***
Когда мы вышли, битва была в самом разгаре. Подмога уже подоспела, и множество воинов успело пасть. Удивительно, но с Галрансом у нас образовалась невидимая связь, я была готова поклясться, что теперь точно знала всегда его месторасположение. Потому бежала как от огня в противоположную сторону, боясь, как бы никто не раскрыл нас, как бы ничто не столкнуло в бою. Чувство боя ослепляло меня, я была беспощадной как никогда, убивая один за другим бывших друзей, даже сестер… Черт возьми, я сделаю все, чтобы правление этой занозы прекратилось, я готова за это заплатить и чужой, и собственной жизнью. Погрузившись в мысли, я не заметила, как чуть не напали сзади. К счастью, один мужчина из нашего развалившегося легиона спас меня и не оставил одну на протяжении этих мучительных двух часов. Не знаю, руководило ли им желание защищать девушку, оказавшуюся в центре заварушки от куда более подготовленных людей в доспехах, или чувство справедливости, но он сильно помог мне пережить эти часы. Руки уже устали от тяжести оружия, порой я позволяла себе даже добивать ножом. На моей стороне была лишь скорость и ловкость, любое промедление грозило смертью. Благодаря союзнику я выдержала свою первую серьезную битву, получив лишь одно не особо серьезное ранение в плечо, но кровь так и не прекращала течь, существенно замедляя меня, смешиваясь с хлынувшим ливнем. Многие поскальзывались и валились на землю. Не раз и я оказалась в рисковом положении. Но воин всегда молчаливо и хладнокровно помогал мне, было видно, что эта битва для него — детские игры, он явно успел побывать в более серьезных. Наши не жалели никого — издали я увидела, как покатилась очередная отрубленная голова священника, услышала чей-то детский вопль… В какой-то момент показалось, что то, за что мы сражались, не стоило такого количества жертв. Но, когда смерть постоянно стоит перед глазами, невольно становишься эгоисткой, начинаешь ценить свою жизнь выше чужих, даже если ради цели придется пройти по дороге из трупов. Жаль, что все твое существование становится обесцененным количеством невинных жертв, которые остаются подыхать за тобой в лужах крови. Я никогда не отличалась большой сентиментальностью. То, что происходило обыкновенно со мной, можно было скорее сравнить с импульсом, тягой гормонов, нежели с пафосными названиями, которые люди любят давать чувствам. Внезапное странное осознание, что жизнь Галранса скоро оборвется, тоже не причинило мне острой боли, как могло бы. Это больше походило на сожаление о том, что оставалось все меньше времени. Мы оба были слишком эгоистичны. Каждый из нас взял от жизни самое худшее. Поэтому немудрено, что в своей неидеальности каждый из нас дополнял другого. Вряд ли хоть одна сторона из умирающих на этом поле боя была правой. Убивать людей ради светлого будущего — нормально? Однако отринуть себя, поклонившись новым богам, и пойти против собственных братьев — ничем не лучше. Каждый попробовал здесь вкус крови, каждый почувствовал все зверства, на которые способна его душа, за исключением тех, чья вера в то, что цель стоит таких потерь, не утихла. В своей жажде увидеть смерть той мрази, которая принесла к нам раздор и смерть, я была не лучше многих. Внезапно наставшая тишина оглушила меня. Сотни выживших с непониманием пялились на Императрицу, а рядом с ней стоял и наш Старший. — Мы заключили сделку, — сообщила она, кружа вокруг нашего предводителя как змея, — и объявляем временный перерыв, чтобы воины отдохнули и набрались сил. Завтра утром мы подпишем мирное соглашение, после которого братья и сестры вновь будут на одной стороне, — захохотала она, запрокинув голову в небо. — А не желающие мира навсегда покинут нашу родину. Разочаровавшиеся люди ушли каждый в свою сторону. Боги, у этих тупоголовых даже мысли не было устроить бунт?! Я была в ярости! Неужели никто не заметил, что эта змея просто околдовала Старшего? Как иронично. Для наших воинов даже выделили помещение для спанья. Многие просто играли в кости со старыми друзьями, веря, что ничего уже не исправить. Да и они рады были вернуться к прежнему положению вещей, судя по всему. Только я знала — так, как прежде, не будет никогда после моря пролитой крови. Нельзя сделать вид, что ничего не было, как и нельзя позволять этой чужестранке называть наш дом Родиной. — Не волнуйтесь, — успокоил нас появившийся на пороге Старший. — Все просто игра на публику. В наших рядах есть предатели, которые не преминули себя проявить. Мы нападем первыми еще до рассвета. Будьте начеку. Я соберу самых верных воинов. Его слова легли бальзамом на мою отчаянную душу. Оставалось лишь дождаться полуночи, чтобы невидимая нить сама привела меня к Галрансу. Ресли пытался заговорить со мной, но, полностью изможденная, я провалилась в сон без снов. Когда я испуганно вскочила на кровати, часы показывали почти полночь, все наши уже крепко спали. Почему-то коря себя за свои действия, подумала о Ресли. А что, если он был прав? Какие основания я имела бы испытывать какие-то чувства к Галрансу, если бы не треклятая метка? Мой друг всегда был со мной рядом, отговаривал от необдуманных поступков, даже вырезал мой символ у себя на руке… Пусть этот день и отдалил нас, я не могла не испытывать к нему самых теплых чувств. Ресли, глупый Ресли, почему ты не проснешься сейчас, когда действительно нуждаюсь к тебе? Почему не остановишь? Моя душа проваливается в бездну…***
Я скольжу в ночи, словно тень, никем не замеченная и ведомая лишь хрупкой, почти призрачной нитью к Галрансу. Шелестят деревья, помня о прошедшей битве, и бездумный ветер скачет по залитому кровью полю. Сердце стучит оглушающе. Мне не хочется думать о том, что будет, когда достигну цели. Хочется лишь, чтобы завтра никогда не наступало. Сырость морозит конечности, и почти не дыша подкрадываюсь к запримеченному издали дому. Галранс там, он знает, где я, он ждет… Дверь открывается бесшумно, даже половицы не выдают моего присутствия. Молчаливо вхожу в залитую лунным светом комнату. Все здесь кажется таким знакомым, что хочется смеяться или плакать. Помещение тускло озаряет светильник, но, может быть, именно благодаря этому слабому свету контур каждого предмета выглядит настолько родным. — Не думал, что ты придешь, — заметил Галранс, предложив мне чашу вина. — Не ври мне, — усмехнулась я, присев на диван рядом. — Ты чувствовал, что я здесь. Думаешь меня споить, раз мы заклятые враги? — Нет, — его глаза блеснули в темноте. — Но идея была неплохая. Не хотелось и дальше поддерживать этот бессмысленный разговор. Странное ощущение, что он умрет завтра, только усилилось, пока я пила крепкое, согревающее кровь вино. Оставалось лишь отключиться и позволить жизни идти своим чередом, не тревожа меня постоянным осознанием смертей вокруг. Это наша последняя ночь, а я едва ли его знаю. Нелепый символ решил все за меня, но почему нужно чего-то бояться или прятаться за мерками приличия? Разве мы не созданы друг для друга, как бы это бредово ни звучало? — Сегодня звездная ночь… — задумчиво сказал он, допивая вино. «И последняя для тебя», — хотелось добавить, но не получилось издать ни звука из-за тяжелого кома в горле. — Твои волосы такие огненные… — протянул он, целуя меня в шею. — Теперь я, кажется понял, за что всегда любил рыжий. — А я, кажется, поняла, почему его всегда ненавидела, — неловко пробормотала я, поймав его озадаченный взгляд. — Ведь говорят, что рыжие — бездушные твари. Может, я создана, чтобы разбить тебе сердце? — засмеялась, увлекая его за собой на диван и убрав чашу подальше. Теперь в этом узком пространстве его тело казалось обжигающе горячим. Каждый контур ощутимо чувствовался через одежду. Он коснулся носом моего, и мы слились в мягком поцелуе, мои руки заскользили по его спине. Было мало ощущений, хотелось большего и большего. — Ты уверена? — спросил он, чуть не вызвав невольный смешок этой банальной фразой. — Если бы я была в чем-то не уверена, то не была бы сейчас с тобой, — твердо ответила я. — Тогда нам не к чему ютиться на диване, — подхватил он меня и понес на кровать. Я вздрогнула, когда тело коснулось холодных простыней. Любил ли он здесь кого-то еще, Императрицу, например? Они явно были чистыми, свежими, только положенными. Старался ли он ради нас или решил скрыть, что был здесь с кем-то еще? Хотелось вырубиться от всех неприятных мыслей, болей, непонятных обид. Я желала Галранса всем своим нутром, быть его, пусть на одну ночь, но без остатка. Его движения казались больно умелыми, он знал как усмирить похоть не хватающей многим девушкам нежностью. Пылкие поцелуи сопровождались трепетными движениями рук. Галранс раздевал меня так легко и нежно, что было страшно, что так же незаметно он проникает в мою душу. Пока его руки ласкали мои оголенные плечи, губы коснулись еще прикрытой груди. Никогда мое тело не чувствовало столько нежности, я размякла, слабо перебирая пальцами между густых волос. Кожа горела, меня словно бросало то в жар, то в будоражащий даже самые отдаленные клетки холод. Тихие вздохи срывались с полураскрытых губ, сердце стучало в горле, пока легкие просили все больше воздуха. Я окончательно осознала свою наготу, лишь когда его обнаженное тело накрыло мое. Отчаянно цепляясь за Галранса, я эгоистично пыталась вылечить им свою душу. Как в безумии припадая к его мягким губам, все не могла насытиться. Эта ночь была наполнена страстью, отчаянием, порывами непонятно откуда-то взявшейся нежности, тихими стонами, и, когда наконец я почувствовала его внутри себя, то словно коснулась руками звездного неба. Наши пальцы сплелись, на коже выступил холодный пот, мы были ближе, чем когда-либо. На моих ресницах мелкими жемчужинами повисли слезы… Но… даже вечности, длившейся все то неописуемое время, было суждено закончиться. Внезапно я почувствовала себя полностью опустошенной, словно Галранс лишил меня части себя. Он быстро заснул. Лежа на его теплой груди, я ощущала себя глупой игрушкой, которой попользовались в неподходящий момент. Хоть тело и не желало лишаться тепла Галранса, мысли были полностью поглощены будущим. Жить брату оставалось немного. А я… провела эту ночь, надеясь на нечто, что никогда не буду иметь. Жаль Ресли. Именно такой человек заслуживал кого-то достойного. Он без труда вырезал на руке мой знак, терпел пренебрежительное отношение, знал меня всю и со всеми недостатками. А что Галранс? Он просто взял то, что для него и создано. Если бы не эта метка, ничто бы не привязало его ко мне, он никогда бы не полюбил меня настоящую, а не шаткую иллюзию счастья, за которую хватаются многие. Это утро… Нет сил дожидаться его валяясь в постели, когда мысли готовы взорвать мозг. Выскользнув из теплых объятий Галранса, я посмотрела на него прощальным взглядом. От осознания нашей связи тело вздрогнуло. Одевшись, я поправила руками разлохматившиеся волосы — жаль, что нельзя было так легко утихомирить взбалмошные мысли. Взяв в руки меч, собралась уходить, желая поскорее стереть воспоминания об этой ночи, чтобы набраться смелости идти и убивать многих. Не стоит давать чувствам овладеть разумом. Галранс проснулся и показался в дверном проеме. — Уже уходишь? — сонно протянул он, и за одно лишь его появление захотелось его прирезать прямо здесь. — К чему такая спешка? — Сегодня наши наконец надерут задницы прихвостням Императрицы, — язвительно сообщила я, поправляя одежду. — А мое мнение тебя не волнует? — Мнение подстилки? — фыркнула я, все пряча взгляд. Сложно смотреть в глаза, осознавая, что стоящего перед тобой вот-вот не станет. — А что оно может изменить? — Многое, — кратко ответил Галранс, заткнув мой рот поцелуем. Его язык встретился с моим, руки сцепились с моими, пока этот нахал прижал меня в стенку. Тело жаждало поддаться порыву. Его губы оторвались от моего рта слишком резко, мягко осыпав шею столь легкими поцелуями, что мои ноги едва не подкосились от удовольствия, пока руки брата нежно ласкали мои бедра. Он брал, что ему принадлежало, как нетерпеливый зверь, легко укусив за ключицу, но, с трудом взяв себя в руки и подавив стон, я отпихнула его. — Все предрешено, — постаралась как можно жестче сказать я, хоть и ненавидела себя за то, что причиняю Галрансу боль. — Ты не сможешь изменить ничего, — добавила на пороге, навсегда уходя из этого злосчастного дома. — Я изменю все, вот увидишь! — крикнул он вслед, но его слова были не более, чем пустым звоном.***
Такие эгоистки, как я, не имеют право на счастье. Кто-то назовет нас бесчувственными мразями, кто-то скажет, что жизнь сделала нас такими и это не наша вина, другие решат, что мы не умеем чувствовать по-настоящему, любить и не предавать. Само существование делает людей безжалостными. Что до меня… как я могла любить, если разум не мог объяснить это чувство? Но никогда никто не был обманут мной, я не скрывала свою истинную суть и жила в гармонии с собой и раздоре с другими. Старший пришел разбудить нас непростительно рано — только недавно моя голова коснулась подушки. Хоть я и поспала вечером, чувство неимоверной тяжести проникло в меня, поглощая всю сущность, залезая под усталые веки. Впившись взглядом в трещины на ножке кровати, я неохотно присела, потирая глаза. Эта невыносимо долгая и мучительная ночь все не думала кончаться. Голова гудела. Мельком подумав о Галрансе, я представила, как его руки сжимают уже не мое тело, как знакомые губы шепчут опьяняющие речи Императрице. Преисполнившись чувством злости и справедливости, я приготовилась к вылазке. Ресли посмотрел на меня очень печальным взглядом, уколовшим сердце. Не было ни знакомой радости, ни детской наивности, ни напущенной обиды, будто ему действительно было очень плохо. — Ты была с ним? — спросил он, когда мы остались наедине. — Боги, о чем ты думала? Я молчала — нечего было ответить. — Ты хоть любишь его? — Не знаю, — честно ответила я, — но с ним получается забыть о всех проблемах, забыть даже себя. — Не стоит забывать себя, — подсел друг на корточках к моей кровати. — Никогда, слышишь? Вот я люблю тебя такую, как ты есть, мне не нужна никакая метка, чтобы чувствовать что-то к тебе. — За что? — вздохнула я, плюхнувшись на кровать и сомкнув уставшие за ночь веки. — Ты не представляешь, насколько я прогнила. Во мне нет ничего, что ты хотел бы увидеть. Мне наплевать даже на то, что Галранс сегодня умрет, хотя еще недавно его губы целовали мои. — С чего ты взяла, что он умрет? — обеспокоился Ресли. — Лучше бы ты осталась в неведении. Ведь если он погибнет, тебе тоже останется недолго… Вы обрекли себя, узнав друг о друге. — Не лучше. Не знаю почему, но чувствую это, даже в какой-то мере знаю. Но моя жизнь настолько пуста, что смерть меня не заботит. Что до Галранса — его кончина неизбежна. — Черт возьми, я не позволю тебе умереть! — возмутился Ресли, тщетно пытаясь скинуть нахлынувшую на меня апатию. Старший показался на пороге, приказав выдвигаться. Мы напали на ничего не подозревающих врагов, застигнув врасплох. Много литров крови утекло, сотни криков звенело в ушах, но, рубя бывших братьев плечом к плечу с Ресли, я не переставала следить за призрачной нитью, связывающей меня с Галрансом. Она дернулась в самый неожиданный момент. Словно оглушенная, я повернулась, вскрикнув от ужаса, когда наши глаза встретились. И почему именно в этот миг мы оказались непростительно близко? Если бы он не отвлекся на меня, то легко бы отразил удар нападающего. Его поразили прямо в сердце, проткнули со спины, как котлету. Замедлившееся время вернулось к обычному течению слишком быстро, безжалостно навалившись на распаленный отчаянием мозг. Люди кричали, убивая друг друга до последнего, а я чувствовала, что становлюсь все слабее, что дерусь на пределе своих сил. Лоб покрылся испариной, руки часто дрожали, раненое плечо дало о себе знать в самое неподходящее время — действие обезболивающих трав внезапно закончилось. Кружилась голова, появилась тяжелая одышка, сердце звучало беспощадно громко, будто жаждя смерти. Но я жила, пусть и видела, как один за другим гибли товарищи и братья, я жила, даже когда думала, что сейчас упаду на землю и умру. Единственный свет, за который цеплялась отчаянная душонка, был Ресли. Пусть и вел он себя с другими как дерзкий мальчишка, в бою мой друг держался хорошо, но не просто из-за годовых тренировок с детства, а проявляя настоящий талант. Скверной чертой Ресли была жалость — не мог он беспощадно рубить направо и налево, как другие. Каждое его убийство удивляло в своей гуманности и максимальной безболезненности. Я никогда не видела смысла в этих заморочках — убивай или будь убитым. Однако надо сказать, сейчас он смог меня очаровать. Когда мы начали сражаться, небо уже просветлело, а сейчас кровавый рассвет залил отчаянное поле боя. Я издала крик радости — мы побеждали! Пусть и ценой стольких жизней и жертв. Неужели наша война наконец близилась к завершению? Императрица погибла, и их ряды значительно ослабли, мы догоняли выживших, чтобы добить. Моя рука дрогнула, когда я готовилась зарезать беззащитную девочку. Не знаю почему, но в тот миг просто не получилось быть хладнокровной. — Живи за нас всех, — шепнула я ей на прощание, оставив убегать вдаль, чем вызвала недоумение Ресли. Не знаю почему, но мысль о том, что хоть кто-то имел шанс выжить, в тот момент согрела душу. Однако девчонку настиг наш воин и безжалостно зарубил. Впрочем, он был прав. В нашей войне лишь один победитель. Я сражалась, сколько могла, пока силы окончательно не покинули меня и тело не свалилось на сырую землю. Очнулась я в знакомом до боли светлом помещении. На той самой кухне, с которой все и началось. — Гина, — ласково сказал Ресли. — Мы победили. Голова медленно повернулась на знакомый голос, свет слепил меня, хотелось вновь скользить тенью по тихой ночи, а не иметь на мече кровь десятков людей. Черепная коробка грозилась разорваться от боли, и я с трудом смогла принять вертикальное положение, сев на стол. — Правда? — шепотом спросила я, смотря на столь драгоценные и живые, голубые, как чистое небо, глаза. — Что произошло? — Мы перебили почти всех, сбежавшие не предоставляют никакой угрозы. Я защищал твое тело, пока бой не закончился. Мурашки наслаждения пробежали по спине, глаза закрылись. Мягким движением Ресли убрал прядь волос мне за ухо, я облизнула высохшие губы. — Посмотри на мою руку, — внезапно предложил он, показывая ее. Теперь на ней не было ни шрама, ни странных веснушек, на ней четко красовался такой же, как у меня символ. — Боги, — прикрыла я рот, все еще не веря в произошедшее. — Разве такое бывает? — Такое случается, только если ты так и не смогла полюбить предназначенную тебе пару и рядом есть кто-то без метки, но любящий тебя сильнее. Наш случай один на миллион, — вздохнул Ресли, и месяц на его груди покачнулся. — Я только сегодня узнал, что так может быть. — Получается, — тихо озвучила свои мысли, — если бы я успела полюбить Галранса, то умерла бы? Он кивнул, я схватила его в порыве радости. Ведь столько лет счастье было прямо перед глазами. Даже лежа рядом с Галрансом, я думала о Ресли. Не хватало его улыбки, наивных шуток, детских гримас, настоящей искренности и непорочности. Может, вот она, моя любовь? Та самая, ради которой пришлось столько пережить, заплатить немыслимое количество смертей, полностью запутаться в себе. Мои губы сами поцеловали Ресли, страстно, но в то же время мягко. Я не посмела коснуться своим языком его, хотелось, чтобы он сам это сделал, чтобы не ощутил лжи в моих прикосновениях. Но он отпихнул меня. Я почувствовала себя отвергнутой и одинокой. — Ты лжешь! — крикнул он. — Зачем тебе это, если до сих пор любишь Галранса? Я дрожала, не в силах вымолвить не слова. Его слова причиняли невыносимую боль, куда более тяжкую, что касалась меня доселе. — Я не хочу, чтобы ты страдала или считала себя обязанной любить меня. Твой выбор не должен быть привязан к какому-то знаку, пойми меня, Гина, — его слова с трудом доходили до меня, душа готова была разорваться на тысячу частей, физическая боль стала просто оглушительной. — Поэтому прости меня… В голове звенело. Тело едва подавляло спазмы, словно ветви темного деревца пытались разорвать мышцы изнутри. Я просто бездвижно сидела, даже не вскрикнув, когда Ресли распорол себе живот прямо перед глазами. Безучастно смотря на то, как он умирает, глаза не плакали, пусть и ноги стали ватными. Свалившись со стола прямо в лужу крови, я задрожала, закашлявшись, ошарашенно осознавая все происходящее. Из последних сил добравшись до Ресли, я поцеловала умирающего друга засохшими губами. Кашляя, я выплевывала сгустки крови и плакала, безудержно рыдала рядом с трупом. Я любила их обоих, но только сейчас рядом со мной умерла моя настоящая любовь. Часто по глупости люди совершают ошибки, которые не могут себе простить. Сколько же времени и крови ушло на то, чтобы осознать, как близко могло быть счастье… Огонь жизни медленно затухал в моих глазах, пока, корчась от боли, я осознавала все. Мы выиграли войну, но не смогли победить даже самих себя, ведь главная война — та, что происходит внутри.