Персиваль не любил церкви и ненавидел клятвы

      Криденс смотрит в зеркало. Он видит себя, видит хорошо пошитый черный костюм тройку, галстук прикреплён серебряной розой, воротнички рубашки зажаты такими же изящными цветами. Он думает о том, что это Персиваль подарил их ему и они достаточно уместно смотрятся с этим нарядом. Волосы Криденс причёсывает, но не хочет делать укладку и оставляет их на волю погоде. Ботинки он чистит перед выходом с особой тщательностью и успокаивается, лишь ловя искаженное в коже отражение своего серого лица. Осматривает дом перед уходом, прислушивается к мертвой тишине, видит пылинки, плывущие в воздухе, и выходит вон. *** — Персиваль Грейвз, — Криденс сглатывает и смотрит на деревянную потрёпанную тумбу перед собой, оборачивается на закрытый гроб из чёрного дерева с перламутровыми вставками и снова смотрит на исписанный дрожащей рукой листок, — он… Перси… ненавидел церкви. По залу проносится смешок, он кидает взгляд на большую фотографию улыбающегося юношеской улыбкой человека, с чёрной лентой в углу и смотрит в зал. Тут много людей: коллеги, друзья, родные и даже мать Криденса. Она смотрит на него внимательно, но в её глазах почти ничего не отражается, зато Модести еле сдерживает слёзы и постоянно утирает глаза платком, а Честити старается не смотреть на него. Он переводит взгляд на Ньюта и его растрёпанные яркие волосы, тот поджимает губы и еле заметно кивает, Тина рядом с ним, кажется, будто готова броситься к нему. Сдерживает её только Куинни, держащая её за руку и улыбающаяся сквозь слезы. Рядом с ними сидит Якоб и грустно смотрит в пол, иногда окидывая зал тяжёлым взглядом. — Он не то что бы не верил в Бога, — продолжает Криденс и не цепляется взглядом ни за кого конкретного, просто осматривает зал, понимая, что ищет только один взгляд.       Тёплый, смотрящий с любовью и нежностью. Светло-карий, когда раздражён или удивлён. Почти чёрный, неестественно тёмный от возбуждения. А ещё цвета светлого ясеня от вины и её осознания. Кажется, именно последний взгляд он и ищет в толпе, зная о безнадежности затеи. — Он понимал идею Господа по-другому, — Криденс хмурится, стараясь найти правильные слова, чтобы его Персиваля поняли, — он видел Господа в окружающем мире, в людях и животных, в растениях и насекомых, в проявлениях радости, нежности и верности. Он считал, что Господь это не эфемерный старик в белом балахоне, или высший космический разум, и уж точно не просто неизведанная материя. Нет. Он верил, что Бог сокрыт в людях, в их сердцах. И если сердце полно любви и доброты, то тебе не нужно молиться сутками напролет, потому что ты уже настолько близко к Нему, насколько это возможно.       Криденс ловит тоскливый взгляд Якоба и продолжает. — Стоит ли говорить, что когда я услышал это, то был возмущён? — Криденс улыбается, как сейчас чувствуя своё удивление и злость от слов незнакомца, и замечает, как другие тоже улыбаются, — Мы познакомились в церкви и это первое, что он сказал мне. Как потом он объяснял мне, то это была неловкая попытка завлечь меня в дискуссию, познакомиться и вызвать интерес. Ему пришлось извиниться за свои слова, и лишь после этого я согласился пройтись с ним по парку.       Серафина, бывшая жена Персиваля улыбается Криденсу и смотрит на него с особой нежностью, остальные усмехаются через общую скорбь. Он почти и не помнит времени, когда ревновал к ней. Они с Перси были деловыми партнёрами и остались ими после развода. А когда Криденс появился в его жизни, то Персиваль вывалил все на чистоту и познакомил их. Более неловкого знакомства с женщиной у него не было. А после они с мисс Пиквери научились ладить друг с другом. — Многие знали его как хорошего человека, готовым выручить вас. Другие видели в нём строгого начальника и мудрого наставника, — он кидает взгляд на дрожащую Тину и улыбается ей, — ещё меньше людей знали о том, что он любит заботиться об окружающих и умеет это делать.       Ньют слабо улыбается ему и смотрит на своего брата. Тесей на Криденса не смотрит, они так и не смогли найти общий язык. — И все это, безусловно, правда. Он прошёл войну, открыл благотворительный фонд в честь своей умершей матушки, стал редактором крупной политической газеты и добился очень многого в жизни. Но я знал другого Персиваля Грейвза, — Криденс сглатывает комок в горле и пытается продолжить речь, не выдавая свою дрожь в голосе, — вредного от раннего подъёма, педантично наводящего порядок в своем шкафу, любящего украшения, но постоянно их теряющего. Робкого до четвёртого свидания, — он ловит удивленно насмешливые взгляды и сам улыбается, чувствуя, как становится чуточку легче, — он не смел взять меня за руку и смущался каждый раз, когда случайно задевал меня локтем при ходьбе. А вы знаете, как он смущался? — Криденс усмехается и ловит ответ из зала, — он хмурился и поджимал губы, так что я думал первое время, что он злится на что-то и тут же сам замолкал. Он не умел заводить личные знакомства и бывал до ужаса неловким в общении. Даже хуже, чем я.       Криденс снова кидает взгляд в зал, чувствуя, как дрожит его губа и смотрит на мать, продолжая: — Когда я женился на нем, моя мать сказала: «Этот мужчина не доведёт тебя до добра», — он видит, как глаза Мэри Лу расширяются от удивления, наверное.       Криденс не уверен, ведь они не общались семь лет. С тех пор, как он привел Персиваля знакомиться с ней, а она, узнав о том, что это мужчина и что он гораздо старше её сына, выгнала их, крича проклятья на всю улицу и запретила Бэрбоуну появляться в её доме. За эти семь лет они перемолвились лишь парой слов и узнавали друг о друге новости через Модести. В день его свадьбы она пришла к нему на церемонию, осмотрелась, скривилась, сказала пару слов и ушла, оставив после себя неизменный осадок горечи, похожий на мокрый пепел во рту. — Она была права. Он подарил мне столько счастья, столько любви и радости, а потом ушел, — Криденс всхлипывает, — и я ужасно… я так сильно… злюсь на него за это. Я…       Он закрывает глаза рукой и вытирает несколько слезинок, зная, что если не успокоится сейчас, то всё превратится в истерику. Он слышит всхлипы из зала и вдыхает полной грудью, выпивает воды из стакана и продолжает. — В тот день у нас был выходной. Я был раздражён с утра, потому что он опять заработался и заснул в своём кабинете.       Криденс ненавидел просыпаться один, в холодной и слишком большой кровати. В то время как сам Персиваль сворачивался на своей кушетке в кабинете или вовсе терял связь с миром, сидя за столом. Находя своего мужа в таком положении ему снова казалось, что они поссорились. Криденс ненавидел ссоры и открытые конфликты и каждый раз закрывался в себе, если ему что-то не нравилось. — Я был в плохом настроении, но всё же сварил ему кофе. Он получился слишком горьким, его невозможно было пить, но он выпил всю чашку и сказал: «Твой кофе самый лучший, Криденс», — ему кажется, что он слышит этот поощряющий и тёплый голос, — Я фыркнул на это, потому что не воспринял его фразу всерьез, ведь он знал, что я на него немного злюсь и мог сказать это, просто чтобы загладить вину.       Криденс опускает глаза в пол, чувствуя, как стыд душит его, как пробирается по позвоночнику, сворачивается в глотке, щекочет ноздри и проскальзывает в глаза, давит на уголки, заставляя часто моргать. — Но он говорил искренне, — Криденс дышит глубже, — он всё воспринимал во мне как должное. Даже когда я злился, он видел во мне… — он не может закончить фразу, — Мы поехали в торговый центр за подарками на день рождения моей сестры.       «Хочешь сладкую вату, мой мальчик?» — раздается шёпот в его голове, он чувствует фантомное прикосновение к рукам, как его обнимают и пытаются поцеловать в висок, а он уворачивается от ласки и идет дальше. — Он был спокоен и ласков, предлагал мне какие-то развлечения, но я слишком был погружен в своё раздражение, чтобы заметить его старания, — Криденс разочарованно качает головой, и от обиды на самого себя становится тошно.       «Перестань, Криденс! Ты делаешь из мухи слона! Я устал от твоего юношеского максимализма! Повзрослей! Желательно после того, как ты сядешь в эту гребанную машину и мы поедем домой!» — он как сейчас видит раздутые крылья носа, густые изломанные в злости брови и сильные пальцы, до бела вцепившиеся в дверцу машины. — В конце концов, мы отправились домой на разных машинах.       «Я поеду на такси, а ты можешь катиться на свою любимую работу!» — он морщится от своего фантомного злого крика и слышит, как Перси бьет по крыше их автомобиля.       Криденс зажмуривается и переводит взгляд на открытые двери церкви. Там светит солнце, оно заполняет слепящим золотым светом почти весь проход и ничего не удаётся разглядеть. Он задыхается и просит хоть чуть-чуть воздуха в это жаркое помещение. Мелькает фигура и порыв ветра позволяет ему продолжить. — Перси пришел бы в ярость, услышав от меня эти слова, — Криденс кидает взгляд на фотографию своего мужа, — но я хотел бы оказаться вместе с ним, не садиться в такси. Тогда бы мне не пришлось стоять здесь и прощаться с человеком, — он говорит с надрывом, — который заключал в себе весь мир для меня. Мне не пришлось бы… «…выбирать гроб или заказывать службу, думать о том, что написать на надгробии и пытаться уснуть в пустом доме, перебирать его вещи и выбирать подходящий наряд для погребения!» — продолжает он про себя и еле справляется с чувствами, чтобы не закричать. —… справляться со всем этим, — тихо проговаривает он.       Криденс чувствует, как слёзы катятся по его лицу, но продолжает смотреть на выход из церкви, ему кажется, он видит в свете фигуру, так похожую на его мужа. Будто он стоит там, в своем любимом плаще, с гордой ровной осанкой и, возможно, даже нежно улыбается ему. — Я ужасно злюсь на себя, — Криденс всхлипывает, продолжая сверлить фигуру взглядом, — и очень скучаю по нему.       Порыв ветра колышет плащ и длинный шарф, а он думает о том, не жарко ли его Перси сейчас, под палящим солнцем. — Персиваль Грейвз не любил церкви и ненавидел клятвы, но дал мне одну. Он обещал подарить мне столько радости, сколько сумеет найти на этом свете, обещал заботиться обо мне и всегда быть опорой. Пока смерть не разлучит нас.       Криденс продолжает смотреть на силуэт в ярком белом свете и отчего-то уверен, что это его Перси смотрит на него, понимающий его боль, его страдания. Смотрит с любовью и нежностью, и чуть виновато улыбается ему. Фигура начинает истончаться и Криденс понимает, что его мужу пора обратно, он на мгновение улыбается, прощаясь со своим мужем навсегда, и завершает речь. — Я дам своему супругу еще одну клятву. Я клянусь и обещаю, что постараюсь стать лучше, чтобы ты мог мной гордиться, я буду стараться смотреть на этот мир с той же любовью, что и ты. Я клянусь навсегда сохранить тебя в своём сердце и душе и прожить долгую хорошую жизнь ради тебя, Перси. Потому что знаю, что хотел бы того же самого от тебя, сложись всё наоборот. Я люблю тебя, Персиваль Артур Грейвз.       Он произносит последние слова еле слышно и видит, что силуэт в проходе уже исчез, он не может пошевелиться, только плакать и сжимать трибуну руками, пытаясь удержаться от падения. Вдруг его руку кто-то сжимает, и он медленно поворачивает голову. Это его мама. Она смотрит на него с болью и пониманием, целует его судорожно сжатый кулак и привлекает к себе, а он только сейчас понимает, что глаза у них с Перси одного цвета, просто у мамы они чуть светлее. — Иди ко мне сынок, — тихо просит она, и он падает в объятья, срываясь в рыдания.       Он не думает, что его мать вдруг изменилась, что она полюбила умершего мужа своего сына и печалится о нем. Нет. Просто она понимает его сейчас и может поддержать, а большего Криденсу и не нужно.       Поэтому он продолжает рыдать на плече своей матери, пока остальные подходят к гробу и прощаются с большей частью души Криденса. Он не слышит их слов и больше ничего не видит перед собой, он оглох и ослеп, стараясь справиться с болью, которая вытекает из него.       Он знает лишь одно - он сдержит свою клятву, чего бы это ему не стоило.