Грейнджер.
Гермиона.
Не вини меня в том, что я мудак — ты это прекрасно знала. И не вини в том, что я не могу ответить на твои чувства. Ты всегда была для меня кем-то вроде Джинни, чего я, в общем-то, и не скрывал. И, говоря по правде, я надеюсь, что однажды мы с тобой сможем снова посидеть, как раньше, за стаканом огневиски или бутылкой вина, болтая о бытовухе.
Ты заслуживаешь человека, который будет тебя любить. Любить не за что-то, не почему-то — просто любить тебя, быть рядом и относиться к тебе не как к забавной девчонке-всезнайке, но как к бесконечно дорогому человеку. К кому-то особенному.
Так же, как и я к Кэс.
Этот человек сможет заставить тебя забыть обо мне, и через годы ты, может, и не вспомнишь даже о том, что так глупо по мне сохла, выбрав совсем неподходящий предмет для воздыханий. Этот человек станет твоей поддержкой и опорой, и тебе больше не придётся прибегать к моему совету и алкоголю в качестве решения проблемы. И ты будешь любить его сильнее, чем кого-либо, потому что он и окажется именно тем, кто тебе по-настоящему нужен.
Просто этот человек — не я.
Часть 1
22 января 2018 г. в 18:26
Игнорируя «Добрый день!» от одной из сотрудниц, пролетаю мимо, буквально врываюсь в кабинет, захлопываю дверь ногой, попутно швыряя сумку на стол. Оттуда во все стороны летят канцелярские принадлежности, дробью стуча по половицам. Сама же обречённо вздыхаю, прислонившись к дверной панели, едва удерживаясь от того, чтобы не сползти по ней к полу. Шум и суета снаружи отрезвляют: здесь не место и не время для того, чтобы жалеть себя. Усилием воли беру себя в руки и заставляю сделать несколько шагов к столу. «Ну и бардак у тебя тут, Грейнджер», — мысленно произношу с интонацией человека, уже давно ставшего моим проклятием. Главное, чтобы он не заявился сюда сейчас, чтобы застать учинённый мною погром. А ведь может, если учесть, что я сегодня опоздала.
И из-за чего опоздала…
Все мелочи собраны, на столе порядок, а я, усевшись на стул, устало выдыхаю и прячу лицо в ладони, еле сдерживаясь, чтобы не закричать или заплакать. Нужно было взять отгул и не приходить сюда. Один день всё равно ничего не решит, а я бы смогла прийти в себя и не вымещать бессильную злобу на вещах. И ведь ещё нужно набраться сил, чтобы вытерпеть общество нанимателей, вести себя как обычно… Ну, ладно, предположим, это труда не составит: просто глядеть исподлобья да сухо отвечать на подшучивания и вопросы. Мой конёк.
Чуть размыкаю пальцы, гляжу на календарь и с облегчением понимаю, что сегодня начальства нет. Рабочая поездка или что-то вроде того. Чёрт. Могла бы действительно не приходить. Теперь придётся тут торчать, ведь домой идти нет абсолютно никаких сил.
А может, и хорошо, что пришла? Зато хоть отвлекусь от случившегося.
Кофе. Срочно нужен кофе.
Или вино. Любой крепкий алкоголь сгодится.
Забавно, но я так скоро сопьюсь.
«Уж кто бы говорил», — шепчет всё тот же ехидный голосок, который я предпочитаю заткнуть тем, что с преувеличенным рвением берусь за выполнение должностных обязанностей.
Понимаю, насколько заработалась и ушла из реальности в мир цифр и счетов, когда замечаю, что за окном стемнело, и я перестала различать строчки: свет-то зажечь не додумалась. Всегда знала, что работа действительно помогает отвлечься. Когда на чём-то сосредоточен, куда легче переносить всё то дерьмо, что на тебя усиленно сваливают все подряд, и ты сам в первую очередь. Взмах палочкой — и кабинет кутается в мягкий полумрак, становится гораздо светлее и приятнее. Откидываюсь на спинку стула, прислушиваюсь: кажется, рабочий день давно закончился, гул от посетителей уже не доносится до моего убежища, а значит, магазин закрылся. Осталась только я. Ну что ж, владельцы не вернутся до самого утра, так что у меня есть отличная возможность остаться ночевать здесь. Не представляю, как возвращаться сейчас домой — после всего, что случилось.
«Ну, не в первый же раз».
— И явно не в последний, — цежу сквозь зубы и снова склоняюсь над столом: стоило взять передышку, и снова неприятные мысли лезут в голову и туманят рассудок.
Но сил работать уже не осталось, и потому устало кладу голову на руки поверх рабочих документов. Тишина обволакивает вязкой, успокаивающей пеленой. Так хорошо и спокойно. Вот бы сейчас заснуть, а поутру всё уже наладится, и жить станет хоть чуточку легче.
«Вроде большая девочка, а до сих пор верит в такую чушь».
Веки уже наливаются свинцом, и я готова заснуть прямо здесь, в неудобной позе, от которой всё тело завтра одеревенеет (плеватьплеватьплевать), когда слышится какой-то неясный шум. Дверь кабинета открывается неожиданно, так что я не успеваю достаточно быстро поднять голову и принять усиленно работающий вид (да к чёрту его совсем). На пороге — Фред Уизли; расслабленно прислонился к дверному косяку и разглядывает меня.
— Слышал, у кого-то был трудный день, — молвит он, явно забавляясь. — Иначе почему по магазину пронёсся ураган имени Гермионы Грейнджер? Чуть всех клиентов не смёл, между прочим.
А у меня даже сил не хватает привычно послать его к чёрту в своей манере высокомерной старосты. Будто поняв, что дело серьёзно, Фред спрашивает уже совсем другим тоном:
— Что, опять? — и выжидающе смотрит, точно пациент, что ждёт диагноз.
— Мудак, — констатирую, кивнув головой.
— Видимо, конченный? — уточняет Фред и после моего кивка достаёт из-за спины бутылку тёмного вина. — Приходи наверх, будем пробовать новое лекарство. И зачем я только распинаюсь перед тобой, если ты всё равно не следуешь моему совету?
Он уходит прежде, чем я успела бы ответить, да я и не собираюсь этого делать, лишь прокручиваю в стотысячный, быть может, раз его злополучный совет, красной нитью идущий по всему полотну моей жизни.
«Избегай мудаков, Грейнджер».
Избегай, а не трахай. Ну что в этом непонятного?
Уже и не вспомнить, с чего Фред Уизли решил, что мисс Всезнайка, Гермиона-я-колдую-лучше-всех-Грейнджер нуждается в его советах. Тем не менее, однажды он уселся рядом с ней в коридоре неподалёку от входа в башню факультета и отеческим тоном полюбопытствовал, что же произошло. И эта девочка-у-которой-готов-ответ-на-всё может, впервые в жизни не захотела воспользоваться этой своей суперспособностью, чтобы прогнать известного несерьёзностью парня. Лишь помялась, старательно скрывая брызнувшие чуть ранее слёзы, из-за которых Фред и обратил внимание на её сгорбленную фигурку, пробурчала в нос, что всё в порядке. Но дружеское участие, которое проявил к ней брат Рональда (того самого, что чуть раньше накричал на неё из-за Живоглота, якобы съевшего Коросту), растопило ледяной панцирь недоверия.
— Ты из-за Рона, да? — сам догадался Фред. — Я слышал про его крысу. Не парься даже из-за этого, всё равно его мешок с костями сам бы вот-вот сдох. Тебе бы следовало поощрить своего кота за то, что он избавил от мучений Ронова питомца. Тот наверняка мысленно умолял об избавлении от такого хозяина.
Это было нехорошо, но та девочка, которая считала кощунством любое злое действие по отношению к живому существу, сдавленно рассмеялась после не самой удачной шутки. Фред же продолжал пристально на неё глядеть, словно один его взгляд мог заставить её посветлеть и перестать переживать.
— Н-не только из-за н-него, — нехотя призналась мисс-непробиваемое-самомнение. — Я ведь и про метлу Гарри сказала МакГонагалл…
— Ой, да не всё ли равно? — с преувеличенным оптимизмом спросил Фред и плечом толкнул свою соседку в плечо. — Эй, ну ты чего? Всё наладится, блин, это ж не конец света. Чего ты так загоняешься по пустякам?
— Это не пустяк!
— Пока будешь так думать, все нервы истратишь, а они тебе ещё понадобятся — вон сколько экзаменов, а ещё СОВы, ЖАБы…
И когда та девочка, смущённая поведением Фреда Уизли, отвернулась от него, тот повернул её обратно к себе и, продолжая держать руки на её плечах и глядеть ей точно в глаза, произнёс свои сакраментальные слова:
— Грейнджер, у тебя в жизни немало будет личностей не самых, скажем, приятных. Просто игнорируй их и не позволяй доводить тебя до истерик. Ты сама должна этому научиться, никто не станет за тебя разгонять их. А они по-любому будут слетаться, точно пчёлы, и жалить. И чем больше будет укусов, тем больше им чесаться, а чем больше ты станешь их чесать — а ты станешь, не спорь, — тем больше язв будет у тебя на теле. И однажды ты вся превратишься в сплошную кровоточащую язву из-за таких вот мудаков. Оно тебе надо?
Столь живописный пример не мог не произвести впечатления на ошарашенную девочку-которая-переживала-по-поводу-и-без. Добившись своего, Фред сделал то, что раньше позволял себе лишь в отношении младшей сестры: ласково потрепал макушку Гермионы Грейнджер и затем, поднявшись с места, ушёл.
Видимо, уже в тот момент всё начало рушиться, только заметила я это слишком поздно.
А пока что мисс Грейнджер продолжала общаться с Гарри и Роном, и с близнецами Уизли тоже постольку-поскольку, продолжая прокручивать в голове тот урок, что преподнёс ей один из братьев Рональда. В особо трудные моменты это помогало ей игнорировать поведение Малфоя и его подпевал, пропускать мимо ушей мерзкое «грязнокровка» и не обращать внимания на всё, что доносится в её адрес от всех подряд. Особенно пригодились эти чудесные навыки на четвёртом курсе, когда в её жизни появились Виктор Крам и Рита Скитер, что в совокупности оказалось двойной проверкой на прочность.
На пятом же курсе в один из тех вечеров, когда в Общей гостиной шумно, людно и мало кто делает домашку, к Гермионе Грейнджер, накануне чуть повздорившей с Роном, подсел никто иной, как, опять же, Фред Уизли. Всё это время она усиленно пыталась наставить его на путь истинный, конфисковала их опасные для здоровья сладости и прочие запрещённые товары, за тестирование которых они платили деньги ничего не понимающим малышам, и нельзя сказать, забавляло ли это или же раздражало близнецов. Фред, во всяком случае, никогда не воспринимал всерьёз ни её саму, ни её требования.
Так вот, в тот вечер он нагло уселся рядом с ней, точно они были хорошими друзьями (что, в общем-то, не так уж далеко от истины, если учесть, что он вечно был рядом) и перехватил её взгляд, проводивший Рональда Уизли, которого потянули к себе Лаванда и Парвати (им явно было мало Симуса и Дина). Вся компания начала премило беседовать, а Фред проницательно заметил:
— Он же тебе нравится, да?
Для старосты, которая не могла себе позволить того, чтобы кто-то узнал о её истинных чувствах (да пусть они даже и очевидны всем!) признаться в этом самому ненадёжному человеку означало крах репутации, и потому Грейнджер, конечно же, отрицательно покачала головой. Фреда это только развеселило и заставило, придвинувшись ближе, глубокомысленно изречь:
— И почему вы, девчонки, вечно отрицаете тот факт, что вам кто-то конкретный нравится?
— Потому что этот конкретный человек ни в коем случае не должен знать, что он нам нравится. И вообще никто знать не должен.
— Привет знаменитой женской логике, — фыркнул Фред с таким видом, что захотелось очень сильно его стукнуть.
— Дело не в логике. — В тот момент я замялась. — А в том, что, признавшись, ты тем самым даёшь другому человеку власть над собой. Некое подобие оружия, которым тебя можно запросто уничтожить.
— Ого ты загнула, — выдал Фред. — А проще нельзя сказать? «Фред, мне просто страшно, что он узнает, ла-ла-ла».
— Ну да, мне страшно! Доволен?
С полминуты мы смотрели друг другу в глаза: я — с раздражением и страхом; он — с пониманием и насмешкой. Затем он перевёл взгляд на Рональда, особенно громко засмеявшегося возле плеча Лаванды, и произнёс:
— Мой братец тот ещё мудак, оказывается.
— Это с чего же ты взял?
Фред повернулся ко мне и с умным видом поправил невидимые очки на веснушчатой переносице.
— Ну, есть некоторые факты, которые позволяют это определить, мисс Грейнджер. Давайте-ка посмотрим… — Он уставился на свои колени, точно там лежала скрытая чарами невидимости энциклопедия, и принялся даже пальцами в воздухе страницы перебирать, увлёкшись своим театральным представлением. — Итак. Давай сначала разберём на ком-то другом, чтобы не быть предосудительными.
— Надо же, какие умные слова ты знаешь, — сухо отозвалась я.
— Молчи и слушай, — перебил Фред и указал быстрым движением руки в сторону Кормака МакЛаггена. — Вот смотри, пример классического мудака: первое — он выпендривается перед девчонками; второе — он мнит из себя крутого; третье — он использует всех подряд. Вывод: мудак с вероятностью восемьдесят пять процентов.
Я пригляделась: старшекурсник уже долгое время тёрся вокруг девчонок помладше (может, с теми, что постарше, не везло?) и что-то им расписывал с таким видом, точно читал выдержки из книги «Знаменитые подвиги Кормака МакЛаггена в его же вольном пересказе». Не удивлюсь, если такая когда-либо появится на прилавках, учитывая его раздутое самомнение. Нехотя признала правоту Уизли и повернулась к нему с возникшим тут же вопросом.
— Ты ведь так же перед девчонками выпендриваешься; значит, тоже мудак?
Фред ухмыльнулся.
— Быстро схватываешь.
— По логике мне следует держаться от тебя подальше, а не выслушивать твои советы.
— Для тебя я полезный мудак, скажем так, Грейнджер. — Говоря это, он по-дружески потрепал моё плечо. В качестве ответной реакции закатила глаза.
— А третье ты откуда взял?
— Просто знаю. — Он нахмурился. — Если сейчас заглянешь в библиотеку, то увидишь девчонку, которая делает за него домашку ради того, чтобы с утра в Большом зале он сел рядом с ней.
— Неужели сам так делал?
— Ну… — Заметив написанное на моём лице негодование, Фред спешно поднял руки. — Я тебя умоляю: мы с Джорджем сами-то сроду домашку не делали, а ты говоришь, чтобы мы ещё и просили кого-то делать её за нас. Да это же конец репутации!
С минуту мы, точно учёные в лаборатории, наблюдали за поведением МакЛаггена, которое абсолютно точно укладывалось в рамки того примера, что привёл Фред. Затем я перевела взгляд на Рональда. Сердце сжалось: два признака точно совпадают. Неприятно.
— Ну, так что, я прав? — послышалось над моим ухом.
— Два из трёх, — отрезала я с ноткой превосходства.
— С чего бы это?
— Ну, Рон же не использует всех подряд.
Фред посмотрел на меня чуть ли не с жалостью, так что пришлось стиснуть зубы и вскинуть подбородок, что было трудно, если учесть его близость. Почему-то я догадывалась, что он имеет в виду, и боялась, что он это озвучит.
— Ты помогаешь ему на занятиях. Ты делаешь за него домашку. Если он попросит тебя притащить в ванную старост полотенце, потому что забыл его, ты помчишься со всех ног, радостно крича о том, что захватила впридачу халат. — Фред расплылся в понимающей усмешке. — А-а-а, признайся, я только что открыл твою тайную сексуальную фантазию, да?
— Да иди ты к чёрту!
Вся красная, я вскочила было с места, но Фред тут же вернул меня на мягкие диванные подушки, ещё и прижал сбоку так, чтобы исключить следующие попытки сбежать. Тело будто кипятком окатили, и я забыла, как вообще дышать. Точно кролик перед удавом.
— Не хочу крушить идеальный образ моего непутёвого брата, что сидит в твоей голове, но это нужно сделать, иначе ты разрушишь свою жизнь. Помнишь, что я тебе говорил? «Избегай мудаков». А Рон — мудак. С вероятностью эдак шестьдесят или шестьдесят пять процентов. Он беззастенчиво использует твои мозги, готов обвинить тебя в любом проступке, ревнует и сам же от этого бесится. А самое мерзкое, что он даже не понимает, кто с ним рядом.
— С ним рядом заучка, которая только на это и годится, — горько произнесла я.
— Не смей себя жалеть, — отрезал Фред и даже чуть встряхнул меня за плечо. — Зареви тут ещё. Я тебе говорю это не потому что поставил себе целью развести вас с Роном на веки вечные. Просто мне тебя жаль в том плане, что ты тратишь себя не на того человека. Со стороны знаешь как видно?
Я поморщилась.
— Ты-то что в этом понимаешь?
— Да уж побольше твоего. — Фред вздохнул, явно набираясь сил и воздуха для длинной тирады. — В общем, у тебя есть два пути: либо скажи ему всё прямо, либо избегай. И, если честно, при первом варианте у тебя мало шансов. Он не прозреет сразу же, едва ты ему признаешься в своих чувствах. Если уж раньше не разглядел в тебе девушку, то позже и подавно не увидит. Так что лучше забей на него, ладно?
Раздражённая, уязвлённая и опустошённая сверх меры, я тихо, с вызовом бросила ему в лицо:
— Ты вообще с чего взял, что можешь советы мне давать, а? Я что, нуждаюсь в них? «Ах, как же, бедная наивная девочка сохнет по моему младшему брату! А давайте-ка я влезу и погляжу, что получится после моих стараний?» Так вот ничего, ни-че-го у тебя не получится, понял? Даже после всего, что ты мне тут наговорил с видом магистра мудакологии.
— Не бесись, — вполне спокойно отреагировал Фред. — Это ты сейчас на взводе, а потом своё возьмёт трезвый рассудок, тогда и поймёшь. А пока… Что ж, можешь считать меня заменой навязчиво опекающему старшему брату, окей?
Тут его окликнула его девушка, и он исчез, будто и не сидел тут, рядом со мной.
Конечно, его слова дошли до меня, и дошли даже быстрее, чем Фред мог себе представить. Говорить ему об этом я не стала и не признавалась в том вплоть до одного знаменательного события. Дело было в Косом переулке: в кои-то веки выбралась за покупками к предстоящему возвращению в Хогвартс, уже отремонтированный после битвы, и — вот надо же! — натолкнулась на Рона. С новой девушкой. Учитывая то, что мы расстались всего-то неделю назад. И именно из-за того, что на расстоянии у нас ничего не выйдет, а я наотрез отказывалась оставаться ради него.
От того, как бережно он обнимал эту… эту… эту за талию, у меня спёрло дыхание. Они могли вот-вот обернуться, и единственным выходом было сбежать, что я, собственно, и сделала. Нет, не было особенно больно, скорее даже просто обидно от того, что мне так легко нашлась замена у друга, в которого я была безнадёжно влюблена столько грёбанных лет, потраченных впустую. В плену удушающих мыслей я бежала, не разбирая дороги, и в какой-то момент остановилась у магазина близнецов Уизли. Было так паршиво, что я сделала единственное, что могла сделать: зашла туда, прячась от реальности в мире выдуманных волшебных штучек.
Мне повезло: у близнецов всё ещё шёл ремонт, повсюду разбросаны балки и строительный мусор, а сами они снуют где-то в глубине. Замерев на месте, я прижалась спиной к стене и часто задышала, стараясь унять подступающие слёзы. В горле запершило от пыли и гнилостного запаха, вырвался кашель, достаточно громкий для того, чтобы его услышали владельцы. Помню, как Джордж и Фред, оба в старых затасканных рубашках поверх маек выскочили на звук, да так и застыли, увидев, кто к ним пожаловал.
Кто бы мог подумать, что я найду понимание и заботу у этих несносных людей? Но, тем не менее, меня провели наверх, в их захламлённую холостяцкую квартирку, усадили на диван и всучили стакан с огневиски. От выпивки дурно пахло, а близнецы выворачивали душу своими сочувствующими взглядами. Видимо, только я была не в курсе ситуации.
— Рона видела? — понимающе спросил Джордж.
— И, видимо, с Дженни, — прибавил Фред.
— Вы ведь знали, да?
Как же мерзко, что голос дрожит! Нельзя давать слабину, нельзянельзянельзя…
Поздно.
— Пей, — приказал Фред, и под его неотступным взглядом я осушила полстакана да тут же закашлялась, так что остатки пахучей жидкости пролились на колени.
— Пойду ещё принесу, — бросил Джордж. — Мы тебе остатки из вчерашней бутылки вылили.
— То-то воняет старьём, — выдавила я, моргая в два раза быстрее, чтобы высушить слёзы, готовые брызнуть из глаз.
— Алкоголь со временем только лучше становится, Грейнджер, — наставительно произнёс Фред. — В отличие от женщин. Ну что, легче?
— Нет.
— Ну, значит, бутылка точно понадобится. Джордж, две неси!
— Не надо, — пробормотала я. — Мне вообще нужно идти.
Фред глядел на меня с неподдельной жалостью, от которой тошнило сильнее, чем от горькой выпивки.
— Ну и куда ты пойдёшь в таком состоянии? Сиди уже у нас. А то ещё трансгрессируешь на Аляску, и где тебя там искать тогда?
Видимо, даже полстакана выпитого нехило ударило в голову, потому что я расхохоталась, уже не контролируя льющиеся по щекам слёзы. Фред не сделал попытки подняться и хоть как-то меня утешить, лишь наблюдал с тем же позабытым профессорским видом. Где-то вдалеке на кухне Джордж гремел дверцами шкафчиков, роясь в поисках огневиски, а я едва держалась на ногах — и когда вообще с места вскочила?
— Сядь, — властно произнёс Фред, и я послушно опустилась на диван. — Допивай то, что на дне, когда я скажу. Рон — просто мудак, раз не оценил тебя по достоинству, но виновата ты сама. Я тебя предупреждал, что не стоит ждать от него чего-то особенного. И это далеко не первая его девчонка будет, ясно? А теперь пей.
Зажмурившись, я опустошила стакан и с такой силой сжала его в руках, что даже пальцы свело. Где-то в этот промежуток вернулся Джордж и организовал мне новую порцию мерзкого пойла. На сей раз я выпила без команды и уткнулась носом в рукав кофты.
— Бог ты мой, успешно спаиваем бывшую старосту! — картинно охнул Джордж. — Фред, неси нашу скаутскую ленту, будем новые значки крепить. Как раз берёг парочку мест для них.
— На задницу себе приколи эти значки, — буркнула я себе под нос, удивляясь собственной грубости.
Но близнецов это нисколько не задело, они лишь понимающе переглянулись и продолжили доставать меня.
— Значит, на Роне можно ставить жирный крест?
— Только учти: рожу мы ему бить не будем за это, хоть и стоило бы, может…
— Да плевать мне на Рона! — не выдержала я. — У нас бы всё равно ничего не вышло, — прибавила чуть тише. — Просто обидно, что я доверилась ему и при этом совершенно ничего для него не значила.
— Ну-у… — замялся Джордж. — Может, он ещё думает о тебе? Так, немного, иногда, когда ему требуется твоя нотация, чтобы поднять задницу с дивана и начать хоть что-либо делать.
— Без меня он куда лучше с этим справляется, — хмыкнула я горько и уже отточенным движением поднесла стакан ко рту.
Жидкость теперь не обжигала горло — оно само горело огнём и больше не воспринимало боль. Как и я, собственно. Алкоголь сделал своё дело: ситуация уже не казалась такой болезненной и дерьмовой; дерьмовым теперь было то, что я позволила себе расслабиться и напиться в присутствии близнецов Уизли. Особенно в присутствии Фреда. Как бы не развязался мой пьяный язык мне же на беду.
Взгляд невольно скользнул на палец Фреда: кольцо на нём блеснуло тёмным камешком. Помолвочное кольцо. Неужели всё так серьёзно?
— Грейнджер, — вздохнул Фред, будто не замечая мой взгляд, — тебе бы пора уже научиться избегать мудаков. Вот смотри: сначала — Локонс. Помнишь, как сохла по нему?
— Ещё бы, — весело фыркнул Джордж. — Все помнят, что Гермиона считалась его любимой ученицей.
— И кем он в итоге оказался? Жалким проходимцем, получившим по заслугам.
— Ещё дальше ничего не вспомнил? — съязвила я раздражённо. Срочно нужно выпить. Джордж, будто поняв мой мысленный призыв, налил до края, делая этот разговор куда более сносным.
— Затем — Крам, — продолжал считать Фред, загибая пальцы. Я усердно старалась не смотреть на кольцо.
— Виктор вовсе не мудак!
— Да ну? А что ж он тогда на всех передовицах журналов с разными моделями каждую неделю? И уже давно, к слову. С того самого момента, как прошёл Турнир.
— Ты как будто читаешь прессу.
— Я — нет. А вот Кэссиди — да.
Кэссиди Шоу. Его самые долгие отношения с ней длятся с последнего курса Хогвартса, на котором они с братом сбежали из школы. Она выпустилась следом, и с тех пор они неразлучны. Не знаю, как она ещё не перебралась сюда жить? Или близнецы сами против женского присутствия в их холостяцкой берлоге? Почему-то эта мысль согрела сердце.
— Ну, хоть кто-то из вас новостями интересуется, — поддел брата Джордж.
— Виктор имеет право встречаться с кем захочет, я его не держу, у нас и отношений-то не было как таковых, — высказалась я после очередного глотка, что дался совсем уж легко.
— Складно поёшь, Грейнджер, да вот Джинни всё рассказала мне. И то, как ты переживала по этому поводу, и как жаловалась ей порой…
— Врёшь.
— Сама же знаешь, что нет.
— И с чего тебе вообще этим интересоваться?
— Да я и не интересовался, Джинни сама та ещё болтунья. Вот, согласись, Крам — второй мудак в твоей жизни. А третий — Рон.
— Но Рон не…
— И даже не спорь, ладно?
Джордж подмигнул, мол, да, и не пытайся переубедить Фреда Уизли. Чуть пьяного Фреда Уизли, что немаловажно. Его и в трезвом-то состоянии не переспоришь.
— Когда ж ты научишься выбирать нормальных мужиков?
— Не твоё дело, — огрызнулась я и допила огневиски, затем демонстративно покачала стаканом, но Фред запретил Джорджу подливать, удержав его за руку.
— Ей хватит, — согласился было Джордж, но тут Фред забрал у него початую бутылку и сунул мне в руку. — Эй, ты чего?
— Ей нужно напиться, — и криво ухмыльнулся, — хоть наутро она ой как об этом пожалеет. Иди вниз, я составлю ей компанию. Ты же собирался встретиться с этой продавщицей, как там её…
— Линдси, — подсказал Джордж с ухмылочкой точь-в-точь как у брата. — А как же Кэс?
— Я предупрежу её. Она вроде тоже собиралась с друзьями встретиться. Пусть не ждёт.
Я отрешённо следила за беседой, за сборами Джорджа и даже не понимала, как прикладывалась к бутылке машинальными движениями, лишь бы занять себя хоть чем-то. Когда входная дверь захлопнулась, а Фред послал своей девушке весточку и снова уселся на ящик напротив дивана, где вот уже час как сидела я, разговор начать стало гораздо труднее. Да и о чём тут говорить вообще? Рон поступил так, как считал нужным. И Фред прав, мне самой не следовало его добиваться, трепать ему нервы и клевать мозг. Он бы и сам меня не выдержал. Дело вовсе даже не в возвращении в школу. Это всё медленно доходило до меня сквозь туман опьянения, в котором карие глаза Фреда были сигнальными маячками, возвращающими к реальности.
— Кэссиди не будет злиться за твоё отсутствие? — спросила я устало, чувствуя, как слипаются глаза, а в груди разгорается чувство глубокой благодарности Фреду за то, что сейчас я не одна. За то, что он не оставил меня, хотя явно предпочёл бы провести вечер вместе с невестой.
— Я уже сказал, что у неё свои планы, — ответил Фред. — Не каждый день выпадает шанс напиться в обществе мисс Всезнайки. Твоё здоровье.
Мы чокнулись бутылками и отпили, сцепившись взглядами. Могла ли я когда-либо даже предположить, что буду сидеть и напиваться с Фредом Уизли, ведя задушевные беседы и находя в нём всё то, чего так давно была лишена? Почему же с ним так легко откровенничать, несмотря на то, что мы не были особенно откровенны друг с другом? Наверное, это потому что он всегда вёл себя по отношению ко мне как старший брат, которого у меня никогда не было и которого порой так не хватало. Внутри вспыхнуло дикое желание прижаться к нему, уткнуться лицом в плечо и просидеть так до утра, пока он будет гладить меня по голове и уверять, что весь мир — дерьмо, а люди насквозь прогнили, но пока он со мной, всё это будет терпимым.
Фред ни о чём не спрашивал, лишь глядел пристально и молчал столь призывно, что слова сами полились из меня водопадом — скорее даже камнепадом: что ни оборот, то булыжник, трудный для восприятия. Вслух были высказаны все упрёки и подозрения, все горькие и обидные эмоции и мысли. Я точно брызгала краской на чистый белый холст и притом полностью её исчерпала, а полотно от этого только выиграло, впитало всё в себя и ни разу не потускнело.
Откуда берутся у меня в голове такие странные сравнения и метафоры?
Может, потому великие писатели прошлого предпочитали хорошенько набраться перед сотворением очередного шедевра?
Когда слова кончились, как и выпивка, я покорно позволила Фреду помочь мне улечься на диване и накрыть себя старым, пропахшим порохом от фейерверков пледом. Хоть и бурчала что-то сдавленно про то, что мне нужно домой и что неприлично вот так оставаться у них на ночлег. Последним, что я запомнила из того вечера, была рука Фреда — до одури горячая, — гладившая мой лоб и убиравшая с него мокрые от пота волосы.
Утро встретило меня тошнотой и головной болью, а также предложением Джорджа поработать у них в магазине до моего отъезда в Хогвартс — и, собственно, после него. Почему бы и нет?
Это было одной из первых ошибок, которые в конечном итоге привели меня к тому, что сейчас я убираю документы в своём кабинете и поднимаюсь наверх, в квартиру близнецов Уизли, чтобы уже не в первый раз пройти алкотерапию от Фредерика Уизли.
С чего же всё началось? Господи, с чего же всё началось?
С того ли, как Фред по-дружески поддразнивал меня, пытаясь поднять настроение и расшевелить, начиная ещё с Хогвартса? С того ли, как на удивление чутко улавливал он перемены в моём поведении и определял их причину, а потом помогал хоть ненадолго разобраться с этим посредством своих дурацких, но подчас верных, советов? Может, с того, как привычно его рука нет-нет да задевала мои волосы, скользила по плечу, касалась моей ладони, будто не было во мне ничего, что оказалось бы для него запретным, словно он знал это и пользовался, приближаясь лишь украдкой, на долю секунды, но тем самым точно заявляя свои права?
Или с моей глупой фантазии, идеализировавшей его мудацкое поведение по отношению к другим?
Как-то раз Фред сказал мне в своей привычной дурашливой манере:
— Есть девушки, с которыми не хочется вести себя по-мудацки. Ты относишься к их числу, Грейнджер.
— Это должно мне польстить? — ответила тогда я недовольно.
— Ну конечно. — Он пожал плечами. — Сама же возмущаешься, когда я веду себя неправильно с другими. Но, заметь, это лишь с теми, кто сам себя так подаёт.
— То есть почти со всеми, — безразлично констатировала я, на что вместо ответа получила лишь не менее безразличное:
— Считай, как хочешь.
А что тут считать, если это правда? Уж сколько раз я становилась свидетельницей тому, как он виртуозно и непринуждённо флиртует с посетительницами магазина, с молоденькими старшекурсницами или же девушками постарше, которые и сами готовы виться вокруг него, точно докси возле пыльной занавески. Причём наличие у него отношений ни его самого, ни этих девиц не останавливало.
— Грейнджер, флирт — это не измена, а вполне себе безобидная вещь. Подогревает интерес к жизни, когда вынужден быть связан некоторыми обязательствами. И вообще, я же не женат пока что, могу делать что хочу.
Ну да. Флирт — это не измена. Изящная формулировка. Карт-бланш на то, чтобы словесно трахать всех подряд.
Но ведь это не всегда было так. Он не всегда вёл себя как бабник и мудак — во всяком случае, не так чересчур, как сейчас. Было время, когда его привлекала лишь одна девушка, которая была готова мириться со всеми его несовершенствами, прощать его лёгкие увлечения и измены, с пониманием относиться к ветреной несерьёзной натуре Фредерика Уизли. И, смирившись с этим, радуясь за него, готового вот-вот остепениться (в теории), я довольствовалась ролью его друга. Это было даже приятно: находиться рядом с ним на работе и задерживаться после неё, слушать его увлечённые рассказы о делах (и о Кэс), знать, что он всегда готов ради меня открыть бутылочку прибережённого как раз на такой случай вина. Тот период выпал на первое время моей работы у близнецов. Тогда в магазине только-только заканчивался ремонт, и я была им нужна: сначала — чтобы выйти на рынок; затем — чтобы на нём удержаться. Теперь же меня здесь ничто не держало, разве только Фред…
Ну а в то время я, как раз только закончившая Хогвартс, вернулась в «Всевозможные Волшебные Вредилки», в котором уже отработала остаток лета до школы, и снова влилась в деловую круговерть. К тому же в Министерстве пока что не было вакансий в той области, которая была мне интересна, да и помочь хотелось, поэтому об успешной карьере на время пришлось забыть, удовольствовавшись должностью бухгалтера. Эта работа мне нравилась: непыльная и связана с цифрами и числами. Изначально, правда, я больше занималась тем, что помогала Фреду и Джорджу с зельями, разбирала и корректировала составы, выносила вердикт по оформлению залов и стеллажей.
— Если уж даже строгая староста одобряет, значит, остальные покупатели точно оценят, — шутили близнецы, и я не могла с ними в этом не согласиться.
Дело всей их жизни, в школе казавшееся глупым дурачеством, на поверку оказалось куда как глубже и интереснее. А уж видя, каких успехов добились братья, я и сама не могла не проникнуться духом их работы. Фред же постоянно шутил, что «ледяная староста» уже оттаяла и надо было гораздо раньше предложить мне долю в их бизнесе, тогда бы в школе не было проблем с завоеванием рынка. Что тут скажешь? Мой панцирь неприступности, холодности, равнодушия и скованности уже давно рухнул, мне оставалось лишь собирать его по осколочкам и прикрываться крупными фрагментами, каждый из которых вновь дробился, стоило Фреду оказаться рядом.
Это было сродни безумию — то, что я подсела на его общество, как на наркотик. Почему в школе я не обращала внимания на то, как тревожно и сладко становится на душе, когда он находится поблизости, привычно шутит или улыбается, произносит мою фамилию? Глупой Гермионе Грейнджер в ту пору казалось: это от того, что он брат Рона, по которому она так безнадёжно сохнет, в то время как он вовсю ухлёстывает за Лавандой Браун. Действительно глупо. И к тому же у Фреда была девушка… Они всегда у него были. Они с Джорджем умели очаровать любую; даже профессор МакГонагалл не всегда могла сопротивляться чарам этих рыжих оболтусов. Что уж говорить о чопорной старосте, которую эти самые оболтусы сумели расшевелить? У меня же не было никаких шансов продолжать оставаться неприступной и безучастной к ним.
К Фреду.
Мы считались друзьями. Далеко не лучшими — приятели, скажем так. Это давало ему право считать меня кем-то вроде младшей сестры и находиться в моём обществе сколько душе угодно. Ни одна из его пассий не ревновала, считая, что он выше того, чтобы влюбиться в меня, а я выше того, чтобы его отбить. Да я и не смогла бы, даже пожелай этого — слишком разные у нас социальные роли старосты и балагура, слишком невероятны отношения и чувства между нами.
Да и было бы на кого претендовать, боже! Я искренне считала Фреда не тем, кто мне нужен, и продолжала проецировать свои фантазии на Рональда, наделяя его теми чертами, которые нравились мне во Фреде. Ну, как братья они и вправду были похожи, разве что разный цвет глаз, комплекция, отношение к жизни…
И Рон никогда не смотрел на меня так, как смотрел Фред.
Даже когда мы были в отношениях, продлившихся так смехотворно мало, не было в его взгляде или в нём самом чего-то такого, что неизменно притягивало меня к Фреду, заставляя смущаться от этой безосновательной тяги. Может, потому что я напрасно искала в Роне то, чего в нём никогда не было?
Глупая, глупая Грейнджер.
А Фред с самого начала, казалось, знал, что у нас с Рональдом ничего не выйдет. Или же я, знавшая о его мнении на этот счёт, сама подталкивала нас к разрыву? Неосознанно, невесомо — словом ли, жестом ли, но разрушала то хрупкое чувство, что связало нас с Роном помимо дружбы во время наших скитаний и войны. И сейчас вот стою на пепелище, разодранная и почти бесчувственная ко всему, кроме Фреда Уизли, больная этим разрывающим чувством, оставшаяся без друга и парня в лице Рона. Семь лет дружбы к чертям. Сейчас мы с ним были куда дальше друг от друга, чем в первые дни далёкого первого курса, когда он считал меня наглой выскочкой и зазнайкой, чудовищем. Может, мы когда-нибудь и помиримся, но не сейчас, и вряд ли даже в ближайшем будущем.
Гарри, конечно, пытался меня поддержать после разрыва, но дружба с Роном была сильнее нашей с ним дружбы, это всегда так было, есть и будет, а потому я отступила. Близнецы Уизли явились для меня тем якорем, что позволил удержаться на плаву. А затем утянул ко дну, вот забавно.
Как можно остаться равнодушной к человеку, который готов ради тебя в сотый раз повторять одни и те же слова, будто не догадываясь, что ничему они меня не учат. К человеку, который готов отказаться от вечера со своей любимой, лишь бы убедиться, что ты не сдохнешь в одиночестве от собственных мерзких мыслей.
Наверное, Фред переборщил с этой своей братской заботой. Ведь от дружбы, как и от ненависти, до любви один шаг. Так, маленький шажочек, после которого всё меняется так, будто ты перемахнул на другой конец земного шара, в абсолютно другой климат абсолютно другой страны. И ты уже не можешь по-прежнему считать его только другом, принимать любой его добрый жест как попытку поддержать, а не проявить чувства (которых нет, нет!) Во всём теперь находится скрытый подтекст, во всём чудится нечто большее, чем просто забота, просто поддержка, просто дружба. Причём вся эта херня происходит в одностороннем порядке, с твоей стороны, точно ты носитель вируса, который, кроме тебя, никому больше не передаётся. Хоть до крови харкай, а не вырвешь это из себя, из лёгких, из головы. Остаётся лишь жить с этим, мириться, учиться дышать спокойно и ровно, делать вид, что всё как обычно.
Видимо, во мне пропадает талантливая актриса, потому что за всё время нашего общения Фред ни разу не догадался о моих чувствах. Только это и удерживало меня от того, чтобы признаться ему. Потому что сделай я это — и тотчас же потеряю его, совсем как Рона. И если без Рона трудно и больно, но всё-таки хоть как-то живётся, то чёрт знает, как это будет без Фреда.
Зная, что он без ума от Кэссиди, я искренне желала ему счастья: Кэс была «девчонка что надо» и так подходила Фреду! Но в то же время какая-то мерзкая, подлая часть меня ждала, когда же у них что-то пойдёт не так, когда же они разойдутся…
И он обратит внимание на меня.
Но разлада в их отношениях не предвиделось, а потому, возненавидев себя за малодушие и низость мыслей, я решила, что пора бы отпустить своё глупое увлечение. Пересилив себя, искала подходящего человека, ходила на свидания, убеждала себя, что готова к чему-то новому, открыта для отношений с другим человеком, не с Фредом. Ощущала гордость за то, что справляюсь, перешагиваю через природную недоверчивость и скрытность, открываюсь людям…
Но, увы, не всегда всё шло гладко. Попадались откровенные мудаки и мудаки, скрывавшие свою сущность до последнего. Были и хорошие молодые люди, от которых меня неизменно воротило, потому что у всех у них имелся один существенный недостаток: они не дотягивали до идеала, который я себе соорудила, даже если я сама делала скидки на то, что они в чём-то ему не соответствуют. Была шкала имени Фреда Уизли, по которой и шло сравнение: шутки, мимика, голос, жесты, поведение, внешность — и то особенное ощущение теплоты и влечения, что охватывало меня рядом с ним…
До полной близости дело дошло лишь с двумя из того не слишком большого количества людей, с кем я пыталась построить отношения. И то те двое в пух и прах всё разрушили. Точнее, разрушила и я отчасти.
Одно оставалось неизменным: у меня ни-чер-та не получалось без Фреда.
А он будто бы знал о том и насмехался, точно ожидая, когда же я сдамся и во всём ему признаюсь. А вот не дождётся.
Хотя однажды я была так близко к этому, что едва всё не разрушила.
Дело было в самом счастливом и одновременно отвратительном событии.
В тот день я чуть дольше обычного задержалась на работе, и от документов меня отвлёк хриплый голос Фреда, донёсшийся от двери:
— Ты почему ещё здесь?
Я подняла на него глаза. Он чуть покачивался на пороге кабинета, явно не в ладах с координацией движений, и выглядел настолько убито, что сразу становилось понятно: случилось нечто по-настоящему дерьмовое.
— Работаю вот, — промямлила я обескураженно и зашуршала листами бумаг. — Могу уйти, если хочешь, — прибавила, намекая на его состояние.
— Джордж и так ушёл, теперь и ты собралась?
Ушам своим не могла поверить в тот момент: чтобы вечно весёлый и довольный жизнью Фред Уизли, который сохранял присутствие духа даже когда для бизнеса настала чёрная полоса, сейчас вот так убито жаловался на своё одиночество? Что же должно было произойти, что его настолько выбило из колеи?
— А Кэс? — рискнула спросить, зная, что ей всегда удавалось найти к нему подход.
Будь я сапёром, сдохла бы уже на первом шагу через минное поле. Фред помрачнел ещё сильнее и бросил безразлично:
— А хрен с ней, с Кэс.
И ушёл, чуть пошатываясь. В тишине, объявшей магазин, его шаги по лестнице слышались так гулко, что отдавались у меня дрожью на коже. Одно было ясно точно: нельзя, нельзя оставлять Фреда в таком состоянии! Документы тут же полетели вразброс в ящик стола, а я понеслась наверх, ступая быстро, но осторожно, почти бесшумно.
Уже на середине лестницы запал потух. Надо ли ему, чтобы я приходила? Фред всегда был слишком самодостаточен для бесед по душам касательно его проблем.
И, тем не менее, я всё же поднялась в квартиру близнецов. Фред сидел в гостиной, на том же продавленном диване с клетчатым пледом, скомканным в углу, и пил. Ничего удивительного, даже если учесть количество уже выпитого спиртного: бутылки выстроились в кривую линию у ножки дивана. Возле одной из них, как мне удалось заметить, когда я подошла ближе, брошено кольцо. Его помолвочное кольцо с тёмным камнем под цвет глаз.
— Что случилось?
Мой голос прозвучал слишком громко, хоть слова и произнесены были шёпотом. Фред даже не дёрнулся, будто знал, что приду. И точно, губы исказила усмешка.
— Ты всегда готова помочь любому, даже если тебя о том не просят, Грейнджер. Садись уж, раз пришла. Извини, но сегодня это последняя бутылка, больше нет. — Он демонстративно отпил, пока я присаживалась на ящик — тот самый, который близнецы использовали вместо кресла, бросив на деревянную крышку подушку для удобства.
— И хорошо, что нет, — попыталась пошутить я, — с тобой и спиться недолго, сам знаешь. А теперь скажи, что случилось? Что-то с… с Кэс?
Её имя царапало мне горло, но я старалась произносить его как можно чаще, чтобы привыкнуть — и чтобы выведывать у Джорджа, да и у Фреда всё, что с ней было связано, — как больной с агонией боли, ищущий опиум.
Лицо Фреда перекосило, и он отпил снова, прежде чем ответить.
— Мы разошлись.
Всего два слова, два вымученных слова — и прилив противоречивых эмоций. Шок, паника, радость, сочувствие — всё это сплелось в тугой комок где-то слева под рёбрами, замерло, заныло, напрочь лишило всех слов, какие можно было бы произнести сейчас. Пальцы Фреда — без кольца, без Кэс, свободные — обвили стекло бутылки так крепко, что, того и гляди, раздавят, и осколки брызнут вперемешку с вином. А его слова уже раздавили меня, только вот на выходе одно молчание.
Пользуясь тем, что Фред уставился в абстрактную точку где-то на полу, я потянулась и забрала у него бутылку, а затем отпила — неосознанно там, где горлышка касались его губы. Какое счастье, что он этого не заметил.
Огневиски, к горьковатому вкусу которого я уже успела привыкнуть, резанул горло и оживил кровь, дал возможность снова говорить.
— Фред, я… я не знаю, что сказать. Тут любые слова покажутся банальными и фальшивыми, а я… мне, правда, очень жаль. — Его безразличное молчание побуждало продолжить. — Глядя на вас, можно было поверить в то, что любовь действительно существует, что есть мужчины, которые по уши любят и меняются из-за этого чувства. Вы с Кэс…
— Давай пропустим ту часть, где тебе якобы жаль, что мы разошлись, и перейдём к той, где мы оба уже пьяны вдрызг настолько, что завтра не вспомним ничего из того, о чём сегодня говорим, а?
Под тяжёлым взглядом Фреда мне стало не по себе, потому что — чёрт, это действительно сложно объяснить даже самой себе! — я говорила искренне. Перемены во Фреде были видны невооружённым взглядом: самый несерьёзный человек из всех, что мне знакомы, менялся под влиянием Кэссиди, становился куда рассудительнее и даже мягче, даже о семейной жизни заговаривал; и он был счастлив, так счастлив, что это счастье выплёскивалось из него, как Эйфорийный эликсир из котла. Во многом именно благодаря Кэс Фред был таким, в какого я так глупо влюбилась. И как бы мне ни хотелось их разрыва, видеть Фреда сейчас настолько убитым оказалось даже больнее, чем видеть их вместе. В нём будто что-то надломилось, что-то, что уже никак не восстановишь, не соберёшь. У Фреда всегда было много девушек, и не всех бросал он — многие бросали сами, бывало, изменяли даже (и это в Хогвартсе, боже правый!), но Кэс… Кэс была, что называется, джекпот, который он заслужил после стольких неудач. И теперь их расставание что-то сломало в нём, подорвало веру.
Что же могло пойти не так? Что?
Этого я, к сожалению, так и не узнала. В ту ночь мы просто пили, передавая друг другу бутылку, молчали, лишь изредка заговаривали о пустяках вроде позднего часа или прохлады в комнате. А потом — и как это произошло? — Фред подался вперёд и уткнулся лицом мне в плечо, едва ли не падая с края дивана. Руки сами легли ему на спину, скользнули к шее, запутались в волосах. Фред был до жути пьян, неясно, как он вообще ещё сохранял остатки разума (хотя для того, чтобы вливать в себя спиртное, много ума не требуется), и оттого было куда легче воспринимать его поведение как заскоки перебравшего. И всё равно, когда предательская влага коснулась обнажённого участка кожи где-то у моей шеи, я вздрогнула и потянулась к нему, придвигаясь ближе, помогая ему устроиться удобнее, едва удерживаясь от того, чтобы не коснуться губами его уха, виска, края лба. Хотелось вжаться в него до конца, разделить его боль, сказать, что он не один, что с ним всегда была рядом я, я, так терпеливо его ждавшая, готовая быть с ним даже когда он был с другой. Такая малодушная, мерзкая Грейнджер.
Мы просидели так довольно долго, и нас нашёл Джордж — я просто не могла набраться сил, чтобы отпустить Фреда, впервые вот так доверчиво льнувшего ко мне, впервые такого искреннего и беззащитного передо мной. Не знаю, догадался ли он хоть о чём-то, но он помог мне переложить уже крепко спящего брата на диван и убрать все бутылки. Уходя, я заметила, что Джордж всё-таки положил кольцо Кэс на столик возле головы Фреда, чтобы он точно увидел его.
Как бы ни было то неправильно и гадко, но я ждала, что Фред обратит на меня внимание после того вечера. Но он то ли действительно напился так, что ничего не помнил, то ли усердно делал такой вид, только в его поведении изменилось лишь одно: больше девушек. Он менял их как перчатки, точно разрыв с Кэс оборвал какую-то цепь, сдерживавшую его шальную натуру. Флирт напропалую, бесконечная череда свиданий и встреч на одну ночь, ссоры и расставания — и новые влюблённости. Фред точно построил вокруг себя оборонительную стену и прятал за ней себя такого, каким я видела его в тот вечер: разбитого, неуверенного, подавленного. Снаружи оставался лишь Фред-мудак. И я не знала, что с этим делать.
В попытках завладеть его вниманием я начала проявлять больше заботы о своём внешнем виде. Если раньше на работу приходила, не заморачиваясь, в джинсах и футболках, свитерах, то теперь разнообразила гардероб юбками и платьями, даже каблуки надевала, пыталась уложить волосы во что-то кроме строгого пучка и слегка подкрашивалась. Только Фред по-прежнему не видел во мне девушку; для них с Джорджем я была чем-то безликим, точно гроссбух на ножках. Это злило.
Сначала я думала, что Фред просто пытается отойти от отношений с Кэс, понимала, что ему тяжело даётся разрыв, ведь их отношения были очень долгими и серьёзными. Но прошло почти полгода, а ничего так и не произошло. Менялись только девушки. Даже Джордж уже обратил внимание на поведение брата, но поделать с этим ничего не мог.
Если Фред при Кэс позволял себе лишь действительно безобидный флирт (это стало понятно только теперь), то при любой из нынешних своих девушек он мог спокойно отлучиться на «случайный перепихон» с какой-нибудь доступной девицей, не видя в том ничего зазорного.
Эти полгода дались мне тяжелее всего. Изводить себя бессмысленным ожиданием, мыслями о том, что Фред вот-вот станет прежним, было невыносимо тяжело. К тому же в Министерстве уже появились вакансии в отделе, который меня интересовал. Устав ждать от него инициативы, я в который раз решила попытать счастья с кем-то другим — и, о чудо! — нашла идеального партнёра. Вернее, он был идеальным до сегодняшнего дня.
В итоге всё сводилось к одному и тому же знаменателю Фреда Уизли.
В этот раз шаги по лестнице наверх, в квартиру близнецов, даются особенно тяжело: может, я предчувствую, что это конец? Что усталость и измученность из-за подвешенного состояния и тяжёлой влюблённости, в коконе которых я находилась столько времени, вот-вот вырвутся наружу и заставят меня всё разрушить, чтобы начать новый этап, к которому уже давно пора было приступить. Фред навсегда останется птицей не моего полёта, кем-то, в кого ты можешь быть сколь угодно влюблён, но кто никогда тебе не ответит, никогда не сделает это чувство взаимным. Можно жить с этим, мириться, наслаждаться таким состоянием, на что я и тратила себя. Но сегодня была последняя капля. И если за весь день я ни разу о том не задумалась, занятая работой, то сейчас эта истина возникла перед глазами так точно, словно кто-то вдохновенно начертал её на огромном баннере.
Не от того ли мне сегодня так паршиво? Не от того ли я боялась идти на работу, желая невольно отсрочить тягостный момент расставания?
Но ведь так больше не может продолжаться. Невзаимность убивает любое чувство, просто в сочетании с равнодушием делает это гораздо быстрее. А Фреда нельзя было назвать равнодушным: он всё это время проявлял своё грёбанное участие, не давая мне вздохнуть полной грудью и по-настоящему отпустить его.
При этом он ведь сам не понимал, что держит меня, привязав к себе покрепче любых приворотных зелий.
Там, наверху, привычный полумрак и тишина, беспорядок и старый продавленный диван в гостиной, где Фред обычно ждёт меня. Только в этот раз он зовёт меня на кухню — оттуда слышится его напевание под нос, туда я иду, ведомая его голосом. Он бросает мне свою фирменную улыбку-усмешку и плавным отточенным движением льёт бордовое вино в обычные кружки. На его — пошлая шутка, на моей — стёртый рисунок. Присаживаюсь напротив него, обхватываю холодный фарфор пальцами и выжидающе смотрю на Фреда, что садится напротив и ерошит рыжие пряди волос.
— И куда ты дел Джорджа? — нарушаю молчание.
— Остался разбираться по рабочим делам, — непринуждённо отвечает Фред. — Сказал, что вернётся в обед, а меня отправил проследить за магазином — ну или помочь в этом тебе. Как знал, что ты сегодня снова решишь остаться.
Нет, Фред, сегодня я в очередной раз попытаюсь уйти.
Мы синхронно отпиваем из кружек, а затем Фред, сцепив руки в замок и уложив на них подбородок, чуть подаётся вперёд с привычным ему вопросом:
— Ну, и что на этот раз?
Рассказывать ему о своих неудачах стало так легко и обыденно, точно он был моим личным психологом, от которого у меня не осталось никаких тайн. Но его дурашливая манера ободрить и поддержать, умение найти нужные слова или даже помолчать в нужный момент вкупе с внимательностью успели прочно поймать меня в свой капкан и теперь держат, не давая сбежать. А я, глупая, до поры и не сопротивлялась даже.
У него сейчас новая девушка — очередная, — а знаю я об этом потому, что на его запястье болтается чёрт-знает-какая по счёту тонкая ниточка, нечто вроде зарубок на изголовье кровати, счётчик одержанных побед. В обычные дни под форменной рубашкой или ярким свитером этого не видно, да и вряд ли какая девица получала ответ на вопрос, что это за нитки, возможно, принимая их за шутливые фенечки, но сейчас рукава рубашки закатаны так, что видны и эти пошлые отметины, и выступающие вены. А от них взгляд скользит к ладони — там, где на пальце до сих пор виден след от кольца Кэс.
Это помогает в который раз взять себя в руки и не давать воли языку.
— Не сошлись характерами, — бросаю отрешённо и снова делаю глоток, пока Фред щурится, явно недовольный ответом.
— С твоим характером никто не сойдётся, это не новость, Грейнджер. Лучше правду говори, пока это не сделал за тебя алкоголь.
— А тебе-то что за дело? — Вздыхаю. — Это правда, между прочим. Просто мы с ним оказались слишком… разными. Хотели друг от друга того, чего дать не могли.
— Боюсь даже представить, что бы это могло быть. Признавайся: он хотел грубо и быстро, а ты — мягко и медленно? Расслабься ты, я шучу! — Фред панибратски толкает меня в плечо, так что я дёргаюсь и едва не разливаю вино.
— Ну так в чём же там у вас дело, Грейнджер? — спрашивает уже серьёзнее.
Если бы ты знал, как мне больно в этом признаваться.
— Понимаешь… он хотел, чтобы я видела в нём его, а я в нём видела совсем другого человека.
Повисает неловкая пауза, которую я заполняю очередным глотком вина. Оно вкусное и оставляет приятную сладость на языке, точно фруктовое мороженое.
— Так а почему он мудак-то тогда? — непонимающе молвит Фред.
— Потому что мне нужно было выпить, — честно признаюсь и получаю возможность наслаждаться обескураженным видом своего собутыльника.
Наконец, он ставит кружку на стол, и звук выходит громче, чем надо.
— Блять, Грейнджер, да тебе стоит только попросить, и все наши алкогольные запасы к твоим услугам. Зачем выдумывать?
— Я не выдумывала… почти. Просто именно тот другой человек и есть этот конченный мудак.
— А, ну тогда и выпить не грех, — смеётся Фред, чокаясь с моей кружкой, но в нём ещё сохраняется подозрительность. — Слушай, у меня есть знакомый…
— Даже не начинай! Мы это уже проходили. Я не во вкусе твоих знакомых.
— А я никогда не отрицал, что у них отвратительный вкус на девушек, — фыркает Фред. — Потому и пытаюсь наставить их на путь истинный, знакомя с тобой.
— Ах, вот оно что! Знаешь, это вообще-то довольно обидно.
— С чего бы?
— С того, что когда тебе раз за разом говорят: «Спасибо Фреду за возможность, но у нас ничего не выйдет», как-то теряешь веру в то, что ещё остались нормальные парни или хотя бы те, кто способен тобой заинтересоваться. И давай будем говорить честно: никому не нравятся тощие всезнайки со скверным характером и внешностью.
— Ты это всерьёз сейчас? — Мрачно киваю. — Грейнджер, ты не подарок, конечно, и не модель с обложки, но голову на отсечение могу дать: под слоем твоей холодности скрывается такой огонь, какой и ищут все эти придурки с членом вместо мозга.
— Тогда неси топор.
Вместо того Фред подаётся ещё ближе, так что у меня нет сил и возможности уклониться от контакта глаза в глаза.
— Ты вообще знаешь, как меня заводили в школе все эти пай-девочки? Их форменные юбки, под которые так и хочется залезть, галстук и гольфы, которыми можно связывать, м-м-м… Ну чего ты смеёшься? — говорит он обиженно и уже совсем не тем соблазнительным шёпотом с лёгкой хрипотцой, от которого у меня подкашивались ноги.
— Слушай, меньше всего в жизни хотела бы быть посвящена в твои сексуальные фантазии, — кое-как выдавливаю из себя, пытаясь унять безудержный смех. Оговорочка: сейчас. А вот в дальнейшей перспективе была бы только «за»…
— Я тебе не мои фантазии донести хочу, а то, что любая девчонка может быть горячей, если сумеет использовать свои якобы недостатки на пользу дела. Поверь, множество мужчин с ума сходят по типажу «пай-девочки» или «строгой учительницы». Ну так разнообразь свой образ, поиграй с ним! А мой знакомый как раз тебе в этом поможет…
— Нет!
Отказ после заливистого смеха звучит так резко, точно кто-то действительно обезглавил Фреда Уизли: тот застывает на месте, даже взгляд, кажется, тухнет. Что тому причиной — заслезившиеся глаза, подступающая истерика, саднящая боль от того, что он во мне не заинтересован и пытается наладить мою личную жизнь без своего прямого в ней участия — или то, что до него всё это медленно доходит благодаря одному короткому слову?
— Не надо, — прибавляю чуть тише и гораздо более вымученно, потому что скрываться уже нет никаких сил. — Мне никто не нужен. Спасибо за попытки, но…
— Это из-за того, да? «Другого», — перебивает Фред в каком-то непривычном для меня тоне. После моего кивка продолжает: — Грейнджер, я тебе что насчёт мудаков говорил? Почему ты их к себе тянешь, точно ребёнок яркую погремушку?
— А что тут сделаешь, если он мне нравится? — резонно спрашиваю. — Если он мне дорог и близок, каким бы мудаком ни был? Если я в него влюбилась, как дура, и никак не могу разлюбить? Даже после всех увиденных проявлений его натуры?
Снова отпиваем по глотку.
— Тяжёлый случай, — вздыхает Фред.
— Крайне запущенный, — соглашаюсь.
Забавно, что ты не понимаешь, о ком я говорю, Фред.
— Ну, а ты пыталась с ним об этом поговорить?
— Столько раз, — невольно улыбаюсь.
— И кем он тебя считает?
— Кем-то вроде… своего приятеля? — осторожно подбираю сравнение, чтобы не навести его на след. Хотя стоило бы сказать напрямую, но…
Но я в который раз трушу и противна себе от этого до омерзения.
— Ты не про Рона ли часом? — подозрительно спрашивает Фред, чем вызывает новый смех, уже на грани истерики. — Так, ладно, это не Рон. Но тогда кто?
— Это неважно. Совершенно. Просто скажи, что мне делать. Реши мою судьбу, так сказать. Это ведь ты у нас спец по мудакам и отношениям.
— Был бы спец, с Кэс бы не расстался, — бросает Фред чуть ожесточённо, мигом теряя весь свой бодрый настрой.
Это больно.
— А что делать, я тебе сотню раз уже говорил, Грейнджер.
Ну вот и всё. Отлично. Замечательно.
Больнобольнобольно.
Одним глотком допиваю остатки из кружки, громко ставлю её на стол и поднимаюсь с места. Фред удивлённо смотрит на меня, спрашивая:
— Ты куда?
— Собираюсь последовать твоему неизменному совету. Впервые в жизни, наверное.
Избегаю смотреть на него, чтобы не расплакаться позорно и беспомощно.
— В смысле?
Фред, ты ведь даже не пьян, ну не тупи, пожалуйста!
— Ну ты же говорил: «Избегай мудаков». Этим я и займусь прямо сейчас.
— Почему сейчас-то? Мы же не допили ещё.
Блять.
Ну как, как ему объяснить? Неужели только разрушив всё?
Да было бы что рушить! Какие-то несбыточные, нелепые детские грёзы наивной Гермионы Грейнджер. Фред за них не в ответе, он не заставлял меня верить в то, что я ему дороже, чем просто школьный друг. И друг ли вообще?
Глубоко вздохнув, поворачиваюсь к нему, упираюсь ладонью в столешницу и произношу, стараясь скрыть прорывающуюся дрожь в голосе:
— Помнишь того парня, с кем я была в отношениях до этого дня? Которого назвала мудаком. Так вот мудаком при этом была я. Причём во всех своих отношениях. Он… он был высоким, как и все те немногие, с кем я встречалась. У него были тёмные глаза. У него были… длинные пальцы. — Прерываюсь, потому что голос срывается, а Фред молчит, по-прежнему ничего не понимая. — Как и у всех. И я нравилась ему, действительно нравилась, как и тем, другим. Но я не могла быть той, кого он заслуживал. Я всё испортила, в который раз всё испортила…
Не говоря ни слова, Фред поднимается с места и обнимает меня одним быстрым, сильным движением, пряча от всех тех слов, что я уже наговорила и которые только предстоит сказать. Он обнимал меня так всего лишь дважды и пьяный, а на трезвую голову в таких ситуациях ссылался на отношения с Кэс. И действительно, даже флиртуя с другими, он никогда не доводил дело до телесного контакта… при ней. Это после неё уже сорвался с цепи, а ею он дорожил настолько, что не мог себе осознанно позволить обнять даже не девушку, а просто бесполое существо, друга.
И вот сейчас…
Раньше я бы отдала за это всё, что угодно — чтобы вот так вот стоять, уткнувшись ему в ключицу, вдыхать свойственный ему аромат любимого парфюма и верить, что ещё не всё потеряно, что ещё есть шанс всё наладить…
«Если он сразу в тебе девушку не разглядел, потом и подавно не заметит. Это работает только в женских романах, Грейнджер. А на деле парень сразу понимает, с какой девушкой хочет общаться, а какую — трахнуть».
— Ну, ты чего? — едва ли не ласково спрашивает Фред, когда я отстраняюсь и поднимаю мокрое лицо. — Понимаю, поплакать девчонкам всегда полезно, но от тебя такого можно было ожидать в последнюю очередь. Я имею в виду, из-за такого повода, как парни. Иди домой, выспись, а утром мы вместе придумаем, что с твоим мудаком делать будем.
— Ничего мы с ним делать не будем, Фред, — отвечаю хрипло и отступаю на шаг. — Ты так и не понял ничего. Да тут и понимать нечего.
Ещё шаг назад, пока Фред стоит, не зная, что ему делать, в ожидании развязки, которую пока что предчувствую только я.
— У каждого моего парня были тёмные глаза. Почти у каждого были либо веснушки, либо рыжие волосы. А моего последнего парня звали Джозеф. Простое имя, правда? Лёгкое для запоминания. Только вот я его мысленно звала другим именем. И недавно назвала вслух.
— Ну… — мнётся Фред, и мне непривычно его таким видеть. — Я тоже девушек называл не теми именами, с каждым может случиться. Не вини себя за это. Хоть и некрасиво вышло, конечно.
Я гляжу на него снисходительно, как когда-то бывало в школе, когда они с Джорджем чего-то не понимали по учёбе.
— Фред. Вот то имя. И вот тот конченный мудак, который столько времени не даёт мне покоя. Теперь понял?
Несколько секунд Фред оторопело меня разглядывает, пытаясь соотнести мои слова с реальностью. Махом опустошает кружку, а прокашлявшись, произносит только:
— Но я даже не делал ничего…
У меня вырывается горестный смешок.
— Тебе и не нужно было. Ты просто был собой, вот и всё. Проявлял внимание к занудной девчонке, которая в итоге поверила, что тебе не всё равно. Вот как это работает, Фред.
— Но я не… — постепенно приходит в себя. — Прости, но я даже не могу нас с тобой вместе представить. Это как если бы я трахнул Джинни. — Короткая пауза. — Бля, мерзко.
Теперь моя очередь застыть на месте. Тем не менее, перебарываю себя.
— Нет, всё в порядке. Я и не требую ничего. Ты спросил — получил ответ. — Вымученно улыбаюсь, сохраняя дистанцию. — В общем, я увольняюсь. Не волнуйся, не буду тебя преследовать, как чокнутая одержимая. А в Министерстве как раз появилась вакансия на интересующую меня должность…
— Карьерный рост, значит? — щурится Фред.
— Ну да.
— А как же мы? Магазин? У нас не так уж всё отлично в финансовом плане.
Мне внезапно становится тошно и от него, и от себя самой. Вот кто я для Фреда: просто помощница в делах бизнеса, не более. Если бы он сказал, что нуждается во мне, даже не уточняя, что лишь в деловых вопросах, и я бы осталась. Но зато честно, да.
И теперь до безумия хочется безжалостно растоптать, уничтожить всё, что раньше (да и сейчас) трепало мне нервы и вызывало любовь — точнее, глупую, болезненную влюблённость.
— Прости, но девочка-ходячая-бухгалтерия не навсегда пришла в ваш магазин. Мне нужно было время до удобного случая, случай подвернулся, спасибо, до свидания.
Очень долго вглядываюсь в лицо Фреда в надежде, что он остановит меня, скажет что-то, что превратит мою мечту в явь. Но, понимая, что этого не произойдёт, преувеличенно бодро и уверенно шагаю к порогу.
Только он всё же окликает меня, когда я уже перестаю на это надеяться:
— Ты что же, прямо сейчас будешь вещи собирать? Может, утром придёшь?
Это было бы замечательно — взять небольшую отсрочку и подарить себе призрачный шанс на то, что всё изменится. Но пора бы уже разучиться мечтать. Я оглядываюсь на него — такой по-домашнему простой в этой своей рубашке с закатанными рукавами, небрежно выправленной из джинсов, и ярких носках вязки миссис Уизли. Сердце сладко щемит, но что с этим можно поделать? Фред таков, каков он есть. И от этого ничуть не легче.
— Мы оба прекрасно знаем, что завтра я за вещами не приду. Просто не смогу, Фред. Так что лучше уж сейчас.
Честность помогает: Фред понимающе кивает, и я, чуть задержавшись, вглядываясь в него, снова отворачиваюсь. Но на пороге меня настигают его руки, ложатся на плечи и не дают сделать и шага, пока сам он буквально вжимает меня в себя и на ухо говорит, что мы ещё не закончили.
Открываю глаза как-то слишком резко и долго пялюсь в белый потолок над головой, точно от моего взгляда он расступится и даст полюбоваться на небо, как в Большом зале Хогвартса. Дышу тихо, боясь спугнуть странное чувство, которому пока нет названия. Прислушиваюсь к себе. А когда на глаза от неотрывного разглядывания потолка наворачиваются слёзы, моргаю и прихожу в себя.
Конечно, всё закончилось совсем не так, как я фантазировала. Фред не догнал меня и не уговорил остаться, потому что он попросту не любил меня, никогда не любил. Дорожил, был привязан — не более. Он позволил мне спуститься в кабинет и собрать вещи, что заняло около получаса, а затем, по-прежнему не нарушая моего одиночества, молча разрешил уйти. Словно и не было меня здесь. Знала ли я, приходя в этот день на работу, что делаю это в последний раз? А знала бы, пришла? Или хотя бы подготовилась к грядущему разрыву связей с близнецами Уизли?
Всё утро, непривычно тихое утро дома я прислушивалась: не заявятся ли ко мне Фред и Джордж, не пришлют ли совой сообщение? Они молчали, что, в общем-то, было вполне закономерно. Зато вчера ночью не молчала я, завалившись на порог своей квартирки. Джозеф, конечно, успел собрать свои вещи и съехать по-английски, не прощаясь, как чуть ранее утром ушла я сама, предварительно устроив выяснение отношений. Было стыдно, гадко и горько от того, что в момент нашей близости я не выдержала и назвала его именем Фреда Уизли. Самое смешное, что он мог смириться с этим.
Я не могла.
Это было невыносимо — искать в каждом своём партнёре Фреда, выбирать их благодаря схожим чертам, притворяться, будто это тот же Фред — его аналог, заменитель. Найти было несложно — сложно было жить, презирая себя за то, что творю. Не все парни были так ангельски чисты, как я плела вчера Фреду: среди них действительно попадались редкостные мудаки. Но в большинстве случаев виновницей разрыва всегда была я. А наступал он в тот момент, когда я окончательно понимала, что больше не могу притворяться.
Слишком много Фреда Уизли в моей голове и слишком мало в жизни.
Придя ночью в опустевшую квартиру, первое, что я сделала — это бросила на пол коробку, куда напихала все документы и вещи с бывшей работы, а следом и сама растянулась на скрипучем паркете, уткнувшись лицом в рукав куртки и содрогаясь от рыданий, закусывая ткань, чтобы не закричать в голос так, что соседи проснутся.
Наутро стало чуть легче. Я почти смирилась с тем, что этапу имени Фреда Уизли отныне конец. Больше не будет встреч на работе, ночных посиделок, алкоголя и его шуточек. Больше не будет наивно влюблённой Гермионы Грейнджер: она всё же сможет перебороть в себе эту болезненную тягу, которую, наверное, нельзя в полном смысле назвать любовью. Это светлое чувство, а не та грязь и боль, что копятся во мне столько времени.
Я отослала резюме в Министерство уже неделю назад, и, точно только того и дожидаясь, ответ пришёл именно в это утро, знаменуя новый этап в моей жизни. В конце концов, я слишком горда, чтобы сохнуть по тому, кто меня не любит. Это унизительно.
Так что со следующего дня я уже стала полноценным сотрудником Министерства магии в отделе магического правопорядка, обзавелась столом в общем кабинете, именным бейджем и покровительством Перси Уизли, который если и догадывался о разладе с близнецами, то благоразумно помалкивал. Работа действовала сродни опиуму: отвлекала, уменьшала боль, помогала мириться с тем, что случилось.
Чёрт, я даже была готова найти кого-нибудь, чтобы попробовать влюбиться, начать с нуля… но не могла, потому что не хотела обманывать кого-либо (и себя) в поисках замены Фреду.
К сожалению, даже новым переменам не дано было полностью изгнать из меня глупую, детскую надежду на то, что однажды Фред Уизли появится на пороге моего кабинета с бутылкой вина в руке и позовёт с собой, обещая, что всё случившееся уже давно в прошлом.
Такие чувства не проходят быстро и бесследно — слишком уж сильно я к нему привязалась, слишком долго по собственной глупости верила в то, что между нами что-то возможно. Принимала его дружескую заботу за проявление куда более сильных чувств. А единственной, кого он любил, была, есть и будет Кэс, уход которой он до сих пор не мог пережить. Моего ухода не переживёт скорее их с Джорджем бухгалтерия. Да и то в наше время найти толкового счетовода не проблема.
И подругу-неудачницу — тоже.
Оставшись со всей накопившейся во мне нерастраченной любовью, болью и опустошением, я совершенно не знала, что с этим всем делать. Проваливалась в депрессию, пробовала выпивать в одиночку и забываться работой. Даже с Джинни по душам болтала. А сводилось всё к одному: нужно постараться выбросить всё это из головы. Пережить.
И однажды, когда я была на работе, сова принесла мне маленькую записку — нечто вроде прощального привета с самыми нужными и правильными словами.