто ему чуждо всё человеческое, включая физиологические инстинкты, будто он не знает никаких слабостей. Вергилий делает что-то... такое, от чего... - Чёрт, - резко выдыхает Данте. Он вздрагивает и прогибается. Вергилий глухо усмехается, не прерываясь. И когда приподнимается на вытянутых руках и перебирается к лицу брата, тот в который раз замечает, что у Вергилия никогда не краснеют губы, как бы изощрённо и насколько бы долго он ни ублажал брата. Хотя обычно с Данте это не долго. Вергилий обнимает его покрепче, приподняв за плечи, заставляет привстать, чтобы стянуть с него джинсы. Данте ощущает тепло тела близнеца, зачем-то кусает его за голое плечо и слабыми руками помогает избавить себя от одежды. Ещё обнимает в ответ. - Подожди, - говорит Данте, сам того не ожидая. Вергилий замирает на миг: - Почему? - негромко спрашивает он. - Я... - Данте становится стыдно, конечно же, он не скажет. - Данте, - усмехается Вергилий и целует его в приоткрытый рот. Целует глубоко и так искренне, будто они - двое влюблённых. Жаль иногда, что Вергилий не любит ждать. И, что всё самое жестокое и извращённо-восхитительное начинается, когда заканчиваются эти поцелуи. Когда он берёт своё. С Вергилием всегда так долго, он безжалостный и хладнокровный. Он ведь равнодушен. Светлые глаза внимательно прищурены, зубы стиснуты до скрипа, мышцы напряжены до предела и железная хватка, оставляющая на бёдрах и ягодицах Данте красные следы. И почти невидимая, злая тонкая усмешка на искусанных губах. Порывистые краткие движения внутри знакомого чужого тела, куда он врывается без колебаний, без осторожности. Так долго и сильно, что в какой-то момент Данте начинает казаться, он может вообще перестать что-то чувствовать. Они оба... Вергилий даже не предупреждает, когда быстро перехватывает его ногу за голень и запрокидывает себе на плечо, крепко придерживая за колено. И продолжая... И Данте чертовски не по себе, потому что ему нравится слышать эти бесстыдные звонкие удары кожи о кожу. Потому что он слышит их так отчётливо и громко, что, кажется, кто угодно на земле тоже их слышит. Ну да, Вергилий же просто берёт своё. И не даёт взамен ни секунды, чтобы расслабиться. Терпит ли Данте? И да, и нет. Но, как бы то ни было, он снова, как всегда, как много раз до этого, получает удовольствие. Наверное самое тяжёлое, самое выстраданное, самое труднообъяснимое и болезненное в его жизни удовольствие. Он иногда, как вот сейчас, задерживает дыхание, он, бывает, просто не решается выдохнуть, чтобы ненароком не вскрикнуть. Он кусает губы, чтобы не застонать громче. Оба брата знают, что хлипкие гипсокартонные стены очень плохо хранят секреты от любопытных. Прецеденты уже бывали. Данте обычно бессознательно и судорожно пытается как-нибудь вывернуться, хотя бы как-нибудь отстраниться, высвободиться. Он закрывает глаза ладонью, он дёргается, он отталкивает, он даже иногда шепчет "нет", но Вергилий... Он всегда держит слишком крепко и будто не слышит. И он никогда не сбивается с ритма. И про себя, где-то на краю сознания, Данте всегда, абсолютно всегда чертовски благодарен ему за это. И Данте хватается за подлокотник дивана одной рукой, а другой рывком притягивает к себе Вергилия за шею. Тот звонко целует его в искусанные губы, потом заставляет приоткрыть рот и приникает к нему на пару кратких мгновений. - Проклятье... Данте... - хрипло и сдавленно выдыхает он, отрываясь и запрокидывая голову. Он покрепче стискивает бедро Данте у себя на талии и, прижав второе посильнее, подаётся вперёд. И всего раз глухо протяжно стонет сквозь стиснутые зубы. Это похоже на последний, самый отчаянный рывок. Он теперь двигается как-то плавно и тягуче, заполняя его без остатка, задевая его изнутри так, что Данте выдыхает, пытается прогнуться, бессознательно упирается основаниями ладоней в смятые горячие простыни, но руки его соскальзывают... Вергилий шепчет "Чёрт" и замирает, сжав зубы, когда Данте захлёбывается воздухом, вскрикивает, запрокидывает голову и теперь... ... не двигаться, не пытаться дышать... Впитывать эхо оглушивших, ослепивших, отнявших дар речи ощущений... Цепляться за эти горящие, и так болезненно гаснущие, мгновения. Проживать их, призрачных, снова и снова, пока не отпустит. Вергилий не позволяет прийти в себя так скоро. Его руки всё ещё до боли стискивают рёбра Данте. Лицо Данте вжимается в мокрую от пота грудь брата. И теперь он может расслышать дыхание. Только он не знает, чьё оно. Его или Вергилия? Это неважно. Оно - одно на двоих. У них всё - одно на двоих. И поражения, и победы. И последние в жизни фатальные ошибки... Вергилий собирается осторожно отстраниться, но теперь уже Данте не отпускает. Ладно. В любом случае, не самое неприятное даже для старшего из близнецов. - Вергилий? - М? - Ты... Тишина. Данте не помнит, что хотел спросить. Он кое-как отстраняется. - Ты совершил Обмен, чтобы мне досадить? Вергилий смотрит на него. Потом запрокидывает голову и смеётся едва слышно. Данте так же почти неслышно и глубоко выдыхает и изо всех стискивает простынь, чтобы сдержать красивый прямой в челюсть и с достоинством выйти из ситуации. Потому что Вергилий смеётся совершенно искренне. И это только вдвойне хуже. - Не глупи, Данте. - говорит он, отсмеявшись. - Во имя чего я должен делать что-то тебе на зло? Это так мелочно, что я даже разочарован - ты настолько человек. Иногда мне бывает жаль тебя. Глупый брат. Спокойно. Сейчас эта красная вспышка ослепляющей ненависти пройдёт. Уже легче. Уже полегче. - Какой же ты высокомерный ублюдок, Вёрдж. - криво усмехается Данте, качая головой. - Иногда мне хочется вышибить из тебя всё это пафосное потустороннее дерьмо и заставить смотреть на вещи прямо, чтобы ты открыл для себя много нового и интересного. Ты бы удивился. Там полно всего. - Мне вполне хватает одного тебя. - хмыкает Вергилий. - Знаешь, что лучшее в тебе, как в человеке? - Даже не рискую предположить, чтобы не показаться самому Вергилию Спарде излишне пошлым. - ядовито отвечает Данте. Но Вергилий усмехается ему и беспечно качает головой: - Напрасно. Это именно оно, - говорит старший из близнецов. - Так что, если считаешь, что все должны быть удовлетворены малым, молчи и просто функционируй, как подобает другим, к которым ты себя причисляешь. Как это легкомысленно, Данте... Сколько насмешки и иронии в этом знакомом раздражающем голосе! - Ооо! Лучше функционировать я просто не могу, Вёрдж, ты, высокомерный урод! - не выдерживает Данте. - Если даже я не могу, то что говорить о людях, не так ли? Вергилий пожимает плечами. - Возможно, ты просто слаб. Но мне подходит. - сообщает он. - Только одно замечание, Данте, если позволишь: я всегда исключительно нежен с тобой наедине. Неужели не ощущаешь? - Ты ужасен! - Ты мне льстишь. - Вергилий! - Данте поднимает голову и с бессильным возмущением и даже с упрёком смотрит на него. Вергилий едва заметно призрачно улыбается и кивком спрашивает "Что?". И Данте не удерживается от усмешки в ответ. О, ему дьявольски стыдно за это, да, ещё бы! Опять проигрывает старшему брату. Но это же тот самый упрямый максималист Вергилий Спарда, никогда не радующийся своим маленьким победам, никогда не прекращающий совершенствоваться, не знающий ни ненависти, ни покоя. Ни шагу назад. Он разрушает себя сам, но ему плевать. А Данте - он другой. Он тоже упрямый, но у его упрямства - иное предназначение и потому это именно у него перехватывает дыхание, это у него мерзко саднит где-то в груди от осознания, что Вергилий - враг, что когда-нибудь именно ему, а ни кому-то другому, возможно, придётся останавливать Вергилия той самой пресловутой "любой ценой". У Данте нет выбора. Ни у одного из них выбора нет. Даже если бы он и имелся, то всё равно не в пользу родного брата. - Ты заставляешь меня ненавидеть тебя, Вёрдж. - говорит Данте негромко, играя с прохладными пальцами Вергилия и поудобней уложив голову ему на голую грудь. - Мне это не так-то легко даётся, знаешь ли. Вергилий усмехается и кивает понимающе. - Полагаю, потому что мы - братья. - Нет. Это потому что... Почему?... Данте не знает, что сказать, и умолкает. - Оставь это, Данте, - недовольно бросает Вергилий. - Ты начинаешь меня утомлять. Идём в душ. - Я не пойду с тобой. - Как пожелаешь. Вергилий перебирается через него, оттолкнувшись ладонью от стены, и поднимается с дивана. Данте наблюдает за ним, не говоря ни слова. Да и к чему им теперь вообще слова? Данте думает о том, что всегда целовал брата напоследок. Вергилий обычно тоже. Или касался пальцами губ. Или переносицы. Это приносило с собой какое-то искреннее чувство тепла. Нет, чувство покоя. Или даже не так. Чувство близости, вот, точно. А, может быть, даже всё вместе... Но сегодня брат впервые просто ушёл. Данте думает, что где-то не так далеко от долгожданного края обрыва, он всё же оступился. И потерял равновесие. И ещё он прикидывает, ощутил бы теперь то самое успокоение или тепло, если бы Вергилий всё же поцеловал его, прежде, чем уйти? Данте вздыхает и лениво ложится на бок, отворачиваясь к стене. Устало и бездумно водит пальцем по её шершавой тёплой поверхности - Кажется, я снова что-то сделал не так. - шепчет себе Данте, устало потерев глаза. - Всё лучше и лучше, ха... Очень жаль, - он вздыхает. - Очень-очень, мать его, жаль. На самом деле, он только думает, что шепчет. В ванной начинает шуметь вода и бледно-синие бессмысленные блики от телевизора всё ещё напоминают, что футбол продолжается. А может, уже закончился. Сколько времени прошло? Данте нехотя чуть оборачивается и бросает взгляд на немой экран. Матч окончен. - А, чёрт, - потягивается полудемон и снова отворачивается. Рука его лениво падает возле лица. Он закрывает глаза. С этой стороны дивана ещё так остро пахнет теми убийственными, выматывающими сорока минутами их падения. Их побега за рамки людской морали. Сорок минут обнажённой, обжигающей, выхолащивающей искренности для них самих, и такого же открытого, неприемлимого, злостного лицемерия с точки зрения порядочности и человеческой терпимости. - Эй, я всё ещё тот, кто вас защищает по мере сил! Как насчёт небольшой поблажки для меня? - тихо и лениво бормочет Данте. Хотя, к чему эти поблажки? Что им до них? Ведь это личное время двух близнецов-полудемонов, тайное, закрытое, огороженное никогда не произнесёнными клятвами молчания и невозможностью молчать, отчаянием и уверенностью, стыдом и гордыней, слабостью и силой, болью и удовольствием. И всегда - пороком. Их такое краткое, странное, болезненное время вне жизни. Лучше бы его не было? Да ни за что! Это лучшее время в их жизни. То, что вне любых определений добра и зла. Данте так не хочется засыпать! Но он дьявольски вымотан. Он опустошён. Иногда ему кажется, что он давно уже не хочет защищать никого. И себя - в том числе. Но он гонит эти мысли подальше. Он ведь должен... Не так ли? "Когда я проснусь, всё будет классно" - говорит Данте сам себе. "Или хотя бы лучше, чем сегодня". И усмехается чему-то, всё так же безуспешно борясь с невнятной сонливостью. Он слышит, как открывается дверь ванной, но сил на то, чтобы разомкнуть веки, просто нет. Он слышит шаги Вергилия по комнате. Как всегда спокойные, без суеты. Вслушивается в его дыхание и в то, как Вёрдж неаристократически шмыгает носом: наверняка, вода попала. Обычно, если Данте замечает, что брат уснул на диване, как всегда утомлённо прикрыв от света глаза запястьем, Данте будит его словами, вроде, "Иди в постель. На этом дурацком диване невозможно выспаться". А вот Вергилий почему-то никогда не обращает внимания, если Данте случайно прикорнёт здесь у телека, и с чистой совестью спит один на двуспальной кровати. Он просто не думает о таких мелочах. Но сегодня что-то не так. Данте слышит, что Вергилий подходит к дивану. Высокочастотный, колкий и немой звук включенного телевизора, не уловимый, но безошибочно дающий понять, что он работает, - лишь громкость отключена, - теперь умолкает и синие размытые блики перестают мерцать и танцевать по полутёмной неуютной комнате. Данте слышит спокойный голос брата: - Собираешься здесь спать? - Ммм... А что? - бормочет Данте, не открывая глаз и не оборачиваясь, немного сбитый с толку внезапной заботой. - На этом диване невозможно выспаться. - Да, спасибо, мамочка. Я в порядке. - Данте, я не спрашиваю дважды. Ты собираешься идти в постель? - Ты только что спросил дважды. - Оставайся. - Как всегда. Спокойной ночи. Вергилий почему-то не уходит. Данте слышит, что тот раздражённо прищёлкивает языком. И тогда младший из братьев приоткрывает глаза, нехотя оборачиваясь, разбитый и дьявольски уставший. - Чего ты ещё хочешь, Вёрдж? - хмуро и лениво спрашивает он. - Я сказал, я в порядке. Оставь меня в покое. Он умолкает и тут же отворачивается обратно, вновь раздражённо набрасывая на себя одеяло, чтобы холод перестал так грызть голое, ещё чуть влажное от пота плечо. - Данте, ты... - Отвали от меня! Отвали, Вергилий! Чёрт бы тебя побрал! - внезапно, даже для самого себя, взрывается Данте, резко привставая и снова отбрасывая тонкое серое одеяло, раздражающе колючее и, кажется, ни капли не согревающее. - Что ты вообще делаешь? Чего ты от меня ожидаешь?! Гооосподи, как же я устал от тебя! Проклятье! Он устало проводит ладонями по лицу и качает головой. Берёт себя в руки и говорит уже спокойно, так и не глядя на брата: - Вёрдж, просто ты... Просто иди спать без меня. Он в который за сегодня раз падает на диван и сразу отворачивается к стене. Он слышит голос Вергилия. - Хм. Глупый. Голос такой негромкий и... Тёплый? Кажется, Вергилий усмехается. Диван прогибается и поскрипывает, когда Вергилий укладывается позади Данте, плотно прижимаясь к младшему брату. Прохладная рука обнимает за плечо. Это так приятно и близко, что у Данте перехватывает дыхание. И поэтому он решает переждать и вообще надеется, что просто уснёт. Или, что уснёт брат. Но минуты тянутся бесконечно, а ни один из них так и не засыпает. - Ты что, голый? - сонно спрашивает Данте, наконец, не оборачиваясь. - И что? Ты внезапно смущён? - Нет. Я как раз о том, что ты "внезапно не смущён". - Не порть момент, глупец. - А. Прости. - Прощаю. Осторожные пальцы Вергилия перемещаются с плеча на щеку Данте. Смахивают прядь волос, тщательно, в несколько попыток, убирают её за ухо. Приятно... - Ты ничего не понимаешь. - говорит тихо Вергилий ему на ухо, перебирая пряди его серебристых волос. От осторожного прикосновения к волосам и от того, что он ощущает тёплое дыхание своей щекой, Данте как-то сладко снова клонит в дрёму. - Ты тоже. - Я не настаиваю. - А я настаиваю на твоём понимании. Ничего не срабатывает, так? - Боюсь, что так. - Так и думал, чёрт. Вергилий переворачивается на спину, и Данте, открывая глаза, тоже. Потом он кладёт голову брату на грудь, выдыхает и закрывает глаза. - Я просто хочу, чтобы ты понимал, за что я тебя ненавижу. - тихо говорит Данте. - Мне известно, - спокойно говорит Вергилий. Он снова ложится на бок и обнимает младшего брата, чтобы было теплее. Данте тёплый. И он тоже обнимает в ответ, пытаясь отогнать подступающую прохладу плохо отапливаемой комнаты. - Но ещё... Я... - М? - Иногда я лгу, Вёрдж, знаешь? - Да, я знаю. - усмехается Вергилий. - Мм. Ну, отлично, - говорит Данте. - Только не думай, что я... Он не заканчивает мысль. Вергилий терпеливо ждёт, но потом становится ясно, что его младший брат давно спит. Данте в своём стиле. Возможно, он действительно теперь ненавидит его. И у него имеются довольно веские причины. Но оба близнеца уже давно слишком далеко зашли, чётко и, наверное, слишком смело разграничив Просто Жизнь и эти отчаянные Моменты Слабости. Эти моменты принадлежат им одним и не поддаются ни осуждению, ни поощрению. Ни обсуждению. В них нет места как ненависти, так и любви. В них Вергилий ненадолго обретает покой. Именно поэтому это, возможно, единственное, что Вергилий продолжает ценить в жизни. Но в этом парадокс, он понимает: эти моменты - они, будто, вообще вне жизни. Ни с чем не связаны, никого не касаются и никогда не будут никем упомянуты. Вот даже ими самими. Они будто не из этой жизни. Они в неё не вписываются. Вергилий переводит взгляд на брата и пытается отстраниться. - Только попробуй и ты познакомишься с тёмной стороной меня. - тихо и зловеще предупреждает Данте. - Почему ты проснулся? - Холодно. Нужно поскорей убираться отсюда в спальню, ты был прав. - Ты, как всегда, вовремя. - Отвали. Они нехотя поднимаются и направляются из холодной гостиной. Данте трепетно мечтает поскорей забраться с головой под их тяжёлое одеяло, покрепче прижаться к брату в полной темноте, привычно ощущая запах его кожи, закрыть глаза и немедленно сладко уснуть. Просто раствориться в знакомом тепле и темноте до самого утра. А искупаться удастся только завтра. "И когда я проснусь, всё станет отлично". - Ой, что за чёрт... В темноте он спотыкается и его босая нога попадает в петлю, небрежно валяющихся на полу, жемчужных бус. Данте замирает на миг. "Я не забыл. Но..." Вергилий неумолимо тянет его за руку за собой и Данте... просто переступает. Данте забирается в холодную постель и охает. - Лучше бы там остались, - бормочет он. - Не начинай, - отвечает Вергилий спокойно, укладываясь рядом и позволяя Данте обнять себя. Данте обхватывает его бедро ногами и сжимается от холода. - Ты весь мокрый, - почему-то замечает Вергилий отстранённо. - Ты спятил? Мне до чёртиков холодно! - удивлённо отвечает Данте. - Проклятое отопление нихрена не тянет. - Прошу, оставь, - предупреждающим тоном говорит Вергилий негромко. - Данте, не жалуйся. Никогда не жалуйся при мне. Я это ненавижу. - Да пошёл ты! - вспыхивает Данте, резко задирая голову, чтобы глянуть в глаза, почти светящиеся серебристым нехорошим светом в темноте. - Почему ты постоянно сначала трахаешь меня, а потом пытаешься сделать из меня сопляка?! - Что? - усмехается Вергилий и качает головой. - Какая глупость. - Я не жаловался! Это было к тому, что я просто не мог вспотеть, - поясняет Данте, внезапно чуть успокаиваясь, потому что в голосе Вёрджа хоть и была насмешка, но зато он говорил искренне, это чувствовалось. - Но я не жалуюсь! Вообще никогда. Тем более при тебе! Я просто сказал, что не мог бы вспотеть в таком холоде. - Ты не вспотел. Я тоже не это имел ввиду. - уже спокойно говорит Вергилий, укладываясь на бок и собственнически проводя кончиками пальцев сзади от ягодиц и до середины бедра Данте. - А... Блядь. Отвали. Младший из близнецов внезапно ужасно смущается. - Я всё равно не дойду сегодня до ванной, - бормочет он чуть зло, однако всё равно утыкаясь лицом в голое плечо Вёрджа. - Да я с места не сдвинусь. И, Вергилий, - я серьёзно. - Меня всё устраивает, - негромко отвечает Вергилий. Данте отчего-то раздражает внезапная покладистость брата в этот момент. Будто тот пытается загладить роковой инцидент какими-то красивыми, но ужасно бесполезными жестами. Они не помогают, неужели Вёрдж не видит, что всё теперь бесполезно?! - Буду спать прямо так, зацени, - продолжает Данте. - Буду спать. И только попробуй мне... - Данте. Я не возражаю, - перебивает Вергилий спокойно и кратко пожимает плечами, убирая руку от его бедра, но укладывая обратно на ягодицу, чуть лениво поглаживая. Данте тут же становится теплее, он теперь довольно ёрзает на нагревающейся простыни, расслабляясь. Да, становится теплее, но это другое тепло. Оно греет изнутри, не снаружи. И это хуже всего. Но нельзя же просто так рвать то, что было крепко всю жизнь, целую вечность! Кому повредит немного тепла? - Ну Вёрдж... - зачем-то тихо-тихо бормочет Данте ему в плечо. Эти жесты не должны были помочь! Но они помогают, увы. Это чертовски расстраивает Данте. Чтобы чем-то отвлечься самому и заодно отвлечь Вёрджа, он говорит: - Я умираю от голода. Жаль, что в чёртовом холодильнике всегда пусто. Вергилий замирает, потом бросает на него краткий взгляд и тут же молча выбирается из постели в ледяную комнату, отбросив тяжёлое одеяло. Данте удивлённо приподнимает бровь и смотрит в темноте, как его близнец выходит из комнаты, направляется по узкому коридору, - бледное отдаляющееся пятно посреди полумрака, - и поворачивает налево. Там, слева, - их обшарпанная полупустая кухня, в которой никогда ничего не готовится - близнецы, конечно же, совершенно далеки от подобного. Тосты - это максимум, на что соглашается Данте. А Вергилий не соглашается и на них. Но хлеба дома у братьев всё равно почти никогда нет. Всё как-то не до этого, наверное. Ведь всегда есть ближайший фастфуд или приличный ресторан по средам и субботам. Или автомат со сладостями и разными отвратительными полусъедобными штуковинами, чтобы не умереть от голода. Вергилий возвращается почти сразу, усаживается на постель, подогнув колено. Данте не удерживается и почему-то бросает краткий взгляд на голую, бледную коленку брата. Вергилий молча протягивает руку Данте. - Шоколад, - говорит Вергилий мрачно. Данте ловит себя на мысли, что любое, самое крошечное проявление внимания к себе, даже просто намёк на внимание со стороны близнеца непреодолимо подкупает. И ещё Данте осознаёт со всей ясностью, что бороться с этим он не сможет. Ведь всё позади, а уходящие мгновения их общего душевного тепла, пусть даже выигранные такой ценой, - это та самая, очень краткая, никогда не испытанная и не прожитая ими жизнь. И она бы так и осталась не прожитой, не соверши Вергилий того, что он совершил. Вёрдж никогда не был таким, как сегодня. И уже больше никогда не будет таким, это их временный, их одноразовый покой. Он не оставит воспоминаний в конце. И поэтому Данте сейчас не хочет спрашивать, откуда у них дома шоколад и кому он изначально предназначался. Просто приоткрывает рот и Вергилий тут же бесцеремонно кладёт ему в рот конфету. Не глядя, прикрывает раскрытой ладонью губы Данте на миг, будто опасаясь, что тот не удержит конфету во рту. И, убедившись, что Данте шоколад принял, отнимает свои пальцы от его рта, а потом начинает бесшумно укладываться рядом под одеяло. - У тебя с чем? - обернувшись к близнецу, тут же интересуется Данте, с трудом выговаривая, картавя и разжёвывая конфету. - Шоколадка с чем? - Ликёр, - кратко отвечает брат, аккуратно перекатывая конфету за щеку и устраиваясь поудобней на подушках. - Да? А у меня орехи. - Серьёзно? - Вергилий оборачивается, смотрит на него и хмурится. - Чёрт. - Угу. - подтверждает Данте. - Что, тоже хочешь моих орешков? Вергилий прыскает от тихого смеха и отворачивается. - Пока ещё нет, мне было... достаточно, но благодарю за предложение. - У меня их, кажется, два, - замечает Данте. - Да, насколько я помню. - Чуть кашлянув, посмеивается Вергилий. - А откуда ты... А. Я думал, у тебя нет чувства юмора, - тоже смеётся Данте, прикрывая рот рукой. Он смеётся и аккуратно вынимает изо рта орех. И так беззастенчиво протягивает Вергилию! Тот оборачивается и озадаченно смотрит на маленький, зажатый в пальцах белый орешек, который тут и там ещё в мокром от слюны шоколаде. - Держи, у меня нет кариеса, - говорит Данте доверительным тоном. - К тому же, ты меня уже и так трахаешь. - Он смотрит на Вергилия, который явно ищет необходимые слова, чтобы отказаться, и добавляет поучительно. - Не будь лицемером. - Ммм... Нет, спасибо, Данте. - Всё же отстраняется Вергилий со странным выражением на бледном лице. - Предпочту воздержаться. - А твой отказ меня оскорбит, - смеётся Данте. Такой беспечный... - Я тоже из аристократии, в некотором роде. - И внезапно уже чрезвычайно серьёзно произносит. - Бери орех. Вергилий убийственно смотрит на брата. - Бери. - настойчиво и предупреждающе повторяет Данте, не сводя с него однако же явно смеющихся глаз. Вергилий прищёлкивает языком, снова вздыхает и, наконец, берёт чёртов орех из его пальцев. "Я тоже из аристократии. В некотором роде". - В некотором роде, - хмыкает Вергилий, с хрустом разжёвывая орех. - Ну вот. А ты так необдуманно говорил, что не хочешь моих орешков, бро, - подмигивает брату Данте. - Просто молчи, Данте. - Мрачно отвечает тот. - Вёрджи? - глумливым предупреждающим тоном, вдруг, кратко мурлычет Данте и открыто тянется за поцелуем. Снова дурачится, конечно же. Ну зачем он такой... невозможный? Бесполезный младший брат, который, как и всегда, ничего не понимает. Зато всегда напоминает о главном, даже не осознавая. Данте думается, что, наверное, если бы Вергилий мог, то проклял бы его за это. Если бы только мог... - Нет. Не называй меня так, - негромко и строго, кажется, чуть равнодушно произносит Вергилий вслух, покачав головой. - Не стоит, Данте. Но целует. И даже кладёт руки брату на поясницу. Поглаживает довольно. Становится тепло и Данте поёживается. Вот так. Будто ничего не раздирало его душу весь вечер, будто глаза не слезились и не светлели так странно, когда, превозмогая себя, Данте подчинялся брату, стоя на одном колене перед ним. Будто никакого Обмена не было. Будто не было голубоватых острых кристаллов. Будто не было равнодушия. Будто Вергилия ничто не сможет отнять. Будто он не остаётся в иссиня-чёрных сумерках навсегда. Когда брат отстраняется, впрочем, не переставая поглаживать по пояснице Данте, тот поводит плечами и всё же зачем-то тихо спрашивает: - Какие у неё были волосы? Вергилий, кажется, на миг задумывается. - Рыжие, - говорит он потом спокойно. - Почему ты выбрал рыжую? - Мне нравятся рыжеволосые. - А её имя? - Это важно? - Уже нет, наверное... - вздыхает Данте. - Просто интересно. - Эмбер, - отвечает Вергилий. Данте кивает и спрашивает негромко: - Тебе было с ней классно? - В смысле? - В постели. Тебе было классно с ней? Вергилий снова задумывается. Потом замечает: - Не очень тактичный вопрос с твоей стороны. И не очень тактично было бы отвечать на него. Данте криво усмехается: - Что, о мёртвых или хорошо, или... Вергилий перебивает: - Нет, мне просто не нравится говорить об этом с братом. - С братом, которого ты только что трахнул? - Тем более, с ним. - В очередной раз? Вергилий утомлённо вздыхает. Он долго молчит и рука его замирает. Он постукивает пальцами Данте по пояснице, раздумывая, и, наконец, отвечает: - С ней было... Иначе, чем с тобой. - Лучше? - Нет, просто иначе. Кажется, ничего, чтобы я мог запомнить. - Вот как... Даже не запомнил ничего, Вергилий. - А что бы это изменило для неё? Данте пожимает плечами и говорит тихо-тихо: - Ты прав. Ничего. Ничего бы не изменило... Вергилий снова гладит его и Данте, закусив губу, раздумывает. Потом Данте спрашивает: - Вёрдж, можно мне? - Ммм... Нет. - Разок? - Нет. - Да брось, Вёрдж, не будь школьницей. - Всё равно нет. - Вергилий, - примирительно обращается к нему Данте, привставая над братом на локте и глядя в его бледное лицо. - Давай так... Я пообещаю быть очень осторожным... - Необязательно, - хмыкнув, замечает Вергилий. - Тогда ну же, Вёрдж, - Данте целует его в уголок губ, потом в щёку, добирается до скулы. - Всего разок, - шепчет он. - Я же сказал, что... - Ну Вергилий... - он опускает руку, скользнув пальцами по груди и плоскому животу, поддевает его плоть кончиками пальцев, чуть сдёргивает тёплую кожицу вниз, отпускает. - А так - тоже нет? - Данте, не... - Вёрдж... - Я же... - Вёрджи. - Я не намерен повт... - Джил? Вергилий на миг замирает. Когда близнецы были совсем маленькими, Данте не мог выговорить имя брата и называл его "Джил". Вергилий предпочитал полное имя, но Данте, конечно, не стал бы стараться настолько упорно. Этот "Джил" неимоверно раздражал тогда. Но это было очень давно, возможно, в прошлой жизни. Данте тоже знает куда бить. Вергилий внимательно прислушивается к себе, - он всегда так делает, принимая слишком тяжёлое решение, а Данте тем временем настойчиво и увлечённо ласкает своей рукой, уткнувшись лицом ему в шею. - Но больше никогда не называй меня так. - Негромко предупреждает Вергилий. - Пообещай. - Обещаю. - Глухо говорит Данте всё так же ему в шею. - Никогда больше, брат. Под одеялом тепло и абсолютно темно даже для глаз полудемона. Данте не нужно было уговаривать Вергилия, он бы всё равно согласился, но это ведь так приятно... И Данте не нужно быть таким внимательным и осторожным, но он не может иначе с братом. Вергилий исчезнет, вряд ли ещё раз когда-нибудь кто-нибудь будет с ним нежен. Данте с ним вообще такой... Такой... Вергилий не уверен, что знает нужное слово, но если бы знал, то всё равно бы не произнёс. Данте находит чуть выступающий шрам на тёплой коже брата. Справа, сразу над выступом тазовой косточки. И это так жаль... "Я не забыл, но..." Завтра, когда он проснётся, всё станет на свои места. Завтра холодная ненависть и непонимание будут сквозить в каждом слове, в каждом взгляде. Это ясно, Данте отлично знает и себя, и брата. Это их жизнь. Но сейчас, когда темно - это вне жизни. Вергилий примет всё, как принимал Данте до этого. Только это будет другое. Данте ласкает его рукой, аккуратно скользнув вниз, меж ягодиц. Вергилий тут же напрягается, стискивает его голое плечо, и Данте старается как-нибудь свести это на нет, приникая к разомкнутым губам приоткрытым ртом. - Я осторожно, расслабься... - разгорячённо шепчет Данте, ловя ртом поцелуи. - Расслабься, Вёрдж. Вергилию, конечно, не по себе, он ведь такой весь недотрога, мать его... Такой классный... Младший из братьев прикрывает глаза и снова целует в благодарность за то, что Вергилий позволяет ему касаться себя там, где больше никому нельзя. Вергилий, наверное, ненавидит это, он всегда принимает неохотно, и не столько он сам, но всё его тело, так никогда и не привыкшее быть в подчинении, сопротивляется помимо воли самого Вергилия. Он клянётся себе, каждый раз клянётся себе, что никогда и никому не будет подчиняться. Он позволяет это изредка только c Данте, не смотря на то, что приходится сдаваться и закрывать глаза. Но это же его близнец, поэтому Вергилий не считает подобное привилегией для брата. С Данте ему хорошо, поэтому он всегда ему сдаётся. Данте знает, с братом нужно быть осторожней. Не с его телом, - оно ведь такое сильное и выносливое, - а с самим Вергилием, который, - он знает, - постоянно переступает через себя. Вергилий готов пройти сколько угодно ради своей цели. Он никогда не отдаёт, а только берёт. Даже когда он ласкает Данте - он делает это для себя, не для брата. Он готов на многое, если ему не нужно отдавать. Но если приходится - вот это ломает его. Возможно, он мог бы быть посговорчивей, но всё его естетсво сопротивляется. И чтобы позволить взять себя, Вергилию приходится сражаться с самим собой, крушить себя изнутри, трущить в щепки собственное упрямство и стискивать обезумевшее сердце в кулак. Каждый раз, когда Вергилий позволял, Данте казалось, что его брат горит изнутри, что у него неслышно ломаются кости. Что он в отчаянии. Но он всё равно держался. Если Вергилий может победить даже самого себя, значит любая крепость падёт перед ним. Данте понимал это и в его сердце на миг закрадывалась горечь и пустота. Брату зачем-то всё так же нужна посторонняя призрачная сила, ему, как всегда, мало своей. Да, возможно, Вёрдж не заслужил ласки, но ведь часы останавливаются здесь и сейчас, а ночь замирает. Этого не может не случаться. То, что происходит в эти моменты между братьями, вычёркивается из привычного течения времени, из уклада жизни. Из братской любви и ненависти, из прощения и непрощения. И Данте отбрасывает край одеяла, чтобы видеть лицо брата, когда он уберёт руку, и прохлада тут же клейко касается тёплых тел. Пока Данте его ласкает, Вергилий шаг за шагом отпускает себя, и слышно, что сердце его уже перестаёт так гулко и зло биться о грудную клетку. Теперь важно не пропустить момент. Но Данте же никогда не упускает моменты, не так ли? Вергилий хочет что-то сказать, но не произносит ни слова отчего-то, а только смотрит, приоткрыв глаза и снова прислушиваясь к себе. Данте кажется, что Вергилий и вправду может различить несуществующий хруст собственных костей. И тогда, наверное, в этот миг он просто не может ничего сказать. Но Данте и не нужно - если что-то треснуло, значит сломлено. А раз сломлено - значит самое время брать своё. Вергилий хватается за его шею и всё смотрит, смотрит... Хорошо, что он ни слова не произносит. Иначе Данте бы просто не смог зайти дальше и Вергилий бы его за это возненавидел. Столько всего в его глазах! Столько всего!.. Но Вергилий уже смыкает веки. И Данте чертовски благодарен ему за это. Вёрдж. Каждый раз - как будто новичок. Как только такое возможно? И кажется, что у Данте руки вот-вот - и дрогнут. Когда он придерживает Вергилия за плечи, прижимая к постели, то на лице младшего всегда возникает это странное выражение отчаяния и страдания, словно он выбивается из сил и проживает свою последнюю секунду. С Данте так всегда. Каждый миг - как последний, что бы он ни делал. Но глаза Вергилия всё так же закрыты. И он тяжело выдыхает. Устало, всегда вымученно. И поддаётся. По нему даже не скажешь, что он чувствует, когда ему хорошо или плохо. Но Данте всегда понимает. По вздрагивающим ресницам, по слабо стискивающимся на плече пальцам. А ещё - по возникающему и тут же исчезающему выражению боли на бледном лице. Но под конец Вергилий всегда едва заметно и расслабленно усмехается, облизнув бледные пересохшие губы, и так и не открывая глаз до самого конца. Вот точно как теперь. Вергилий сжимает зубы, скалясь, Данте подхватывает его под коленом, поудобней устраивая его ногу у себя на пояснице. Толкается ещё и ещё, и задевает его изнутри, и Вергилий скрипит зубами и шипит, процеживая воздух сквозь зубы и запрокидывая голову. Данте ласкает брата, он отдёргивает нежную кожицу ещё пару раз и Вергилий как-то нервно усмехается, прислушиваясь к своим ощущениям, к оглушительным ударам их с братом сердец на самой последней черте. Так высоко... И Данте задерживается в нём, стонет, прогибаясь. Он не любит пересиливать себя. У Данте всё начинается почти, что с фейерверками, и так же заканчивается. А потом он слетает. И привычно падает куда-то в бесконечность под глухие удары крови о виски. И ему кажется, что в этот раз он успевает. Успевает схватить Вергилия за руку. И он сжимает крепко-крепко и тащит брата за собой. Туда, где светло и так хорошо... Так хорошо... Так хорошо, мать его... И ему кажется, что Вергилий не сопротивляется... ...ему кажется... И он потом целует его излишне нежно, и Вёрдж, как всегда, немного оглушённый, приходящий в себя, нервно сглатывающий, встревоженный и совершенно не похожий на самоуверенного, надменного и холодного себя, всё равно отвечает. Данте уже привык, что его брат бывает странно встревожен после, но ведь они не говорят друг другу "нет". Никто и никогда больше не увидит Вергилия таким. Даже Данте, наверное. Больше никогда. - Ты просто дыши поглубже, Вёрдж, - шёпотом советует Данте и Вергилий не перечит. - Я так тоже делаю, когда у меня такое случается. - он говорит. Говорит ещё: - У меня с тобой тоже бывают такие "перелёты". Но это классно, бро. Это классно... - тоже шепотом. И улыбается открыто. Вергилий кивает и облизывает губы. Он пытается вымученно улыбнуться в ответ, но улыбка выходит ненастоящей и слабой, чуть нервной и краткой, как бледная вспышка. Она тут же гаснет, будто её и не было никогда. Данте ещё проводит ладонью по его высокому лбу, зачёсывая спутанные волосы назад и склоняясь к его губам, чтобы как-нибудь успокоить. Когда Вергилий целует его в ответ так осторожно, всё ещё не до конца расслабившись, нерешительно придерживающийся за чужое плечо, Данте осознаёт, что они ведь действительно преодолели такой долгий путь на двоих. Дошли до конца и теперь могут существовать друг для друга лишь так, вне жизни. Ну и пусть. Возможно, так только лучше. Вергилий глубоко дышит, всё так же держась за него. - Почему так хорошо? - спрашивает он больше у самого себя, чем у брата, как-то утомлённо глядя сквозь близнеца из-под почти опущенных длинных ресниц. - Это потому что у меня правильный подход, - подмигивает ему Данте. И Вергилий хмыкает, на миг глянув чётко ему в глаза. Потом его ладонь соскальзывает с плеча младшего брата. Он ненадолго открывает глаза и тут же закрывает их снова. Данте смотрит на своего непохожего близнеца в полумраке. И ему кажется, что опять наступил тот момент, когда все слова исчезают. А его брат снова чему-то усмехается почти незаметно, и потом осторожно проводит по его переносице и по губам своими ещё слабыми пальцами, как обычно делал раньше, перед тем, как подняться с дивана. Данте помнит. И ложится рядом, укладывая голову на грудь близнеца. Это удержит их тепло до утра. Жизнь ведь может подождать до завтра, возможно, в последний раз? Что же? Канат, натянутый над пропастью, просто не выдержал. Они сорвались. Данте не успел спасти ни себя, ни брата, но Вергилий всё равно останется с ним. Пусть так. Пусть хотя бы вне жизни. И так, на всякий случай... Пусть вне смерти - тоже.