Ожоги и раны

— Папа, а у меня есть вторая половинка? — У Джимми большие карие-карие глаза, как у оленёнка, румянец на щёчках и взвихренные тёмные волосы. Мистер Хоулетт улыбается мягко, приглаживая непослушные волосы сына, и отводит взгляд. Он бы не хотел, чтобы Джеймс поднимал эту тему, но и оставлять мальчика без объяснений будет грубо и неправильно. В конце концов, ребёнок ни в чём не виноват — все грехи давно скинуты на Судьбу-злодейку. — Скорее всего, нет, сынок. Но она может скоро родиться, вряд ли ты останешься один в этом мире, — мужчина встречает наконец взгляд сына и пытается вложить в свои движения ободрение. Он бы очень не хотел, чтобы у Джеймса был соулмейт, но это слишком маловероятно — в конце концов, они с миссис Хоулетт связанны друг с другом, и родить другого сына не могли. Или она от Крида — суть не сильно меняется. Джеймс всё равно его ребёнок, что бы ни шептали по округе и что бы ни было на самом деле. За спиной Хоулетта кто-то еле слышно фыркает — мужчина знает, что это Виктор, и не хочет оборачиваться. Волчонок Крида раздражает своим неизменным присутствием, но хозяйка дома его впускает из раза в раз, и Хоулетту не на руку подрывать репутацию своей семьи, отменяя решения жены. — А как я пойму, что она родилась? — Джимми склоняет голову набок, а пальцы мальчика, лежащие на ладони отца, сжимают её чуть сильнее. — Ты заметишь, Джеймс. Как только на тебе начнут появляться раны из ниоткуда, будь готов встретить свою половинку, — внизу хлопают двери и доносится чужой разговор, а на внутренней стороне запястья, вдоль сухожилий, появляется тонкая рана. Она ещё не сильно кровоточит, но Хоулетт нервно оглядывается в сторону холла. Неужели нечистый опять принёс в его дом Крида-старшего, никак не желавшего отстать от чужой жены? Любой вихрь душевной боли миссис Хоулетт оставлял свои отметины на теле её супруга. — Но как найти своего соулмейта? Ведь мир такой большой! — В глазах мальчика практически испуг, и отец на это лишь улыбается: его сын — его радость. — Ты узнаешь этого человека, как только увидишь. Шум внизу нарастает, и рукав белой рубашки просачивается кровью; пока Джимми не заметил, мистер Хоулетт отдёргивает руку и встаёт на ноги. Пора разобраться с Кридом окончательно, чтобы он не смел больше отравлять жизнь не своей семьи, а у маленького Джеймса была возможность спокойно найти свою половинку в этом огромном мире… Росомаха вспоминает слова родителя и фыркает. Мир действительно огромен, но искать не приходится: бессмертный мутант оказался без пары в этом мире. Логану чуть меньше ста лет, он выглядит на свои вялотекущие тридцать, и мужчине всё ещё жаль, что отца — настоящего отца, не Крида-старшего, — он не смог похоронить нормально, как подобает. «Джимми» его называет только Виктор, и Хоулетт, пожалуй, рад, что у него есть брат: стоять спиной к спине из войны в войну много лучше, чем проматывать одинокие столетия. Наблюдая, как один за другим умирают сослуживцы, то в бою, то под мирным небом от старости, Логан приходит к решению, что таким, как они с Кридом, нельзя обладать подобной связью. Это бессмысленно и принесёт слишком много проблем и боли: то, что способны пережить мутанты, убьёт любого соулмейта. В начале двадцатого столетия у Виктора появляются и тут же заживают чужие раны — он злится и скрывает это от младшего брата, а Джеймс послушно делает вид, что ничего не видит. Хоулетту самую малость обидно: даже Крид оказался с кем-то связан, пусть и против своей воли, а он всё так же одинок, несмотря на пророчества отца. Лет через пятнадцать, когда только началась Первая мировая, в их роте оказывается мальчик, совсем ещё юноша с огромными и наивными голубыми глазами. Логану искренне его жаль — такому ребёнку не место на поле боя, но солдат упорствовал, пытаясь доказать, что он уже мужчина. Что же, Хоулетт не в праве кому-то что-то запрещать, да и ему было практически всё равно; Виктору тем более. Когда их отряд впервые бросили в атаку, Крид не отвлекался на пустяки, хоть и его ноги время от времени кровоточили чаще, чем должны были; по окончании боя мужчина зло смотрел, как на его груди майка окрашивается красными разводами. Вчерашний мальчик сидел на голой земле, глотая солёные слёзы и царапая пальцами запачканный землёй мундир. Пережитый ужас бередил его душу, оставляя свои отметины на чужом теле. Джеймс даже не успел ничего сказать — когти Саблезуба сжали тонкую шею так, что голубые, такие ясные, глаза потемнели практически моментально, закрываясь навсегда. — Ты ничего не видел, не так ли, Джимми? — Виктор оборачивается, кривя губы в усмешке, пока на его шее заживают раны от собственных когтей. Логан недовольно хмурится, но согласно кивает головой: возможно, так оно и лучше. Война была бы более жестока, чем его брат, а тот избавил себя от переживаний, чуждых ему изначально. Мальчишку хоронит Хоулетт, сообщая командованию о подлой вражеской пуле, сразившей боевого товарища. После этого инцидента братья живут спокойно — насколько это возможно для двух вечных солдат, живущих от войны к войне. В тридцатых наступает затишье перед бурей, которую Крид ждал с мрачным блеском в глазах; когда посреди ночи живот Хоулетта распирает рваная рана, мужчина вздыхает с лёгким отчаянием. Его соулмейту таки было суждено родиться. Только вот Логан не готов его встретить. Виктор ничего не замечает — Джеймс научен опытом старшего брата и прячет свои отметины лучше. Он не Крид, и убивать неизвестного ребёнка не собирается, но для чужой же безопасности никого не ищет (в памяти ещё жива затухающая синь глаз). На самом деле, Хоулетт и не хочет находить свою половинку: быть одному намного комфортнее и привычнее. А ещё ему страшно: младенец родился с мясорубкой на другой стороне души. И, конечно, теперь Джеймс постарается быть осторожнее, но что взять с вечного солдата? Вторая мировая начинается очень вовремя, и Логан умудряется прятать не свои переживания за градом пуль и осколками гранат, надеясь, что сам никого не убьёт своей болью. Тонкая, но глубокая царапина поверх ключиц, появляющаяся несколько недель кряду, напоминает Джеймсу собственную боль, когда он потерял отца. Моментально заживающий синяк в солнечном сплетении, дающий волну по всем нервным окончаниям, похож на удар от предательства. Унылый, надоедливый зуд в районе лопаток — это вечные придирки, которыми когда-то, слишком давно, одаривала сына миссис Хоулетт. После сорок третьего года соулмейт напоминает о себе всё реже: то ли вырос и стал менее ранимым, то ли появился кто-то, кто мог утешить и успокоить. Логан убеждает себя, что ему совершенно не интересно, что происходит в жизни этого ребёнка, и что он ни капли не хотел бы оказаться на месте того, кто ловит слёзы в свою жилетку. И хотя на Джеймсе уже много грехов, и брать ещё больше не хочется, он догадывается, что выпущенные им пули ловят не одну мишень — и из-за этого, наверное, ещё хуже. — Чарли! — В глазах Рейвен настоящий испуг, и десятилетняя Ксавьер неловко улыбается, держа руки перед собой. По тонкой коже расцвели ожоги, и девочке практически больно, но плакать или кричать не хочется. — Как ты так умудрилась?! Надо это срочно обработать, не двигайся! Где аптечка? — Даркхолм мечется по чужому дому, ища медикаменты, а Чарли думает, что она точно не могла сама заработать такие травмы. В конце концов, ну кто обжигался от сидения на мягком диване перед телевизором? Рейвен это в любом случае не успокоит, и Ксавьер послушно протягивает руки, пока подруга неловко пытается обработать ожоги. Это не первые и не последние подобные травмы, но девочка воспринимает их удивительно спокойно. Как будто так должно быть. На фоне диктор бубнит что-то о прогрессе и шаге вперёд, а в голубых глазах Чарлин отражаются кадры из Нагасаки, на которые сброшена вторая атомная бомба… За тысячу километров от девочки Хоулетт закрывал собой Ичиро Яшиду, проклиная своё бессмертие и воя от боли. Подобная тактика американского правительства мутанту совершенно не нравится, он видел результаты бомбёжки Хиросимы, и это задевает что-то в его душе, когда он думает о судьбе тысячи ни в чём не повинных людей. Исцеление происходило болезненнее, чем обычно — чёртова радиация, — но Джеймс пытается успокоиться. В конце концов, он ответственен не только за себя, и ему страшно сделать больно кому-то на другой стороне связи. Кому-то, кто всё кажется ему маленьким и беззащитным. Росомаха не хочет никого искать, но раз уж Судьба преподнесла ему подобный «подарок», то он постарается его хотя бы не загубить. Выходит так себе, но мужчина об этом не знает. Пятидесятые проходят спокойно, и Логан выдыхает. Крид, нашедший брата после окончания фронтовых действий, не может усидеть на месте, и на несколько лет мутанты расходятся: Виктор подрабатывает наёмником на чужих войнах, Джеймс живёт работой у мафии. В общем-то, разница не велика, но в США виски и сигары лучше, чем в нищих странах Африки или Азии, а постель куда мягче. Хоулетт никого не ищёт, ему это не надо — его находят самостоятельно. — Чарли Ксавьер, — звучит откуда-то сбоку, но Логан не успевает повернуть голову к обладательнице звонкого голоса, приветствие подхватывает её спутник, обходя мутанта с другой стороны: — Эрик Леншерр. Хоулетт поворачивает голову сначала к девочке, окидывая её мимолётным взглядом. Грива тёмных волос, уверенная улыбка и голубые-голубые глаза. Кажется, она не такая уж маленькая и беззащитная, как ему представлялось, но Криду действительно лучше не знать о существовании некой Чарли Ксавьер. Слишком тонкая шея и слишком светлые глаза у неё. — Пошли к чёрту, — Логан фыркает грубо, затягиваясь дымом сигары. Он не знает, как и зачем его нашли эти дети, но мужчина уверен, что ему нечего делать рядом с ними. Песочница — занятие не для столь прожжённого мутанта. Ксавьер кидает разочарованно-растерянный взгляд на молодого мужчину — как его там, Леншерр? — и тот в ответ лишь пожимает плечами. Джеймс так и не понял, почувствовала ли Чарли, кто сидит перед ней. По крайней мере, девушка и виду не подала, а выходя из бара, подхватила спутника под руку, прижимаясь ближе. Отлично, она ещё и влюблена; кажется, впервые. Логан убеждается, что ему нечего делать рядом со своим соулмейтом. Эта просто злая шутка кого-то сверху, как и в случае с Кридом, и мутанту надо просто дожить до того момента, как болезненно ёкнет сердце, оповещая о кончине девочки — желательно, чтобы это было лет так через пятьдесят, а Смерть она встретит в собственной кровати, окруженная детьми и другими атрибутами счастливой и спокойной жизни. Хоулетт одним движением допил виски, прося бармена о повторе. На запястье у Чарли появилась тонкая царапина, незамеченная Эриком. Девушка оглянулась через плечо, хотя бар уже давно пропал из поля зрения. Даже если бы не её собственные ощущения, прочитать в мыслях мутанта догадку было не сложно. На руках укололо отметины от ожогов, давно заживших — шрамы, которыми Ксавьер наградил соулмейт; таких не много, большинство ран заживают бесследно (и теперь это не удивляет). Смотря на суровое лицо и мощные плечи, практически непроизвольно считывая воспоминания о пройденных войнах, Чарли, наверное, благодарна мужчине, что тот так редко даёт о себе знать. — Чарли? — Да? — Девушка поднимает голову к Леншерру, который внимательно вглядывается в её лицо, выискивая в нём что-то. — О чём ты задумалась? — Да так, ничего важного, — Ксавьер качает головой, мягко улыбаясь. О соулмейте у телепата знает только Рейвен, верная подруга детства. У Эрика подобной второй половинки нет, что, несомненно, удача, и Чарли не считает нужным рассказывать о наличии подобного человека у себя. Какая разница, что она с кем-то связана, если здесь и сейчас они любят друг друга? Леншерр только зря будет переживать, и обязательно придумает какую-нибудь глупость, типа бросить Чарлин. Ни Ксавьер, ни Джеймс Хоулетт никогда не стремились к встрече. Найти его в баре, пока она с Эриком набирает команду мутантов для ЦРУ — настоящая случайность, ни приятная, ни нет. Просто… Они теперь знают, как выглядит и как зовут их соулмейта (если мутант уже не забыл имя Чарли). И всё же ночью ей снятся тёмные с зелёными прожилками глаза и взрыв над Нагасаки. Через пару месяцев Логан валится с кровати на пол в своём номере какого-то захолустного отеля, пока его позвоночник горит огнём. Мужчина матерится сквозь зубы и пытается дышать ровно, ожидая действие своей мутации. Как только ноги начинают держать — тянется к бутылке с ромом, выпивая слишком сладкое пойло прямо из горлышка. — Что же ты чудишь, Чарли, — сплёвывает Джеймс, стирая ладонью пот со лба. Ему всё ещё больно, и рана за раной вскрываются и тут же зарастают на руках и торсе — видимо, девочка в серьёзной передряге, которая тянет из неё душевные силы, а от того — Эрик или как там? — толку ноль. Чуть позже станет известно о конфликте на Кубе и какую роль сыграли там мутанты; Хоулетт прячет глаза за ладонью, думая о том, что его соулмейт слишком активная и слишком ответственная, и что душа у неё болит, наверное, за всех, (кроме него). Через несколько дней на брата вышел Виктор, когда от следов чужих терзаний не осталось и намёка. Всё громче заявляет о себе Магнето, тот самый Леншерр, набирая себе последователей и устраивая диверсию за диверсией: сначала Хоулетт слышал об этом по новостям, а позже, уже во Вьетнаме, узнавал только по царапинам на груди. Крид, к счастью, так ничего и не понял: на брате всё заживало быстрей, чем на Викторе, да и боль Ксавьер Джеймс прятал весьма ловко, вовремя подставляясь под пули, как когда-то давно на Западном фронте — и требовалось это всё реже и реже. Кажется, Чарли сумела обуздать свои чувства, вспомнив, что она не одна в этом мире. В какой-то момент Ксавьер приходится перейти с юбок на брюки: не стоит волновать учеников появляющимися из ниоткуда ранами. Не глубокие, больше похожие на царапины — как будто Логана опять совесть мучает, как лет так тридцать назад — они заживали довольно быстро, но напоминали о существовании Хоулетта, о котором Чарли не так уж часто думала до сих пор. В какой-то момент любопытство съедает женщину окончательно, и она пользуется Церебро, чтобы отыскать своего соулмейта. Одна фраза — «Виктор, просыпайся» — не больше, ей достаточно. Рядом с Джеймсом брат, он бессмертный, и всё будет хорошо. Должно быть хоть у кого-то из них, раз дело всей её жизни разлетелось вместе с началом войны во Вьетнаме. Вместе с каждым призывником из школы Ксавьер у Логана появляется гематома над сердцем. Вместе с каждым убитым врагом на другом континенте Чарли хватается за кровоточащие ноги, которые опять ходят. Два сапога пара, да только оба на левую ногу. В какой-то момент женщина чувствует Хоулетта как-то слишком странно; закралась даже мыслишка, что мужчина мстит за месяцы непрекращающейся боли от потери друзей, закрытия школы, отказа от дара телепатии. Потому что нельзя из ниоткуда принести столько боли и отчаяния, которые расцвели синяком на всю спину. На следующий день Логан ворвался в её дом, неся чепуху про будущее, миссию и спасение друзей. Ксавьер больно ходить, и от каждого движения ноет не зажившая спина; мутант улыбается горько, пьёт глотками большими и говорит отрывисто: — Даже если допустить, что я тебе поверю… Разве ты помог мне, когда я просила тебя о помощи? Тогда, десять лет назад? На запястьях послушно скользят царапины, всё те же, совестливые; у Джеймса в глазах можно всё прочитать и без телепатии. Наверное, поэтому она всё же верит ему; наверное, поэтому позволяет втянуть себя в эту авантюру со спасением будущего. Пока рядом Хэнк, ни один из них не поднимает тему связи и предназначения: предпочитают отмалчиваться. В общем-то, наедине тоже никто не торопится обсудить вопрос соулмейтов; обоим слишком неловко, что кто-то чужой знает о нём столько личного, и, наверное, стыдно за свои слабости. И всё же игнорировать боль друг друга они уже не могли. Когда обсуждался план по спасению Леншерра из Пентагона, Логан слишком вовремя подливал виски в стакан, пока его рубашка не начала пропитываться кровью. Когда Хэнк расспрашивал Хоулетта про будущее и про погибших товарищей, Ксавьер послушно сжимала зубы, радуясь бордовому халату. Знать, что кто-то рядом чувствует каждый оттенок твоих переживаний, было странно, но в конце концов… успокаивающе. А потом Ртуть всё же помог достать Эрика из тюрьмы, и Чарли стало совсем не до Логана: Леншерра она когда-то любила, а с Хоулеттом была только связана каким-то шутником сверху. Объединённая душа не гарантирует влюблённости с первого взгляда. Пока они с Эриком ссорятся, Джеймс молчит, позволяя выливать друг на друга застаревшие обиды: на нём всё заживёт быстрее, чем они приземлятся в Париже, так что пусть. И только оказавшись в кабине пилота, Ксавьер замечает на запястьях синяки: Логан и так не был в восторге от мысли о полёте, а виражи самолёта из-за гнева Магнето заставили Росомаху понервничать больше обычного. Чарли практически стыдно, и она обещает себе потом извиниться. Во Франции, правда, не до этого: встреча с Рейвен затмевает всё остальное вместе с выходкой Леншерра в виде попытки убить общую подругу. В какой-то момент Ксавьер понимает, что и Логану плохо: её костяшки выглядят так, будто она участвовала в кулачных боях, да и мужчина не спешил на помощь, дезориентировавшись. — Ты пришёл с нами. Ты… Ты под ЛСД, под таблетками, да, — Чарли пытается успокоить Джеймса прежде, чем тот начнёт крушить всё вокруг, и ловит себя на мысли, что она впервые выполняет свою функцию соулмейта. Пытается утешить мужчину, который предназначен ей Судьбой. В этом что-то есть. Потому что Хоулетт опять становится собой из пятидесятилетнего будущего, и его мысли всё ещё читаются без телепатии. Он кивает на обездвиженного Страйкера: — Этот человек принесёт мне в будущем очень много боли, — голос хриплый, взволнованный, и костяшки саднят по новой: видимо, боли действительно будет много. Женщина вглядывается в лицо незнакомого ей брюнета, прежде чем выйти из кабинета; знать, кто будет причиной будущих её ран странно. Раньше Ксавьер никогда не была так близко к жизни Джеймса, и это становится чем-то сокровенным. Едва переступив порог дома, Чарлин чуть не падает на пол от боли — МакКой подхватывает подругу вовремя, дотаскивая до первой горизонтальной поверхности, на которой можно сидеть. Хоулетт не проявляет подобной резвости, а лишь растерянно смотрит, и сквозь пелену боли телепат чувствует, как трещит позвоночник мужчины, вторя чужой душе. Логану почему-то страшно смотреть на исказившееся от боли лицо. Где та девочка, которая нашла его в барах Нью-Йорка? Ксавьер кривится, чуть не плача, и сжимает голову руками, пытаясь прогнать из головы голоса чужих мыслей. Хоулетт говорит какую-то чепуху, лишь бы отвлечь её, лишь бы она не так страдала. — Ты же сам в это не веришь, — бросает женщина, поднимая слишком уставший взгляд. Чарли чуть легче, если она концентрируется на прокуренном голосе Росомахи, и в этом её ошибка. Мужчина находит слишком подходящие слова, которые бьют прямо в солнечное сплетение, заставляют сделать правильный, но болезненный выбор. Ксавьер принимает решение, из-за которого на душе скребут кошки, и видит, как на руках мужчины появляются и тут же заживают тонкие царапины-ранки — зрелище странное, но почему-то воспринимается правильным. На кресло он усаживает её сам, позволяя вдохнуть запах из смеси сигарного дыма, алкоголя и пороха. Руки у Логана тёплые-тёплые, и Чарли не хочет, чтобы он их отнимал. Церебро соответствует технике семидесятых и покрыто хорошим слоем пыли — Джеймсу странно видеть устройство в подобном состоянии, учитывая, что в прошлый раз его разбомбили прямо у мутанта на глазах. Ксавьер заметно волнуется, и Хоулетт уже и не знает, что сказать женщине, чтобы поддержать или успокоить. Ему вообще странно находиться рядом с такой молодой и такой потерянной Чарли: в будущем она совершенно иная. В будущем она так и осталась для него только Профессором, только другом, который чувствует чуть больше, чем остальные. Ксавьер в семидесятых нуждается в защите и наставничестве, и это затрагивает новые струны в его и без того потрёпанной душе. Первая попытка использовать Церебро проваливается с треском и кровавыми росчерками на спине Логана, Хэнк убегает чинить генератор, и Чарли, кажется, действительно пускает слезу: — Я не могу, столько голосов, столько боли!.. Ты зря вернулся сюда, я ничем не могу помочь, — она разворачивает коляску, чтобы уехать, съеживаясь на сидении. Кажется, будущее не изменить, и им с Хоулеттом ещё не раз доведётся потрепать друг друга. — Ты права, я не тот человек, что должен был вернуться. Это должна была быть ты, но только моё тело позволяет подобное, — в голосе Джеймса угрюмая решительность, и Чарли практически страшно из-за этого. Она уже почувствовала его умение влиять на неё. — Взгляни на то будущее, что нас ждёт, пойми, почему я здесь, — Росомаха слишком большой, чтобы его можно было объехать на тонком мостике Церебро, и телепату больше ничего не остаётся, кроме как приложить тонкие пальцы к тёмным вискам. Хоулетт совсем близко, женщина опять чувствует запах табака и тепло от чужого тела, и пытается быстрее сосредоточиться на чём-то другом — например, на любезно предоставленных воспоминаниях. Волна боли, которая её накрывает, не похожа ни на что. Старые шрамы от ожогов опять проступают ярче, поверх них открываются новые раны и синяки, и Ксавьер действительно страдает. — Слишком много боли, — она закусывает губу, пытаясь не ронять слёзы и отодвинуться, но спинка инвалидного кресла не позволяет. — Смотри, смотри дальше, — у Логана глаза цвета ореха и тёплые ладони, которыми он сжимает хрупкие запястья. Чарли подчиняется, сама не знает почему, и прорывается дальше, отыскивая реальность — за пятьдесят лет от нынешнего, где у самого Хоулетта седые виски, вокруг какие-то незнакомые, но почему-то родные ребята, а у Леншерра вся голова словно в снегу седины. Она сама — девяностолетняя женщина, которую бабушкой язык назвать не поворачивается — сидит в левитирующем кресле, закутанная в странные, тёмные одежды. Всё будущие такое: странное и тёмное, но в голубых глазах собеседницы отражается мудрость прожитых лет, которую ей, молодой Ксавьер, ещё только предстоит найти. — То, что человек оступился, не значит, что ему не стоит дать ещё один шанс, — голос у Чарлин из будущего мягкий, и её молодая версия чувствует, что этот человек понимает её как никто другой. — Столько боли, я боюсь открывать сознание, — девушка закусывает губу, ища в собеседнице нужную поддержку — и находит. — Ты страшишься не их боли, а своей, не так ли? Не бойся открыться ей, и это даст тебе силу, которой у тебя ещё не было, — женщина перед ней улыбается, и в её глазах что-то искрится смешинками, — а Логан, если что, подхватит тебя. Ксавьер возвращается назад со вздохом. Напротив всё ещё стоит Джеймс, тревожно вглядываясь в лицо телепата, и держит её за кровоточащие руки — почему-то он выглядит мило в подобной ситуации. — Ты нашла, что требовалось? — Логан хмурится, явно переживая, и Чарли улыбается хоть и устало, но мягко, пытаясь успокоить: — Да. Мужчина возвращает улыбку, но уголки губ падают, когда он опускает взгляд и замечает потрёпанные руки женщины — зрелище действительно не из приятных, и телепату самой не по себе. — Прости, — Хоулетт опускается на колени, и что-то в груди Ксавьер ёкает от подобного зрелища. Его пальцы осторожно скользят вдоль тонких отметин, и от их тепла становится легче: то ли плацебо, то ли взаправду. — Да ничего, — Чарли хочет пожать плечами, но замирает, когда Росомаха опускает голову, аккуратно касаясь губами старых шрамов. Дыхания резко не хватает, и женщина наконец понимает, почему столько поэтов возносили связь соулмейтов как нечто невероятное и завораживающее. Потому что поцелуи связанного с тобой человека не сравнить ни с чем другим. Ксавьер не помнит, кто первый припал к губам другого. Знает только, что дышать получается через раз, отстраняться не хочется, а она, кажется, пропала, как и Джеймс, который притягивает её ближе с тихим «ох». Чарли не влюбилась в Логана резко и внезапно, это не те чувства, чтобы они пришли так просто. Но полюбить кого-то другого у неё уже не выйдет. Впереди у них много боли: попытка изменить будущее окажется удачной, но Хоулетт заплатит за это высокую цену. Школа возродится, однако тоже переживёт не одну трагедию. Ксавьер, хоть и признает себя чужим соулмейтом, окажется одна на долгие пятнадцать лет скитания мужчины без имени и памяти… Даже их конец будет окрашен в чёрно-белые цвета, как в старых фильмах-трагедиях. Но это всё в будущем, которое, в общем-то, можно изменить.