Об аксиомах, зеркалах и лифтах

Их мир жесток и несправедлив. Та аксиома, которую Гермиона однажды забывает. Забывает в ту секунду, когда Рональд Уизли неловко опускается на одно колено и, краснея до кончиков ушей, просит мисс Грейнджер стать его женой и спутницей до конца веков. Он говорит, что любит ее, и улыбается так широко, услышав заветное «да», что Гермиона все-таки не выдерживает и позволяет слезам катиться по щекам. Перед свадьбой Флер расчесывает ей волосы в Норе и с еще заметным французским акцентом говорит, что имя соулмейта проявится на утро после торжества. Гермиона, которая обычно помнит обо всем на свете, вдруг застывает и расправляет плечи, а после одёргивает себя. Конечно, у нее на запястье будет имя Рона. А как же иначе? После всех ужасов войны и трудностей построения нового мира волшебница абсолютно забыла про несуразную магическую традицию: после свадьбы на запястьях молодоженов проступают имена предназначенных им людей. Джинни кивает и поправляет излюбленный конский хвост; Г. Поттер неаккуратным почерком выведено у нее на руке. Флер заявляет, что у мальчиков в Великобритании очень неряшливый стиль письма, но свое Б. Уизли она любовно обводит подушечкой указательного пальца. Гермиона отгоняет неуместное волнение и смотрит на пока что чистую кожу. Через пару дней рядом с венами навсегда будет выведено Р. Уизли, и это еще раз подтвердит их крепкую любовь. Правила гласят, что если супруг не является твоим соулмейтом, то его имя исчезнет через сутки, чтобы не усложнять жизнь волшебнику. И людей без меток в их обществе, увы, большинство. Джинни хихикает и говорит, что у Рона отвратительный почерк. Флер пытается скрыть улыбку, видя, как Гермиона качает головой и кидает в подругу расческу. Грейнджер знает, ее ждет счастливый конец. Сомнения растворяются почти моментально. В зеркале отражается смех и радость. Гермиона знает, что заслужила свое счастье. // Как и говорила Джинни, свадьба пролетела в один миг. Флер и Билл сделали новоиспеченной супружеской паре подарок и предоставили им Ракушку на две недели, чтобы Рон и Гермиона вдоволь могли насладиться обществом друг друга. Всю ночь миссис Уизли видела странные сны. Она летала, кружилась, замерзала и падала. Ей снился такой белый снег, и снилось темно-синее море. Гермиона отчетливо помнит каждую секунду и в то же самое время не может ничего разобрать. Она видела бархатный полог, дорогое поместье. Она помнит, как бежала; она помнит, как убегала, как сбивалось ее дыхание. Она помнит счастье. Всепоглощающее, цельное. Настолько яркое, что по пробуждении Гермиона забывает про торжество, сыгранное накануне. Солнечный свет едва пробивается сквозь шторы; утро плавно вступает в свои права, а Рон забавно сопит рядом. Рыжие волосы пламенем горят на подушке, а мелкие солнечные зайчики ползают по его лицу. Гермиона улыбается и вспоминает про запястье. Она переводит взгляд на руку и разбивается. // Волшебница закрывается в ванной и кусает губы, чтобы не закричать. Д. Малфой идеальным почерком змеится у нее на коже. Буквы словно усмехаются, складываются в идеальную картинку и находят свое место среди лабиринтов души миссис Уизли. Волшебница открывает кран, пытается смыть надпись и думает, что это – нелепая шутка, розыгрыш и самый страшный кошмар. Она строит миллион предположений, обманывает себя, что это все Рон решил ее напугать, что сейчас слова примут иной узор, но Д. Малфой все еще на месте. И услышав, как Рон встает с кровати, Гермиона натягивает на себя халат с длинными рукавами. Прежде чем выйти из ванной, девушка вдруг понимает. Если на ее коже совсем не имя супруга, то, очевидно, у Рональда также иная надпись. От осознания этого факта неприятно колет в груди, и Гермиона обнимает себя руками, стараясь не смотреть в зеркало. В нем боль, стыд и разочарование. В нем видно, как трещинами исходит ее новообретенная семейная жизнь. // Они возвращаются через неделю. Разговор в то утро стал самым неловким за всю историю их отношений. Рональд извиняется, показывает Л. Браун у себя на коже и говорит, что здесь точно ошибка; ведь он так сильно ее любит, иначе и быть не может. Гермиона надевает один из своих извечных свитеров и врет про имя на руке, приплетая ко лжи Кормака Маклаггена. Волшебница уверена, что можно замечательно жить и без меток на руке. Как и ожидалось, ехидное Д. Малфой исчезло на следующее утро. После неудачного медового месяца Гермиона входит в Министерство, и старается не думать про то, что все еще чувствует эти буквы внутри себя. Она поклялась Рону, что бесконечно его любит и что вся эта средневековая чепуха ни на что не повлияет. Уизли поверил, вот только сама Гермиона на свои слова не купилась. Они условились больше никогда не начинать этот разговор. Но дышать легче почему-то не стало. В груди сгусток боли размером с черную дыру, и он пульсирует с прогрессирующей скоростью. Аксиома вновь всплывает в сознании, и от жестокости их мира хочется плакать. Гермиона заслужила это дракклово счастье. Она обязана была получить вознаграждение после всех этих терний. Так где же ее звезды? Миссис Уизли направляется в Отдел магического правопорядка, когда в лифт входит Он. Драко Малфой выглядит по-прежнему идеально и дотошно копирует стиль отца; черный костюм ему, несомненно, к лицу. В памяти оживает бархатный полог, массивные украшения и атмосфера чести и долга. Этот мир ей не принадлежит. Ее мир на теплой кухне Молли Уизли, где собирается вся семья. Где слышно смех, а улыбки искрят, словно фейерверки. Ее вселенная в объятиях мужа и за рабочим столом. Она обрела себя среди этих мелочей. И никогда бы не смогла затеряться среди снежно-белых волос, опостылевшей роскоши и вечных табу. Дверь лифта лениво закрывается, когда Гермиона решается спросить. В ее голове кружит миллиард слов, но ее хватает лишь на тихий, резкий и стопроцентно идиотский вопрос. - Как давно ты знаешь? Дурадурадура, - скандирует Гермиона про себя, когда Драко Малфой обжигает ее ледяным взглядом своих серо-голубых глаз. - Всегда. Дверь закрывается, и лифт начинает движение.