Под музыку сердца

Штольман смотрел на спящую Анну и поглаживал своей рукой ее руку. Какой красивой, какой желанной, какой родной она была. Он мог смотреть бесконечно на свою единственную, на свою любимую жену. Раньше он не понимал преимуществ брака. Быть с женщиной раз в несколько дней, а то и реже — было для него привычным в течение многих лет. У него была своя жизнь, по большей части очень загруженная из-за службы, у любовниц — своя. Поэтому он встречался с женщинами в основном тогда, когда это было просто удобно для обоих. Большим исключением было, когда свидания происходили часто. При его тогдашней жизни это было практически невозможно. Теперь он мог наслаждаться своей женщиной, своей женой, когда ему этого хотелось. Анна была все еще робкой, чтоб проявлять инициативу самой, но всегда с радостью откликалась на его ласки, которые часто заканчивались не только любовными играми. Он желал Анну многие месяцы и сейчас наверстывал упущенное. Конечно, раньше у него были фантазии, фантазии яркие и, признаться честно, заходившие далеко… Но даже когда он представлял, что Анна просто касалась его тела, его обнаженного тела, казалось, он терял рассудок… Теперь многое, о чем он так долго мечтал, стало реальностью, и в действительности это было еще лучше, чем он мог себе представить. Но это не было для него неожиданностью. Но для него стало полнейшим откровением то, что он просто хотел прикасаться к своей жене, просто гладить ее кожу, ощущать, что она с ним, рядом… и чувствовать от этого умиротворение и уют. Раньше желание касаться женщины для него было связано лишь с любовной игрой. Сейчас это было способом почувствовать близость с любимой, причем не только ту, что бывает между мужчиной и женщиной, а и ту, и даже в большей степени ту, что он для себя назвал единением с родным человеком. Когда они спали на разных сторонах кровати, он иногда просыпался от того, что ему было необходимо осязать, что его Анна рядом. Он придвигался ближе, обнимал ее или даже просто накрывал ее руку своей и засыпал снова… И это была супружеская жизнь. В один из их вечеров дома Штольман попросил Анну сыграть на пианино. Он купил для нее сборник романсов. Ей пришелся по душе подарок, и она была рада развлечь мужа своей игрой. Яков сначала мурлыкал себе под нос, а затем, когда она начала играть следующий романс, запел красивым голосом, от которого у нее замерло сердце. Если бы Яков не стоял рядом с ней, она бы никогда не поверила, что пел именно он. Этот завораживающий голос, от которого по телу бежали мурашки, не мог принадлежать суровому следователю Штольману и даже ее мужу Якову… Наверное, она выглядела не менее ошеломленной, чем маменька, когда та увидела Штольмана с кольцом и узнала, что его жена — ее собственная дочь. — Яша, это необыкновенно… чудесно… Почему ты раньше не пел? Ты это скрываешь? — Можно сказать и так. Если честно, об этом почти никто не знает. Это очень личное. Понимаешь, как бы из другой жизни, не той, что я живу, точнее жил до тебя. Для тебя я пел, потому что я открыл тебе свое сердце, потому что люблю тебя и доверяю тебе. Я не боюсь быть непонятым или осмеянным. — Над чем же здесь смеяться? — не поняла Анна. — Я не вижу причины. — Это потому, что ты меня видишь не таким, как все. Знаешь, мне хотелось спеть в тот раз, когда ты играла дуэтом с Коробейниковым — с его губной гармошкой… Но, естественно, я не мог этого сделать. — Почему? Ты боялся, что это может не соответствовать твоему образу следователя? Что люди этого не примут? Не поймут? Осудят? — Не только. Конечно, поющий начальник сыскного отделения — это, мягко скажем, зрелище еще то… Но я больше боялся того, что ты, а самое главное, и все присутствовавшие поняли бы, что я чувствую по отношению к тебе… Думаю, каждому было бы ясно, что я в тебя влюблен… А я не мог допустить этого в то время. — А потом? — Потом как-то не было случая. Не мог же я прийти и петь романсы под твоим окном. Об этом в ту же ночь узнал бы весь Затонск, — пошутил он. — А еще таланты у тебя есть? — Ну у меня много достоинств. Я не только хороший сыщик, но и, как надеюсь, неплохой любовник, — снова улыбнулся Штольман. — Ты — первоклассный следователь и замечательный любовник. И поешь прекрасно. А играешь? — Совсем немного, — он наиграл и напел знакомую мелодию. — Но танцую прилично. Анна не могла поверить — и это Штольман?? ЕЕ Штольман?? Тот сыщик, которого она знала больше полутора лет? Тот мужчина, за которого она вышла замуж? Или какой-то другой Штольман, которого не знает никто, даже она сама? — Танцуешь? Правда? Мне же снилось не раз, что мы с тобой танцуем… и что ты меня целуешь, — смутилась Анна. — Поцеловать тебя я могу и сейчас, — он не замедлил запечатлеть поцелуй на губах жены. — А насчет танцев — при первой же возможности. Я буду твоим кавалером весь вечер, даже если другие дамы будут в обиде. Обещаю, что вальс со мной ты не забудешь никогда. Но целовать тебя во время вальса я не буду, а то вдруг потом не найдется укромного уголка… — Яков Платонович, да Вы — опасный кавалер. — Не опаснее, чем Ваш муж, Анна Викторовна. — Яша, тебе всего этого не хватает — балов, приемов, салонов? — Анна сменила тон с игривого на серьезный. — Конечно, жизнь в Петербурге у меня была немного другая, — согласился Штольман. — Я не так часто бывал в обществе, как это может показаться. Но и не избегал его. Да, чего-то мне не хватает. Но все это совершенно не важно, когда у меня есть ты. — Яша, а ты когда-нибудь еще будешь петь — для меня? Только для меня. Можно даже тихонько. — Ну если только колыбельную — на ушко. — Сегодня? — с надеждой спросила Анна. — Нет, я надеюсь, что сегодня ты заснешь и без колыбельной… Как и предлагал Яков, они решили воспользоваться первой же возможностью потанцевать вместе. Анна была рада, что они были ангажированы на бал, который был затеян для офицеров полка. У нее был почти месяц, чтоб заказать к этому событию новое платье. Несколько дней спустя, зайдя домой, Штольман застыл на месте — он был сражен наповал. Он увидел мечту из самых нереальных снов, женщину, которая была самим совершенством. Свою Анну. На ней было жемчужного цвета платье из ткани с узорами, оно сидело абсолютно по фигуре и подчеркивало все ее достоинства. Лиф был украшен вышивкой, декольте было не слишком глубоким, но все же достаточно открытым, чтоб у него появились соответственные мысли… Женщина, от одного взгляда на которую, у него все переворачивалось внутри… Вместе с тем Анна выглядела такой прелестной, такой юной и непорочной… как невеста. Невеста… У Штольмана перехватило дыхание. Из-за него она никогда не была невестой, и это его огорчало. Но он мог сделать так, чтоб у его Анны, точнее у них вдвоем, все же был маленький праздник. — Анечка, ты восхитительна в этом платье, — он поцеловал жене руку, а затем коснулся губами щеки. — Неужели оно готово так быстро? — Да, я сама не ожидала, но сегодня утром мне прислали записку, что я могу прийти на последнюю примерку, оказалось, что им оставалось лишь несколько последних штрихов. И вот недавно платье принесли, я не удержалась примерить его еще раз. Я не знала, что ты придешь так рано… — Аня, я могу попросить тебя об одолжении? Это платье настолько бесподобно, что я хотел бы просить тебя не надевать его на бал… — Зачем же тогда я его заказывала? — удивилась Анна. — Мне хотелось бы, чтобы ты надела его по другому поводу… У нас не было свадьбы. Ты хотела бы, чтоб у нас было небольшое торжество по поводу нашей женитьбы, только для самых близких? Я бы очень этого хотел. И еще я бы хотел, чтоб на том празднике ты была в этом платье. Белое платье, конечно, ты уже надеть не сможешь, ведь ты теперь жена, а это платье — очень подходящее для такого события. Ну как, Аннушка, ты согласна? Анна не знала, что сказать… Не потому, что она не хотела торжества, просто Яков застал ее врасплох. — Яша, я не думала, что ты предложишь нечто подобное… Мне казалось, что раз мы уже живем вместе, для тебя это не имеет смысла. Что это лишнее. — Аня, для меня это совершенно не лишнее. Для меня это было бы очень важно. Даже если мы уже живем как муж и жена, я хотел бы, чтоб у нас было приятное воспоминание о начале нашей семейной жизни. Если ты согласна, мы должны поговорить с твоими родителями. — Конечно, Яша, я согласна. Как оказалось потом, на плечи Штольмана и адвоката Миронова легли в основном лишь финансовые вопросы. Анна и Яков были удивлены, с каким рвением приглашенные ими гости сами бросились организовывать торжество. Не успел Штольман заикнуться, что вскоре намечается небольшое празднество, правда неизвестно где и когда, как Трегубов договорился о том, что в их распоряжении будет малая зала в Собрании. Коробейников нашел музыкантов, которые помнили его, среди других инструментов они принесли ту самую скрипку, которую он когда-то разыскал после кражи. Доктор Милц сговорился со своим постоянным пациентом, занимавшимся организацией приемов. Слава Богу, Марии Тимофеевне нашлось дело — она вызвалась руководить украшением залы. Ведь все остальное и так сделали без нее. Торжество началось вечером, когда все уже были свободны от повседневных забот. В управлении за старшего оставили Ульяшина, который должен был в случае необходимости немедля послать за Коробейниковым. К всеобщей радости, никаких серьезных происшествий, требовавших присутствия важных чинов, не случилось. И все повеселились на славу. Гостям были предложены закуски, сладости, шампанское, коньяк… кому что по вкусу. Анна со Штольманом пили шампанское. А как же иначе, ведь за них поднимали тосты. Тосты правда были не за новобрачных, а за молодых, за дальнейшую счастливую семейную жизнь. Молодая госпожа Штольман в своем изумительном платье и с замысловатой прической, в которую вплели нить жемчуга, была неотразима. Хотя волосы и были забраны вверх, на шею спадало несколько локонов, и прическа делала ее больше похожей не на замужнюю даму, а на барышню, расположения которой искали кавалеры. Но у нее уже был кавалер, ее единственный кавалер, ее Штольман. Анна видела себя в больших зеркалах, и ее сердце пело от счастья. Она не была невестой, но быть такой красивой женой — это было подобно принцессе из сказки. Ее Штольман был еще элегантнее, чем всегда, и выглядел превосходно. Его глаза искрились, на губах все время была улыбка, и от этого он даже казался моложе. А для нее в тот вечер он был ее принцем. Принц Штольман, да именно так и никак иначе. Для Штольмана Анна в тот вечер была самой прекрасной женщиной на свете. И он гордился, что у него такая красивая жена. Казалось, он завидовал сам себе. Ей восхищался не только он сам, но и все гости — Анна была само очарование. Как хорошо, что они сделали снимки на память. Сначала молодая пара, затем по отдельности, так как каждый из них хотел иметь карточку супруга, потом еще и с родителями, а напоследок — с гостями. Наконец-то фотографический аппарат, который Штольман привез с собой из Петербурга, запечатлел счастливые лица и радостное событие, а не зловещие сцены полицейской хроники. Виктор Иванович и Мария Тимофеевна были от души рады за дочь. Они видели, что она счастлива с мужем. Когда они узнали зятя поближе, они стали о нем гораздо лучшего мнения, чем были в те времена, когда он был для них только следователем Штольманом, из-за которого их дочь ввязывалась в опасные авантюры и к которому была готова бежать по первому зову. Они были рады и тому, что на праздник к дочери и зятю пришли неравнодушные к ним люди. Они были свидетелями развития тщательно скрываемых молодыми чувств, о которых все равно все догадывались. Теперь же и доктор Милц, и Коробейников, и Трегубов видели, как счастливы вместе Яков Платонович и Анна Викторовна, и могли пожелать им всяческих благ в недавно начавшейся семейной жизни. Трегубов пришел на торжество с супругой и дочерью Анастасией, с которой Анна как-то познакомилась в участке. Настя была привлекательной, скромной девушкой, немного незаметной на фоне ее сестер. Анна отметила, что Антон Андреевич уделял Анастасии Николаевне много внимания, и была этому рада. Кто знает, что могло бы быть… Единственный, кто остался без пары — был Александр Францевич. Парой для него предполагалась Олимпиада Тимофеевна, но она занемогла, должно быть от переживаний за любимую племянницу, и не смогла приехать. Но и он не был обделен вниманием, Мария Тимофеевна время от времени развлекала его разговорами, поскольку танцевать он наотрез отказался. Штольман пригласил Анну на долгожданный вальс. Боже, как он вальсировал, любая дама мечтала бы о таком партнере… Он уверенно вел ее в танце… и при этом успевал левой рукой ласкать ее пальцы, а правой — почти неслышными движениями ее спину. Анна никогда не предполагала, что во время танца могут быть такие ощущения… Яков кружил ее в вальсе, а у нее кружилась голова — от счастья… и от желания. Ей казалось, что еще немного, и они с Яковом упорхнут на небеса. — Я обещал тебе, что вальс со мной ты не забудешь никогда, — прошептал Штольман, чуть касаясь губами ее уха, когда танец близился к концу. — Не забуду. — И еще я тебе обещал, что не буду целовать тебя во время вальса. Но это обещание я сдерживать не собираюсь, — он подразнил Анну несколькими легкими поцелуями и с последними звуками вальса стал пылко целовать ее в губы. — Яша, давай сбежим от всех… хоть на несколько минут… Я хочу большего, чем поцелуи… Штольман улыбнулся про себя. Ну вот, впервые Анна преодолела свою застенчивость и попросила его о том, чего страстно желал он сам… Супружеская жизнь стала казаться ему еще более привлекательной.