Я за тобой...

      Она влюбилась. Влюбилась всего за пару суток после одного случая, перевернувшего её внутренний мир и взгляд на, казалось бы, заклятого врага и беспощадного властителя Гравити Фолз. Нынешнего властителя.       Она стояла у его замка. Вся потрепанная, уставшая, одинокая. Под голыми ногами ощущались камни, с которых она постоянно пыталась переступить на ровную, пускай и грязную земную поверхность, потому что было немного больно и неприятно; такой любимый, теплый свитер сейчас был порван в некоторых местах: ранее пришитые заплатки выпали, стянутые нити торчали в разные стороны, а на боку потрескались швы, оголяя часть тела шестнадцатилетней девушки. Единственное, что хорошо уцелело — это воротник, что был немного испачкан грязью и её собственной кровью. Был случай, когда она упала и разодрала щеку в кровь. На момент случая остановить её было нечем, потому приходилось терпеть.       Странногедон произошел неожиданно. Она разбила сферу в порыве чувств, когда Диппер отказался возвращаться в Калифорнию вместе с ней, разбила прямо в лаборатории, прямо на глазах брата, который умолял оставить эту вещь в покое. Сфера, вероятно, значила что-то для него, раз он так за неё переживает, поэтому она сделала так, как велел внутренний голос — разбить это. Разбить на осколки.       Но знала бы она, к чему это всё приведет…       Она заправила выбившуюся прядь волос за ухо, когда подул ветер, пропитанный негативными эмоциями, шепотом мертвецов и рыками каких-то монстров. Это так же заставило и закрыть уши обеими руками. Это было настолько невыносимо, что приходилось проделывать сие действия каждый раз. Зато в какой-то степени терпимо.       Глаза, что около недели назад изливали и искажали эмоции, потому что все погибли, сейчас уверенно смотрели на возвышающийся летучий замок в форме черного треугольника. И всё же в них, в карих глазах, улавливались и страх, и боль, и даже крупицы неуверенности, пускай того и не видно, но она продолжала смотреть, продолжала ждать и верить, что скоро Билл появится перед ней.       А почему, собственно, она влюбилась в него?       Позавчера, когда она разгуливала по таком пустынном и уже менее живым Гравити Фолз, Мэйбл размышляла о своих ошибках. Ошибка эмоций, ошибка действий, право выбора — ничего не было учтено, ничего не было контролируемо в тот самый роковой день, в ту самую минуту, когда разбилась сфера, выпуская из себя то, чего желал Сайфер, чего в итоге он добился и остался в выигрыше. Она думала о том, что умрет, недоумевала, почему Билл пощадил её, когда мог одним щелчком пальцев просто убить. Он же ненавидел её, ненавидел Пайнсов, ненавидел всех, кто мешал ему воплотить свой план в жизнь. Но… когда там, на берегу Гравити Фолз, что ранее омывался чистой водой, и теперь омывается кровью, она отчаялась и ступила по колени в такую вязкую, страшную жидкость… когда решила покончить с собой, потому что так проще, потому что она и без того умирала, не имея всего, что нужно для поддержания жизни обычного человека… когда она собиралась утопиться в этом ужасе, в этой крови, непонятно, демонов или людей, её спас Билл.       Он зашел по колени за ней в этот кровавый океан, а когда оказался вблизи со всё ещё не решающейся Пайнс, то вытянул трость, касаясь основанием её спины. Она замерла, выпрямилась, напряглась, задрожала… А он ухмыльнулся. Так широко, что на вид показались зубы.  — Звездочка-а-а-а, — протягивает он, а она жмурится. Теперь умрет она в любом случае, ведь не сомневалась, кто ей в этом поможет, — угадаешь кто-о-о?       Тянет слова, нагнетает атмосферу, будто желает поразвлечься, насытиться жалкими людскими эмоциями, усмехнуться, видя жалость либо в действиях, либо в словах и взглядах. Но она не дала ему того, ради чего он здесь сейчас.  — Подтолкни вперед, — попросила она его тогда и закрыла глаза. Запах крови, ощущение её кончиками пальцев, погруженные в океан, желание её не видеть, закрыть глаза — и всё в одном, отчего ей хочется заплакать. Но она не сделает этого, потому что горда, потому что врагам нельзя показывать слабость, а если уходить, то смело и красиво.  — Так неинтересно, — вздохнул Сайфер, но продолжал держать трость у её спины. Она морщилась от болевых ощущений. Вся спина была в ссадинах и синяках, которые та удосужилась заработать в период разгара Странногедона. — Я надеялся, что ты не сдашься так скоро, Звезда. — На удивление он стал серьезнее.  — Как видишь, сдаюсь. — Мэйбл позволила себе выдавить нервный смешок. — Подтолкнешь?       Сайфер чуть сощурил глаза, смотря на красно-черные, быстро плывучие тучи, а затем перевел взгляд на неё. Вернее, на чуть взлохмаченные каштановые длинные волосы, на спину, на пропитавшийся кровью свитер. Повисло молчание, которое вскоре прервала она сама.  — И не нужно, — ей надоедает играть в молчанку, и Мэйбл делает решающий шаг вперед — туда, где под ногами больше нет опоры.       Билл, всё время показывая себя со стороны бесчувствия, равнодушия и жестокости, сейчас свел губы в тонкую линию, а пара янтарного цвета глаз удивленно округлилась. Девчонка Пайнс, за которой он внимательно наблюдал все эти дни, запала в черную, испорченную душу, которой, казалось, и в помине быть не должно. И всё же она есть. Черная, кровавая, жестокая, но есть. И даже каменное, мёртвое в груди Сайфера сердце будет учащенно биться в моменты, когда она рискует своей жизнью или подвергается опасности.       Он изначально не убивал её лишь потому, что это именно она, Мэйбл Пайнс, разбила сферу и неосознанно «подарила» ему победу над всем одушевленным в этом городе. Он оставил её, потому что считал её чем-то развлекательным, чем-то занимательным, на что можно поглазеть, когда всё в этом измерении рухнет и превратится в руины. Она интересная, странная, не похожа на других и чертовски безумна. По-своему безумна. А он любил безумие, питался и жил им, потому в скором времени раскрыл для себя в ней всю свою жизнь. Даже сейчас. Сдаться и умереть — полнейшее безумие!       Он любил её. Любит. Полюбил ещё до Странногедона, до её ссоры с братом, далеко до её приезда в этом году сюда. Три года назад, в роковое лето, когда встречи с ней во снах стали для него чем-то особенным и завораживающим, очаровывающим, тянущим в эту ловушку мерзопакостных человеческих чувств, которые мясные мешки именуют «любовью». Фу!       Противно, но так оно и было. Он знал это, но не принимал. В подобных же случаях, когда той взбредало что-то безумное в голову, например эта утопленность, — он не мог себя остановить, чтобы не вмешаться.  — Какая ирония, Звездочка, — глаза его светятся, когда она таки стала погружаться в кровь, а затем, испытав на собственной шкуре глубокий, нервный кульбит, поняв, что она не шутит и далеко уж не играет со своим решением, Билл увеличивает трость, а затем быстро вытягивает таким образом, чтобы загнутое основание обернулось вокруг её талии. Идеально черная вещь окунулась в темно-красную смесь человеческих плотей. Кстати говоря, океан этот полон крови всех тех, кто умер в Гравити Фолз. В нём есть даже кровь её брата, но она-то не знает об этом.       Она глухо кашлянула, когда трость, быстро оказавшаяся на её талии, резко потянула ту назад, на поверхность. Она ковыляла ногами в обратном направлении, не видя, что там; сердце отчаянно билось, желая вырваться за пределы грудной клетки, а ком быстро встал в горле, когда она оказалась в руках демона, пачкая кровью его желто-черный плащ. Паника сковывает её, ведь из-за этого он мог жестоко отплатить другой монетой, но…  — Ненавижу тебя, Звезда, — сообщил Билл, когда трость испарилась, и закинул девушку себе на плечо, неся куда-то.       Гнусный лжец.       Солгал, но не совсем. Ненавистью он проявлял свою так называемую среди людей «любовь», да и звучало это в его понимании нормально. Сказать «люблю» равносильно ему суровой пытке, равносильно тому, что выполнить невозможно. Сказать «ненавижу» проще, иначе бы откуда азарт, что она не поймет этого, заиграет в нём как никогда сильнее?       Он притащил её в лес, где вместо зеленых сосен, стояли голые деревья, где вместо зеленистой травы была сухая черная земля, а повсюду много огромных веток с шипами. Странно, но Сайфер шел прямо на них уверенно тогда, а те у его ног быстро расступались, освобождая дорогу.  — Что же ты со мной сделаешь? — спросила Мэйбл, не найдя в себе сил давать отпор или бить его для того, чтобы воспользоваться моментом и сбежать.  — Заставлю жить.       Неожиданно. Она вздрагивает, пребывая в полнейшем изумлении. И это ей говорил сам Билл Сайфер? Убийца, демон и бесчувственная тварь?       В тот день он отнес её к поляне, к пустой поляне, на которой он соорудил небольшой домик одним движением руки, а затем, скинув Пайнс прямо на густую, зеленую траву, а не на груду костей, провел указательным пальцем вокруг этого дома, оставляя за собой голубой след. Вода.  — Если ты покинешь созданный круг, — заговорил он, повернувшись к ней спиной и идя по направлению к своему ложе, — то я тут же узнаю об этом, — взгляд его стал серьезнее, хитрее, и он взглянул на девушку через плечо, — Падающая Звезда…

***

      И вот сейчас настоящий период времени. Хотя, вряд ли можно его таковым назвать. Она не знала даже ночь ли сейчас или день, утро или вечер. Часы на главной площади замерли с того самого момента, когда Сайфер поработил и подчинил себе Гравити Фолз, где в следствии смысл потерял свой смысл, а время сбилось навсегда. А вдруг уже прошло пять тысяч лет?       Она стоит у его замка и ждет. Она знала, что он выйдет, потому что узнает о её отсутствии в круге. Ей было скучно: она не могла как раньше вязать свитера, успокаивать себя этим, она пила простую, как оказалось, не отравленную, а родниковую воду, питалась исключительно фруктами, которые волшебным (или Сайферским) образом каждое утро (или вечер) появлялись на деревянном столике в этом маленьком домишке. Ей хотелось видеть его хоть иногда, потому что желание это проявилось как раз в тот день, когда он фактически спас её не только от не до конца необдуманных решений, но и верной смерти. Видимо, он знал, что человек не может жить без питательных веществ и воды.  — Ку-ку-у-у-у. — Его трость прямо у её подбородка, даже чуть приподымает его, заставляя последнюю посмотреть прямо в желтые глаза безумцу. Он появился незаметно, тихо, а ещё красиво, чего нельзя скрыть. Билл всегда умел внести эпичность во встречи либо со старыми знакомыми, либо с кем-либо ещё.       Металлический голос был до дрожи знаком, особенно он запоминался, когда Билл был человеком. Тембр менялся, превращая его в более человеческий и мягкий с крупицей грубости, но мало проявляющейся.       Она смотрит на него, пока тот, чуть склонив голову набок, ухмыляется. Мэйбл быстро моргает и расплывается в улыбке, дрожащими от холода руками касаясь не менее холодной трости, отчего лицо Билла принимает несколько удивленное выражение.  — Безумная идея.       Она знает. Безумно идти через шипы, которые вновь скрыли дорожку, через которые он проносил её к поляне; безумно было ступать босиком по кровяным лужам, что образовались в результате после прошедшего дождя в виде кровавых осадков; безумно было добраться до него живой и мерзнуть, пока он только-только думал о том, не разорвало ли её где-то в дебрях страшного леса. Однако думал он об этом, когда уже был снаружи своего замка. Это и объясняло его быстрые движения и столь же быстро появление.       Он боялся её потерять.  — Не безумнее тебя. — Вздохнула она, вдруг почувствовав, как трость его опускается, и Билл откидывает её в сторону.       Мэйбл замирает, закрыв глаза, а Билл привычно щурится, читая все её мысли. Кажется, она знала об этом, потому, опьяненная его ранее проявленной добротой, всеми мыслями кричала ему, что влюбилась, мысленно рассказывала ему, как много думала об этом, как была готова отправится за ним в любое место, куда бы он не последовал, и с каждым её словом его лицо принимало болезненное выражение. И нет, не из-за отвращения. Он просто удивлен, что в такой жестокой твари кто-то смог разглядеть что-то светлое и теплое. Душа его черная, и нет в ней никакой доброты. Он жесток, а всё, что она мысленно рассказывает ему — лишь иллюзия и враньё, попытка смутить его.       И снова лжет.       Лжёт себе, лжёт своим чувствам.       «Я люблю тебя», завершает она в мыслях, завершает голосом, что разносится эхом в его голове, в его разуме. Странная любовь, вспыхнувшая, считай, из ниоткуда. Мэйбл Пайнс всегда была влюбчивой, и ничто, никакая причиненная им кому-то смерть, не мешала её чувствам жить в её маленькой человеческой и искренней душонке. Она любила его, пускай почти и ни за что. А он любил её, так же ни за что. И благо, что она не умеет читать мысли — от этого ему легче дышать.       В завершении всего она медленно распахивает глаза, смотря на него с мягкостью, вызывая себе подобную миловидность, хоть и вид её потрепан, а вся она в ссадинах и ошметках крови. Его каменное, как он думал, мёртвое сердце сейчас словно ожило и пропустило сквозь себя удар. Он чувствовал, как оно начинало биться в его груди, среди просторов такой очерневшей, темной души и глубоких шрамов на самой глубине.       Его руки тянутся обнять её. Грубо, принося боль и делая так, что на молочной коже скоро появятся новые синяки. Он впервые проявляет чувства, потому, как глупый ребенок, не знает меру в силе своего действия и молчит, выражая свою любовь к ней только так. Внушая лишь себе самому, что ненавидит её, когда на самом деле в глубине души так яро и сильно любит.  — Ненавижу тебя, Падающая Звезда… Безумно ненавижу…