I gave you everything And it is а beautiful crime
В моей квартире гирлянды круглый год и Дель Рей на всю громкость, коллекционный чай стоимостью в четверть нашей аренды и неработающая лампочка в прихожей, старый чайник на плите, три кружки на четверых и неистребимый аромат апельсинов. И единственное слово приходящее на ум — уют. «Уютные», говорит она, когда пьет чай в нашей маленькой кухоньке, кутаясь в мой свитер и чистя апельсин руками. «Уютные», думаю я, уткнувшись ей в шею и вдыхая смесь корицы и почему-то мяты. Иногда мне хочется чтобы так было всегда и рука не поднимается выбросить старый чайник и взамен него купить какой-нибудь Berghoff(1) с блестящим покрытием из-за которого, наверняка, наши чаепития потеряют свое очарование. И поэтому каждую среду она приходит с привычными апельсинами и каждая среда как канун Рождества, отдающий щемящим ощущением предвкушения и какого-то совершенно шального счастья. - Какое-то безумие творится сегодня,- забираю из ее рук пакет и помогаю развязать шарф,- Столько снега тут не бывало года три, не меньше,- продолжает она, наконец-то справившись с пуговицами пальто. - Ты же вся промокла,- качаю головой и мы вместе направляемся на кухню. -Ерл Грей или улун?(2)- на самом деле вопрос риторический и руки сами тянутся к банке с черным чаем, на что она фыркает: - Настолько предсказуема? Мысль о том, что каждую среду как священный ритуал мы завариваем ароматный чай, как сидим на полу у батареи и никогда за столом, как по ее пальцам бежит сладкий апельсиновый сок и как отдает горчинкой на кончике языка вкус ее духов, заставляет ухмыльнутся. Это вовсе не предсказуемость, когда под ее вечно холодными пальцами расходятся разряды по коже, а пульс оглушает. Мой ли, ее ли? Нет, это не то, к чему можно привыкнуть ни после первого, ни после сотого раза. Резкий и неожиданно громкий телефонный звонок заставляет вздрогнуть обоих, прежде уютное молчание становится неловким, и будто пойманные с поличным, одергиваем прежде переплетенные пальцы. Мне даже не нужно гадать от кого этот звонок, достаточно складочки на ее лбу и тихое «Я на минуту», чтобы понять, что на сегодня время вышло. Она покидает кухню и до меня доносятся только «Да, уже в пути. Закончился кофе? Тогда скоро буду. Не переживай». Облокачиваться спиной об дверной косяк и наблюдать, как она завязывает шарф тоже своего рода ритуал. - Тогда до среды?- наши прощания всегда выходят неловкими и сопровождаются опущенными взглядами и пальцами, теребящие краешек того самого шарфа. - До среды,- тихо отвечаю я, запирая дверь. Пожалуй, Рождество раз в неделю это не так уж и мало.***
Первый раз внеплановое рождество приходит одновременно с простудой в один из февральских понедельников или это была пятница? К запаху апельсинов присоединился несвойственный нашей квартире шлейф лекарств. - Опять озноб?- ее теплая ладонь ложится мне на лоб, осторожно гладит по волосам. - Все в порядке, правда,- голос откровенно хриплый, местами даже гнусавый и звучит совсем неубедительно,-Тебе не о чем беспокоиться и не стоило вот так бросать все дела и мчаться сюда. Я в состоянии позаботиться...,-очередной приступ кашля не дает закончить предложение. - Выпей это,-тихо говорит она, протягивая кружку с горячим молоком, от которого идет пар,-Пожалуйста,- добавляет, видя как я морщусь,- В детстве бабушка всегда давала мне молоко с медом, когда я болела. Сразу почувствуешь себя лучше, вот увидишь. Пальцы совершенно не слушаются и ей приходится придерживать кружку, не давая пролить молоко на одеяло. Пью большими глотками, чтобы поскорее закончить неприятную процедуру, несмотря на то что напиток обжигает горло. - Вот и молодец,-чуть ухмыляется, забирая пустую кружку и ставя ее на прикроватную тумбу,- Может быть чего-то хочешь? Качаю головой: -Нет, спасибо,-на самом деле хочу. Безумно хочу почувствовать ее тепло совсем рядом, чтобы запах корицы щекотал нос, а тихий голос убаюкивал,- Ты и так много сделала для меня. Она внимательно смотрит прямо в глаза и будто увидев там что-то, садится на краешек кровати: - А знаешь, еще моя бабушка рассказывала мне разные истории во время болезни. Моя самая любимая про кита. Эту сказку нашептала морская волна. В далеком и холодном океане одинокий кит поет песню, поет о любви и одиночестве, о холодной пустоте и бескрайнем море. И волна несет эту песню, «Найди меня, найди» разносится на далекие километры. Но никто не слышит, остальным китам непонятна эта песня, она звучит на другой частоте, на чужом языке. И они плывут по маршрутам, проложенным веками назад и поют песни, придуманные веками назад. Песни о многочисленных китах, которые никогда не бывают одинокими, о теплых морях, к которым ведут дороги. И только одинокий кит, плывет совсем один по неизвестным глубинами холодного и далекого океана, где волны носят «Найди меня, найди»,- она замолкает и только тогда я понимаю, что почти не дышу и ловлю каждое слово. История закончилась, а дымка какого-то наваждения не спадает. И я, будто наяву, вижу эту темную и холодную глубину. Так мы и лежим, думая каждый о своем, пока она хриплым тихим голос не разрывает тишину: - Иногда мне кажется, что ты и есть тот кит, в тебе столько чувств, но люди не слышат их, просто не могут слышать. Твоя нежность и забота как инфракрасное излучение, мы знаем, что оно есть, но не обладаем достаточным эмоциональным диапазоном, для того, чтобы видеть. Так ты и плывешь, среди людей, но они все равно не слышат твою песню. И проваливаясь в сон, я чувствую только длинные пальцы, перебирающие мои волосы, а в голове отзывается эхом «Найди меня, найди».***
Первый раз Рождество не наступает в первую неделю марта, когда помимо апельсинов в доме пахнет вишневым штруделем по семейному рецепту и разочарованием от этого лаконичного «Извини, сегодня нужна здесь. Не могу Его оставить». У нас не было уговоров и клятв и мы не избегали намеренно разговоров о личной жизни, просто не поднимали эту тему, ведь можно обсудить гораздо более важные вещи. Поэтому вроде как все шло своим чередом: запах апельсинов также витал в квартире и свистел кипящий старый чайник. Только в какой-то момент коробка с дорогим чаем стала доставаться все реже и все чаще дрянной растворимый кофе. Лишь привычка бежать к двери и надеяться, что на пороге как обычно стоит она и теребит этот нелепый шарф никуда не делась, а разочарования от встречи соседей, угрюмого почтальона или на крайний случай свидетелей Иеговы на пороге квартиры, меньше не становилось. Поэтому в последнее воскресенье марта открывая дверь, ожидаю увидеть кого угодно, но только не ее с виноватой улыбкой и раскрасневшимися от весенней свежести щеками. - Можно зайти?-такая тихая просьба и я медлю ровно минуту, перед тем как запустить ее внутрь квартиры. Прохожу прямиком на кухню, точно зная, что она следует за мной. Ставлю чайник на плиту. - Ерл Грей или...,- начинаю свой риторический вопрос, когда ее холодные губы касаются моей шеи. Шах и мат. Все обиды летят к чертям, а колени подгибаются. Шах и мат. Полу всхлипом - полу вздохом объявляю полную капитуляцию, когда такие же ледяные руки касаются тела под футболкой, а в носу щекотит от терпкого запаха корицы. Ее запаха. Не отрываясь от губ, подталкиваем друг друга в направлении спальни и только где-то на задворках сознания слышится свист закипевшего чайника.***
Вглядываюсь в золотые пылинки, лениво плавающие в лучах утреннего солнца. Воздух тягучий и тяжелый будто мед. Хочется запомнить все как можно тщательнее, впитать в себя все запахи, звуки, ощущения, чтобы позже возвращаться к этому моменту. Снова и снова выводить созвездия на ее спине, рисовать карту, осваивать миллиметр за миллиметром свою личную Terra Incognito. Так мы и лежим, будто не было всех этих ''не рождественских'' сред и ощущается так правильно, будто мы тысячу лет до этого просыпались вместе и еще тысячу будем. Будто это самая правильная вещь во всем мире вот так вот касаться друг друга, и чувствовать изнутри что-то такое же теплое и уютное как тысяча кружек чая. - Почему именно сегодня?- спрашиваю я. Это вовсе не упрек, мне просто нужно знать. Она прикрывает глаза, как бы собираясь с мыслями: - Мне всегда хотелось делать все правильно, как и делают хорошие девочки в меру обеспеченных родителей,- глубокий вдох,- Родителей, что считают, что банковское дело — это отличная идея, а художнице очень повезет, если она не окажется в итоге в дурдоме или не умрет до 27 от передозировки. Родителей, которые утверждают, что красивая любовь бывает только в книгах, реже в фильмах, а в жизни главное чтобы была СТА-БИЛЬ-НОСТЬ,- последнее слово она выделяет и оно звучит как ругательство. - Стабильная работа, стабильные отношения. Поездки к его родителям каждое второе воскресенье, походы в Икею за очередным хламом, из-за которого наша квартира выглядит будто обложка каталога. Только вот уюта и тепла это почему-то не приносит. Так может дело не в люстре или дурацких подушечках и подстаканниках с зубодробительными названиями? Отчего-то не хочется говорить по душам на кухне после работы, не хватает только таблички «Экспонаты руками не трогать», туда не хочется возвращаться вечером, и к нему...к нему, такому правильному, до скрежета зубов тоже не хочется возвращаться. Все это красивая картинка, подделка, МЫ подделка, с привкусом пластика и этой чертовой стабильности. А потом появляешься ты, такая настоящая со своей маленькой Вселенной, где не пахнет освежителем воздуха с ароматом марокканских-или-Бог-весть-каких-апельсинов, здесь пахнет апельсинами, самыми настоящими и не важно откуда они. И эти гирлянды, чай и колючий свитер. Понимаешь? И я понимаю, хочу понимать, когда она такая открытая и нерешительная здесь и сейчас. И я хочу быть Данко, который осветит ее путь своим горячим сердцем, покажет, что есть что-то еще кроме запланированных ужинов и вымученных улыбок.***
Время уже за полночь, но еще можно встретить редких покупателей среди бесконечных магазинных стеллажей, забитых шоколадными яйцами и пасхальными кроликами. Поэтому почти без зазрения совести и долгих уговоров она садится в тележку, а мне остается катить ее, наваливаясь всем телом и отталкиваясь одной ногой. -Никогда не думала, что ходить за покупками может быть весело. Подай молоко со второй полки, пожалуйста,- я чувствую ее детский восторг, от того как рутинные дела превращаются из обязанности в своего рода шалость,- И главное-никакого списка продуктов. Tеперь в отдел выпечки, пожалуйста. -Слушаюсь, мой капитан,- послушно направляю тележку в сторону овощей, по дороге хватая пару плиток горького шоколада. Она критично оглядывает продукты в нашей корзине: -Шоколад, сыр, немного молока и багет. Пожалуй для счастья не хватает только вина и желательно белого. -Счастье в вине?- приподнимаю бровь и, немного подумав, добавляю,- Хотя я предпочитаю все же красное. -Счастье в балансе! Балансе и компромиссе,- видимо, на моем лице ясно читается просьба пояснить свою мысль, потому что она продолжает,- Понимаешь, все в мире стремится к балансу, золотой середине и построено по схеме «ты-мне, а я-тебе», но ведь можно отдавать чуточку больше и это прекрасно. -И что получится, если отдавать больше? -Предположим, принес человек тебе шоколадку, а ты ему завтра-две. Тогда на следующий день он тебе-три, а ты ему-четыре. В подобных отношениях любовь, в нашем конкретном случае шоколадки, увеличивается ежесекундно. -Но ведь эта схема не работает, если кто-то кому-то делает больно. -Отнюдь,-не соглашается она,- Схема почти та же. Боль тоже надо возвращать, только в меньшем количестве, и со временем, ее не остается вовсе. Приближаясь к винному отделу я прихожу к мысли, что розовое Cabernet d'Anjou(3) тоже может стать компромиссом.***
Сейчас Рождество ощущается особенно отчетливо, несмотря на то, что это первые предрассветные сумерки мая. Мигание гирлянд и терпкий запах глинтвейна создают особую атмосферу. Мы молоды, счастливы и немного пьяны. -Не жалеешь, что ушла со своей «настоящей» работы?- после длительного молчания мой голос совсем охрипший. Она бросает взгляд на чуть потрепанный мольберт, купленный несколько часов раннее со вторых рук на блошином рынке и после на резко контрастирующий новенький набор кистей от Winser&Newton. -Сейчас это решение кажется самым правильным из всех, что я принимала до,- наконец отвечает она,- Тем более, что заместитель начальника отдела кредитования не такая уж и престижная должность. -Вольный художник звучит, конечно, заманчивее и даже отдает какой-то богемностью,- усмехаюсь, когда она толкает локтем меня под ребра, а после доверчиво прижимается. -Мы ведь справимся?- испытующий взгляд темных, сейчас почти черных из-за расширенных зрачков глаз. Сначала я чувствую растерянность и не знаю, что ответить. Мне не хочется лгать ей, но и говорить, что не имею даже малейшего понятия, что будет дальше тоже не лучший вариант. Но стоит вспомнить трепет и благоговение, с которыми она дотрагивается до чистого полотна, как втягивает носом запах масляных красок, прикрыв глаза и чуть ли не мурча от удовольствия. Была ли она когда-то счастливее? И если за мечту нужно было отдать всего две двадцатидолларовые купюры, то, конечно, мы справимся, ведь я сделаю все, чтобы видеть ее такой же счастливой.***
Мне нравится, наблюдать как она работает: сосредоточенный взгляд, закушенная губа, узкое плечо, с которого сползает моя старая, вся в пятнах краски, рубашка и только тонкие пальцы будто живут своей собственной жизнью, порхая над холстом, нанося мазки один за другим. Время от времени она заправляет за ушко прядки, выпавшие из небрежного пучка и ежится от сквозняка. Июльская духота давно сменилась ночной прохладой. Будет дождь. Пахнет свежестью, неизбежностью и грустью от которой внутри все сжимается. Хочется прочувствовать каждой клеточкой эту иррациональную тоску, вдыхать ее полной грудью. Перебираю струны гитары, прислонившись к ее ногам. Она говорит, что ей нравится, когда я играю, и мысли могут лениво плыть под грустные мелодии Sleeping at last. Иногда она просит меня спеть как сейчас, и тогда я скорее проговариваю, нежели пою о о том, что вселенная существует только для того, чтобы быть увиденной мной и я хотел бы любить тебя, но не знаю как(4). -Готово,- она откладывает кисти и устало потирает переносицу. Эта картина далась ей как-то слишком уж тяжело,- Теперь пусть сохнет. Работа действительно получилась замечательной и какой-то...личной. Хочется коснуться шершавого холста, провести рукой по объемному телу кита, по широким темным мазкам, что сменяются еще более темными. -Мне нужно кое-что тебе сказать,- тихо произносит она, чувствую ее напряжение поэтому едва касаюсь губами ее колена, подбадривая. -Помнишь я отправляла свои работы тому итальянцу, что облил меня вином на выставке Дега? В памяти сразу всплыл образ мужчины с несуразной козлиной бородкой, который эмоционально жестикулировал и пытался вытереть своим носовым платком пятно на ее платье. На языке вертится лишь один вопрос: -Когда? -Через три дня, вечерний рейс. Это не займет много времени, максимум неделя, может две,- она закусывает губу и поспешно добавляет,- Точно не больше. Ты же понимаешь, такой шанс выпадает раз в жизни и глупо было бы не воспользоваться этим. Я понимаю, пытаюсь понять. Натянуто улыбаюсь, угадывая чувство облегчения на ее лице. Это всего две недели, так почему мне кажется, что это начало конца?***
Меня преследует стойкое ощущение дежа вю. Снова озноб, кружка с горячим молоком на тумбочке у постели и три слоя одеял, чтобы согреться. Не хватает лишь ее. Кажется это третья деловая поездка кряду. Или уже четвертая? Пищит электронный градусник-38.4, дело плохо. Снова тянусь к горячему напитку, но пальцы совсем не слушаются и молоко проливается на одеяло. Черт бы побрал эти октябрьские простуды. Несколько раз проваливаюсь в беспокойный сон, который совершенно не приносит чувства отдыха и снова просыпаюсь. Простыни сбиты и влажные от пота, а одно из одеял упало на пол. Сколько времени уже прошло? День или ночь? Где-то у головы звонит телефон. Она. В ушах шумит и я едва улавливаю обрывки фраз «задержали рейс», «остаться здесь» и «не приеду». Наверно я не до конца понимаю смысл того, что она говорит, потому что единственное чувство- это облегчение. Снова озноб и кажется уже начинаю бредить. «Вглядываюсь в золотые пылинки, лениво плавающие в лучах утреннего солнца. Воздух тягучий и тяжелый будто мед. Хочется запомнить все как можно тщательнее...» Почти как наяву, хоть звуки и запахи приглушены, но можно уловить терпкие нотки корицы. «Выводить созвездия на ее спине» Вечно холодными пальцами коснуться родинки под левой лопаткой - признак нерешительности, спуститься ниже, к ямочкам на пояснице. «Рисовать карту, осваивать миллиметр за миллиметром свою личную Terra Incognito» А после вверх по дорожке позвоночника, до выпирающих на шее позвонкам, ерошить волосы на затылке, путаясь в пшеничных волосах. И целовать, целовать, целовать... «Тысячу лет до этого просыпались вместе и еще тысячу будем» Как давно мы просыпаемся в разных городах и странах, даже если уснули вместе? «Внутри что-то такое же теплое и уютное как тысяча кружек чая» И я прокручиваю в голове снова и снова все эти моменты. Трогательные и живые. Без горечи и обид. Где все пошло не так? «Мы ведь справимся?» Я не знаю, я уже ничего не знаю.***
Сочельник. Повсеместно распространяется неповторимая атмосфера праздника. Запах цитрусовых перемешивается со свежим ароматом хвои и домашней выпечки. Шелестит оберточная бумага и доносятся отголоски рождественских гимнов. Наверно стоит пойти на каток, где совсем не протолкнуться и легко можно получить пару синяков, зато после отогреваться глинтвейном и целоваться под омелой, укутавшись в плед. Рождество чувствуется, пожалуй, везде, кроме нашей квартиры. Нет, здесь присутствуют атрибуты праздника: пластиковая елка на подоконнике, свечи и красно-зеленая мишура и апельсины. Все чинно и благородно. Кушать совершенно не хочется и поэтому лениво ковыряю вилкой в тарелке, время от времени отпивая ненавистное белое вино. Ужин мало походит на праздничный, потому что проходит в тишине. Мы не разговариваем, она уткнувшись в тарелку, старательно делает вид, что ест. Представляю чего ей это стоит, поэтому отвожу взгляд. Мое внимание привлекает блестящий чайник на плите-ее подарок, новый комплект кружек, стена, где раньше круглогодично горела гирлянда, а теперь висят ее картины. Квартира теперь кажется незнакомой, чужой. Такой же незнакомой стала она. Чем больше всматриваюсь, тем более чужими кажутся ее глаза, острые скулы и мягкий контур губ. В голове что-то щелкает и в одно мгновение все становится очевидным и простым, будто все кусочки пазла сошлись наконец-то вместе. -Уходи,- короткое слово, а за ним звон падающей вилки. -Прости, что?- удивленно спрашивает она, хлопая длинными ресницами,-Мне просто показалось, что... -Уходи,- так же тихо повторяю я. Хлопнет дверь и после того как часы пробьют полночь, я снова останусь в абсолютной тишине.***
Чтобы забыть одну жизнь, нужна, как минимум, еще одна. Теперь, когда мир был разрушен, вывернут наизнанку и выжжен до основания, мне оставалось стоять на тлеющих руинах собственной жизни, то и дело натыкаться на мольберт у окна, картины, небрежно оставленные кисти и растянутый свитер, что был велик ей в рукавах. Все это походило на громоздкий алтарь какого-то религиозного фанатика, что требовал жертвоприношений и давил тоннами печали и тоски. Новый год - новая жизнь, кажется так говорят. Поэтому все это горело синим от виски пламенем на заднем дворе под бой курантов. Огонь пожирал полотна, мечты и сожаления под взрывы фейерверков и радостные поздравления. Стало отпускать. Квартира хоть и казалась пустой и будто бы не жилой, но захотелось дышать глубоко, грудь больше не сдавливало невидимым обручем и появилось пространство для чего-то другого, нового. Уют пришлось создавать заново, по крупицами возвращать жизнь. Только картина с китом так и осталась висеть как напоминание, что жизнь продолжается и она прекрасна. И теперь в квартире снова гирлянды круглый год и Дель рей на всю громкость, но больше не витает казалось бы неистребимый запах апельсинов. И это дает надежду. (1) Berghoff - марка кухонной посуды (2) Ерл Грей - черный чай с бергамотом; Улун – полуферментированный чай, по степени ферментации находится между зеленым и черным (3) Cabernet d'Anjou - наименование розового вина (4) Sleeping at last – Saturn I’d give anything to hear You say it one more time, That the universe was made Just to be seen by my eyes Sleeping at last – Neptune I'm only honest when it rains, An open book with a torn out page, And my ink's run out. I want to love you but I don't know how