— Ты, блять, ничего не понимаешь, — почти что рычит Слава, вжимая Мирона в стену. Настолько свирепо, что хрупкая штукатурка оказывается на полу. Хочется вмазать ему так сильно, чтобы синяки не сходили с лица очень долгое время. Но Карелин только и может застыть, опуская голову вниз. — Извини, — он проглатывает вязкую слюну, давая Мирону пространство. Слышит, как звук айфона разрывает уши. Но Фёдоров делает вид, что ему никто, блять, не звонит.
— Угомонись.
Голос звучит твердо, от чего Слава хочет свернуться комочком. Он тоже так умеет разговаривать, но не может себе позволить. А Мирон — может. Все может.
— Трубку возьми, в голове уже трезвонит, — проговаривает Карелин, безмятежно падая на тумбу в коридоре. Но внутри все ходуном ходит.
Фёдоров лезет в карман, подносит телефон к уху, улыбаясь. Сука.
Слава хмыкает настолько обреченно, что кажется, будто это все какой-то дурацкий сон. Невозможно испытывать такие чувства внутри и пытаться контролировать их.
Мирон пиздит что-то на английском, Слава ни слова уловить не может. Только послушно продолжает сидеть и сверлить взглядом спину Мирона. Тот сбрасывает вызов, ищет футболку, пока молчание бьет хлыстами об стену.
Именно поэтому Карелин не выдерживает.
— Поеду с тобой.
Мирон на пару секунд отвлекается от своего занятия, кидает осуждающий взгляд и кивает из стороны в сторону. Мол, нет, хуй там.
— А что так? — Слава пожимает плечами, пытаясь сохранить равновесие здравого рассудка.
— Не думаю, что Диз поймет, — Мирон берет в руки футболку, потом все-таки кидает её в сторону, и ищет что-то другое.
Та заебал.
— Значит я ему, блять, на пальцах объясню.
Фёдоров действительно спокоен, наверняка не видит в этом особой трагедии. Подумаешь. Но Дизастер то сучий сын знает, чего хочет. Не просто так приезжает к нему уже во второй раз. Заебатый оппонент по баттлу, идеальный. Лучший, блять.
Карелин шурша домашними тапками оказывается на кухне, захватывая оттуда бутылку недопитого виски. Тянуться к алкоголю, когда весь выгибаешься колючей проволокой — это единственный вариант. Он делает пару спасательных глотков, которые обжигают горло, слышит опять звонок. И так хочется быть наивным ребенком и верить, что все в порядке.
Что все так и должно быть, нет ничего страшного в таких вещах. Но реальность, словно снежный ком накатывает на него: Мирон остыл.
Сначала был настолько твой, что голову сносило, а потом потерялся во всех этих поездках. Во всем этом Дизастере.
Теперь он не твой больше. Холодный, отчужденный.
А его дикое спокойствие поражает, пожалуй, больше всего. Лучше бы орал, посуду бил, за шкирку хватал, да что угодно.
Слава прикрывает глаза, и буквально присасывается к горлышку бутылки. Зачем кляться в вечной любви? Брать за руку, обнимать так, что запах до сих пор остается на всей одежде Карелина? Чтобы потом уйти?
И можно винить кого угодно, но финал будет один. Он был и так ясен, походу, всем, кроме самого Славы. А что ему сделать-то? Привязать Мирона к себе, словно собачку?
Тошнота подходит к самой глотке. И еще неизвестно от чего именно: от самого себя, или от коньяка.
Мирон оказывается на кухне в черной толстовке, с рюкзаком и с айфоном в руках. Смотрит с отвращением. Но картинка действительно не из лучших.
— Ну, давай, — Слава ставит бутылку на стол, и делает шаг вперед. — Скажи, какой я отвратительный, мерзкий и ревнивый долбаеб.
— Ты сам это все перечислил.
Внутри кипит ненависть вперемешку с такой гадкой ревностью, что вариант с привязыванием и синяками на лице не кажется уже таким плохим.
Вот до чего доводит эта ваша любовь.
— За что ты так со мной? — голос совсем садится, а каждый орган жжет так, что голова идет кругом.
— Меня ждут, а я должен нянчиться с тобой, как с ребенком? — спрашивает Мирон, даже не в силах и посмотреть прямо в глаза. Трус.
— Тебя всегда ждут. Все ждут. А то что я тебя ждал, и всегда продолжаю ждать, как преданный, блять пес, это тебе нормально? Такое тебе нравится? — венка на лбу вздувается, и кажется, что все вокруг трещит по швам, расползается, превращается в что-то до безумия ужасное, от чего хочется схватиться за голову и попытаться проснуться в холодном поту.
Но вместо объятий или слов, которые помогут двигаться дальше и закрывать глаза на такие выпады Мирона — он сначала застывает на месте, смотрит прям в глубь сознания, выковыривая своими голубыми глазами всю душонку. А потом, поправляя ремешок от портфеля, разворачивается и уходит.
Вот так вот бывает.
Пускаешь человека в свою квартиру. Разрешаешь спать со своим котом.
Вечером смотрите какой-то глупый фильм, невзначай переплетая пальцы.
И ты уже впускаешь его куда-то еще глубже. Прям внутрь. Туда, где сердце от ударов чуть ли не кромшит легкие.
Карелин снова пьет. Беспощадно садит свою печень из-за алкоголя на голодный желудок. Но похуй. На все и полностью. Первое что хочется: побежать за ним, схватить сзади и рассказать о том, что он пиздец влюблен и что ему, блять, больно. Затем наружу вылазит дикая агрессия и злость. Возникает желание отомстить, набрать кого-то и свалить с пустой и одинокой квартиры.
Воля нихуя не в кулаке, мысли точно в разные стороны.
Слава берет телефон, в голове плывет, когда рыскает в контактах.
Пальцы останавливаются на Мироне.
Одна смс-ка.
Одна.
кому:
Мирон
22:30
блять сука как же ятебя ненавижу.
И отправляет.
кому:
Мирон
22:30
ненавижу настолкьо что готов все простить
извини извини пожалуйста
я тебя чем-то обидел?
Молчание.
— Блядский уебок, — Слава шатается, стоять сложно, и еще как назло телефон оказывается внизу.
Приходится нагибаться, собирать его по кусочкам.
Снова включать и снова заходить в диалог с Мироном, невольно зыркая всю переписку.
Он ничего не удалял.
от кого:
Мирон
19:20
я скоро буду. что-то взять?)
от кого:
Мирон
11:22
блять, как же я соскучился.
от кого:
Мирон
3:30
мы уже почти в Киеве)
3:30
хочу к тебе.
Слава сжимает зубы. Подушечками пальцев так сильно надавливает на телефон, что они белеют. Чувствует, что алкоголь уже распластался по всему телу, но этого как бы мало.
Нужна добавка.
***
— Ты как?
Карелин моргает, прежде чем полностью распахнуть глаза, увидев перед собой Мирона.
Уставшего, замученного, с прекраснейшими глазами, которые выделяются огромными синяками.
— Да как бы…- Слава привстает на локтях, дергаясь, как умалишенный, когда видит Мирона настолько близко. — Не знаю, — тихо шепчет он боясь, что Фёдоров растворится в воздухе, и окажется, что это всего лишь сон. А на деле его нет рядом.
— Ты меня пиздец как напугал.
Слава моргает пару раз, все-таки убеждаясь, что все это — реальность.
И это даже немного пугает.
— Дай воды, — в горле пересохло, на руках какие-то ссадины, все тело ломит, будто бы Слава прокатился под ногами всех петербуржецев.
Мирон сразу просовывает бутылку воды, и немного улыбается, опуская голову вниз, когда Карелин делает огромные глотки.
Сам же вчера видел, как Слава ломался на части, когда оставлял его одного на кухне с бутылкой коньяка.
А сейчас приходит и говорит, что был напуган?
— Не бросай меня больше вот так — голос звучит так тихо и немощно, что кажется, будто вот-вот совсем сорвется и пропадет. — Все же в порядке, да? — вопрос сам выскакивает наружу. И вот в чем проблема: Слава готов простить. Понять. И принять это все как должное.
Слава поджимает губы в сплошную полоску. Молчание кружит голову, от чего хочется прям руками вытащить ответ из глотки Мирона. Но тот только улыбается, быстро и раздражительно кивая из стороны в сторону.
Это снова тот Мирон. Да он и никуда не уходил, пожалуй. Только в перерывах проскальзывала какая-то человечность.
— Ты же сам в любви клялся, — Слава отводит взгляд, кидая бутылку куда-то в сторону. Мирон сидит прям перед ним. Вот прям руку протяни — и дотронешься.
— Дай я прилягу, — Мирон ложится рядом, а Карелин пытается отодвинуться. Детская обида все еще внутри него. — Знаю, что я вчера повел себя как уебок.
«Да ты и есть уебок.»
Слава молчит. Готов выслушать все, что он там наготовил.
И наперед знает, что сразу ластиться будет, что все-все-все простит.
— Я не могу так. Не буду всегда с тобой. Чувак, мы не та пара, о которой читают романы. Никакой собачки и домика на берегу моря…
— Знаю.
— Мне нужно иногда побыть одному. Или с кем-то. Да неважно, просто я нуждаюсь в пространстве.
Карелин смотрит в потолок. Чувствовать теплое тело рядом — лучше всякого болеутоляющего. Но внутри все равно какая-то дыра, разрывающая все внутренности раз за разом.
Каждый раз пытаться покончить с этим и каждый раз находить себя в убитом состоянии на полу. Дрожащими руками набирать писать глупые сообщения. И получать словесную пощечину от Фёдорова.
— Ты же знаешь, что мы не можем друг без друга, — Карелин хмыкает, а потом сразу вздрагивает, когда холодная рука Мирона ложится на запястье. Цепкими пальцами хватается за него, как за спасательный круг. Слава до сих пор не может привыкнуть к таким прикосновениям. Каждый раз только проглатывает вязкую слюну, которая как назло застревает в горле, и пытается дышать размеренно и спокойно, даже когда сердце вырывается из груди.
Ни намека на пошлость или на дикий страстный секс, даже если Мирона хочется. Целиком и полностью. А главное: всегда.
Осознавать, что он твой, полностью обезоруженный в твоих руках, а в итоге Слава только понимает, мол, да нихуя, это ты Карелин с открытой и растрепанной душонкой, Фёдорову насрать.
Ему просто нравится спасаться так от своих проблем, от своего одиночества и бессонных ночей. Это Слава страдает.
Пальцы переходят ниже, прям к ладони, не хватало еще только пальцы переплести для полного съезда крыши.
— Слав? — тот откликается, поворачивая голову, и это становится самой большой ошибкой. Надо каждый раз клясться не смотреть Фёдорову прям в лицо. Прям вот так вот близко.
Черты лица Мирона обычно кажутся строгими, серьезными, но в такой атмосфере они настолько мягкие и очаровательно-милые, что Карелину сносит крышу.
От любой мелочи на лице. А особенно от ебанных глаз, которые словно пробираются сквозь тебя и видят все, о чем ты молчишь.
— Мне хорошо и хуево с тобой одновременно. Не знаю, как объяснить.
Ха. Вроде как «самый умный рэпер», а слов найти не может.
Но вот Карелин точно знает, что его уже не спасти, не хочет бороться с этой зависимостью. А Фёдоров все еще пытается, барахтается, как рыба в сетях, пытается вырваться и освободить себя от того, что кислорода не хватает. Подышать полной грудью, сука, хочет.
Его длинные ресницы то опускаются вниз, то смотрят вверх. Грудная клетка, на удивление, мягко и плавно поднимается в такт, в то время как у Славы все в хаосе. Он пытается словить дыхание Мирона и дышать с ним, чтобы успокоить бешеное сердцебиение, но все как обычно летит к черту.
А ну соберись, Карелин.
Возьми себя в руки.
— Думаешь, стоит все прекратить?
И ответ слишком быстро врезается в уши.
— Нечего прекращать. Потому что ничего нет.
Слава ухмыляется, действительно же ничего. О чем он только думает?
Таким, как они, ничего бытового и правильного не светит.
Вообще, пожалуй, ничего не светит.
Но руку Мирон не убирает, от чего кожа покрывается бугорками и начинает щипать. Хочется отдернуться, но вопреки этому Слава только сильнее подвигается ближе, замечая, что Мирон прикрывает глаза.
— Вообще меня Ваня ждет, я сказал, что недолго буду, - хрипло произносит Мирон, переплетая пальцы.
Настолько быстро и невзначай, что Карелин сперва застывает, ловит себя на мысли, что ощущает глубокую и ядовитую усталость от всего. Длинные пальцы ложатся на кожу Мирона, надеясь, что ледяная рука хотя бы немного согреется.
Настолько приятно ощущать его руку в своей, что Слава даже протолкнуть воздух не может, он кажется каким-то тяжелым и вязким.
— Останься.
«никогда бы не подумал, что это так сложно.
молчать и смотреть.
молчать и смотреть на тебя.»
