Запретная любовь

      Чимин ненавидит Ким Намджуна, потому что тот прописался в его голове и вылезать из нее не желает уже целых две недели. С недавних пор альфа, буквально, живёт в их с Сокджином квартире и покидает ее лишь на время работы. Иногда Намджун даже остаётся ночевать у себя дома, позволяя омеге хоть немного вдохнуть свободы, но головная боль под кодовым названием “прилипала Джун“ возвращается уже на следующее утро и не отпускает ни на секунду. Чимин пытался обсуждать это с лучшим другом, но того будто подменили. Джин послушно ходит на работу, по вечерам готовит вкусный ужин, не устраивает истерик и вообще ведёт себя, как во времена их знакомства. А это значит вечное "надень шапку", "не забудь шарф" , "я разложил твой обед по контейнерам, обязательно забери его в студию" и прочие закидоны а-ля "я твоя мамочка, веди себя хорошо". И не сказать, что Чимин был таким переменам не рад, наоборот, омега даже дышать иногда боялся, пытаясь не спугнуть это чудо чудесное. Просто не понимал он откровенно ничего, и это мучило похлеще нескончаемых заказов от клиентов, которые будто с катушек слетели, требуя от Пака Ван Гоговских шедевров. И вроде Чимин вполне мог свалить все странности Джина и "сожительство" Джуна на их начинающийся роман. Но никакого романа не наблюдалось! Все ограничивалось лишь тем самым признанием альфы в машине. В остальном же эти двое вели себя как примерные друзья, с пометкой "лучшие". Они вместе ходили по магазинам, смотрели вечернее шоу, ржали над глупыми комедиями, пили кофе по утрам и иногда просто долго разговаривали по ночам, когда Пак безуспешно пытался уснуть. И Чимин рад бы не лезть в их дела, потому что в доме царит мирная обстановка и горит невидимая вывеска "счастье", но если Чимин рад не лезть, то Намджун как раз очень рад лезть. Альфа неустанно пристает со своими разговорами по душам, в которых пытается младшего вразумить и заставить ответить на нечастые, но стабильные звонки Юнги. Пак даже пытался напоминать, что Джун вообще-то сказал: "Это твой выбор. Тебе с ним жить", но это откровенно не помогло. И больше всего во всей этой ситуации бесило, что проклятый Намджун был прав со всех сторон. И это просто било набатом по вискам, потому что Чимину и так нелегко было без нелепого омежки и язвительного альфы. Он, конечно, понимал, что сам сделал такой выбор, но облегчения от этого не чувствовалось. Спасало хотя бы то, что Юнги слишком уважал личное пространство, чтобы заявиться к Паку в студию или домой, а Тэхён, видимо, был слишком поглощён вновь обретенным отцом, потому что вообще признаков жизни не подавал. Чимин скучал. Скучал отчаянно, до зубного скрежета по ночам в подушку. Не спасали даже чужие книги, которые все ещё хранили на своих страницах тонкий древесный аромат хозяина. Но ещё омега понимал, что все его эгоистичные терзания своей жалкой душонки не стоят того, чтобы вернуться к такой родной, но в то же время чужой для него семье. Потому что Пак Чимин не может любить. Потому что Пак Чимин – жалкий трус. Потому что Пак Чимин боится жить без постоянных терзаний о брате. И потому что Пак Чимин, в принципе, умеет только страдать и вариться в собственном горе. В один из прекрасных дней, когда омега помешивает мятный чай, пустым взглядом смотря на восходящее солнце из кухонного окна, на него обрушивается двойная артиллерия в лице Джина и Намджуна, которые вообще-то должны спать. – Не-не-не, ребята. Если вы заключили какой-то негласный договор в попытках вернуть меня к праведной жизни, то ничего у вас не выйдет. Расслабьтесь и свалите в туман, – устало проворчал омега. Он только вернулся из студии, где закончил очередной немыслимый заказ и больше всего ему сейчас хотелось выпить чаю и уснуть, возможно, ещё немножко пристрелиться, но это можно было отложить на вечер. – Уже то, что ты расщедрился на три распространенных предложения, пытаясь яростно отказаться от нашей помощи, говорит о том, что ты почти сдался и готов помахать белым флагом, – отпарировал Джун, ехидно улыбаясь. – Чимин-и, просто послушай. Мы ведь хотим тебе только лучшего. – Ой, только посмотрите. И это мне говорит человек, который целый месяц ныл, что Намджун – редкостная заноза в заднице и его советы – никчёмное дерьмо, – выплюнул слова Чимин и испугался собственной внезапной ярости. Сокджин удивлённо икнул, ткнул друга в похудевший бок и возмущённо задышал, в то же время виновато поглядывая на своего бывшего психолога. Альфа лишь отмахнулся, показывая, что он и так это знал, и устремил на Пака тяжёлый немигающий взгляд. – Ты, если честно, в край обнаглел. Я только недавно приводил тебя в пример Джину, расхваливая твою попытку жить дальше и двигаться вперёд. А ты берешь и так нагло все портишь. То, что ты редкостный говнюк и слюнтяй, я тебе ещё раз двадцать скажу. А вот то, что ты совершаешь одну из главных ошибок в своей жизни, скажу лишь сейчас. Чимин, давай по правде. Ты ведь к ним привязался и скучаешь. И я много раз видел, как ты порываешься и на входящие ответить, и сам позвонить. Что тебя останавливает? Пак поднял на Джуна взгляд а-ки "у тебя IQ выше, чем у нас с Джином вместе взятых, но ты задаешь такие идиотские вопросы" и удручённо вздохнул, понимая, что на этот раз отвязаться не получится, потому что лучший друг предал и теперь старательно загораживает проем в коридор своими необъятными плечами. – Сдаюсь, – омега поднял руки вверх, пытаясь разрядить обстановку. – Ты меня поймал. Я скучаю даже больше, чем мог себе представить. Но, знаешь, по кому ещё я скучаю? По Ёнхи, который гниёт в чертовом гробу. И которого я предам, если позволю себе такую роскошь, как счастье. Джун, мой брат покончил с собой не просто так, он не справился, он был несчастен. И я не могу, потому что… – Потому что ты не смог ему помочь и винишь себя в его смерти, – закончил альфа, в раз понимая все, что происходит в душе у младшего. – Чимин, я знаю, что мои слова будут всего лишь словами. Но я настоятельно рекомендую пропустить их через самое сердце. Хорошо? Омега неуверенно посмотрел на Намджуна, но почувствовал тёплую руку Джина на своём плече и уже уверенно кивнул. – Смерть Ёнхи, как бы горько это не звучало, произошла не по твоей вине. Смерть Ёнхи – это его решение. Это его глобальная ошибка, но не твоя. Твой брат не справился не из-за того, что ты не смог помочь. Твой брат не справился из-за того, что был слишком слаб для такого понятия, как безответная любовь. Я не виню его, нет. Я вообще никого не виню, потому что мы, люди, изначально рождаемся не способными к сильным чувствам. Потому что это воспитывается в нас годами. И твой брат просто не был готов. И ты бы ничего не смог с этим сделать. Как я уже говорил вам обоим "нельзя помочь человеку, который не хочет помогать сам себе". Чимин, ты так отчаянно злился все эти года на Ёнхи, что просто не заметил правды. Не заметил, что на самом деле все это время злился только лишь на себя и ненавидел лишь себя, – Намджун прервался, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха и мимолётно оглядеть подавленного плачущего омегу. – Ты бежишь от них не из-за брата и чувства стыда, ты бежишь от них из-за неверия в то, что тебя могут любить. И сердце своё ты открывать отказываешься, потому что сам себя вновь полюбить не можешь. Я сказал тебе все это не потому, что хочу сделать тебе больно, а потому, что хочу от этой боли избавить. Подумай, Чимин. Подумай и попробуй мне поверить. Альфа встаёт из-за стола, ласково ерошит рыжие волосы и уходит в гостиную. Джин же мнется недолгое время в проходе, порываясь утешить лучшего друга, но Чимин лишь машет головой и просит оставить одного, на что омега соглашается и уходит вслед за Намджуном. Садится рядом с альфой, переплетает чужие пальцы с собственными и кладет голову на плечо, утыкаясь носом в шею и тихо дыша. И не нужно лишних слов, потому что Джун все знает и без них, потому что Джун лишь целует в висок и смотрит куда-то в окно, мимолётно наслаждаясь теплом омеги. А Юнги на другом конце города переводит взгляд на мигающий телефон, замечает знакомое имя, извиняется и пулей вылетает с собрания, мгновенно принимая вызов, чтобы услышать короткое: – Прости меня. Я глупый и я соскучился. Приедешь? И ответить не менее короткое: – Приеду.