Утешение

Мирон расстроен результатом баттла. Ваня сразу видит по глазам. Видит по тому, как Мирон натянуто улыбается и нервно поправляет ворот розовой рубашки...Рудбоя без ножа режет эта застывшая улыбка и он торопится сочувственно приобнять за плечи, поддержать, прижать ближе. Мирон дергается и делает попытку освободиться. Не любит он жалость, не принимает ни в каком виде. — Это баттл-рэп, пацаны, все нормально, — уверенно говорит он, а в глазах читается болезненное «вот бы сдохнуть прямо сейчас, чтобы не видеть всего, что будет дальше». Мирон удаляется провожать Веру на вокзал вместе с Рики Ф. Ваня знает, что сегодня не пойдет домой. Он перебирает в кармане связку ключей, пока заводит машину. Мирон давно сделал дубликаты ключей от своей квартиры для него и Порчи. Ваня дремлет чутко и настораживается, как кот, когда слышит легкое звяканье в коридоре. Он предусмотрительно спрятал свои ботинки за тумбочку, так что Мирон не будет притворяться, когда зайдет в спальню. Ваня слышит шаркающие шаги и звон бутылок. Винища набрал, кажется… Мирон проходит в спальню, волоча за собой пакет с бутылками и включает свет. У Вани почти вырывается «блядь», потому что таким потерянным он Мирона еще не видел. Мирон наконец замечает его, испуганно вздрагивает и роняет бутылки на пол от неожиданности. — Ты зачем пришел? — напряженно интересуется он. Желваки на скулах императора напрягаются, брови сходятся на переносице. — Поговорить не хочешь? — мягко спрашивает Ваня. — О чем говорить-то? — хмурится Мирон. — О баттле? О моем грандиозном проебе? — Можно обо всем, — так же мягко и пушисто замечает Ваня и вытаскивает из бутылки первую бутылку. Мирон дергает плечами нервно, но присаживается рядом на кровать. Молча. Дает понять, что не рад присутствию Рудбоя на поминках собственного эго. Мирону не нравится, когда кто-то его видит таким, даже если это лучшие друзья и личные монстры. Мирон хочет бухать в одиночестве, слушая до утра скриптонитовский Притон, а утром, пьяный в говно, будет реветь в подушку от осознания собственной ничтожности. У него это постоянно, биполярка ебучая. Если лучше всех — так гений, если нет — полное говно. Две бутылки вина делают свое дело и Мирона развозит. Ваня тихонько пододвигается ближе и, наконец, позволяет себе осторожно приобнять его за талию. Мирон вздыхает так грустно и по-детски глубоко, полной грудью, приваливается головой к нему на плечо. Рудбой замирает. Сердце рвется от этого большого ребенка, вечно неуверенного в себе, бросающегося из крайности в крайность, недолюбленного, неласканного родителями в детстве. Мирон всю жизнь будто смотрит на окружающих и вопрошает не очень уверенно «Я правда хороший? Я это все заслужил?», а если считает, что у него что-то получается, радуется так непосредственно, горделиво-наивно, как дитя в песочнице. Мирон откидывается назад, укладываясь затылком на плечо Вани и Рудбой залипает на приоткрытых пухлых губах. Ваня позволяет своей правой руке скользнуть к Мирону под рубашку, легко оглаживая выступающие ребра. Мирон замирает, дышит глубже. Ваня гладит солнечное сплетение, пересчитывает пальцами косточки ребер. Сердце Мирона стучит сильно. Мирон поворачивает голову к Ване и смотрит из-под длинных ресниц. Выразительно смотрит. Он знает, зачем Ваня сегодня пришел. Рудбой наклоняется вперед и легонько целует Мирона в щеку. Затем — в подбородок. Осторожно гладит пальцами по щеке, приподнимает подбородок и заглядывает Мирону в глаза. Спрашивает: позволишь мне?.. Мирон долго смотрит в ответ, а затем слегка прикрывает ресницами глаза и у Вани срывает крышу. За десять минут на шее и лице Мирона не остается нецелованного места. У Мирон, а закрыты глаза, длинные ресницы дрожат, он улыбается и сам охотно подставляется под касания горячих губ Вани. Когда Ваня жадно вылизывает Мирону кадык и ямку между ключиц, Мирон начинает постанывать. — Ты красивый, — шепчет Рудбой и улыбается невольно, потому что Мирон каждый раз трогательно краснеет от удовольствия — внешность для него больная тема. Ваня знает, что Мирон сам себя на самом деле красивым искренне никогда не считал. Рубашка летит на пол. Ваня вжимает Мирона в кровать, нависая сверху и дергая замок на его джинсах. Замок заедает и не поддается. Мирон тяжело дышит, постанывает негромко и подается навстречу Ваниной ладони, сжимающей пах через грубую ткань джинсов. Ваня пробует расстегнуть молнию еще раз — не выходит. Мирон тихонько скулит, кусает нижнюю губу — возбужденному члену в узких джинсах тесно и неприятно, почти больно. — Заело…- виновато и немного смущенно поясняет Ваня. Мирон сводит брови к переносице и фыркает. — Боольно, — жалуется он, — Возьми ножницы…что ли… С третьего раза молния поддается и Ваня стягивает штаны Мирона вместе с бельем и высвобождает член. Мирон сладко стонет и подается бедрами навстречу. Ваня берет его член в кольцо пальцев и сильно сжимает у основания. Мирон вскрикивает и жмурит глаза, комкает пальцами простыни. Мокрые ресницы дрожат. Сексуальность Мирона — явление абсолютно универсальное. Сколько раз Ваня видел влюбленных мальчиков, сходящих по нему с ума не меньше, чем девочки. Ваня подносит ладонь ко рту Мирона и тот послушно вылизывает ее горячим языком. Ваня медленно ведет по члену вверх и вниз, с улыбкой наблюдая за тем, как Мирон щурится от удовольствия, тяжело дышит, изгибается всем телом. Ваня ни малейшего понятия не имеет, почему лысый, весь татуированный, как зек и сравнительно немолодой еврей похож на деву с полотен Тициана. Мирон пьян основательно, он бормочет что-то под нос и жмется ближе, а Ваня вспоминает…Вспоминает 2014 и такого же пьяного хохочущего Мирона, скачущего по одной из крыш Питера с бутылкой шампанского. Он тогда свалился бы точно. Если б Ваня не подхватил... Вспоминает 2015 и какой-то стрип-клуб на окраине Питера, когда сочетание травы и алкоголя заставило Мирона блевать в туалете целый час, потом пьяные они чуть не подрались с какими-то нариками и охрана вытурила их из клуба. Телефоны сели, такси было не вызвать. Ваня три часа тогда грел обнимашками мерзнущего Мирона — нашел лавочку и усадил пьяное светило русского рэпа к себе на колени. Ваня забыл, что пьяный Мирон еще больший тактильный маньяк, чем трезвый. Ему надо ласкаться, трогать, обниматься. Само собой, руки Мирона тут же оказались у Вани за шеей. Мирон ерзал на его коленях, тяжело вздыхал, тихонько постанывал, причмокивал и вполголоса хныкал — голова болела у него. Ну, а хули, Мирон Янович, 30 лет — не 15, пора завязывать с бухлом… Ваня кусал губы и пытался думать о чем-то кроме того, что Мирон горячо дышит ему в шею и то и дело трётся промежностью и ягодицами о его член. — Вааааня, — выдохнул Мирон, склонил голову к плечу и блаженно улыбнулся, подаваясь вперед, повисая всем телом на многострадальной Ваниной шее. — Бляяяядь, — почти прорычал Рудбой, у которого член уже подавал такие мощные признаки жизни, что хотелось выть. «Я же не пидор… Не пидор я… Это наркота ебаная все…» Мирон поднимает на него прозрачно-синие глаза, опускает свои длинные ресницы — и крышу у Вани срывает. Мирон недовольно то ли мычит, то ли урчит — Ваня целует грубо, напористо, фиксирует одной рукой спину, а другой держит за подбородок. Если бы они оба не были такими уставшими, первый секс у них случился бы прямо на этой лавке неподалеку от злополучного клуба. Но Мирон заснул прямо на Ване сразу после того, как Рудбой переместился с поцелуями на шею… После того они делали вид, что ничего не помнят — во всяком случае, Ваня делал вид, что не помнит. Помнил ли Мирон что-либо, было непонятно. Первый раз у них случился летом на даче у кого-то из общих знакомых. Они снова оба были пьяными, но на этот раз совсем не такими сонными. Возле той дачи, пом была неглубокая речка. Они сперва вдоволь наплавались, а потом начали целоваться прямо в реке. Ладонями к горячему телу, жарко и стыдно — Мирон стонет, Ваня лезет ладонями под резинку его плавок, стискивает ягодицы. — Я хочу, — тихо выдыхает Мирон Ване в шею. Ваня думает, что их разница в росте и габаритах — подарок свыше и подхватывает Мирона под бедра... Ваня так увлекается воспоминаниями, что забывает двигать рукой. Мирон приподнимается на локтях, удивленно и весело его разглядывает. — Ваня… Вань! — он тыкает пальцем Рудбою в грудь, возвращая его на землю. Ваня смотрит на Мирона — расслабленного, ласково ему улыбающегося — и сгребает его полураздетого в охапку, прижимает к себе, стискивает крепко, чувствуя, как стояк Мирона упирается ему в живот через футболку. Мирон вздрагивает всем телом и тихонько смеется. — Ты чего, Вань, — фыркает он в плечо. — Как же хорошо, что ты есть, Мирка, — бормочет Рудбой, сжимает его еще крепче и целомудренно целует в висок. Они сидят почти до рассвета так, обнявшись, будто вплавились друг в друга и стук сердца Мирона, отдающийся в его собственном, кажется Рудбою чем-то намного более интимным, чем стоны…