Солнце над Францией

Не бывает бывших балерин. Они — кружащиеся в легких бальных платьях из тюля и похожие на грациозных ангелов — никогда не смогут уйти со сцены по-настоящему. Даже если эти идеальные леди больше не выступают, плавно передвигаясь по сцене, магия, сосредоточенная в их руках, чувствуется в каждом жесте. Их изувеченные искусством ноги до конца жизни будут помнить каждое движение, каждый поклон или трудный прыжок. Они могут больше не выступать на сцене — перед зрителями, не слышать оваций и бурных эмоций. Их слава угаснет. Однако они всё те же молодые славные девушки-балерины; и будут таковыми, покуда жива их страсть. Одетта была лучшей из всех — юной, прекрасной девушкой. О, она отдала балету всё, что имела, абсолютно без остатка. Взамен получила лишь боль, пронизывающую каждую клеточку её тела, сожаление и скорбь по утраченному искусству, которое они создали вместе. Она и её балетмейстер. *** Самым тяжелым для всех было первое утро после того знаменательного пожара в «Гранд Опера». Солнце больше напоминало расплавленное червонное золото, будто сам огонь разлился по небу, освещая покоящееся в руинах здание. В те ранние часы висела такая тишина, что можно было услышать, как оседает пепел на пол огромного зала. Зато стены больницы давно не слышали таких громких стонов, людского плача и громких, отчаянных молитв. Конечно же, никому и дела не было до юного танцора балета, который, казалось, только за эту ночь поседел на несколько лет. Луи Мерант — несравненно талантливый и всегда такой серьёзный — с нескрываемым страхом озирался по сторонам, боясь, что где-то увидит обгоревшее хрупкое тело, безжизненные тоненькие руки и небесного цвета глаза, принадлежащие его балерине. При каждом вскрике, при каждом вопле, доносившемся то тут, то там, он вздрагивал, будто это кричит она, зовёт его, умоляет прийти. Он искал её среди всех этих обезумевших людей, искал, пробираясь сквозь толпу. Ещё немного, ещё совсем немного… *** Они молчали. Мерант смотрел на неё, и готов был всё — абсолютно всё — сделать, чтобы она улыбнулась. — Они… они отобрали у меня всё, Луи, — эти небесные глаза, полные такого отчаяния, эти слезы и такое фамильярное, такое непривычное, но необычайно приятное обращение — и он не выдерживал. Он подошёл вплотную и, к её изумлению… обнял. Так бережно, так просто. И в этом было столько нежности, столько недосказанного, некое «прости». Одетта чувствовала это, и это придало ей сил. Она действительно улыбнулась. Впервые за долгое время. *** — Нам больше не стоит видеться, — так просто, но очень серьёзно. А в горле ком. И подступили слёзы. Но девушка сдерживалась, смотря в упор таким незнакомым, серьёзным взглядом. — Одетта… — Мерант знал об этом — знал, что она хочет сказать. Он бы возразил. Закричал, поцеловал её — всё, что угодно, чтобы не продолжать. Однако единственное, что он смог выговорить это: — Одетта, просто послушай… — Нет, месье Мерант, я прошу вас не стоит. Это было всего лишь наваждение, — получилось довольно спокойно, хотя под конец голос дрогнул. Слегка. Теперь он точно хотел её поцеловать. Долго и властно. За «месье». — Мадам Одетта, — нарочно выделив первое слово, он стал подходить к ней ближе, — вы заблуждаетесь, — шаг за шагом, — для меня это не было наваждением. Как и для вас. Он чувствовал, как Одетта напряжена. Как часто она дышит. Луи хотел её обнять. Очень хотел. Однако девушка, как маленький напуганный зверь, юрко выбралась из-под его рук. — Не подходите ко мне более — я не стою вас, месье. Сказав это, Одетта стремительно вышла из маленького скверика, ковыляя своей хромой ногой. Но едва она завернула за угол, как тут же зарыдала навзрыд. *** — Мадам, — от этого брезгливого, ядовитого обращения сторожа «Оперы» к, возможно, самой талантливой из балерин своего века Луи слегка передернуло. Абсолютно так же, как и от ледяных, сводящих с ума, глаз. Её глаз. Такая гордая, но в то же время бессильная перед своей хозяйкой, Одетта стояла, сжимая плечо рыжеволосой девочки — знак защиты и поддержки. За то короткое время, которое Фелис Ле Бра, эта маленькая негодница, провела у Одетты, девочка стала ей как дочь. Странно. Он хотел бы от неё детей. Но не об этом сейчас. — …ты уволена! — вскричала эта сумасшедшая Реджина Ле О — гневливая и крайне неприятная женщина. Один её взгляд уже вызывал неприятный осадок того развращенного представления о французской аристократии. Даже сам того не ожидая, Луи Мерант стукнул об пол своей тростью. — Тихо! — не менее грозно сказал мужчина, пресекая дальнейший скандал, — Мадмуазель Камилла, с завтрашнего дня вы в классе кордебалета и можете претендовать на роль Клары в Щелкунчике, — весьма сдержанно, можно сказать, почтительно проговорил он, — но имейте в виду, — обращаясь к мадам Реджине, — если вы прогоните мадам Одетту, я прогоню Камиллу, — а ты! — обращаясь к Фелис Ле Бра, — ты пробила себе путь ложью и обманом, назвавшись другим именем. Начала ты в моём классе ужасно, однако твой талант сложно не заметить — у тебя был хороший учитель. Так что, Фелис Ле Бра из Бретани, твоё будущее в твоих руках. Уходя из зала мужчина лишь на секунду окинул Одетту взглядом. На миг. И всё закружилось, как на резвой карусели, возвращая их на те ушедшие безвозвратно несколько лет назад. Этого мгновения хватило, чтобы понять — чувства никуда не исчезли. *** Её рыдания не могли его не ранить. Одетта сидела на холодных, длинных ступеньках «Гранд Опера», смотря вдаль, где неминуемо скрылся экипаж. Луи лишь гладил её по спине и даже не представлял, как ей помочь. Это он во всем виноват. Луи Мерант, великий балетмейстер, который заключил пари с маленькой девочкой, с ребёнком. Это просто смешно и нелепо. Единственное, что он сделал правильно, так то, что не бросил её там, на ступеньках, совсем одну. Замёрзшая, без крова над головой, она бы не прожила и нескольких дней. Теперь же, когда Одетта запахнулась в любезно одолженный Луи фрак и сидела уже на мягком диване маленького чердака здания «Оперы», месье Мерант чувствовал, что она в безопасности. *** Её улыбка была не менее красивой, чем её глаза цвета небесной лазури. Её воспрянувший дух, её счастье — всё вернулось к Одетте, благодаря малышке Фелис Ле Бра — рыжему, непоседливому ребёнку, появившемуся в «Гранд Опера» неизвестно откуда. Честно говоря, возвращение Фелис во Францию после месяца разлуки стало глотком воздуха не только для Одетты, но и, непосредственно, для Луи. Месье Мерант, всегда холодный и серьёзный, откровенно привязался к девчонке и старался помочь ей до последнего. Ему нравилась её страсть, напор, тяга к танцам и непоколебимое свойство характера идти до самого конца. Поэтому, стоя перед такой же талантливой девочкой, которая заслужила эту роль не меньше, Луи без колебаний отдал её Фелис. Ради будущего девочки. Ради будущей премьеры. Ради Одетты. *** Они стояли в закулисной тьме, смотря, как Фелис так плавно, так легко летала по сцене. Чувство полной удовлетворённости разливалось в их сердце приятным тёплым бальзамом, способным залечить их раны. Они — балерина и балетмейстер, которые долгие годы бегали от судьбы, от своего настоящего счастья. Он поцеловал её, совсем легко, в щёку, тихо шепча: «прости», «я никогда тебя не отпущу». И Одетта верила ему. Она улыбалась, осознавая своё поражение. От судьбы не убежать, знаете ли. Там, за маленькой кулисой, куда едва ли проникают лучи света, теперь горел рубиновый огонь её сердца, отливали золотом лучи. Он горел неярко, совсем незаметно, однако лишь одного прикосновения его рук хватит, чтобы разжечь его. Может, это и есть счастье?