***
«Голубые потолки. Уже лучше» — констатирует у себя в голове юноша. Чон Чонгуку семнадцать, и с того ужасного утра он был в родном доме от силы раза четыре. За эти одиннадцать лет, проведенных в больнице, он понял несколько вещей: — Цветные палаты = худшие палаты. Какой-то урод решил, что больным необходимо позитивное мышление, и этому поспособствует яркая комната заточения, от вида которой сразу блевать хочется. — Он благодарен родителям, что они сделали его детство максимально счастливым. Как выяснилось позже, они специально переехали подальше в деревню, на свежий воздух, в тишину, чтобы их малышу жилось спокойней. — Шум города реально раздражает. Сигналы машин, вечный поток речей, сопровождающийся музыкой с какой-нибудь забегаловки, множество фоновых звуков — это все бесит. — Люди — это тараканы, сломать которых ничего не стоит. Он увидел достаточно, ведь больница пахнет смертью. Болезнь Гука все время скачет, то прогрессируя, то давая задний ход, из-за чего его часто переводят из одной больницы в другую. Нынешняя ему даже, вроде, начинает нравиться. Его перевели сюда день назад, но палата не плюется в него красками, а остается холодно-голубой, еще и находится на первом этаже, рядом со столовой, ну разве не прелесть? Правда парень все ждал какого-нибудь подвоха, потому что ну не может быть все так идеально и гладко в его жизни. Ждал? Получи. На третий день от чтения его отрывает громкая болтовня за окном. Чонгуку думается, что все же он полный неудачник, ведь заметил спортивную площадку, на которой расположились ребята, только сейчас. У Чона полный диссонанс в душе. С одной стороны: «Класс, супер, шик. Тишины тебе не видать, Чон Чонгук, как собственных ушей» А с другой: «Хэй, парень, зато у тебя потолки голубые!» От внутренних рассуждений, граничащих с отчаянием, его отрывает звук бьющегося стекла, и поступающие следом голоса, разной тональности. Злой: «Идиоты! А я говорил не давать новичку мяч!» Испуганный: «Что теперь делать?» И снова их череда. Чонгук не может различить лиц, а вставать абсолютно лень, тем более на полу россыпь из стекла, благо кровать не рядом с окном стояла. Но он даже чувствует некую благодарность. Возможно ли, что его теперь переведут в другую палату, подальше от этого чертового поля? Странно, что еще никто не сбежался на шум, но неожиданно раздается спокойный, даже равнодушный голос: — Да расслабьтесь, если меня за это убьют пораньше, я руку пожму этому пареньку. — Не все торопятся на тот свет, Юнги. — Ммм, ага, — все тот же незаинтересованный голос, но уже явно ближе. Гук видит, как к его окну приближается тот самый парень, и немного паникует. Он уже давно забыл, что такое друзья, следовательно, и про общение со сверстниками тоже. А в том, что ему придется, если этот Юнги (?) подойдет, он не сомневается, жопой чует. К его счастью, незнакомец разговор заводить не спешил. Поставив руки на талию, он лишь перекинул голову через раму, оценивая масштаб урона. Любопытство берет вверх, так что Чон в свою очередь начинает с интересом разглядывать гостя. На нем серая худи с черными надписями. Волосы, приближенные к каштановому цвету, а на них зафиксирована черная кепка. Маленькими шажками, но начинает подкрадываться зависть. Этот парень может встать и пойти поиграть с приятелями, в то время как у Чонгука банальная мечта выйти на улицу без своего персонального чемоданчика с дыхательным аппаратом. Но это не черная зависть, нет, он искренне рад за этого парня, но меланхолия все же накрывает. Эх, а еще он вблизи оказывается красивым. Чонгук старается не уделять лицу внимания, но должное отдать надо. Матушка-природа ничем не обделила. — ..ень! Парень! — А? Чон не понимает, когда упустил смену локаций. Вроде, только этот юноша стоял возле окна, невозмутимо осматриваясь, а теперь его лицо обеспокоенно, еще и напротив своего. Крепко держит за плечи и потряхивает. — С тобой все в порядке? Позвать врача? Ты не отзывался! — тараторит. — Все хорошо, — прочищает горло. — Задумался просто, кажется. У баскетболиста недоверчиво выгибается бровь, и руки быстро спадают с плеч, болтаясь в воздухе. На лице красным мигает: «Серьезно?» В этот момент взгляд Чонгука падает на ладони гостя, и глаза мгновенно расширяются. Они полностью изрезаны, совсем свежая кровь не успела остановиться. Проследив за взглядом сидящего, парень быстро сжимает кулаки, заводя их за спину. — Ты поранился, — утверждает. — Нужно срочно осмотреть рану. — Всего лишь царапина. — Из царапины кровь так не хлещет! Тем более вдруг ты подхватишь какую-нибудь инфекцию, это проще простого в нашем мире, ты же должен.. — Слушай, — не громко, но с нажимом произносит, что Гук сразу прерывается, — это не твое дело, окей? Чон не успевает собрать мысли, чтобы ответить, как в палату залетают пара врачей, на ходу сетуя и ворча за разбитое окно. Незнакомец же в это время тихо уходит под шумок, даже не утруждаясь закрыть дверь. Врачи подбегают к мирно сидящему Чонгуку, что-то спрашивают про ранения, попутно тыча на кровь по всей раме, спрашивая, а не хотел ли он сбежать, но обнаруживают лишь кровавые следы чьих-то рук на его плечах. А у Гука в линию выстраиваются все моменты, что он успешно проморгал, уйдя в себя. Он будто видит, как тот парень заводит разговор, как начинает нервничать, не получая ответа, как перелезает через окно, исполосовав ладони. Кто-то назовет этот поступок мелочью, обычным делом, естественной реакцией человека, а ему приятно, отчего-то тепло становится на душе, и он по-глупому улыбается, опустив взгляд.***
Врач говорит, что палата будет полностью приведена в порядок в течение трех дней, а пока Чонгуку придется потесниться в маленькой комнатушке с соседом. Так что, собрав средства гигиены и скудное количество необходимых вещей в рюкзак, он направляется в палату №178 на втором этаже. Открывая нужную дверь, Чон осторожно осматривается. Пусто, никого нет. Не сдержав вздоха облегчения, он проходит, делая пометки в голове. В палате прохладно, окно полностью нараспашку, пропуская свежий воздух в стерильное помещение. Сюда не попадает солнце, теневая сторона, что является главным отличием от его палаты, и не может не радовать. Расположив свои пожитки на свободной кровати, он обводит еще раз заинтересованным взглядом комнату, пока не натыкается на занимательную вещь. Те самые ненавистные яркие обои полностью разодраны на стороне соседа. Их следы клочками остались на стене, но в целом большая часть отсутствует. Чон присвистывает, надо же, а он на это не осмеливался, все-таки чужое имущество. Быстро оглянув свою стенку, обнаруживает лишь маленькую оторванную полосочку. Сведя брови к переносице, а голову склонив на бок, он задумывается: это ему не дали и здесь все разгромить или пациент сам передумал? От размышлений его отрывает распахнувшаяся дверь. В них стоит тот самый парень, держа в правой руке стаканчик, судя по этикетке, кофе. Если это и есть его сосед, то Чонгук постарается не удивляться. Он не верит в судьбу, точнее не верит, что она исполняет свое истинное предназначение. Гук считает, что эта старушка есть на этом свете, но уже давно забила на свои обязанности. Ей скучно, поэтому она выстраивает события так, чтобы повеселиться, и благими намерениями это и не пахнет. Вот и сейчас, она просто играется, выбрав Чона своей куклой. Но не на того напала, Чонгук не собирается покорно исполнять свою роль. Не будет никаких удивленных криков, глаз блюдечком и заиканий. Хотя со вторым пунктом он, кажется, все же прокололся, надо исправляться. Парень же, кинув оценивающий взгляд в сторону Гука, молча, ложится на вторую кровать, поставив стаканчик на тумбу. — Ты мой сосед? — у Чонгука нет сомнений в этом, но уточнить надо. — Будет зависеть от твоих манер, — прикрыв глаза, а руки скрестив за головой, медленно отвечает. — Ну и что это означает? — Чон очень надеется получить хоть что-то внятное. — Можешь нормально объяснить? Собеседник, терпеливо вздохнув, все же принимает сидячее положение и пристально смотрит на новенького. — Настоящий владелец этой палаты — мой друг, но увидеть его здесь можно довольно редко, он постоянно бегает к своему голубку. А жить в одиночной палате не всем везёт, знаешь ли, и у меня есть слишком шумный сосед, так что обычно я сбегаю сюда в тишину. Но теперь появился ты, — ерошит свои волосы на затылке, делая паузу. — Надеюсь, ты не громкий, иначе ходить мне сюда смысл пропадет, — и укладывается обратно на белую кровать. — А зовут тебя как? — Гук думает, что пора бы уже заткнуться. — Это последний вопрос. — Мин Юнги, — все же отвечает парень. — Меня Чон Чонгук, это так, если что, — неловко выходит. Не получив больше ни единого звука, он начинает быстренько осваиваться, решив взять пример с Мина, и тоже прилечь, хотя сна уже не было ни в одном глазу. Обратно в палату Гук возвращается через три дня, как ему и обещали. На самом деле он мог бы сделать это уже на вторые сутки, но тут нарисовалось одно «но». Общаясь с Мин Юнги, Чонгук вспоминает, что ведь он любил болтать когда-то, много и громко. Любил неожиданности, когда друзья что-то чудили, а потом спасались бегством, громко хохоча в ответ разъяренной жертве. Вспоминает, как ненавидел тишину, потому заполнял ее пением, и этот момент сразу превращался в спокойное счастье наедине с собой. А потом он попал в этот круговорот капельниц, и нет, он не стал сразу затворником. Малыш старался бороться, правда. Но он в соответствии своей болезни, лежал в отделении с такими же тяжело больными детьми, заводил с ними дружбу, давал им надежду своей солнечностью. Но они все равно умирали, и это было больно. Друзья уходили один за другим, и мальчик не понимал, почему он еще здесь. В конце концов, Чонгук начал смиренно ждать свою очередь, решив для себя, что одному проще, перестал заводить связи. Так прошли его последние шесть лет, кочеванием из больницы в больницу со своей личной библиотекой в смартфоне, которая отлично заменяла ему общение. Спустя несколько часов после знакомства с Юнги, Чонгук, как бы смешно это не звучало, но серьезно раздумывает над своим поведением. Зачем он пытался начать разговор? Оно ему надо? Да он должен был на потолок прыгать от счастья, что к нему не лезут с широченной улыбкой знакомится, ведь скольких Чон отшил таких за это время. Но что если в этом и дело? Человек странное существо, тянется к тем, кому на них наплевать. В любом случае больше Чон Чонгук с ним не заговорит, перестанет столько думать и дочитает наконец свою книгу. На этой ноте он и проваливается в царство Морфея. С утра парни столкнулись в ванной комнате, и Юнги явно не церемонился, пододвинув второго и начав спокойно чистить зубы. Сказать, что Чонгук офигел от такого наглого толчка, ничего не сказать. И может он и тихоня, но гордость имеет. В общем, началась тихая борьба за зеркало и раковину. Они якобы случайно толкали друг друга, прижимались со всей силы в другого, чтобы вытеснить, но единственное чего добились, так это зубной пасты по всей роже. А как в такой толкучке можно сделать нормально утреннюю процедуру? Чонгук вышел первый, не позабыв вставить свое «мудак», да так, чтобы тот слышал. Но в ответ услышал лишь звонкий смех за гордо им же захлопнутой дверью. Чон думает, что ему нужно перестать удивляться, и Мин Юнги, кажется, немного чокнутый. — Надеюсь, что ты не будешь обижаться, как ребенок. А впрочем, — хмыкает, — мне без разницы, — открывая свою бутылочку воды, сказал Мин. — Нужен ты мне, я уже забыл, — со всей силы держа невозмутимое лицо, говорит Гук, усиленно копаясь в телефоне, ака «видишь, как мне наплевать, придурок». А в голове уже созревает план, как завтра он его с разбегу пихнет, также неожиданно, как и самого сегодня. — Притворюсь, что я поверил, — сдерживает смех, на что Чонгук скептически поднимает бровь. — Ой, да ладно, у тебя на лице написано, что я в твоих мыслях покойник, — все-таки не сдерживается и начинает смеяться с кругленьких глаз второго. Видимо, Гук считал себя очень хорошим актером, когда на деле паршивый, это забавно. — Ты что, не с той ноги встал? Вроде бы, это ты вчера мне продиктовал правило «я хренов интроверт, так что тебе даже дышать разрешается только через раз». — Оу, я тебя настолько напугал? Ну прости, малыш, — усмешка. — Чего? Каштанка, тебя в детстве не роняли? Я парень вообще-то. Или ты что, — Гук ловит на себе пристальный взгляд с смешинками в глазах и непроизвольно сглатывает, — только не говори, что ты из этих. — Из каких «этих», Гук-и? — приближается, ставит руки по обе стороны от Чона на кровати, и сравнивает лица. — Говори конкретнее. Для Юнги эта ситуации очень комична, его впервые принимают за гея, а тут еще из-за своего же сарказма, и этот парень оказывается до смешного наивен. Стоп, он что, покраснел? Мин склоняет голову чуть в бок, всматриваясь в лицо. Хах, действительно, уши красные. Держать лицо становится все труднее. — Я тебе не «Гук-и», придурок, хватит издеваться, — и толкает руками в грудь. Он может и наивен, но не глупый. Абсурд своего вопроса понял моментально, но сказанного ведь не воротишь. — Как насчет начать все сначала? — Юнги ставит руки в боки. — Мин Юнги, девятнадцать лет, — протягивает руку для пожатия, — «хренов интроверт» — как ты сказал. — Чонгук, семнадцать лет, — неуверенно пожимает ладонь, сверяя парня недоверчивым взглядом, — хренов интроверт два. На что Мин прыскает в кулак. — Значит подружимся, — щурит глаза, — сосед. — Почему ты общаешься со мной, если сбежал от этого? — По правде говоря, я не такой уж и отшельник, ты же видел меня тогда на поле. Но вот у моего настоящего соседа побочным действием болезни является гиперактивность, и, поверь мне, такое не каждый вытерпит. Так что так вышло, что я теперь далеко не с каждым встречным приветлив. Ты, вроде как, нормальный парень, тем более на пару дней здесь, так что не вижу причин для грубости, — пожимает плечами. — Не в духе вчера был просто. Мин Юнги не похож ни на кого из знакомых Чону людей, и ему это нравится. Юнги не говорит, что все будет хорошо, что однажды они вылечатся и начнут жить обычной жизнью. Не говорит, что нужно быть сильным и постоянно бороться. Говорит, что остановиться и отдышаться — это нормально, это необходимо. «Если хвататься за эту соломинку, как за последнюю, то она действительно станет последней, поэтому так не нужно делать» - вот что он говорит. Мин Юнги смотрит реально на вещи, не питает ложных надежд и не боится говорить о происходящем. Но при этом он не отчаивается, не впадает в депрессию и не орет: «мы все умрем». Он живет, не предавая этому статус великой тайны или проблемы, в конце концов, все ведь однажды умрут. Мин Юнги просто живет. Чонгуку это безумно нравится. Ему кажется, что он может слушать его рассуждения очень и очень долго. Наконец поговорить о накипевшем без боязни, что на него накинутся, как на мясо, со словами: «А все ли в порядке с психикой у нашего мальчика?» А еще он знает много смешных историй и просто историй. Пожалуй, это то, чего так не хватало Чонгуку. — И мы оббегали всю больницу, представляешь?! Я несколько раз носился по лестницам вверх-вниз в поисках его сранного листка с направлением, который все это время был у него блять в кармане! — всплескивает руками старший, а младший лишь загибается в новом приступе смеха. Прошло уже несколько недель с возвращения Гука в свою каморку, но общение не прервалось. Юнги не мастер заводить друзей, любит умеренность и постоянство, но что-то в этом пареньке разглядел потаенного. Спросите сейчас, почему в то утро он первый протянул руку, так он без заминки ответит, что это была жалость. Мин себя прекрасно знает. Знает, что сначала делает, потом думает, и чаще всего жалеет об этом. Грубить, а следом обижать людей просто из-за своего дурного настроения он не любит больше всего. И в то утро, увидев эту черную взъерошенную копну волос в белой растянутой футболке, щеткой за щекой, полузакрытыми глазами и парочкой дыхательных трубочек в ноздрях, ему стало жалко. Жалко, что так некрасиво обошелся с этим сонным малышом, он ведь прекрасно слышал, как Чон потом ворочался, не засыпая. Вот и все. А дальше черт его разберет, что произошло, но Гук-и бывал полным ребенком временами. Он искренне заливался смехом с шуток и историй Юнги, коих было не мало. Любил пародировать самых нудных докторов и злых медсестер, и да, Мин его талант оценил по достоинству, растирая скулы, уставшие от неудержимой улыбки. Но что важнее всего, он полностью разделял мнение старшего. В ночь перед возвращением в палату они поговорили по душам. Юнги увидел того Чонгука, который готов на день сбежать с больницы, и наконец делать все что пожелает, и плевать, что может за это дорого поплатиться, он готов. Чонгук не хочет ходить под вечным надзором, и если ему суждено умереть, то пусть будет так. Юнги понимает, что Чонгук тот самый сумасшедший, которого ему не хватало.***
Стук-стук. Чонгук спит, с приоткрытого окна дует прохладный весенний воздух, а под одеялом так тепло и комфортно, поэтому он искренне сквозь сон надеется, что ему мерещится стук в окно и его никто не пытается разбудить. Стук-стук-стук. В окно стучат все более настойчивее. Чрезвычайно не хотя, но все же спящий приоткрывает глаза, поворачиваясь в сторону, откуда исходит звук. Часы рядом показывают три ночи, и Чон готов убивать. Но тут на глаза попадается счастливый Юнги за окном, машущий ему, так что младший соскакивает с постели и плетется к окну, потирая глаза. — Хен? Ты как в такое время выйти сумел? — открывает окно нараспашку, и тут же ежится от холода, обхватывая себя руками. — Да вот, решил тебе кое-что очень крутое показать, хоть и рискую так, — подмигивает заговорщически, — а ты все игнорируешь и игнорируешь меня. — Я спал, а не игнорировал. — Суть одна, в общем, ты идешь? Давай быстрее, я тут как бы тоже не у камина стою, и поймать могут, — торопит Мин. — Что, вот так через окно лезть? — Чон прикидывает, как он потом обратно залезать будет. — Ты меня поражаешь, Чон Чонгук, ей богу, ты мне о таких бунтарских вещах говорил, а сейчас через окно не можешь перелезть, которое на первом этаже находится? — Мин откровенно веселится. — Боже, тебе и слова сказать нельзя, — закатывает глаза. — Погоди, я сейчас, только плед прихвачу. Юнги не обманул, он привел его в реально крутое место. Чонгук любит звезды, но в полной мере наслаждаться, наблюдая за ними, получается редко. Как-никак ему запрещено гулять ночью, да и фонари на территории больницы портят все. Помнится, он как-то проговорился об этом старшему. И вот сейчас они сидят на крыше под одним пледом на двоих и смотрят на звезды. Вид отсюда просто потрясающий. Никаких подсветок, ограничений, шума. Лишь они вдвоем под этим бескрайним небом, и эти точечки на небе светят так ярко, когда нет постороннего освещения. Чонгук не знал, что так бывает. Это завораживает, даже страшно становится, кажется, будто сейчас утонешь в них. Чтоб попасть в эту сказку, Юнги пришлось взломать дверь, ведущую на крышу, но это того стоило. Он уже делал это однажды, когда хотел скрыться от этого мира, когда нужно было время побыть одному. Честно говоря, он никогда бы и не подумал, что приведет сюда кого-то, но сейчас, видя эти восторженные глаза мелкого, устремленные ввысь, Юнги счастлив, что нашел сюда дорогу когда-то. Этому ребенку так мало нужно для счастья, всего лишь звезды, к которым его не пускали. Что это за люди такие? Как можно было этого малыша отгораживать от них? Мин не понимает, но вперемешку со злостью, он и рад капельку. Получается, он первый человек, показавший ему их? Значит ли это, что есть вероятность того, что он запомнит Юнги? Парень редко думал о смерти, но если она за ним придет, он бы хотел остаться в памяти у этого человека как кто-то значимый, это так странно. — Хен, смотри! Ты видишь ее? Большая медведица, я слышал о ней, но никогда не мог найти, а вот она оказывается, — Мин не хочет смотреть на звезды, он хочет смотреть на счастливого Чонгука. — Ну, хен, — усердно тыкает в небо, — ну ты посмотри! Какая она огромная оказывается. И смотрит своими большими глазенками на Юнги, какие-то порванные нити внутри стягивает своей улыбкой, пустоту, которая уже прописалась в его душе, испепеляет. — Ну и что в ней такого особенного, мелкий? — тихо говорит, со свойственной ему хрипотцой, улыбаясь и все же переведя взгляд на небо. — В каком месте это вообще медведь? — Ничего, но это же созвездие! Мы нашли созвездие, хен, круто же, — все не успокаивается младший, заваливаясь на плечо Мина в порыве чувств. — Так видно лучше. — Ты тяжелый, не отдави мне его, — бурчит, хотя ничего против не имеет. — Кстати, хен, я тут вспомнил. А кто порвал обои в той палате? Ты или твой друг? — Долго же ты вспоминал, — хмыкает. — Я уже обрадовался, что не будешь спрашивать. — Ох, вот только не надо момент опять своими издевательствами портить. На плече старшего уютно, хоть и больно немного из-за худобы, кости чувствуются, но все равно почему-то вставать не хочется, даже наоборот, уткнуться бы сейчас в изгиб этой шеи и прикрыть глаза на минутку. Чонгук вспоминает, как считал Юнги чокнутым, и думает, как был не прав, единственный здесь не дружит с мозгами — это он сам. — Момент? Хоо, Гук-и, не думал, что у нас все так серьезно, — кому-то очень весело. — Ты уходишь от темы, хен, — закатывает глаза, привыкший к выкидонам старшего. — Ты тоже. На что Гук просто фыркает и выпрямляется с невозмутимым лицом, принимая свою изначальную позу. Только в этот раз он еще специально стащил на себя пледа побольше. — Я снова обидел малыша? — ставит руки за спину, склоняя голову ближе к Чонгуку, на что второй только стреляет глазами, показывая насколько ему не нравится такая формулировка. — Окей, понял, не дурак. — Уверен? — подтрунивает. — Значит, говоришь, не хочешь знать про случай с обоями? Без проблем, — театрально кивает сам себе. — Хен! — сразу оживает, хлопая глазками, Мин удовлетворенно улыбается. — Да ничего особенного собственно. Мы это оба сделали. В тот день у парня Сокджина приступ был, вот он и пришел в палату сам не свой. — У его парня? — осторожно переспрашивает, перебивая. — Да, парня, проблемы? — Гук быстро отрицательно мотает головой, а Юнги готов за друга горой стоять. — Ну и я там как раз был. У Сокджина и так настроение было.. Не описать словами, но приблизительно паршивое, только хуже. Думаю, ему необходимо было на что-то выплеснуть все, а что может быть идеальнее этих гребанных обоев? Вот я и предложил содрать их к чертовой матери. На второй стене, где ты спал, мы успели только кусочек отодрать, после этого Сокджин-и свалился. Знаешь, Гук-и, что я тогда понял? — переводит взгляд на небо. — Я не хочу влюбляться. Я до этого и не думал про это, но после того случая понял, что влюбиться для больного - настоящий ад, в который я не хочу попадать. — Будто тебя кто-то будет спрашивать, хочешь ты или нет, — тихо добавляет младший, обняв свои коленки. — Твоя правда, — бормочет, встречаясь взглядом с Чонгуком, а затем быстро встает с места, протягивая руку младшему. — Вставай, мелкий, пора возвращаться, скоро светать начнет. В воздухе остается недосказанное: «Кажется, я уже попался в эту ловушку»***
— Юнгии! Ах, ты, засранец, ты где пропадал? Мин с Чонгуком сидели в столовой, когда к ним с криком подлетел высокий парень. Точнее парень, который накинулся на Юнги, дурашливо обнимая того со спины. — Сколько времени прошло, как ты заметил мою пропажу? Месяц? — смеется старший, в то время как Гук перестал жевать, бегая взглядом от одного к другому. — Хотя мог бы еще поискать, мне тут неплохо было. — Я в своей палате редкий гость, ты же знаешь, но до чего все докатилось, что я все равно заметил странность? Вот и пошел к Хосоку, но тот сказал, что ты приходишь только спать. На поле тебя нет, друзья тебя не видели, и у меня стало еще больше вопросов! Где ты ошиваешься, друг мой? Если это из-за того паренька, что должен был ко мне заселиться, то он уже давно съехал, — парень заканчивает свою тираду и присаживается на стул рядом. — Этот парень, что съехал, сидит сейчас рядом с тобой, так что прекрати комедию ломать, Сокджин. — А, — переводит взгляд на Гука. — Оу.., — смотрит на Юнги, и по мере того как у него в голове что-то складывается, его глаза становятся все больше, а голос громче. — Так вот оно что!! От его баса Мин потирает уши, сделав недовольную гримасу, а Гук все же решает продолжить кушать, пока его не трогают. — Вот что ты орешь? — недовольно тянет Мин. — Ну как, ты же, — Джин начинает откровенно смеяться, — ты же все меня называл «влюбленным лопухом», а теперь сам Мин-любовь-это-говно-в-которое-я-не-вляпаюсь-Юнги влюбился в этого мальчишку, — Чонгук давится компотом, роняя капельки на свои больничные штаны, а Юнги скрипит зубами, мысленно считая до десяти. — Ааа, так вы еще не дошли до этой стадии? — невинно ставит вердикт, наблюдая за реакцией. — Тогда извиняйте. — Как Намджун поживает? — вдруг резко переводит тему Мин, улыбаясь совсем недоброжелательно. — А что? — настораживается, чувствуя подвох. — Давно я его не навещал, думаю, надо бы сходить, заодно и парочкой наинтереснейших историй про тебя поделиться, а то негоже как-то, что я знаю, а твой парень - нет, — говорит как бы невзначай. Сокджин только вздыхает, понимая, что он теперь на коротком поводке и развить эту тему не получится, а так хотелось. Но успевает поставить у себя в голове галочку, что все-таки насчет чувств Юнги не ошибся. — Хэй, парень, тебя как зовут? Ты выглядишь младше нас, — все внимание уходит к Гуку и Мин напрягается. — Чонгук, эм, мне семнадцать, так что да, Юнги-хена я младше, — путается в мыслях от резкого интереса к своей персоне. — Ох, совсем малыш. — И ты туда же, — ноет Чон, которого это сравнение уже заколебало. — Туда же? Тебя что, Юнги так называл? — удивленно вскрикивает Джин. Мин ждать очередной выскочки от Сокджина не собирается, так что немедля собирается вышвырнуть его отсюда. — Спектакль окончен, вали отсюда, хен, — и тянет его за руку в сторону выхода. — Я Ким Сокджин, тоже твой хен, так что нужна будет помощь, я всегда к твоим услугам, — уже на ходу кричит Сокджин, маша на прощание рукой. Чонгук немного растерянно, но отвечает тем же, думая, что с Ким Сокджином будет интересно поболтать.***
Уже июль, прошло три месяца со знакомства, и на улицы Сеула пришла жара, которую из двоих любит только Гук. Юнги снова начал играть в баскетбол по вечерам, теперь уже имея верного наблюдателя, так что при возможности старался выглядеть круто, чаще забивая трехочковые. Как потом выяснилось, оказывается Мину нельзя заниматься спортом много. Он относится к тем «счастливчикам», которые носят неизвестную врачам болезнь, поэтому для них он как игрушка, на которой экспериментируют. Разумеется: «На благо всего человечества!» Одно время ему было вообще запрещено играть, но разве он слушал? В конце концов, не увидев отрицательной реакции организма, врачи сдались, дав добро на часик игры раз в пару дней. Естественно, Юнги нарушал этот приказ и играл столько, сколько захотел и когда. Только теперь у него появилась преграда в виде Чон Чонгука, который строго следил за временем и не позволял лишнего. Вытирая полотенцем лицо после игры, он украдкой посматривает на мелкого, который снова борется со своим дыхательным чемоданчиком, крутя на нем колесики. Был бы на его месте кто другой, Юнги бы просто послал того и вдогонку бы еще прикрикнул, а тут как ручной слушается, для вида немножко поспорив. Пожалуй, ему просто нравится чувствовать эту заботу от Чонгука. Как тот ругает его, что Мин снова переусердствовал, как ворчит, что Юнги его совсем не слушается, не бережет себя, как потом ведет его есть мороженое, хоть оно и в маленьких порциях. — Кажется, у меня окончательно колесо сломалось, — вздыхает Чон, отвлекая старшего от мыслей. — Не крутится нормально, надоело. — Может, давай я его посмотрю? Думаю, я догоняю в чем там у тебя проблема, — предлагает, складывая свои принадлежности в сумку. — Но у тебя ведь нет инструментов. — В моей палате можно какой-нибудь аналог найти, в крайнем случае попросим, — перекидывает рюкзак через плечо. — Давай сюда свой чемодан, понесу, катить ведь невозможно. — Все в порядке, я сам. На что Мин только закатывает глаза и ловко отбирает ручку, слушая следуемые за этим действием крики.***
Время идет, отношения все теплеют и теплеют, и, судя по всему, судьбе стало скучновато. Дальнейшая история этих двоих очевидна, а это разве интересно? Эта старая карга решила найти себе новую цель, оставив нынешнею. Но перед этим обязательно взболтнув это болото чувств, проведя там катаклизму, целую атомную бомбу скинув к черту. В одну из самых обычных летних ночей у Чонгука случается приступ. Снова это дурацкое чувство, когда не можешь дышать. Со всей силы пытаешься глотнуть кислорода, но такое ощущение, будто его весь иссушили из помещения. Весь воздух превращается в какую-то Сахару, из которой невозможно извлечь ничего, кроме сухости. Чонгук из последних сил тянется к кнопке вызова дежурного, иначе ему не пережить эту ночь. А он должен.. Должен, ведь столького еще не успел сделать, сказать одному человеку. Он обещал жить. Позволяет себе отключиться, только когда слышит характерный звук нажатой кнопки. Он смог, скоро должна прийти помощь, теперь остается только ждать, а больше сил нет ни на что. Утро у Юнги начинается довольно странно. Он уже давно спит в своей палате и не помнит, когда в последний раз бегал к Сокджину. Но сегодня его гиперактивный сосед — Чон Хосок — на удивление тих. Нет громких пожеланий доброго утра, зарядки, пения и того подобного, что обычно творит эта ходячая батарейка. Он просто сидит и пялится на Юнги, от чего второй себя даже неуютно чувствует. А Хосок может и ведет себя глупо, но не дурак, знает, что с Мином все это время творится, где тот целыми днями пропадает. Почему к Джину сбегать перестал. Ему не нужно просто теперь одиночество, только присутствие одной персоны рядом, которой, кстати говоря, ночью плохо стало. Хосок встал как обычно в семь утра, когда Мин еще десятый сон досматривал. На бодрячке пошел кофе покупать, больничные сплетни пособирать. Но все что он узнал, так это то, что Чон Чонгуку оказывали срочную помощь ночью, и состояние у него сейчас, к слову, не самое лучшее. И что теперь сказать Юнги? Пусть он побудет еще часик в покое, узнает от левых людей, или сразу гранату сбросить? Хосок не очень-то хочется попасть в самый эпицентр, но взвесив все, лучше сказать сразу. Чон как представит Юнги, который с каждой секундой начинает все больше волноваться, нигде не найдя Чонгука, его растущую тревогу и панику. Нет, правду нужно говорить сразу. — Прекрати на меня так пялиться, — говорит Мин, отвечая таким же пристальным взглядом. А Хосок что? Он может и смотрел, но мыслями был далеко, даже не замечал порою, что взгляд на каком-то человеке зависает. — Юнги, знаешь, я тут утром с сестричками пообщался.., — пытается начать, но не знает, как закончить. — Как всегда, — улыбается. — Что они тебе такого нащебетали, что ты сам не свой? Неужели твои танцоры продули в полуфинале? — Что? Нет, он вообще через пару недель, — отрицательно машет рукой. — А, ну ты уж прости, не слежу я за ними, — Мин направляется к умывальнику со своим приподнятым настроением. — Чонгуку сегодня ночью плохо стало. Он в тяжелом состоянии. Когда не знаешь, как сказать, говори сразу в лоб, четко и понятно. Так обычно поступает Чон Хосок. А у Юнги мир крутиться начинает в обратную сторону. Он так и замер, держась за ручку и не успев открыть ванную дверь. Он услышал, что ему в лицо плюнули, но переварить это не в состоянии. Они ведь вчера только смеялись перед уходом Мина в свою комнату. Юнги делал вид что уходит, а Гук дурашливо звал обратно. А сейчас вы говорите ему, что этот малыш в тяжелом состоянии? Какого хрена? — Юнги? Эй, Юнги, возьми себя в руки, — требует. — Где он? — голос еще более хриплый, чем обычно. — Не знаю точно, его перевели куда-то на верхний этаж, в крыло особого присмотра. Юнги этой информации достаточно. Забив на все свои планы, он, сломя голову, несется к лифтам, вылетая из палаты. Но они как всегда перегружены, а дожидаться времени нет, так что, ругаясь на весь мир, он спешит к лестницам. Как это могло произойти так внезапно? Мин зол сам на себя, почему не почувствовал? Что это за коварная болезнь такая? Как он мог спокойно спать, в то время как где-то там, на другом конце больницы, тонул в боли его беззащитный Гук-и? Чон проболтался однажды про свое первое воспоминание о боли, как она постоянно возвращается, не давая забыть о том дне. И одна мысль о том, что ему снова пришлось пройти через нее, вводит Юнги в ужас. Может Хосок пошутил? Ну мало ли, что ему в голову может взбрести, а Мин так легко поверил. Тогда Юнги не знает, что будет делать с ним. Буквально не знает. Убивать, за то, что чуть до нервного срыва не довел или кричать от счастья. Но на подкорках сознания очень настойчиво скребется мысль, чуть в колокол свой личный не звонит, что нет, это правда. Хосок болен, но не сумасшествием, он этот мир очень чутко чувствует, к людским душам привязывается. В жизнь бы шутить так не стал. Юнги ведь это знает, поэтому даже переспрашивать не стал. Для особо больных выделено целых три этажа, и добравшись до первого, дальше след теряется. Остается надеяться, что ему все-таки выдадут его координаты медсестры. — Да, был такой, его сегодня перевели сюда, первая палата справа за углом, — любезно подсказывает пожилая женщина, но сразу же ловит за руку подорвавшегося Мина, — но к нему пока нельзя, молодой человек. — Хорошо, я только через дверь взгляну, — врет, хоть на пять секунд, но он попытается увидеть его ближе дверного стекла. Женщина только вздыхает, а во взгляде читается полное неверие. — Вы себя видели? На вас лица нет, и.., — слова подбирает. — Послушайте, я давно здесь работаю и прекрасно знаю взгляд людей, которым жизненно необходимо увидеть дорогого им человека. Есть в таком взгляде капля пугающего безумия, а у вас их целых две. Хотите, чтобы я поверила в «взглянуть через дверь»? — Зачем тогда сказали где он, раз все сразу поняли? — голова опущена, голос тих, у Юнги сил нет, он морально выжат, себя по всем кругам ада прогнал, пока шел сюда. Но он даже думать не хочет, что будет делать дальше, если его не пустят. — Ох, дитя, — ласково зовет медичка, — ты ведь еще ребенок совсем, — и нежно прижимает к себе. Мин не понимает, почему она с ним так по-доброму обходится, обнимает. Не понимает, потому что себя не видит, свой потерянный вид, будто его в темнице оставили наедине со своими страхами. Женщина немного полная и на голову ниже его, но от нее веет таким материнским теплом, что Мин на секунду поддается. Разрешает притянуть себя, положить голову на ее плечо и ощущает, как по затылку гладят. — Хен, ты был грубым в нашу первую встречу, знаешь? Чонгук вытащил старшего на улицу, найдя идеальное местечко под большим деревом, где раскидывается огромная тень. То что надо в такое пекло. Юнги взял плату за то что его без спроса выпнули на этот солнцепек, удобно разместившись головой на бедрах младшего, даже глаза прикрыл. Отчасти для того, чтобы не видеть красивое лицо Чона. — Я руки порезал, заволновавшись за тебя, забыл? — Ага, а потом так грубо на меня гаркнул, чтобы я к тебе не лез, — дуется, отворачиваясь. — Это вполне обычная моя реакция на незнакомцев. С чего бы ты сейчас об этом вспомнил? Гук-и? — открывает глаза. — Да сам не знаю, просто в голову пришло. Юнги скептически поднимает одну бровь и чуть ли не начинает смеяться, от резко пришедшей мысли. — Эй, Чонгук-а, — приподнимается и шепчет в самое ухо, — пмс что ли? На что Чон сначала округляет глаза, а потом со всей силы сталкивает Юнги со своих ног. — Совсем с анатомией туго, придурок? Но Мин уже смеется громко и заразно, свернувшись в две погибели, что броню злого младший долго держать не может, тоже поддаваясь этому порыву. Но Чонгук не был бы собой, если бы оставался в долгу. Как ни крути, а смеются они сейчас над ним, значит он Юнги должен ответить тем же. Долго не раздумывая, он просто опускает свои пальцы в шевелюру старшего и начинает медленно гладить волосы. Мин смеяться сразу перестает, растерянно глядя на Гука. А Чон переходит от макушки к затылку, играясь с кончиками волос. Каждый пропускает через пальцы, и не хочет признавать, что попался в собственную ловушку. Он всего лишь хотел застать врасплох хена, но в итоге теперь сам не может оторваться. Этот момент пронесся бегущей кинолентой в голове, но этого хватило, чтобы отрезвиться. Руки на его затылке сейчас не любимые, подставленное плечо совершенно не то. В паре метрах, за углом, лежит Гуки, которому сейчас во много раз хуже, а Юнги тут нюни развел, стоит, воспоминаниями упивается, Мину тошно от этого. Подтерев откуда-то взявшуюся дорожку на щеке, от женщины отталкивается, собирает всего себя, по кускам склеивает, действительно, что он тут творит? — Пропустите меня, — значит она взгляды различает, так Мин тогда всю свою решимость в него вложит, — пожалуйста. А медичка то ли реально психолог хороший, то ли пожалеть решила, но больше не препятствует. — Мы друг друга не видели. А Юнги большего и не надо. Он тут же срывается с места, уже на ходу благодарно кивая ей. Палата открыта, как и положено. Юнги не собирается нерешительно стоять перед дверью, собирая непонятно что в кулак. Он просто один раз вдохнул, дабы чуть успокоиться, чтобы все движения стали чуть плавнее, тише. Зайдя внутрь, единственное, что привлекает взор — это человек, лежавший на кровати в окружении «армии» медицинских аппаратов. Как бы Чонгук не хорохорился, но он и раньше заставлял беспокоиться за себя, все же болезнь свое делала, Юнги видел его физическую слабость. Но сейчас смотреть вообще невыносимо. Создается чувство, что это лежит просто бледное бездыханное тело, в которое понатыкали кучу приборов. Кислородная маска на лице, иглы в руке и тишина, нарушаемая лишь аппаратами. Не чувствуя себя, Мин, скорее неосознанно, медленно подошел к кровати и присел на самый краюшек. Слез больше не было, их выпотрошила пустота. У организма будто сработала какая-то защита, и чтобы оградить себя от боли, он просто закрыл все пути к разуму. Те ужасные мысли, касательно состояния младшего, что так и рвались наружу, сидели надежно под замком, не давая устроить вынос и без того поникшему парню. Он просто сидел и смотрел на это любимое лицо. Юнги не верил, что это может быть концом. Не понятно зачем, но Чонгук рассказывал ему, что по средней статистике его уже не должно было быть. Девяносто процентов людей с такой болезнью, как у него, умирают, не дожив даже до восемнадцати лет. Врачи называют его чудо-мальчиком, но также предупреждают, что каждый приступ может стать последним. Рассказывал, как вычел в одной из книг, что раньше люди могли жить с такой болезнью до старости, и что было бы тоже хорошо так, но этого не произойдет. Юнги только отмахивался от него и давал подзатыльник. Тогда он и взял с него обещание бороться до конца, обещание жить. Но анализируя это сейчас, а не готовил ли Чонгук старшего к этому? Возможно ли, что это была тихая просьба не привязываться к нему? Так пошел ты тогда к черту, Чон Чонгук. Такой глупыш, эти отношения ведь были неизбежны. Пальцы сталкиваются с чуть теплыми младшего и все замки срываются. Мысленный поток, словно прорвавшаяся дамба, снова затопил с головой. Хватаясь обеими руками за руку младшего, он крепко держит, не отпуская. Начинает немного растирать ее, подносит ко рту и дышит на нее, чтобы хоть чуть согреть, поделиться теплом. Мин осознает, что дело это бессмысленное, ведь проблема не в том, но ничего не может с собой поделать. Если он сейчас хоть что-то не будет делать, то точно свихнется. — Давай, Чонгук-и, ну же, — прикладывает руку Чона к своей щеке, просит, — очнись, пожалуйста. Борись, Чонгук-и, умоляю. Мне еще столько надо тебе показать и рассказать, — дрожащим голосом, но говорит. — Помнишь, ты в восторге был от той передачи с танцорами? Я познакомлю тебя с моим соседом, он такой же фанатик, как и ты, вы обязаны излить друг другу душу. А еще те самые обалденные браслеты, которые мы видели на сайте. На самом деле я их все-таки заказал, они должны скоро прийти. Я отдам их Сокджину с Намджуном, если ты меня не остановишь, так что тебе лучше быстрее очнуться, если не хочешь потом ходить локти кусать, что такое упустил. Я их не верну, и не рассчитывай. О, а еще мне друг проболтался, что скоро новый вкус мороженого появится, фисташковое, представляешь? По его словам, оно такое зеленое будет, мерзость, да? Я не уверен, что будет вкусно, но мы ведь обязаны попробовать. Ну вот, я ведь не хотел тебе говорить, сюрприз сделать думал, а ты меня заставляешь все выдавать сейчас. Что ты за человек-то такой? Вымогатель Гук-и. Так за тихими разговорами Мин просидел еще полтора часа, периодически останавливаясь, чтобы собрать все мысли вместе. Старался не смотреть на лицо, ведь один только взгляд и все вылетало из головы, хотелось сразу только одного — умолять всех в округе, чтобы помогли младшему, чтобы вытащили его. Будь его воля, он бы вообще в этой палате поселился, на стуле рядом прописался, но, к его сожалению, зашла другая медсестра и, приложив все усилия, Мина всё-таки выпроводила. Минула неделя, а состояние все то же. Врачи хотят крест поставить, говорят: «Давно пора. Мальчик молодец, долго продержался». А Юнги игнорировать их слова старается, бесконечно ругается, чтоб эти псевдоученые выполняли свою гребанную работу нормально, а не сливали все насмарку. Говорит, что все к чертям здесь разнесет, если из-за халатности этих гандонов с Чон Чонгуком что-то случится. А после измотанный бредет уже не по новому пути к палате с особым присмотром. Хотя какой «особый». Мин сначала не понимает, почему здесь все так спокойны, почему всем плевать на звуки приборов, говоривших, что сердце остановлено. Юнги не был на этом этаже раньше, поэтому ничего не знал о нем, но сейчас понял одну до смешного простую маленькую правду. Если ты попал сюда, тебя причисляют к покойнику и ничего делать не собираются. Вот и весь «особый подход». Это объясняет, почему он в первый раз так легко открыл нужную дверь, почему его продолжают пускать, хоть и не на долго. Оо, это очень многое объясняет. Но Мин все равно поражается. И это при том, что телевизор не затыкается, говоря о низкой демографии? При том, что врачи должны бороться с этими болезнями, а не плевать на них? Как все эти люди здесь могут быть такими хладнокровными, даже не пытаться помочь, Юнги не понимает. И он разочарован. Но одно он знает точно. Он не даст этим гнидам просто взять и отключить дыхательную маску младшего. Он из них все соки выжмет, но они будут стараться, чтобы одно сердце точно билось. Юнги приходит каждый день, сидит рядом, держит за руку и просто разговаривает. Шуточно жалуется, что истории почти закончились, а новые Гук не дает создавать. А в конце тихо добавляет, что теперь их и не будет без Чона, так что тот обязан выкарабкаться. — Кстати, на днях должен выйти полуфинал с теми танцорами. Не думаю, что твой Чимин его выиграет, если ты не будешь болеть за него. Серьезно, я на сто десять процентов уверен, что твой визг во время его выступления слышен по всему экватору. Хосок сказал, что другой парень, как его.. Тэхен! Так, вроде. Ну вот, он сказал, что этот Тэхен круче Чимина. Честно, мне вообще по барабану, я чем они отличаются даже не пойму, но тебе стоит отстоять своего фаворита. Я представляю, какой это будет мордобой, — тихо посмеивается. — Эй, Чонгук-а, да вы же в историю войдете! Первые идиоты на больницу, которые чуть не убили друг друга из-за танцев. В любой случае, давай, тигр, иди защищать свою танцующую честь. — Простите, — в проеме появляется женская фигура в одежде медика, — не могли бы вы мне помочь? — В чем дело? — Мне нужно подержать дверь дальше по коридору, чтобы вкатить эту тележку. Не хочу рисковать, дверь еще захлопнется, а ничего из того что я везу не должно пострадать. Бросив короткий взгляд на Чонгука, старший идет помогать. Это не заняло много времени, но Юнги кажется, что он становится параноиком. Странное чувство томится в душе, так что Мин спешит обратно в палату, ругая себя за излишнюю тревогу. Раздвижная дверь, как и всегда, без труда отворилась, но что-то не так. И Мин понимает, что именно, когда видит чуть приоткрытые глаза младшего. — Боже, Гук-и, — бросает к нему, все также обхватывая родную руку. Так хочется что-нибудь сказать, но в горле только ком облегчения. — Ты очнулся.. Спасибо.. Спасибо.. Юнги закрывает глаза, когда чувствует как пальчики второго очень слабо, еле заметно, пытаются сжать его руку в ответ. Но стоит вновь поднять голову, обратив взор на Чонгука, как мир снова начинает кружиться. Младший плачет. Лежит, как фарфоровая кукла, а по щекам медленно скатываются слезинки. Юнги ловит полные неверия глаза на себе и не знает что делать. — Что? Что-то болит? Потерпи, я мигом, — голос дрожит. Мин подрывается с места, собираясь позвать врача. Все легкие выкричит зовя, но подмога обязана прийти мгновенно. — Врача сюда, быстро! Он очнулся!! Юнги вылетает с криками из палаты, так и не увидев руку младшего, что пыталась поймать его, удержать, чтобы тот просто остался рядом, никого не звал. Но Чонгук слишком обессилен и остановить паникующего старшего просто не способен.***
— Ну что тут сказать, я действительно удивлен. Вы снова смогли сбежать с того света, — утверждает врач, стоя над кроватью Чонгука и что-то чиркая на бумаге. — Он там и не был, это просто вы - уроды, которые волнуются только за свои задницы, — зло сплевывает. — Юнги-хен! — отдергивает младший. — Они трижды хотели отключить от тебя все, Гук-и. Трижды, блять! Я этого никогда не забуду. — Это крайне редкий случай. Чрезвычайно редкий. Поймите это, — вздыхает доктор. — Вспомните, скольких вы отключили, не разобравшись, и задайтесь вопросом, почему он такой редкий. — С вами спорить бесполезно. В течение нескольких дней вас переведут обратно, — обращается к Чонгука, — отдыхайте пока. Мужчина в халате уходит, оставляя парочку наедине. Юнги так и стоит, прислонившись к тумбе, не знает, что сказать. Прошло пару дней, как очнулся младший и ему заметно лучше. Он не встает, но уже может спокойно сидеть и дышать без дополнительной маски, вернувшись к обычным трубочкам, а это главное. У Юнги все напряжение спадает, когда встречается с живыми глазами Чонгука. Это была первая совместная трудность и они ее пережили. Хотя как «совместная», по сути ведь Мин пока что для Чонгука никто. Просто очень хороший хен, друг, с которым весело. Но Юнги сейчас не хочет с этим разбираться, он устал. Ему просто хочется поскорее вернуться с мелким в старую палату, улечься вместе с ним на кровать и хорошенько поспать. И плевать на любые возможные протесты, как минимум ближайший месяц Юнги сможет спать спокойно только обнимая этого человека. А как выкрутиться за этот поступок перед Чоном он уж придумает. — Хен, прости, — слышится тихий голос, — сильно тебе со мной повозиться пришлось. — Ты теперь мой должник, — говорит, улыбаясь краешком губ и потирая переносицу. — Уже не в первый раз, — а Гуку неловко отчего-то, глаза поднять не может, продолжая рассматривать свои исхудавшие пальцы. — Почему ты плакал? — становится серьезным Мин. — А? — Не прикидывайся дурачком. В тот день, когда очнулся, почему ты плакал? Это правда была просто шоковая реакция? Только не ври мне. Юнги привык верить своей интуиции, и сейчас она трезвонит, что тут что-то не так. Он намерен выяснить всю правду, и это чувствуется в голосе, интонации, мелких деталях выражения лица. Чонгук это все видит. — Я.., — запинается. — Это.., — а Юнги только бровь в удивлении выгибает, с каких пор Чонгук так нервничает. — Я все расскажу, хен, только потом, не здесь, обещаю. — Хорошо, я запомнил, — Мину остается только вздохнуть и смириться. — Чонгук-а, я могу забрать тебя прямо сейчас, — шепчет голос, но в этом месте такая гробовая тишина, что Чон принимает это за крик. — Нет, не надо, пожалуйста, я больше не хочу исчезать, — молит парень. Гук сидит на деревянной табуретке, а вокруг такая белоснежность, что невозможно открыть глаз. Так он и остается, поставив локти на бедра и уткнувшись в ладони лицом. Чон не видит того, кто с ним говорит, но чувствует, как вокруг него кружат, создавая легкий ветерок. — Почему же? Ты же раньше меня просил забрать тебя, и наконец я это могу сделать. Мне даже спрашивать тебя не надо, — холодные пальцы ложатся на плечи, а уха касаются шершавые губы. — Все поменялось. Я хочу жить. Я очень хочу жить! — по щекам побежали первые слезы, но Чонгук обязан сейчас отстоять себя. — Появился один человек, мне нужно к нему вернуться, я обещал. Он ждет меня, я знаю. — Не нужно ничего делать из чувства долга. Ох, Чонгук-и, как я тебя долго ждал! Знаешь, как мне было больно тебе отказывать на твою просьбу забрать тебя? Но сейчас мне наконец дано добро, и я готов сделать это с огромным удовольствием. — Это не чувство долга, — всхлипывает. — Я люблю того человека. Очень люблю. Если бы я знал, что он появится, в жизнь бы не просил тебя о таком. Я только почувствовал сладкий вкус жизни, только осознал, как она прекрасна. Я наконец познакомился с счастьем и ты говоришь, что готов отнять у меня все это? Чонгук с все еще закрытыми глазами, но встает, потирая рукавом мокрую дорожку с лица. Его жизнь сейчас буквально висит на волоске, и это можно чуть ли не физически почувствовать. Один щелчок пальцев этого незнакомца, и его нет. Так что Чон собирает всю волю жить в кулак и противится речам оппонента. — Ты ведь знаешь, что меня не волнует твое мнение? — пропадает нежный голос, становясь хладнокровным. — Ты ведь знаешь, что я буду бороться до конца? — отвечает тем же Чон. — Верни меня обратно, живо, — приказной тон. — Не советую иметь такого врага, как я, Чон Чонгук, — голос обрывается и вновь тишина, которую младший не смеет нарушать, что-то происходит. — Считай, тебе сегодня повезло, — спустя пару секунд бросает раздраженный голос. Последнее, что слышит Гук — это щелчок пальцев. Все возвращается на круги своя, когда мелкий снова в своей старой палате. Впервые в жизни Чонгук так счастлив видеть эти до боли знакомые яркие обои. Раньше они оповещали о том, что он снова вернулся, что он жив, и Чона воротило от этого. Теперь они говорят, что он сумел (!) вернуться, что он все еще может.. О, он многое может на самом деле, несмотря на физические ограничения. Например, он прямо сейчас может крепче обнять тело рядом. Юнги удивил его, когда, молча, выключил свет и лег рядом с ним спать, сказав одно лишь: «Спокойной ночи», но Чонгук счастлив. Ему не пришлось просить об этом. По сути, он лежал в отключке, и для него время должно было пробежать незаметно, но он успел страшно соскучиться, и это снова новое чувство. Мин Юнги вообще подарил младшему целые букет новых чувств, о которых последний только читал со скучающим лицом, особо не вчитываясь. О том, что у Мина все с точностью также знать необязательно. На дворе глубокая ночь, но Чонгуку не спится. Он просто лежит, уткнувшись носом в затылок старшего. Гук не может дать определения, чем пахнет Мин, но он этот аромат из сотни узнает, он самым родным теперь стал. Приподнимаясь на локтях, заглядывает в лицо, на которое падает половинка лунного света, и наивно полагает, что второй крепко спит. Вглядывается в аккуратные черты лица. Когда Мин вот так вот тихо лежит, Чонгук не может не сравнивать его с куклой. Самой красивой куклой, пусть банально, но это правда. Чонгуку до покалывания в пальчиках хочется стать ближе к Юнги, наклони он голову чуть ниже и.. Но он не может. Нужно сначала объясниться старшему, мол: «так и так, хен, не хотел, да вот это ты зараза такая, влюбляешь с каждым днем сильнее». Он упускает момент, когда собственное дыхание сбивается, а желание все четче вырисовывается. — Мелкий, долго мне еще ждать? Чон шокируется настолько, что даже отодвинуться не сообразит, только глазенки до неестественного расширяются. — Ты просто предупреждай, может, я реально вздремнуть успею, пока ты решишься, — приоткрыв один глаз, говорит хриплым от долго молчания голосом. — А чего ты ждешь, хен? — спрашивает вполголоса на удивление быстро взявший себя в руки младший, уже осознанно нависая над Мином. Что ж, раз уж поймали, бежать все равно некуда. — Ну, так сразу не ответить. Может быть.. Недоговаривая, обвивает руками шею Чонгука, притягивая к себе. Все не происходит резко и быстро. Юнги медленно тянет младшего на себя, сокращая сантиметры. Взгляд на глаза только раз падает, когда носы соприкасаются. Чонгук стесняется, поворачивая чуть голову, чтоб удобней было, но не отступает. И в этот момент Мин, не сдержавшись, поддается вперед. Первое столь желанное прикосновение к этим губам, и у Юнги начинает крыша ехать. Поцелуй не выходит легким, невесомым, напротив, Чон вплотную прижимается к старшему. Всего несколько секунд этого невинного чмока, но у обоих чертовы бабочки в животе, милый румянец, который в случае Гука распространился до самых ушей, и одно сплошное желание еще. — А теперь не прижимай так плотно губы, — ласково шепчет, в свободную секунду, попутно зарываясь рукой в копну волос на макушке, — Чонгук-и. Гук только приоткрыл рот, чтобы сказать какую-то ерунду от смущения, но этим моментом удачно воспользовались. У Юнги опыта не больше, чем у второго, такой уж у них мир, но инстинкты свое дело делают. Становится слишком горячо, когда появляются неприличные звуки, но это только распаляет. Чонгук готов тысячи раз с того света возвращаться, ибо любой рай без Мин Юнги — это ад. — Хен, погоди, — останавливает Гук, держа маленькое личико Мина в ладошках, в какой-то момент они перевернулись, и теперь Чон под старшим, — мне нужно тебе кое-что рассказать, — говорит, дыша через раз. — Вот прямо сейчас? — водит носом по скуле. — Прямо сейчас, — снова ловит ручками лицо второго. — А ты умеешь подбирать момент, — добрая усмешка. — Я слушаю, Чонгук-и. — В общем, — отводит взгляд, — ты у меня как-то спрашивал, почему я заплакал тогда, — Юнги подбирается весь, вспоминая тот день, улыбка пропадает, смотрит пристально. — Мне просто знаешь, показалось, что это реально конец. И когда я увидел тебя, у меня такое облегчение было на душе. Несколько месяцев назад, я бы злился, что снова открыл глаза, но не сейчас. В этот раз я до безумия хотел их открыть.. Ради тебя. Я очень боялся, что не успею сказать тебе то, что хочу. Поэтому черт, я был так благодарен и счастлив, что вновь увидел тебя, вот и не сдержался. Чонгук путается, повторяется, об одном и том же разными предложениями говорит, но Мин внимательно слушает, каждое слово запомнить пытается. Он их через всю, может и не очень длинную, но жизнь, пронесет. — О чем я? А, в общем, хен, я сказать хотел, что, — Чон губы и часть носа рукой прикрывает, брови чуть хмурит, в глаза старшего посмотреть не решается, — что люблю тебя, вот, — тихо, но Мин слишком отчетливо это услышал. — Хэй, Гук-и, — старается привлечь внимание, — ну же, посмотри на меня, — ласково-ласково. — Я сейчас до чертиков счастлив, видишь? — Нет, — честно отвечает. Потому что, ну, во-первых — они поменялись местами и теперь лицо старшего в тени, во-вторых — по большей степени он сейчас сосредоточен на том, как выключить звук собственного сердца. Юнги на этот ответ лишь тяжко вздыхает. — Это печально, но с другой стороны, — лукавая улыбка, — мне невероятно льстит, что мой мальчик так реагирует на меня, я могу услышать твое сердце. — Твою мать, я пытаюсь успокоиться, заткнись, — первое, что приходит в голову, но в процессе быстрого осмысления слов Мина, голова снова начинает идти кругом. — Как ты меня назвал? — удивленно. — Что? Что так смотришь на меня? Я сам не ожидал, что вполне ничего так романтик, но вот что ты делаешь со мной, Чон Чонгук, — настала очередь выхода красных щечек Мина, хоть он и старается уверенно держаться. — Ты мне признался, а когда чувства двух людей взаимны, они обычно начинают встречаться, ты знал? В следствии, ты как хочешь, но я всем буду говорить, чей ты, чтоб лишний раз проблем не возникало. — Боже, Юнги, просто скажи уже это. — Куда «хен» дел, мелкий? — Вернулись к истокам, я смотрю, — нежная улыбка. — Не долго тебя на романтику хватило, хен. Но все же, — убирает выбившиеся прядки с лица Мина, заправляя их за ухо, — ты ведь понял, о чем я. Если это и правда взаимно, то скажи мне это, я хочу услышать от тебя. Это тяжело, признаваться в любви любимым. Попроси Юнги кто другой, он бы, не отрываясь от игры, бездумно сказал, лишь бы только отвязались, и вообще плевать на все. Но перед ним сейчас никто другой как Чонгук, и это смущает. — Люблю тебя, — опускает голову ниже. — Доволен? — шепотом. — Вполне, — отвечает той же интонацией Чон, снова утягивая старшего в поцелуй.***
— Какого черта, Хосок-хен, ты не прав! Это было так невинно сказано, с какой-то детской непоколебимой уверенностью и злостью, что в палате повисает на несколько секунд тишина, которую вскоре нарушает хлопающий Юнги, не в силах больше которого сдерживать хохот. — Браво, Чонгук-и, просто браво, — ему кажется, что он сейчас высмеет легкие. — Ты заставил этого идиота не только замолчать, но и потерять дар речи, ход истории переписан, трофей в студию! Хосок же в свою очередь, наконец возвращает свой дар говорения, прекращая просто открывать и закрывать рот, как рыбка. — Я выигрывал множество споров, но такого аргумента еще никто не использовал, так что это было неожиданно, признаю, — Чон старший усмехается сам над собой, — но больше это не прокатит. Мой ТэТэ определенно более грациозен и гибче чем Пак Чимин. — Ну да, хочешь правды, хен? Ты просто слишком ослеплен этой своей любовью к Тэхену, что не видишь очевидного, так старательно принижая Чимина. — Молодец, отличную причину придумал, вот только я могу то же самое сказать и про тебя. Спор снова начинает набирать обороты, и Юнги уже не смешно. — Так, дорогие мои фанючки, стоп, — как можно громче говорит Мин. — Вы сейчас глаза друг другу выколете, давайте искать компромисс. — Но, Юнги-хен, Чимин лучший танцор этой гребанной вселенной, я должен его отстоять, — надувая губки, легонько бьет кулачком рядом сидящего старшего по бедру. — Чонгук-и, я ведь сейчас ревновать начну. Чон весь смягчается после этой фразы, заменяя глаза-звездочки, которые появляются при восхищении танцором, на глаза-сердечки, которые адресованы только Мину. — Ты совсем другое, хен, ты же знаешь. Знает, но ничего поделать со своим характером собственника не может. — Окей, — вздыхает, начиная ерошить макушку младшего. Хосок на это дело смотрит глазами: «Ради всего человечества, не начинайте», но Юнги ему также мысленно отвечает: «Вообще твое мнение сейчас не волнует». — Возвращаясь к вашим балеринам, все познается в сравнении. Неужели у них за.. Сколько они уже в танцах? Два года? — Чимин два с половиной, на полгода больше Кима, — гордо заявляет Гук, игнорируя закатывание глаз Хосока. — Короче, за два года, ни разу не было соревнований? При том, что они этим все это время и занимаются. Но до сих пор не пересеклись, серьезно? — На самом деле, это действительно странно, — задумывается Чон старший. — Они всегда победители, просто в разных сезонах, но еще не встречались в поединке. — Ходили слухи, что у них роман, поэтому они сами не хотят соревноваться, — пожимает плечами младший, — но по мне так это бред. — Именно, Чимин птичка не того полета, до Тэхена явно не дотягивает. — Ты хотел сказать, что Тэхен находясь рядом с такой звездочкой, как Чимин, комплексовать будет. — А сколько времени? У вас разве уже шоу не началось? — вспоминает Мин, стараясь увести разговор в другое русло. — Началось, но Тэхен сегодня не участвует, так что пофиг. — Аналогично. — Ну хоть в чем-то вы солидарны, — хмыкает Юнги. — ХОСОК, БЛЯТЬ, ЭТО ПИЗДЕЦ! — с сумасшедшим криком в палату влетает незнакомый парень, переводя на ходу дух, — ТЫ КАКОГО ХРЕНА НЕ СМОТРИШЬ? — обращая внимание на выключенный телевизор, еще громче орет. — С тобой че, Джебом-а? — честно говоря, Хосок не на шутку перепугался, закричав и подпрыгнув на собственной кровати. — Быстро включай! — молниеносно хватая пульт, жмет по кнопкам. На экране появляются Чимин и Тэхен, держащиеся за ручку, и что-то лепечущие о том, что их снова пытаются сделать противниками, и как они устали от этого. — Н-нет, ну это еще ни о чем не говорит, ребят, — в который раз за вечер, ловя шок, бубнит Хосок. В этот момент Пак говорит какую-то милость, на что Ким влюбленно хихикает, нагинаясь и чмокая того в щечку. — Хосок-хен, ради всего святого, заткнись. Стоит тебе что-то сказать, и они делают все противоположно, — загробным голосом говорит Гук, пытаясь смириться. Но ауру обреченности вновь ломает Юнги, который в этот раз уже чуть ли не хрюкает от смеха. — Хен, мы все поняли, может, успокоишься? — спустя какое-то время приходит в себя Гук, сужая глаза и пристально смотря на Юна. Мин пытается что-то ответить, но из-за неконтролируемого смеха выходят лишь какие-то звуки, даже отдаленно не напоминающие речь. — Какие же вы все-таки идиоты, — наконец просмеявшись, говорит Юнги, растирая по щекам слезы. Но ему ничего не отвечают. По телевизору уже идет какая-то реклама сникерсов, Хосок сидит с закрытыми глазами и очень напряженным лицом, будто у него в голове сейчас идет сложнейшая борьба. Чонгук наоборот уставился в одну точку на стене, широко открыв глаза и надув правую щеку. — Давай, Гук-и, — тянет младшего за руку, привлекая внимание, — пошли отсюда. — Если честно, — уже в своей палате говорит Чон, — то они красиво смотрятся вместе, — тянет последний слог, зевая. Они лежат на кровати, Чонгук чуть ниже, настолько, что Юнги смог положить подбородок на его голову, обнимая, а младший обвил руки вокруг его талии. И от этого так тепло и уютно в любимых руках, что обоих тянет спать. — Но не красивее нас, — улыбается Мин, закрывая глаза. — Естественно, это не обсуждается, — согласно кивает, проваливаясь в дрему. — Спи, Чонгук-и, — целует в макушку. Чон засыпает моментально, но и Юнги от него не отстает. В этом сломанном мире, где царит боль и утрата, где всего лишь хронический гастрит — это настоящее благословение, эти двое смогли найти друг друга. Да, их тела слабы, они не могут без врачебной помощи, как и все в этом мире, и что? Ведь они достаточно сильны, чтобы крепко держать любимую руку и никогда не отпускать ее.