Депривация депрессии

Да-вот-тот перекатывался на скрипучем диване и методично, волнами, приливами разливал минералку на простынь. Рука липла к грязному ноутбуку. Все клавиши были такими замшелыми, затёртыми и покрытыми слоями грязи, что прикасаться к ним больше, чем на миллисекунду, являлось просто мучением. Мученический труд по сохранению себя трезвым при постоянном параде бредовых состояний сознания. Да-вот-тот посмотрел на собеседника впервые за вечер и начал слушать, а что тот, собственно, вещает. Вещал извещением. Оповестил об общении. Что оно у них принимает странные формы. Ну надо же. — Ты знал, на что шёл. Я же ёбнутый с мальца. — Нет, ты хочешь казаться более экстраординарным, а ты обычный калоед, — собеседник испил сухого вина с важничающим видом и подался вперёд, впериваясь в затуманенный взгляд Да-вот-тота, — Признаешь это? Мне интересно, насколько ты видишь границы и стены своей фантазии. — Да пошёл нахуй, Л., серьёзно, — Да-вот-тот вытянул из пальца фак и отставил мокрую бутылку минералки прочь от дивана в целом, — Ща как сдвину тебе реальность, ремонт, школа, так сказать. Да-вот-тот вальяжно встал и руками похлопал, нащупывая целостность своего тела. Собеседник в пиджаке чуть посоприкасал подушечки пальцев, чтобы ощутить и себя. Сидел в приятном ощущении, что вот-вот начнётся перфоманс перфоратора воспалённого мозга. И не зря. Юноша с дивана начинал отрицать кожу по всему телу. В местах отрицания кожа просто исчезала, в прозрачности была, целых кусков не находилось. Он делал из себя дуршлаг. Никакого торчащего мяса, крови и прочего безумия. Только проплешины отстранённости. — Проверь, критик. Названный критиком пощупал желтоватую кость. Да, правда кость, правда снял с себя кожу Да-вот-тот. Он убрал её на время в карман подреальности. Или как там он это называл. Анал пространственно-временной хуетени. Это была почти что прямая цитата Да-вот-тота. — Терпимо, но мало. Обнажив клыки, юноша обнажил и участки рёбер, тазобедренную, колено правое, даже участок черепа. И в довершение — глазницу. Критик был рад как ребёнок и расплылся в улыбке. — Эх, вкусные у вас были клофелиновые пряники.