Бесишь

Мидорима наслаждался свежезаваренным зеленым чаем, когда в прихожей что-то с грохотом упало. Впрочем, череда ругательств, последовавшая за шумом, выдала Такао, который уже через минуту стоял перед Мидоримой и кипел почти так же, как кипяток для чая.       — Что? — невозмутимо спросил Шинтаро. Брови Такао взмыли вверх, и теперь он казался более взвинченным, чем был секунду назад.       — Ты меня спрашиваешь? — раздраженно выпалил Такао.       — Учитывая тот факт, что в квартире находимся только мы с тобой, очевидно, что вопрос адресован тебе, — ровным тоном произнес Мидорима, сделав очередной глоток чая.       — Миллион раз тебе говорил, — скрипя зубами, начал Такао. — Убирай свои гребаные талисманы дня с дороги. Что за дрянная привычка оставлять их где попало? Ты хочешь, чтобы я шею себе сломал или что?       — Они не где попало, — обиженно, но с важным видом, ответил Мидорима и поправил сползающие очки. — Они там, где я их намеренно оставил.       — Намеренно? Ты, что, реально хочешь, чтобы я убился?       — Ты не трамвай.       — А? — вопросительно выгнул бровь Такао, не поняв, к чему ведет Шин.       — Обойдёшь, — отрезал Мидорима и, протиснувшись между парнем и дверным косяком, вышел из кухни.       — Что за черт?       — Ты испортил мне чаепитие. Такао чуть не захлебнулся воздухом из-за возмущения.       — Ты мне чуть ногу не сломал, болван!       — Что ты сказал?       — Что слышал. Так, — выдохнул Такао, возвращаясь в прихожую. — Меня это всё порядком достало.       Мидорима так и остался стоять посреди их небольшой гостиной, когда Казунари, ворча вернулся с охапкой талисманов минувших дней в руках и, бросив их перед стеллажом с остальными талисманами, снова вышел из комнаты. Шинтаро лишь нахмурился, когда Такао вернулся с черным пакетом в руке.       — Я тебя предупреждал, ты меня проигнорировал. Твоё право. Теперь я буду действовать, и ты мне ничерта не сделаешь.       — Ты что делаешь? — выпалил Шинтаро, глядя безумными от злости глазами на Такао, который принялся скидывать все статуэтки, сувенирчики, мячи, игрушки и прочие безделушки, что раньше уберегали Мидориму от неудач.       — Избавляюсь от хлама, — отрезал Казунари, не отвлекаясь от заставленных полок.       — Хлама? — с оскорбленным возмущением повторил Мидорима. — Что это ты хламом назвал, а? — с вызовом произнес Шин и бросил в парня игрушечную говорящую панду (сегодняшний талисман), и та, звонко пикнув, скатилась к ногам Казунари.       — Спасибо за участие, — съязвил Такао и кинул панду в мешок.       Это стало последней каплей для Шинтаро. Больше он не мог просто безучастно стоять и смотреть на развернувшееся перед его носом бесчинство.       — Убери свои руки от моей полки, Такао, — почти прорычал Мидорима в лицо Казунари.       — От твоей полки? — усмехнулся тот в ответ. — Так-то я сколотил её, так что она моя, — вяло, почти безразлично, отреагировал Такао, пожав плечами.       — Ты ее сколотил, потому что я тебе приказал. Она моя.       На мгновение Казунари отвлекся от собирания бессмысленных по его мнению фигурок в мусорный мешок и, злобно сверкнув глазами, ровным, но строгим голосом произнёс:       — Еще одно слово, и я сожгу рикшу*.       Мидорима ответил лишь испепеляющим взглядом.       — В любом случае, это всё моё, и не тебе решать их судьбу, — бросил он и стал выставлять талисманы назад на полку. — И ты ошибаешься, если думаешь, что я тебе позволю тут заниматься самодеятельностью, Такао.       — Ты, наверное, издеваешься надо мной, — выдохнул Казунари, провожая взглядом каждое движение Шинтаро, который сейчас с самым сосредоточенным видом расставлял всё по местам. — Тогда и я сыграю на твоих нервах, как ты играл на моих всё время, — темные глаза не по-доброму сверкнули, и рука, словно в замедленной съемке, потянулась к полкам и, легко скользнув в воздухе, смела к чертовой матери всё, что стояло на полках.       Кое-что разбилось, кое-что рассыпалось, что-то закатилось под диван и кресло, а остальное просто раскатилось по комнате.       Секунд десять стояла гробовая тишина. Шинтаро замер с фигуркой дельфинчика в руках и немигающим взглядом смотрел на свою разрушенную чужими руками святыню. А потом он посмотрел на Такао. Тот, кажется, как никогда был доволен собой. Изумрудные глаза горели яростью, и, казалось, что еще чуть-чуть, и Шинтаро спалит всё тут своими глазами-лазерами. Такао усмехнулся собственной фантазии, и это стало началом конца. Он даже не сразу понял, когда Шин выкинул из рук дельфинчика и, схватив его за шиворот, прижал к стене.       — Смешно тебе? — загремел в воздухе чужой голос, незнакомый, пропитанный ненавистью, отчего становилось не по себе. В глазах Мидоримы бурлила злость. Стало страшно, но Такао не из тех, кто слушает инстинкты, вместо этого он предпочитает подливать масла в огонь.       — Да, мне смешно. Потому что ты выглядишь просто нелепо, когда трясешься над этими безделушками. — Пальцы на воротнике Такао сжались сильнее. — Как маленький мальчик, честное слово, возишься со своими игрушками, ты просто смешон, Шин-тян.       — Повтори, что сказал.       — Ты смешон, Шин-тян, смешон до нелепости.       Мидорима впервые пренебрегает заботой о левой руке и с силой бьет ею по лицу Такао. Так что в следующую секунду шокировано хлопает глазами не один Казунари.       — Ублюдок, — рычит Такао и толкает замешкавшегося Мидориму.       Они путаются в ногах, в разбросанных на полу талисманах и падают на пол. Очки слетают с лица Шинтаро, когда Такао отвечает на удар.       — Такао, — акцентируя на каждом слоге, шипит Мидорима и одним рывком переворачивает их, оказываясь сверху на бедрах Казунари.       Возня на полу продолжается до тех пор, пока Мидорима не чувствует кое-что твердое, упирающееся ему в ногу. Не трудно догадаться что именно.       — Это что? — Мидорима отполз в сторону, удивленно хлопая глазами.       — Сука, я даже злиться на тебя не могу, — проворчал Такао, притянув к себе подушку. — Я злюсь, и ты злишься тоже, а чем сильнее ты злишься, тем сильнее я завожусь. В том смысле, что забываю о ссоре и думаю только о том, как хотел бы отсосать тебе, — тихо говорит он, а откровенность голоса царапает горло. — Блять! Бесишь меня так сильно! — в лицо Мидоримы прилетает подушка, а Такао скрывается в ванной.       Шинтаро еще несколько секунд приходит в себя после внезапного объявления Такао. Просто сидит на полу и хлопает глазами, пока до него не доносится шум воды из ванной комнаты.       Мидорима прокрался в ванную под тихие ругательства Такао, запутался в разбросанной на полу одежде и едва не растянулся по кафелю.       — Эм, могу я...? — осторожно обнаружил себя Мидорима, приоткрыв дверцу душевой кабины.       — Твою ж за ногу, какого черта? — однако Такао все равно испугался.       — Только что ты сказал...       — Забудь, что я сказал, и уйди.       — Но я пришел помочь тебе с твоей проблемой, — настойчиво произнес Шинтаро и, быстро стянув с себя лишнюю одежду, залез в душевую.       — Как всегда эгоистичен, — тихо проговорил Такао, стоя спиной к Мидориме.       — Как и ты, — так же тихо ответил Шинтаро, на что Такао развернулся и одарил его полным возмущения взглядом.       — Извини?       — Сказал, что хотел, и сбежал, — начал Мидорима, аккуратно обхватив пальцами подбородок Такао. — Даже не дал мне возможности ответить что-либо. Эгоистично и невежливо, — он говорил медленно, растягивая каждое слово, и большим пальцем поглаживал нижнюю губу парня. — Что же нам теперь делать?       — Думаю, мы должны устранить все недосказанности между нами, — ответил Такао в той же манере, превращая слова в тягучий мед. — Немедленно.       — Рад, что мы пришли к единому заключению.       — Впервые за всё время.       — Просто молчи сейчас.       — Заставь меня.       Мидориму не нужно просить дважды. Уже в следующую секунду он прижимает Такао к себе и сталкивает их губы в поцелуе. В глубоком, извиняющемся. Пальцы одной руки путаются в волосах, другая — обнимает за талию, и Такао тонет в поцелуях Мидоримы каждый раз как в первый, и если честно, это пугает его.       — Всё хорошо? — искренне интересуется Мидорима, беспокойство и вина застилают радужку зеленых глаз, превращая их в драгоценные камни, пальцы успокаивающе гладят щеки, а губы неуклюже расплываются в виноватой улыбке.       Такао кивает.       — Да, сейчас лучше. Но я все еще хочу отсосать тебе.       Мидорима хмыкает себе под нос, и Такао даже через стекла очков может видеть, как яркую радужку заливает кофейная гуща желания.       — Хорошо, детка, если ты так хочешь, — с рвущимся наружу возбуждением произносит Мидорима и целует парня в уголок губ, и Такао, сверкнув глазами, опускается на колени.       — Ох, черт, — срывается с уст Мидоримы, и он буквально пьянеет от удовольствия, накрывшего его с головой.       Горячая волна разносится по венам, и сердце неистово бьется в груди, отдаваясь бешеной пульсацией в голове и на периферии, отзываясь приятной дрожью в подушечках пальцев. Мидорима чувствует, как он буквально растворяется в в этой волне, тает как чертов сыр в масле, и кажется, что это необратимая реакция.       — Такао, остановись, иначе я сейчас кончу.       Такао в ответ лишь самодовольно хмыкает.       — Не стесняйся.       Вдруг всё тело сводит судорога, Мидорима тяжело дышит, едва смог устоять на ногах в этой скользкой душевой и медленно приходит в себя после оргазма под медленные поцелуи Такао. В ключицы. Он выцеловывает их по миллиметру, переходит на шею, оставляет пылающие следы на коже, целует за ухом и шепчет:       — Я хочу, чтобы ты трахнул меня, Шин-тян.       Растворенное в посторгазменной неге возбуждение снова циркулирует по сосудам, заставляя кровь бурлить от желания, отзываясь под кожей легким покалыванием.       — Хочешь, чтобы я вылизал тебя? — спрашивает тоном из категории «ну, и каким будет твой положительный ответ?»       — Да, я хочу, — отрывисто выдыхает Такао.       — Скажи это.       — Вылижи меня. Я хочу, чтобы ты вылизал меня.       Мидорима удовлетворенно хмыкает и резко разворачивает Такао, его щека трется о матовое стекло, а приоткрытые в немом стоне губы ловят стекающие капли воды.       — Черт, Шин-, ох, блять, — несвязно залепетал Такао, когда Мидорима задел нужную точку. — Я готов, я готов, давай же.       И вдруг для Такао все перестало существовать. Теперь имели значение только Мидорима внутри него, его горячие ладони на бедрах, его губы на плече и его стон, исполненный грешной страстью.       Шинтаро кладет ладонь на лоб Такао и опускает его голову себе на плечо, сминает губы в развратном поцелуе, кусает кожу шеи, оставляя собственнические метки, которые похожи на маленькие галактики. Всё тело пылает. Такао кажется, что прямо сейчас он сгорит от удовольствия, превратится в пыль, в наночастицы, распадется на атомы и улетучится прямиком в космос. Черт побери, разве это должно ощущаться так сильно?       Такао теряется и едва ли не хнычет, когда Мидорима прекращает всё и неожиданно выходит из него, он всё еще дезориентирован, когда Шинтаро резко разворачивает его, опускает руку ему на бедро, побуждая обвить ноги вокруг своей талии, и снова резко входит, одним движением проникает на всю длину и целует, целует, целует. Ловит губами каждый стон Такао, делит с ним вдохи и выдохи, буквально дышит им, и Казунари от этого сносит крышу. В голове остается только пустота, в груди стучит не сердце, а спутанный клубок самых разных и самых сильных чувств только к одному человеку. Мидориме Шинтаро, черт побери.       Толчки становятся быстрее, резче. Такао откидывается на стенку кабинки, выгибаясь в спине, а его ладонь скользит по стеклу как в гребаном «Титанике», и, он, прямо как Роза, уже давно улетел к звездам. Галактики взрываются вместе с ним, когда дрожь пробивает все тело, и он кончает с громким стоном, снова прижимаясь всем телом к Мидориме, сжимаясь вокруг него, и Шинтаро этого достаточно, чтобы кончить следом.       Оргазм вытряс из них последние силы, сделал их тела ватными, и они неуклюже переминались с ноги на ногу в под теплыми струями воды, обнимаясь, и лениво улыбались в поцелуи.

***

      — Надеюсь, ты больше не будешь кидать свои талисманы дня посреди дороги, зря я тебе эту полку сделал, что ли, — говорит Такао, когда они уже лежат в кровати и вместо того, чтобы закрыть глаза и уснуть, смотрят друг на друга и время от времени глупо улыбаются. Совсем как подростки, честное слово.       — Но я, действительно, думал, что ты не трамвай и можешь обойти. Не разочаровывай меня так сильно, Такао.       — Просто заткнись, — закатывает глаза Казунари, смеясь.       — Заставь меня.