***
Как осенние листья, срывающиеся с деревьев на улице, пролетели два дня. Аллен стал рассеянней, чем обычно, путаясь даже в именах друзей и названиях блюд, чем чуть не довёл Джерри до инфаркта. А взгляд серых, словно пасмурное небо, глаз, становился всё печальнее. И, казалось, он не замечает ничего вокруг, только изредка, невпопад отвечая на подколки Канды. Словно даже не слышал в его словах что-то обидное. Никто не видел, как медленно разрушается его душа, принося настоящую боль её обладателю. Все думали, что у того просто плохое настроение. Кроме Канды. — Да что с тобой, Мелкий? — спросил Канда, схватив того за руку. При этом стараясь не навредить и чтобы нельзя было вырвать руку. Ему не ответили, Аллен только с нечитаемым взглядом посмотрел на ладонь мечника. Отчего ладонь сжимает запястье так мягко и осторожно? Отчего Канда смотрит так обеспокоенно? «Отчего ему хочется плакать?» Аллен в секунду прижался к тёплому мечнику, стискивая того в крепких объятиях. От его одежды приятно пахло мылом и чем-то неуловимым, присущим только мечнику. Как же он хотел, чтобы это длилось вечно. Чтобы он мог без опасений показывать свои чувства, чтобы мог прикасаться. — Пожалуйста, можно я ещё чуть-чуть так постою? — тихо шепчет Уолкер ошалевшему от такого мечнику. Хотя бы ещё немного, чувствовать ласковые, острожные прикосновения. Хотя бы ещё немного… — Тч! Мояши, — отчего-то хрипло смеётся мечник, аккуратно прижимая подростка к себе. И неожиданно мягко проводит пальцами по седым волосам. — Посмотри на меня. Аллен нерешительно поднимает голову, смотря мутноватыми серыми глазами, и замечает ласковый взгляд тёмных глаз напротив. В них плескалась безграничная нежность и ласковая любовь. Сердце забилось быстрее, а щёки обдало жаром. Он почти задыхался от стискивающих грудь чувств. Канда наклонился и начал мягко покрывать поцелуями шрам проклятия. Он не знал, как ещё выразить свои чувства. Ведь облечь в слова все свои мысли, эмоции и чувства просто невозможно. Уж слишком много Аллен вызывал их. — Ммм… — хитро тянет мечник и, чуть улыбаясь, провёл языком по губам Уолкера. — Ты что, шоколадный пирог хомячил? — А что? Он вкусный! — рассеяно отвечает Аллен, чуть улыбаясь и тихо, немного нерешительно говорит, почти шепчет. — Пожалуйста, прикасайся ко мне. Если не противно… Последние слова Канда едва услышал. Почти прочитал по движению губ. От этих слов становилось горько, неужели кто-то думает, что к Аллену прикасаться опасно? Или противно? Обычная кожа, мягкая, чуть шершавая. В голове всплыли недавние события, когда Уолкер уснул в комнате отдыха. «Юу… Прикос… нись. Моя кожа… не ядовитая… Юу… Пожалуйста… Прикоснись ко мне…» — Тч! Мояши ты! Мне нравится к тебе прикасаться. А иначе, стал бы я тебя целовать? — отрезал мечник и в противовес своим резким словам с нежностью взял руки Уолкера в свои, поднеся к своему лицу и осторожно целуя. Аллен с неким удивлением смотрел на умиротворённое лицо Юу, выражающее лишь высшую степень блаженства.* Губы сами растянулись в счастливой улыбке, такой яркой и светлой. Аллен мягко провёл по щекам Юу, привлекая к себе внимание и, встав на носочки, — мечник всё-таки порядком выше — поцеловал.***
Декабрь. Аллен ненавидел Декабрь. Хоть и именно в этом месяце его день рождения. Но это не мешает ему его ненавидеть. Слишком много неприятных ассоциаций возникает даже при одном лишь упоминании. Всё плохое происходило именно Зимой и декабрь ей начало. Колкие, мелкие снежинки, противно тающие на губах и щеках, стоит только выйти из дома, хаотично разлетались по велению ветра. Как же монотонна его песня. Только из пары несуществующих нот. Серое небо, словно бесконечное полотно, укрывало весь город своей безжизненной белизной, некоторым слепя глаза. От такой погоды только и хотелось сидеть в своей комнате, желательно, не выходя вообще. Только греться под одеялом, не давая добраться до себя мерзкому, колючему холоду, пронизывающему всё здание. В такие дни Уолкер часто отлёживался с Кандой в комнате отдыха, укрытые одеялами, но сейчас они почти не ходили туда, а сидели в комнате Канды и под тусклый свет свечи болтали обо всём на свете. Это их романтика. И им нравилось. Но голод не тётка, а паразитический тип ЧС не особо удобен в этом плане. И на вылазку за едой приходится выходить регулярно. Под душераздирающее урчание живота Аллен сонно бурчит, что он, мол, сейчас встанет и пойдёт в столовую. При этом поворачиваясь на бок, обнимая Юу всеми конечностями. Как Юу не задохнулся в этих объятиях — осталось загадкой. На повторном таком концерте он соизволил встать с постели и начал будить такого же сонного и, судя по звукам, такого же голодного Канду. — Мояшик, ты чё шебуршишь? — сонно бурчит Канда, руками пытаясь нашарить тёплое тело подростка. Но как только услышал новое урчание, понял, от чего переполох. — А, голоден. Ладно, ща встану. Собирались они в ускоренном темпе и каким-то образом успевали коснуться друг друга, вызывая табун мурашек по всему телу. А Уолкер только смущённо-счастливо улыбался. Дефицит ласки сделал своё дело, он почти на все ласковые прикосновения остро реагирует. — Пойдём уже, — тянет Канда, с лёгким недовольством смотря на Уолкера, но в противовес своим словам и своему виду аккуратно и нежно берёт ладонь Уолкера в свою. Конечно, нежный Канда кажется нереальным, но от этого ощущения только приятнее. В Чёрном Ордене никто не знает об их отношениях или просто предпочитают делать вид, что не знают. Им было как-то всё равно. Но кричать во всеуслышание о вечной любви никто из них не собирался. А зачем? Аллен сладко зевнул, робко плетясь сзади Канды. Ему до сих пор больно смотреть на своих друзей. Вроде, он привык к тому, что всегда один и к нему боятся даже притронуться, а всё равно боль разносится по венам, подобно кислоте, разъедая и отравляя тело. Столовая всегда была шумным местом. Вокруг всегда раздавались весёлые разговоры и смех. Да, Аллен не только за еду любил это место, но и за атмосферу. Именно на время нахождения в столовой можно забыть, насколько всё действительно плохо. В этой шумихе на Аллена и Канду никто не обратил внимания. Все были заняты поеданием своей порции еды и разговорами. И это хорошо, им не нужно было внимание. Зачем, если они могут побыть вдвоём? — Аллен, Канда, доброе утро! — поприветствовала их подошедшая Линали, мило улыбнувшись. От этой улыбки раньше становилось легче, а сейчас только больнее. — Приветик, Аллен, Юу, — хитро улыбается Книжник, закидывая руку назад. — Не называй меня по имени, Тупой Кроль! — шипит Канда, подставляя Муген к кроличьей шее. Уолкер в миг побледнел, машинально запихивая в себя еду. Не дай бог показать, как ему больно. Но когда Линали попросила Канду потрогать его лоб на наличие температуры, хоть и прекрасно доставала до его лба, ему сделалось плохо. Побледнев ещё сильнее, он тихим, срывающимся голосом шепчет: — Надоело… — он мягко отодвигает руку Канды. Пусть ему и больно, пусть кровь, подобно кислоте, отравляет его тело, он не сделает Юу больно, он себе этого не простит. — Как же мне это надоело… Он быстро уходит, почти бежит, словно стараясь убежать в такую даль, чтобы его никто не нашёл. Хотелось побыть в одиночестве, чтобы никто не видел его. И единственное место, куда никто посторонний не заходит, была комната Юу. Такая родная комната Юу, в которой пахнет теплом, мылом и мечником. Аллен сжал ткань рубашки на груди и осел на узкую кровать. Отчего-то хотелось плакать, но он стоически переносил волны дрожи, атакующей всё тело. — Что это с ним? — спрашивает ошарашенный Книжник, почёсывая рыжую макушку и глупо хлопая своим единственным глазом. — Он ещё и побледнел. Может, заболел? — беспокойно спросила Линали, поправив сбившиеся волосы. Канда на их вопросы закатил глаза и что-то беззвучно прошептал в потолок, подняв руки. Книжник едва разобрал по движению губ, что говорит Канда: «Боже, если ты там есть, дай мне сил вправить им мозги!» — Тч! Ваше, так сказать, «незаме-е-етное» избегание его прикосновений заметил даже я. Не поверите, но ему больно, сильно больно, — Канда ещё раз закатил глаза и с силой потёр виски. — Ладно, Лина не заметила, но ты, Кролик, ты же у нас Книжник, так какого чёрта? Они не нашли, что ответить на его слова и только мямлили что-то невпопад, опустив взгляды к полу. Им правда казалось, что они незаметно избегали его прикосновений. И нет, не из-за того, что они считали кожу Уолкера ядовитой или ещё какой, он просто от их прикосновений вздрагивал, вот они и подумали, что прикосновения ему неприятны. Лави нервно теребил край банданы. Да, некрасивая ситуация вышла. Канда, не услышав вразумительного ответа, фыркнул и поспешно удалился, оставляя за собой только гулкое эхо шагов. Чёрт, два идиота, думали, что незаметные. Да нифига, даже Канда заметил, как Уолкеру больно. Юу снова фыркнул и поплёлся в свою комнату, скорее всего, Уолкер там. Как только он зашёл в комнату, то почувствовал запах тепла и молока. Он насмешливо тчикнул, смотря на пустую канистру молока. Мило. Мечник осторожно присел на кровать со спящим Уолкером. Под большим и тёплым одеялом он кажется таким хрупким и мягким. Щёки предательски обдало жаром, но глупая счастливая полуулыбка всё равно появилась на лице. Он осторожно, чтобы не разбудить, начал поглаживать Уолкера по мягким пепельным волосам. Аллен сонно завозился и, промычав что-то неразборчивое, уткнулся носом в ладонь Канды. Тот смутился ещё сильнее и попытался высвободить свою ладонь, но, увидев, как Аллен нахмурился и протестующе забормотал, перестал. Юу отчего-то хотелось улыбаться. Впервые в жизни улыбаться открыто и счастливо, так, чтобы заболели щёки. И он тихо, как бы про себя, шепчет, замечая, как мягко улыбнулся от его слов спящий. — Люблю тебя, Уолкер.***
Аллен ненавидел уже сидеть рядом с Лави и Линали. Они его друзья, но ему всё ещё больно принять то, что его проклятость играет негативную роль в их дружбе. Иногда ему казалось, что проще вообще не иметь друзей, чтобы не чувствовать этой разъедающей боли. Она кислотой течёт по венам, медленно, но неумолимо отравляя тело. Сегодня всё ещё декабрь, и, кажется, даже его день рождения. Все носятся вокруг него, поздравляют, увешали гирляндами и мишурой, прям как рождественскую ель. А ему всё это казалось таким далёким, подобно сну — сюрреалистичным. Он бессознательно всем улыбался, отвечал на вопросы, принимал поздравления, благодарил… Но чувствовал себя не в своей тарелке. Мир превратился в цветастую карусель, сюрреалистичную, ненастоящую, так похожую на сон. Всё словно замедлилось, он отчётливо видел, как смеются другие, как двигаются губы, но не слышал ни звука. Словно всё выключили, и осталась лишь замедленная картинка. Он видел будто всё со стороны, улыбающегося себя, людей, радостно смеющихся, Тима, самозабвенно поедающего торт, и Канду, такого родного Канду. Аллен на негнущихся ногах подошёл к столу, начиная поглощать торт, почти не чувствуя его вкуса. Даже обидно немного. Для него ведь готовили. Отчего-то ему казалось, что у него трясётся всё тело, он не может пошевелить даже пальцем, а между тем он сидел за столом, поедая этот несчастный торт и весело смеялся со знакомыми искателями. Странное чувство. Словно всё, что ты делаешь сам и что происходит вокруг не касается тебя. Он даже не заметил, как к нему подошли двое людей. Отчего-то он не может понять, кто они. Вроде всё видно, вроде понятно, что это Линали и Лави, но всё равно они кажутся ему незнакомыми. — Аллен… — начинает Лави, чуть нервно теребя край банданы. Мир ускоряется, и он недоумённо рассматривает Ученика Книжника, кивая в знак приветствия. — Мы хотели попросить прощения. Понимаешь, мы думали, что тебе неприятны прикосновения. Просто ты так шарахался и вздрагивал от них, что нам было неловко. Вот так и получилось… Линали, до этого молчавшая, только изредка печально вздыхавшая, мягко улыбнулась и протянула мягкую игрушку Уолкеру. Это был плюшевый мишка. Аллен с удивлением смотрел на сие чудо. Это намёк на его возраст? Ему пятнадцать, а не пять! Но отчего-то на глазах навернулись слёзы. Левый глаз игрушке рассекал вышитый красными нитками шрам проклятия, как у Уолкера. Левая лапа была такая же красная, с таким же крестом. — Мы хотели показать, что твоя проклятость не играет роли в нашей дружбе и вообще, тебе идёт этот шрам… — тихо говорит Линали, опуская взгляд тёплых фиалковых глаз и скрывая их чёлкой. Он смотрел на их улыбки, в их глаза и видел, они не лгут и даже не утаивают другие чувства, он просто не так их понял. Они просто друг друга не поняли. Губы сами растянулись в улыбке, и он неожиданно почувствовал, как защипало глаза. Слёзы скрыли мир перед ним, делая его похожим на огромную палитру пятен. Он чувствовал, как влага обжигала кожу, но даже не пытался скрыть это. Мишка был стиснут в руках и прижат к груди. Аллен присел на корточки, стискивая игрушку сильнее, и пытался вытереть рукавом глаза. Мир будто этого не заметил, продолжая двигаться быстро, предпочитая не обращать на него внимания. — Аллен?.. — Лави и Линали испугано присели рядом, не зная, что делать и что говорить. Они просто смотрели и не понимали, как его успокоить. — Что такое?.. — Я плачу и злюсь, — всхлипывает в ответ Уолкер, мило хмуря брови и так же прижимая игрушку к себе, утыкаясь носом в её макушку. И он даже не заметил, как к нему подошёл Канда, бережно поднимая того и усаживая на скамью. Он сел рядом, осторожно прижимая его тельце к себе и вороша его белые вихры. Такое мягкое прикосновение, нежное. — Я так рад что всё хорошо. Я просто рад, — тихо смеётся Уолкер, счастливо смотря на мягкую игрушку. Пусть игрушки для детей, но почему бы и нет. Пусть… Аллен чуть зажмурился, и улыбнулся. Так счастливо, радостно и чуть печально. Редкое декабрьское солнце осветило всю столовую, отчего стало всё таким хрупким и серовато-жёлтым. На удивление, приятный цвет, такой мягкий. Хотелось громко рассмеяться от счастья, которое затопило грудь приятным теплом. И давало такое ощущение лёгкости. И даже недовольное бурчание Канды казалось милым и тёплым. — Если ещё раз сделаете больно моему Аллену, то можете попрощаться с жизнью, — недовольно бурчит Канда, прижимаясь щекой к плечу Уолкера и забавно пыхтит, чуть щурясь от декабрьского солнца, со странным цветом света. Лави и Линали в изумлении уставились на них, глупо моргая. Что это с Кандой случилось? Почему он так мягко и осторожно прижимает к себе Аллена? И почему тот не сопротивляется? Но потом они понимают, почему, когда Канда быстро целует Уолкера в щёку, замечая, как тот чуть щурится от щекотки и тепла. Они выглядят такими счастливыми, что им даже немного завидно. Они переглянулись и хитро хмыкнули, уже зная, что подарят на день рождения Канде. К слову, это оказался похожий мишка, только напоминающий самого Канду. И они с Уолкером на время миссий менялись. Чтобы помнить, что частичка того, кого они любят, была с ними рядом. Пусть это и забавно, даже по-детски, но подкалывающий его Кроль всегда носит с собой фотографию Линали, честно украденную у Комуи. Так что им было всё равно. Хотя, после того, как Канда об этом сказал при Смотрителе, никогда больше не слышал подколов на эту тему, только редкие завывания «Это было жесто-о-о-ко!» Что вызывало довольную ухмылку на его губах и хитрый прищур глаз. — Ты правда спишь с этим мишкой на одиночных миссиях? — спрашивает Уолкер, пряча в уголках губ счастливую улыбку. — Ну тебя же рядом нет, — чуть щурясь, бухтит Канда в ответ. — Я, кстати, тоже. И я рад, что делаю так не один, — уже улыбаясь, говорит Аллен, замечая как в тёмных глазах прячутся искорки радости.