Театр Но

Звук, с которым сталь вспарывает воздух, ничем не напоминает жалобный вой – книги лгут, он лаконичен и в какой-то мере даже красив. То, что следует за ним, красивым не бывает никогда. Сумире знает эту не прописную истину не хуже других, но успевает только обернуться да подставить кунай под удар. Из чужих глаз на неё пристально глядит смерть, и холодной искрой сбегает к кончику лезвия танто. Стычка оказывается короткой, яростной; шиноби с приметной татуировкой на лице огрызается, как зверь, бьёт в ответ с исступлённой силой… Спустя мгновение рядом с ними нет никого – только чёрные звёзды взрывов, искрошенный камень, комья земли и примятая трава. Когда Сумире сплёвывает, та почему-то расцвечивается красным. Боль приходит неожиданно, огненным вихрем вкручивается в её тело и швыряет навзничь. Трава чуть влажная – недавно прошёл дождь, от неё пахнет пылью, мёдом и серединой лета; зрение до странного обострено – Какеи видит каждую тёмную крапинку на крыльях божьей коровки, ползущей вверх по стеблю. Одно из пятнышек почему-то растёт, сливается с другими и, наконец, закрывает солнце. Когда вязкая тьма выбрасывает её на берег, Сумире слышит голоса. Где-то рядом захлёбывается рыданиями Намида, Васаби нервно чертыхается, зовёт кого-то по имени, потом на все лады ругает Сузумено за распущенные сопли и за то, что она до сих пор не позвала на помощь. Чужая чакра вливается в тело, перекраивает что-то внутри на свой лад, и Сумире хочется закричать, но сил нет даже чтобы скосить глаза или разжать сведённую судорогой ладонь. Божья коровка распахивает крылья, почему-то камнем летит вниз и растекается по земле кровавой кляксой. Следующая волна накрывает её с головой. *** Сумире открывает глаза в месте без времени и пространства. Вокруг пусто, нет совсем ничего, только беззвёздная темнота. Сумире смотрит в неё, считает собственные вдохи и выдохи, на семьдесят третьем – понимает, что так и лежит ничком, но этот факт не вызывает у неё никаких эмоций. В голове лишь тихий зуммер да сменяющие друг друга числа. Сумире поднимается на ноги и бредёт по беспроглядной тьме. Она не понимает, куда ей нужно идти и зачем, но это кажется более правильным, чем замереть без движения или погрузиться в глубокий спасительный сон. Сумире почему-то кажется, что от этого сна нельзя очнуться. *** Из темноты перед ней выступает ярко-оранжевая маска. От единственного глаза – правого – кругами по воде расходится спираль. Сумире подходит ближе, тянет маску с невидимого лица. – Я хотел отомстить Конохе, – доверительно говорит ей голос – странный, кажется, будто его обладатель сейчас рассмеётся над собственной шуткой, только вот не смешно ему, ни капли не смешно. – Мне пришлось сменить очень много масок – так много, что меня самого за ними не осталось, – задумчиво роняет он. Тонкоголосое эхо повторяет каждое произнесённое слово. – Коноха, знаешь, тоже не раз поменяла своё лицо, – незнакомец усмехается, и горечи в этом коротком звуке хватит, чтобы отравить океан, – только вот главное в ней совсем, совсем не измени... Другую маску она знает лучше: фарфоровая кошачья мордочка с красными полосами – часть униформы их АНБУ. Сумире касается чуть заметных сколов, ведёт по царапинам тонкими пальцами; те, кажется, оставляют за собой бурый запёкшийся след. – Я не помню ни лица, ни того, что она говорила, – произносит хрипловатый мальчишеский голос. – Мама умерла. Отец… оставил меня. Друзья, учитель… они все меня бросили. Капля в углу левого глаза дрожит, словно вот-вот сорвётся и покатится вниз, размывая узор на щеках. – Я не хотел надевать этой маски, – делится он. – А потом решил никогда не снимать. У третьей маски – белой, словно только что выпавший снег – на лбу выгравирован знак деревни Скрытого Тумана. Алые завитки на ней, кажется, вырисованы кровью. – Я был живым оружием, – слышит она спокойный далёкий голос. – Мечтал защитить дорогого мне человека и воплотить в жизнь его мечты. Воздух вокруг холоден, как бывает перед первым в году снегом. – Думал, что смогу отдать долг, а оказалось – я этому миру не нужен… В конце пути её ждёт маска, слепо глядящая на Сумире чёрными провалами глазниц. Один из рогов отбит, от другого ползёт сетка чёрных змеистых трещин. Сумире сжимает её так, что белеют пальцы, и отшвыривает прочь от себя, в темноту. Невидимая дорога выворачивается из-под ног; она то ли падает, то ли летит, захлёбываясь пустотой. Волна тянет её назад, туда, где касаются лица жёсткие травинки, и пронзительно кричит незнакомая птица, пахнет водой, цветами, мёдом; туда, где ещё не закончена миссия, и ждут друзья. Прежде чем открыть глаза, Сумире видит перед собой светлые осколки, до странного напоминающие кость. Маска срастается, ложится ей в руки, грустно таращится круглыми смешными глазами. Выбор остаётся за ней.