Синдром кошки

Знаете, кошки очень чувствительные. Чувствуя свой конец, они стараются уйти как можно дальше, как можно глубже, туда, где они будут в полной тишине, в полном одиночестве. Только они и природа, которая заберет их маленькое пушистое тельце. Только они и небеса, которые заберут их чистую и преданную душу в теплые объятья. Кошки предпочитают умирать тихо. Омеги предпочитают тихо исчезать. Все начинается с усталости, дикой печали в груди, нежеланием что-либо делать, нежеланием жить. Глаза все время закрываются, хочется лежать на кровати коконе из одеял и просто спать. Все это можно скинуть на элементарную усталость, но любящий и преданный Альфа тут же заподозрит что-то неладное и поспешит полюбить, поласкать свою Омегу, нашептать тихо о своей любви к ней, и почти мгновенно Омега начнет снова расцветать. Если этого не сделать вовремя, исчезновение продолжится. Кожа начнет стремительно терять свой цвет, будет становиться бледнее и бледнее, как и волосы. Слабость усилится, Омега будет все реже вставать с постели, руки будут непослушны и не смогут крепко держать предметы: ощущения, словно после долгого сна, когда мышцы тела еще не готовы к каким-либо нагрузкам. На этом этапе метка на шее Омеги начнет так же бледнеть и сливаться с кожей. Если Альфа в этот момент упустит, в дальнейших этапах простое присутствие и любовь партнера не спасет Омегу, нужно вмешательство специалиста. Все начинается с рук и шеи, кожа становится прозрачной настолько, что сквозь тело можно увидеть очертание предмета. Этот этап самый быстрый, поэтому действовать нужно незамедлительно: либо возобновить скорее метку, либо вовсе от нее избавиться путем сжигания. Процесс считается необратимым, когда предметы могут пройти сквозь тело. Есть малейшие шансы вернуть Омегу в прежнее состояние, если сквозность то появляется, то исчезает, но если она перешла дальше, обратного пути уже нет. Поэтому Омега должна внимательно и ответственно подходить к выбору Альфы, чтобы исчезновение не настигло ее. К сожалению, Барри с этим не справился. Быть Флэшем и Омегой довольно проблематично, но Барри вполне справляется. Он справляется со всей болью и усталостью, со всей тяжестью, которая грузом цепляется за возможность быть героем для родного города. Как сказал Оливер, герои не могут быть счастливыми. А герои Омеги не всегда могут быть живыми. Питер, правда, хороший Альфа. Правда. И все сначала было хорошо, но их отношения, как ножницы, разрезала особенность Барри. Ну не мог Питер заставить себя любить мета-человека, не мог, потому что у него неприязнь к «особенным» людям, убивших его отца. Конечно, в этом нет вины Барри, и они оба думали, что со временем все наладится, но все становилось только хуже. Барри скидывал все на усталость. Команда Флэша решила дать ему небольшой отпуск, пока нет опасностей, и Барри этим воспользовался. С Питером они не живут уже несколько недель, Барри вернулся в дом Джо, где и лежал, изредка вставая, в постели под одеялами. Было очень холодно, Омега мерз довольно сильно, что не спасал даже горячий душ. Руки были холодные, как и ноги, но Барри не придавал этому значения. Пока не увидел себя в зеркале спустя несколько дней. Его милый загар исчез за ночь, оставляя бледную, почти белую кожу. Нет, осознание не свалилось на него камнем, Омега подозревал о своем состоянии, а сейчас лишь убедился в этом. Нет никакой паники, никакой истерики, только привычный холод и равнодушие. Нет желания бороться с этим, нет рвения вернуть себе цвет. Есть спокойствие и усталость. Наверное, он должен рассказать обо всем своим друзьям, но… Нет. Нет, так не хочется говорить об этом, хочется просто уйти подальше и уснуть где-то очень-очень далеко в полной тишине. Скорость Барри сошла практически на нет. Не то, чтобы Омега горел желанием ее использовать, учитывая, что он днями просто лежит, но это заметно. Поэтому Барри говорит друзьям, что, раз пока все спокойно, пусть Уолли патрулирует город, а Барри еще отлежится. Конечно, Кейтлин настояла на осмотре, но Барри смог уверить, что с ним все хорошо, просто он морально устал от геройства. Имеет он, в конце концов, право на отдых? Возможно, самое страшное в исчезновении это то, что со временем Омега желает покинуть этот мир. Это их природа, с этим ничего не поделаешь, и ученые называют это Синдромом Кошки. Синдром Кошки — желание Омеги во время исчезновения уйти в тишину и остаться в ней навсегда. — Это совсем не страшно, малыш Барри… Я буду просто свободна, но всегда рядом с тобой, слышишь? Перед исчезновением мама всегда говорила Барри эти слова. Уверяла, что исчезнуть — совсем не страшно. Нет, отец Барри Нору очень любил, души в ней не чаял, но, к сожалению, Генри забрала болезнь, а Нора, чтобы не погибнуть, решилась на отношения с Альфой, который давно за ней ухаживал. И вроде все было хорошо, но после Альфа стал гулять на стороне, а мама Барри — исчезать. И сын единственный, кто заботился о ней и помогал перенести эти этапы. И когда на постели осталось лишь тепло родной матери, только-только покинувшей мир, Барри позволил слезам скатиться по щекам. — Это не страшно, — тихо шепчет Барри, медленно бредя по улицам. Сил перебирать ногами совсем нет, и кажется, что ветер такой холодный, что стоило бы просто остановиться, спрятаться, погреться, но Омега идет и идет дальше, вглубь, в тишину. — Это не страшно, Барри. Исчезать… Исчезать совсем не страшно. Омега устало садится на скамью. Он даже не знает, в какую часть города забрел. Барри просто шел, шел и шел, не зная куда. Наверное, у него все же начался Синдром Кошки. И уже довольно давно. Тихо вздохнув, он смотрит на свои бледные руки, и понимает, что сквозь них видит едва заметные очертания коленок. Пальцы такие холодные, Барри, даже не прикасаясь к ним, чувствует этот холод. Осталось совсем немного. Из-за скорости, подаренной вселенной, исчезновение происходит быстрее. Прошло всего недели две, и вот Барри уже ладони почти прозрачные. — Тише, Барри, не плачь, — голос дрожит, Омега уверен, что от холода. Точно, это просто холод. — Не плачь, это совсем не страшно… исчезать совсем не страшно… Омега прижимает бледные руки к груди и прикрывает глаза. Слезы маленькими капельками падают на колени, и они кажутся такими горячими. И прозрачными. Слезы на самом деле такие чистые, и Барри скоро будет таким же. Теплым и чистым, но таким же разбившимся на мелкие-мелкие вселенские частички. Барри медленно ложится на скамью и прикрывает глаза. — Это совсем не страшно, не страшно, не страшно… Хватит, Барри, не плачь. Это скоро закончится, — Омега сжимается от очередного потока ветра и приоткрывает глаза, перед ним только темнота ночи и где-то вдали тусклый свет уличного фонаря. Но кажется, что даже свет все тускнеет и тускнеет вместе с Барри. Он исчезает вместе с Барри. — Это скоро закончится… — Барри? Барри хочет повернуться на голос, но глаза сами закрываются. Так хочется спать, но почему-то рядом так шумно. Омега слышит шелест и чувствует тепло на плечах. Правда, что-то теплое и пушистое. Барри едва чувствует, но чувствует, как его почти прозрачные ладони окутывает тепло. Едва заставив себя приоткрыть глаза, Омега видит лишь свои ладони в объятьях чужих теплых рук в черном свитере. Теплые пальцы касаются бледных щек Омеги, стирая капельки слез. — Это не страшно… — Что? Барри, что с тобой? — Исчезать… Исчезать совсем не страшно, не стоит из-за этого плакать… Это просто немного холодно. Кто-то рядом ругается. Барри тихо стонет, когда его насильно усаживают и не дают снова лечь, а ведь так хочется спать, уже даже холод не помеха, да и не так громко вроде стало. — Барри! Барри, посмотри на меня, не смей засыпать, слышишь? Черт, пушка Мика бы сейчас очень даже пригодилась. Барри жмурится и все же продирает глаза. Лен. Лен сидит рядом с ним, а его привычная парка окутывает плечи Омеги. Прозрачные ладони Барри, действительно, настолько чистые, что ладони Лена отчетливо видны, в объятьях рук Альфы, но они вот-вот пройдут сквозь. И тогда останется совсем чуть-чуть, Барри больше не будет мучиться. — Лен… — Ты не прав, Барри. Исчезать — очень страшно. Я знаю, что тебе сейчас дико страшно, — Снарт сжимает пока еще ощутимые ладони Омеги и смотрит в бледно-зеленые, почти болотные глаза, — но позволь мне избавить тебя от этого. — Избавить…? Все закончится? Голосок Барри такой слабый, едва слышимый, и Лен гулко сглатывает. Не исчезающую Омегу он ожидал увидеть, выходя из своего убежища за выпивкой. И уж тем более не ожидал, что этим Омегой будет Барри. В ином случае, Альфа бы просто вызвал скорую помощь, да и то не факт, но мимо Барри он не может пройти. Не после того, что герой сделал для него, не после того, как смотрел такими яркими зелеными глазами олененка, не после того, как улыбался так широко и счастливо. А сейчас он лишь хочет разбиться, исчезнуть, но этого хочет Омега. А где-то там, внутри, Барри борется, цепляется за жизнь. Во всяком случае, Лен надеется на это. — Все закончится, Барри. Шея Барри такая бледная, еще чуть-чуть и станет прозрачной, как холодные руки. Метка другого Альфы, который довел Барри до такого состояния, уже исчезла, но еще немного, и процесс исчезновения будет необратим. Поэтому Лен делает то, что должен, иначе до конца своих дней не простит себе то, что не смог отдать долг человеку, спасшего его жизнь из дерьма. Метка Лена на шее Омеги оплетается мелкими белыми молниями. Укус приобретает вид красивого, но немного странноватого узора, но Лену сейчас совсем не до этого. Он берет руку Барри в свою ладонь и с облегчением замечает, что прозрачность постепенно уходит, возвращаясь коже белый мраморный цвет. Барри спит. Но это уже не страшно, потому что исчезновение идет в обратном направлении. И сколько бы не было слухов о том, что исчезновение Омеги очень красиво, это не так. Это очень страшно. Страшно видеть, как нежное существо, созданное для любви, разбивается на вселенские частички, покидая этот мир. И Лен впервые в своей жизни благодарит Всевышнего. Благодарит за то, что он успел, хоть и в самый последний момент, но он успел не позволить Вселенной забрать того, кто не позволил Лену окончательно сломать свою жизнь. И когда Барри проснется, его кожа, волосы и глаза вернут прежние яркие цвета, Омега сможет улыбнуться и почувствовать желание встать и продолжить жить. И Лен будет рядом, чтобы не позволить больше ни Вселенной, ни Всевышнему даже покуситься на это существо.