мы как дети малые. только постарели

старенькие сталинки, куцые хрущёвки. запылились в памяти в груде мелочёвки твои взгляды демона и улыбки бога. неужели я б тебя не узнал с порога? как здоровье? как нога? с палочкою ходишь? всё в порядке, ерунда. проходи же, Модя. и проходит, и стоит, и себе не верит. за спиной Сергей гремит, закрывая двери. стенка югославская, бабушкины чашки. думаешь, что я забыл Жара, Гешу, Сашку? на столе магнитофон, песни в переводе. на могилу тренера завтра утром сходим. столько лет и столько зим, в пору удивляться. пережив разлуку с ним, снова - не расстаться. и открыты все пути, двери и границы, всё плохое - позади, светлое - в столице. светлое - в столице, здесь, за столом напротив, медленно картошку ест, щурится на Модю. будто сорок лет назад после тренировки так же рядышком сидят в той родной столовке. на диване постелю, вот тебе подушка. можешь прямо говорить, больше нет прослушки, и союза больше нет, партии гремящей... только мы с тобой вдвоём живы в настоящем. слов немерено сказать - в кухоньке молчанье. со слезами обнимать, прерывать дыханье, до рассвета говорить, сидя на балконе. жаль, жизнь снова не прожить, слишком поздно понял. старенькие сталинки, куцые хрущёвки. письма перевязаны тоненькой бечёвкой, марки уже выцвели, строчки потускнели. всё как дети малые. только постарели.