— Ну, Васька, с Новым годом! — Женя был уже трижды пьян, год наступил уже часов шесть назад, но Калинкин вёл себя так, будто куранты отбили двенадцать раз десять минут назад.
— С Новым, — сказал Вася, следя за бутылкой в руках у друга. Непослушными пальцами тот снимал фольгу, проволоку и в конце концов добрался до пробки, всё это время пританцовывая — как не танцевать, когда играет «В Питере — пить», а за окном тот самый Питер?
— Да блять! — сказал Женя, посмеиваясь — пробка не поддавалась. Голубоглазый поставил шампанское на стол и махнул рукой, и в следующие несколько секунд раздался хлопок и шипение — пробка вылетела сама, а шампанское забрызгало даже потолок.
Калинкин едва не завизжал от страха, когда бутылка открылась сама, Вася молча переводил дыхание и смотрел, как повсюду красуется липкая пузырящаяся жидкость. Следовало ожидать, что пьяный парень всё там к хуям растрясёт.
Они смеялись до того, что у Жени заслезились глаза, а Шакулин начал икать.
Вася зажмурился и остервенело откинул одеяло, решительно вставая с постели. Настенные часы показывали шестой час утра, на улице уже светало, начинали петь птицы. Слышался звук метлы по асфальту — дворники уже вышли на работу. Зашуршали по дороге колёса первых автобусов и машин. Где-то у соседей заплакал ребёнок. Мир проснулся, а парень давно перестал чувствовать себя его частью. Дверь на балкон открылась со скрипом, Шакулин вышел туда, чтобы покурить. Опустил взгляд и наткнулся на пачку сигарет, которую ему отдал Женя. Он бережно провёл по злополучному «Винстону» большим пальцем, но открывать не стал — берёг сигареты, лежавшие там, как зеницу ока.— Женя, горит! Срочно! Пожар! — закричал Вася, который сидел на подоконнике, подобрав под себя ноги. Калинкин отошёл от компании и едва ли не бегом понёсся к обладателю голоса.
— Так, что случилось?
— Сигареты! Они закончились! — отчаянно взвыл Вася, показав для достоверности пустую пачку и потряс ею прямо перед лицом парня, чуть не сшибив с его переносицы оправу очков.
— Держи мою пачку, — с мягкой улыбкой произнёс Женя и похлопал друга по плечу.
Вася открыл пачку: она была полной. Он радостно улыбнулся и с жадностью сделал первую затяжку.
Сожалеть о былом остоебенило. Вася щелчком отправил за балконные перила окурок и поморщился от горечи во рту. Воспоминания преследовали на каждом шагу. Вася даже уехать в Питер не мог — там определённо стало бы хуже. Поэтому затухал в Москве. Пришло уведомление. Павдиди, 5:26 «Я знаю, что ты не спишь уже которую ночь и, Вася, пожалуйста, не сходи с ума» Васька, 5:28 «Я сплю. И тебе советую» Дима наверняка догадывался, что Шакулин испытывает к этому высокому, обаятельному и харизматичному парню как минимум влечение. Конечно, догадывался, только слепой, глухой и непроходимо глупый не понял бы. Но как сейчас задыхался Вася — наверняка не мог даже предположить. Даже сотой доли того, что он испытывал, не мог прикинуть.Пьянка подошла к концу. Заботливый Женя вызвал такси всем, кто был уже не в состоянии сделать это самостоятельно. Вася устроился на угловом диванчике с бокалом белого вина, от которого уже тошнило. Глаза слипались.
— Вась, в душ пойдёшь? — Шакулин не заметил, как квартира опустела. Только на диване рядом с ним свернулась калачиком его подруга, которую, видимо, не удалось растолкать и посадить в машину.
— А чего ты мне машину не вызвал?
— Да оставайся, от меня на съёмки ехать ближе. Если захочешь принять душ — я дам полотенце и футболку, можешь в другой комнате лечь.
— Присядь со мной, а? — попросил Вася, теснее придвигаясь к спящей девушке.
Они проговорили несколько часов. Обсуждали всё, что тревожило, смеялись и вели серьёзные диалоги. Девушка начала беспокойно ёрзать и хмуриться, тогда парни, ухмыльнувшись, разошлись по комнатам. В восьмом часу утра, когда Шакулин не спал и хотел пойти к Жене, он услышал шаги. Двери в комнату, где он спал, не было по задумке дизайнера, и Вася увидел в проёме Калинкина, который подошёл, явно желая что-то сказать.
А потом развернулся и ушёл.
Вася запомнил его не громко смеющимся, не пьяно-пошло танцующим, не поющим Лободу и пробующим всякую ебанину на их канале. Запомнил того Женю, который стоял в дверном проёме. Сомневающийся, растрёпанный, босой.
Тогда Вася решил, что, кажется, любит этого парня.
Женя ворвался в жизнь Шакулина в ритме русской попсы. Ворвался в его душу, разворошил там всё. Почти поцеловал однажды в игре в бутылочку, но слился в последнюю секунду и ещё час нервно курил на балконе. Одалживал свои шмотки. Заразительно смеялся. Хватал Васю за руки и уводил за собой, чтобы показать очаровательную, блять, белочку. Обнимал его за шею, когда Шакулин грустил, и ерошил ему волосы. Заполнил его дом собой: одеждой, подаренной кружкой, фотографиями на стенах и в телефоне, забытыми зажигалками. Заполнил его душу собой. Влюбил в себя и погиб. Вася летел в пропасть и знал, что точно никогда не соберётся воедино. И никто не в силах его спасти, кроме того улыбчивого мальчишки, который его точно никогда не спасёт. Не прижмётся сухими губами к виску Васи, не будет перебирать его пальцы и делать Шакулина просто счастливым. Никогда.