i fjol sa

Blicken brann och jag var grann Aj, aj, jag var grann

      Имперские приёмы — это настоящий цирк — вельможи вжимаются в свои кресла, подобрав полы камзолов, дамы с ними под локти разве что не залезают на стулья с ногами, как будто по полу бегают крысы; слуги ходят полушагами, как рыцари на турнире вокруг шарлея, ставя тарелки на самый край и потом осторожно пододвигая их к гостям — но только так, чтобы не задеть их; сами гости, тем временем, когда-то упросили камердинера — или сразу императрицу, тут Трисс не уверена — заменить «эти табуреточки» лавкой — вот только лавки в Нильфгаарде это не просто резные деревянные седалища для большой компании — нет, в Нильфгаарде даже лавки — это утончённое произведение искусства, драгоценность, на которой должны сидеть исключительно такие же драгоценные и изысканные задницы цивилизованного мира — и для Цири, судя по её коротким дурацким взглядам на восседающую в окружении облокотившихся всем весом на стол или свесившихся с лавки из-за своих габаритов скеллигийцев Церис, всё сходится тютелька в тютельку. Церис честно делает вид, что этих взглядов не замечает, и это тоже занимательная часть представления, потому что, когда Цири заканчивает свою вахту и невидящим взглядом вперивается в свою тарелку или принимается слишком активно кивать сидящему рядом с ней Воорхису, на свой пост с сочащимися неприкрытым любопытством и желанием взглядами выходит сама Церис — вроде как прячась за спадающими на глаза прядями; вроде как прячась за плечами постоянно тянущих свои лапищи к еде земляков; Трисс Воорхиса жалко особенно сильно, потому что он, во-первых, прекрасно осведомлён о звенящем между этими двумя напряжении; во-вторых, он, кажется, искренне пытается поддержать разговор, который до сих пор получается даже меньше чем односторонним; и в-третьих, его здесь вообще быть не должно — Филиппа и Ваттье — хотя по большей части Филиппа — вытащили его из Бругге, куда он совсем недавно вполне официально отбыл к Ла Валетт, под предлогом того, что, по версии де Ридо, при молодой императрице Нильфгаарда всегда должен быть уже сидящий одной ягодицей на троне фаворит, а по версии Филиппы — чтобы никто не придал слишком много значения тому, как молодая императрица Нильфгаарда раздевает взглядом молодую королеву Скеллиге каждый раз, когда молодая королева Скеллиге перестаёт пожирать молодую императрицу Нифльгаарда взглядом «как зажаренного вепря»; цитата сохранена. И на фоне всего этого, конечно же, тут и там мелькают шпионы — затянутые в корсеты молодые люди и закутанные по самую макушку практически старики, которые очень осторожно, но очень настойчиво вовлекают скеллигийцев в беседы, одного за другим — Трисс уже знает, как они работают; сначала тебя спрашивают, что это за божественная ткань, из которой сделан твой парадный гамбезон, а через несколько минут ты уже рассказываешь им свои планы по созданию гражданского флота; по крайней мере, бубнит ей в ухо Филиппа, нетерпеливо барабаня по столу и покачивая полупустой бокал между пальцами, они не слишком искушены в этих делах, чтобы не попасться на такую тонкую провокацию — и во имя Великого Солнца — тут Трисс вынуждена покашлять, чтобы не засмеяться — я надеюсь, что сегодняшние провокации такими и останутся; говорит, кровавые пятна, въевшиеся в белый мрамор, и война с Островами не слишком хорошо скажутся на моей позиции при дворе; с другой стороны, добавляет она через целую минуту, просмаковав вино, может, если они начнут убивать друг друга, мне больше не нужно будет слушать про осетров; Трисс на это только вежливо улыбается и утончённо присасывается к собственному бокалу. Она не может не вспомнить Геральта — естественно, она не может — и естественно, Филиппа об этом прекрасно знает — и у Трисс действительно есть как минимум пара идей о том, как им разбавить этот потрясающий в своей скуке приём — и Филиппа совершенно не против, судя по тому, как часто её колено касается в последние минуты её собственного под столом — но, как и все здесь, Трисс тоже полирует и без того блестящие в закатном солнце лавки своим платьем не просто так; Трисс тоже часть этого цирка, и если она сейчас покинет свой наблюдательный пост, чтобы быстренько перепихнуться с той самой императорской советницей, за которой её сюда прислали шпионить — да ещё в тот момент, когда её вторая по важности цель только что встала со своего кресла — трона— и притиснулась между горланящими песни скеллигийцами рядом с Церис — и если они как-то об этом узнают — в Туссент ей лучше не возвращаться; никогда; и об этом Филиппа, конечно же, тоже отлично осведомлена. Трисс снова прикладывается к вину и старается игнорировать медленно собирающееся в складки на бедре платье; Морвран слабо улыбается ей с внезапно опустевшего места во главе стола, и закидывает в рот очередную виноградину — ему бы тоже, она знает, очень хотелось бы сейчас пересесть куда-нибудь поближе к Ваттье, например — по крайней мере, им есть, что обсудить; или вообще покинуть зал и пойти в казармы к своим людям — или в конюшни, к своим лошадям — и в Бругге — просто, в Бругге; и он ведь не такой плохой, думает Трисс, когда коротко стриженные ногти впиваются в нежную кожу ровно над резинкой её чулок и продолжают задирать платье ещё выше — по тем разговорам, что им довелось вести, генерал Воорхис поразительно забавный и спокойный; непосредственный даже, как — как — и Цири с ним тоже относительно интересно — и, может быть, он был бы даже неплохим императором, если бы скабрезные шутки про баранов не заставляли Цири громко смеяться, густо краснеть и ёрзать на заднице, всё ближе и ближе и ближе; и это всё, чёрт возьми — чёрт возьми, Филиппа — даже не его вина — более того, он всё понимает и не возражает, и только желает им счастья и удачи своей тёплой улыбкой и солдатами, глядящими в другую сторону — ну милейший же человек — и тем не менее, именно он сейчас во имя Империи отрешённо жуёт свою еду, сидя в заложниках всё более и более мрачного взгляда де Ридо с другого конца стола и этикета, благодаря которому, если во время такого важного — эпохального, поправляет её Филиппа — приёма, символа впервые установленного между Югом и Островами мира, во главе стола вдруг не останется ни одного представителя правящей Нильфгаардской элиты, начнётся просто потрясающий своими масштабами скандал — совсем как если кто-нибудь узнает, шепчет ей на ухо Филиппа, лениво копаясь в овощах свободной рукой, что за приватную охоту на кроликов в императорских охотничьих землях на завтра планируют достопочтимые государыни; или о поправках в Акт о престолонаследии, о котором не так уж и аккуратно Цири расспрашивает всех, кто может подсказать ей даже самую крошечную лазейку — от стоически сохраняющего каменное выражение лица Ваттье до впадающих в полное замешательство библиотекарей и историков; или если кто-то в добавок ко всему заметит, шипит Трисс, кладя свою руку поверх подобравшихся уже до несмешного близко к неминуемому импичменту пальцев, что одна советница императрицы решила по-тихому поиметь другую советницу императрицы прямо за столом и прямо напротив эббингского герцога, для которого одни только островитяне за одним с ним столом — уже невыносимый культурный шок; ты посмотри на него, он же и так в полной прострации; ну так и замечательно, кончиками рта улыбается Филиппа, кивая на предложение слуги подложить ей ещё немного картошки; значит, он ничего не заметит — а у Трисс перед глазами тем временем какие-то абстрактные картинки искусственной икры и искусственного оргазма, и Филиппа довольно посмеивается себе под нос, высвобождая свои пальцы из-под её руки и осторожно подбираясь кончиками под влажную ткань. Пьяный скеллигиец грузно опускается в кресло — трон — рядом с Воорхисом и с энтузиазмом протягивает ему блестящую от жира гигантскую ладонь; и вельможи без труда перекрикивают островитян в спорах о цене на специи; и дамы с ними под локти высокомерно фыркают и делают вид, что не краснеют от прямолинейных и неловких комплиментов; и слуги не успевают подливать вина и мёда и убирать тарелки, балансируя между торчащих ног и локтей и отказываясь присесть и выпить с гостями; и императрица Нильфгаарда с королевой Скеллиге уже разве что не целуются, обхватив друг друга руками за плечи и прижимаясь друг к другу щеками; и Трисс точно не стоит возвращаться в Туссент, потому что всё, что она сейчас может сделать — это вцепиться одной рукой в скатерть и другой рукой в вилку и надеяться, что где-то во всей этой какофонии кто-нибудь не решит определить судьбу мира вот прямо сейчас — вот прямо здесь — да — потому, ну правда, это же не её вина, что имперские приёмы — это такой цирк.