A glimpse

Сегодня по улицам разлился жуткий дождь, самый сильный за эту осень, отбирая еще один день надежды на солнце, уже пятый подряд. Вода размыла всю спрятанную по подворотням грязь и расплескала по тротуарам вместе с мелким мусором, окурками и неприятным гнилым запахом. Блубери после работы, сгорбившись от усталости, направился в сторону аптеки. Суровый дождь бил его по лицу холодными колючими каплями, не давая никакой возможности укрыться. Зонт уже давно красовался дырками, а потом и вовсе сломался, а мечты о новом плаще, у которого был бы капюшон, окончательно умерли после рождения третьего ребенка. Вот так, утопая в ледяной воде, Блубери шел на тусклый свет бюджетной аптеки, где можно было купить лекарства подешевле. Зайдя внутрь сухого, но душно пахнущего бинтами и сиропами помещения, он вытащил из кармана штанов мятый и влажный листок с рекомендациями врача, а потом подошел к окошку и начал спрашивать обо всех лекарствах и ценах на них. Аптекарь была раздраженной и крайне неприветливой, а бесконечные вопросы выводили ее из себя. Она хотела лишь отделаться от клиентов, поскорее закрыть этот затхлый магазин и отправиться домой. Блубери пытался извернуться и поискать дешевые аналоги препаратов, но других вариантов просто не было. Цены очень сильно кусались, но лекарства нужны были все и сразу, чтобы хотя бы не усугубить положение малыша с пробитым и постоянно беспокоящим его черепом. Блубери стиснул зубы, чтобы опять не заплакать, хотя слезы его за последнюю неделю окончательно высохли. Папайрус измотал его своим бесовством до такой степени, что сил плакать просто не осталось. - Так вы будете брать? – раздраженно бросила аптекарь, видя, что Блубери никак не может решиться. - Я возьму эти два, - Блубери выбрал самые, как ему казалось, важные и первостепенные лекарства, остальные он мог постараться купить в ближайшее время. Аптекарь быстро пробила покупку, с почти нескрываемым омерзением взяла помятые мелкие купюры и взамен всучила пакет с лекарствами. Блубери вернулся на промозглую улицу, пытаясь задушить злобные слезы. Ему было просто невыносимо и так тошно, что хотелось кричать в голос. Кричать до посинения, все громче и громче, убиваясь в отчаянии. Однако он давно понял, что его все равно никто не услышит. И никто не придет на помощь. Домой Блубери возвращался с тяжелой душой, осознавая, что его ждет очередное испытание, а если по-простому, – очередной день его жизни. Его душа каждый раз разрывалась на части от того, что он видел перед своими глазами, но не мог исправить. Грязь, голод, нищета, последствия буйного поведения Папайруса и глубокое отчаяние в глазах собственных детей, которые, как и Блубери, устали плакать и устали так жить, но также как и Блубери просто мирились с собственным безвыходным положением. Старший сын Элиот сидел за обшарпанным обеденным столом и выводил в серой тетрадке цифры математических примеров, изредка волоча носками по полу и покусывая карандаш. Средний, Никки, сидел на единственном ковре в зале, переставлял с места на места деревянные кубики и играл единственной мягкой игрушкой в лице сотню раз заштопанного зайца с одной лапой и одним ухом. А самый младший малыш, Сэм, спал в давно разбитой и со сломанной стенкой кроватке, кутаясь от холода в порванное одеяльце. Блубери тяжело выдохнул, снял промокшую насквозь куртку, прошел на кухню и положил пакет из аптеки на стол. Элиот поднял короткий взгляд, увидел, что и сегодня в дом не пришла новая еда, и растроенно опустил голову обратно в тетрадку. Блубери хотел развести микстуру для малыша, но, повернув кран, увидел поток грязной воды, которая плевалась и хрипела, а потом затихла. - Сегодня опять приносили бумажку об отключении воды, - грустно произнес Элиот. – Видимо, на этот раз уже не предупреждающую. Блубери привычно тяжело выдохнул. - Мы что-нибудь придумаем. - Я сходил к водокачке, которую мы недавно нашли с ребятами, и принес пару бутылок чистой воды. Они в ванной. - Молодец, - Блубери улыбнулся, быстро и почти не поднимая уголков рта, - что бы я без тебя делал, - он коротко поцеловал макушку сына и пошел за водой. Две пятилитровые бутылки стояли под раковиной. Блубери поднял одну из них и потащил на кухню. Пока кипятилась вода в кастрюле для приготовления ужина, Блубери распаковал лекарства и стал читать инструкции, а потом услышал громкий плач. Он быстро поднялся с места, отправился к Сэму и вытащил его из кроватки. - Ну-ну, не плачь, мой котеночек. Тише-тише, я с тобой, - Блубери посмотрел на отклеившийся лейкопластырь и попытался прилепить его обратно, но тот уже был использован столько раз, что клея на нем просто не осталось. Блубери потрогал ручки малыша и осознал, что они до ужаса ледяные, поэтому отправился с ним на кухню, где хотя бы витало тепло плиты. Держа ребенка на одной руке, Блубери нашел и сполоснул бутылочку, насыпал в нее лекарство из пакетика, вычерпал половником горячей воды из кастрюли и налил в бутылочку, а потом закрыл, хорошо встряхнул и вложил в ручки малыша, пока не открывая крышку для питья. - Погрей пока ручки, потом выпьешь лекарство. Вода в алюминиевой кастрюле закипела, и в нее отправились серые, пресные и всем давно надоевшие макароны. Блубери самого уже тошнило от них, а детей тем более, но, к сожалению, другой еды у них не было. Наблюдая то за водой, то за малышом, который потягивает лекарство и морщится, Блубери погрузился в свои беспокойные мысли и не сразу осознал, что хлопнула входная дверь. Он вмиг очнулся, выглянул из кухни, но Папайрус даже не повернулся к нему и плетущимся шагом следовал в свою комнату. - Папайрус, - серьезно позвал Блубери, но на него не обратили никакого внимания, а потом хлопнула еще одна дверь. Блубери выводило это из себя, все тело и душу трясло от злости, но вскоре ярость затухала и на ее место приходили тупое отчаяние и болезненное смирение. Так жить было просто невозможно, невыносимо, но Блубери и детям приходилось это делать. И все потому, что никто из них не мог вернуть Папайруса в реальность и заставить поверить в происходящее. Накормив детей скудным ужином, Блубери уложил Сэма и Никки спать, разрешив Элиоту еще немного почитать перед сном, а сам отправился к Папайрусу, перед тем как приступить к домашней рутине в виде мытья посуды, уборки и стирке. - Папайрус, - Блубери вошел в безвозвратно погрязшую в хламе и грязи комнату и увидел ничем не новую картину в виде лежащего лицом в матрас Папайруса. – Нам сегодня отключили воду, а еще нашему сыну нужны лекарства, - никакой реакции на это не последовало. – Папайрус, ты меня слышишь? Блубери подошел к матрасу, опустился коленями на липкий пол и начал трясти Папайруса за плечи. Все еще не было никакой реакции, но Блубери не отставал, продолжая сыпать на Папайруса проблемы, которые только копились день ото дня как снежный ком. Через какое-то время Блубери все-таки добился в ответ какого-то бурчания, а потом Папайрус резко отмахнулся и прокричал: - Оставь меня! - Да ты совсем с ума сошел?! – возмущался Блубери. – У тебя семья умирает, очнись уже! - Иди к черту! Это все сон. - Папайрус! – закипел Блубери и набросился, чтобы хорошенько встряхнуть нерадивого мужа, но его резко и сильно оттолкнули, отчего он упал на копчик и оперся на согнутые руки. - Не хочу ничего слышать! Убирайся, убирайся, убирайся из моей головы! Видеть такое искреннее и яростное отрицание для Блубери было больно каждый раз, потому что с каждым таким приступом он все сильнее осознавал, насколько глубока та самая яма, в которую он забрался. Просто потому что когда-то любил, просто потому что верил словам. Просто потому что он оптимистичный отчаянный идиот. Элиот слышал шум из комнаты и настороженно держался рядом с дверью. Ему хотелось вмешаться, ему хотелось защитить Блубери и тоже встряхнуть отца, но он был еще маленьким и совсем слабым и легко мог получить по шее от разъяренного Папайруса. Тут послышался гулкий стук удара, и Элиот все-таки решил вмешаться. Он дергал ручку, но было закрыто, а совсем скоро дверь сама открылась, и вышел Блубери, придерживая левую руку за локоть. Элиот смотрел на Блубери напуганными глазами, а тот смотрел в пол и неспешно шел на кухню. Опустившись на стул, Блубери спрятал лицо за рукой и дал волю слезам, которые, оказывается, еще остались. Они обжигающе потекли по щекам, прочерчивая грязные дорожки по кости. Элиот хотел подбодрить родителя, но вместо этого просто подошел и приобнял Блубери за плечи, прижимая череп к своей груди. Блубери захныкал и уперся в потертый свитер сына. - Давай сбежим от него. В любом месте будет лучше, чем здесь. Блубери ничего не ответил. Бежать им некуда. Только на другую сторону света. Эта осень пусть и отметилась мерзкой серой погодой, но урожай в этом году выдался щедрый, поэтому цены на открытом рынке были совсем немного, но ниже магазинных, что не могло не радовать тех, кто экономил каждую монетку. На улице было холодно, но хотя бы солнечно. Опавшие листья еще не отсырели и не сгнили, давая детишкам последнюю возможность порезвиться в лиственных кучах. Блубери решил вытащить детей в свой редкий выходной и провести его на улице за прогулкой, подальше от тошнотворного дома и духа депрессии, который давил своим естеством каждую минуту. Держа малыша на груди с помощью пары перекрестных лоскутов ткани и ведя Никки за руку, Блубери медленно шел по парку с пустым выражением лица, не в силах порадоваться просто прелестной погоде и красивому оранжево-желтому антуражу парка. - Можно мы поиграем, ну пожалуйста, - просил Элиот, дергая за руку брата, чтобы утянуть его с собой. - Нет, не сейчас, - настоял Блубери, - сначала мы зайдем на базар. На обратном пути побегаете. - Ну ла-адно, - согласился Элиот и пошагал рядом, поглядывая на детей, которые резвились в кучах листьев и кормили уточек возле небольшого пруда. Блубери было жаль, что его дети разделяют с ним такую несчастливую судьбу. Яркое жизненное сияние в его собственных глазах давно погасло, но он все еще видел его проблески у Элиота, который до сих пор умел радоваться мелочам. И Блубери искренне не хотел, чтобы сын терял эту искру, он хотел всеми силами сохранить ее. Однако с каждым годом жизнь катилась по наклонной только вниз, и Блубери все больше с ужасом осознавал, что этой искорке все же суждено будет погаснуть. На рынке, который состоял из палаточных киосков и просто раскрытых кузовов автомобилей, было очень много монстров. Они толпились, кричали и даже где-то ругались, наполняли свои сумки и мешки овощами и фруктами, некоторые даже мясом, аппетитный, пусть и сырой, дух которого стоял над головой. В целом, это место было настоящим базаром. Блубери ходил от места к месту, ища овощи подешевле, а в это время Элиот успел оббежать все места и найти самое выгодное предложение. - А картошку я вон там видел дешевле всего, полмонеты за килограмм! Надо идти скорее, а то разберут! - Моя умничка, - похвалил Блубери, искренне радуясь скромной помощи. Они набрали картофеля, моркови и лука, а Блубери под конец обхода не удержался и купил детям по леденцу на палочке, желая хоть немного их порадовать и наградить за послушное поведение. - Мы все купили? – поднимая голову к родителю, спросил Элиот. - Самое-самое необходимое – да, - ответил Блубери. – Можно было взять немного яблок, но они даже тут оказались нам не по карману. - Жалко, - Элиот поник, ведь ему так хотелось поесть этой осенью яблок, а еще было бы здорово поесть из них шарлотку. Большую такую, может даже с сахаром. У Элиота даже слюнки потекли от этих мыслей. Однако семье пора было идти. Держа по тяжелому пакету в каждой руке, они шли через тот же парк, и Блубери сдержал обещание и отпустил детей поиграть. Сам он устроился на скамье с продуктами и стал качать малыша, убирая полусъеденный леденец и лишь пару раз пробуя его на вкус. Блубери слушал радостные крики детей, приятный шелест ветра, ощущал запах живых, не зачахших, деревьев и растений и ему не хотелось возвращаться домой, он готов был остаться в парке до самого вечера, а если бы это было возможно, то и на всю жизнь. В какой-то момент, отвлекшись на собственные мысли, Блубери упустил детей из виду и не мог их найти, но через какое-то время они, счастливые и сияющие от радости, подбежали к нему и показали сложенные в одежду яблоки. - Смотри-смотри сколько их! Из них можно будет сделать целый пирог! – радовался Элиот. - Или компот, - продолжал Никки. - Или запечь! - Откуда они у вас? – заволновался Блубери. - Элиот сказал, что их можно взять на рынке. - Вы их украли?! - Но ведь они нам нужны, ты сам сказал, - расстроился Элиот. – Да, я знаю, что воровать нехорошо, но мы ведь взяли совсем чуть-чуть. - Боже, Элиот, вас же могли поймать и побить. - А мы осторожно, - хвастался Никки, еще слабо понимая своим детским беззаботным умом серьезность поступка, - по одному-два яблока с каждого места брали, парочку на земле подобрали. - Воровать нельзя! – возмутился Блубери, он не хотел, чтобы его дети сворачивали с хрупкого правильного пути, какая бы нужна их не настигла. – Как бы вам не было плохо, так делать категорически нельзя! - Прости, - оба сына виновато опустили головы. И тут на другом конце парка раздалось: - Вот они! За несколько секунд к ним подбежали скелет-полицейский и несколько торговцев. Элиот тут же отшатнулся, а Сэм от испуга выронил яблоки на землю. - Попались, засранцы, - злился полный монстр-кот, подходя к воришкам. - Пожалуйста, простите их, - Блубери поднялся с места и закрыл собой детей. – Они не хотели этого делать, просто сглупили. Мы вам все вернем. Однако торговцы не успокаивались, а нищий вид семьи скелетов только злил их. - Эти яблоки уже не продать, они все заляпаны их мерзкими ручонками. Их надо наказать, а лучше хорошенько выпороть, - гаркали наперебой монстры, пока их не успокоил полицейский. - Господа, успокойтесь, мы сейчас со всем разберемся, - и обратился к Блубери. – Яблоки вы обязательно вернете, но в участок пройти нам все равно придется. Блубери посмотрел на патрульного и понял, что спорить будет бесполезно, поэтому он покорно собрал яблоки и дал в руки полицейскому, а потом отправился вместе с ним и детьми в участок, в его кабинет. На табличке было написано «младший сержант Эджи». - За кражу на вас налагается штраф в размере десяти золотых, а также придется поставить вашей детей на учет и понаблюдать за ними некоторое время. Блубери слушал смиренно и подавленно, он и не ожидал, что его яма может стать еще глубже. - Хорошо, - тяжело выдохнул Блубери, не поднимая взгляда выше стола с бумагами. Эджи в это время внимательно изучал сидящего перед ним Блубери. Он видел в нем обычного несчастного монстра, который находится в черте бедности, что видно по поношенной одежде, его и детей. Он видел замученного родителя, у которого глубокие синяки под глазами и затравленный взгляд, из-под тощего шарфа виднеются полосы от удушья, а руки, которые он постоянно прячет, сбиты в кровь и синяки работой, хозяйством и нервами. И финальным ударов в этом образе был совсем еще маленький ребенок, череп которого был расколот и прикрыт лишь пожившей грязной повязкой. Эджи обычно был беспристрастен, но тут он испытал глубокое сочувствие к Блубери и его положению, ему сразу было понятно поведение мальчишек, которые ну совсем не выглядели хулиганами, и ему было действительно жаль, что их пришлось поймать на воростве. - К вам с контролем будут приходить раз в две недели, будьте всей семьей дома в этот момент. Штраф можете оплатить в любом почтовом отделении. - Хорошо, я понял, - грустно согласился Блубери и взял протянутые бумаги. – Можно идти? - Да. Дома Блубери не стал наказывать детей или кричать на них, они сами чувствовали свою глубокую вину за содеянное, но Блубери чувствовал себя отвратительнее всего, ведь жизнь в его ужасной семье заставляет детей думать о воровстве. От этого было невыносимо тошно. Как и всегда хотелось кричать о помощи. На которую никто никогда не придет. Обычно полицейские не ходили с проверками к детям, которые оступились в первый раз, но Эджи по собственной инициативе хотел прийти и увидеть то, чем живет эта семья. Он чувствовал себя странно, ведь нищету и плохие семьи он видел далеко не первый раз, но что-то в этой типичной истории не давало ему покоя, тревожило давно похолодевшую душу, вызывая живое чувство сострадания. Он решил прийти вечером, в конце рабочего дня, но все еще в форме, поднялся по грязной бетонной лестнице на четвертый этаж и постучался в деревянную, обитую дешевой кожей дверь. Ему открыл Блубери, в сальном фартуке и растянутом свитере, пригласил внутрь и позвал детей. Услышав о приходе проверки, Элиот и Никки тут же оставили свои дела, вышли в зал и встали перед полицейским по стойке смирно, виновато смотря в пол и переминаясь с ноги на ногу. Эджи оглядывал жильцов и квартиру и был в настоящем ужасе, а потом на него накатило тяжелое чувство депрессии. В ноздри забивался запах чего-то жженого, с привкусом дешевых моющих средств. Воздух был тяжелый. Виды избитой квартиры, начиная от мебели и заканчивая драными обоями, а также ее обитателей были глубоко мрачными. Душа Эджи болезненно сжалась. Задав мальчишкам несколько вопросов про поведение, Эджи отпустил их и стал разговаривать с Блубери. Дети и сам Блубери создавали впечатление нормальных монстров, которые просто вынуждены жить в данных условиях. И тут до Эджи дошло, и он задал очевидный и самый болезненный вопрос: - А где ваш супруг? Блубери особо не изменился в лице, но Эджи почувствовал, как атмосфера стала тяжелой. - Спит в комнате. После такого тона ответа вопросов не хотелось создавать вообще. В голосе было скоплено столько злобы, боли, отчаяния и ненависти, что Эджи в одно мгновение собрал картину этой семьи до конца. И едва не скривился от того, насколько ему стало жутко и мерзко. Эджи совсем скоро был вынужден уйти, но обещал вернуться еще. Уже не только с проверкой, которую особо делать и не нужно, а потому что сам этого хотел. Он не хотел оставлять эту семью в беде, он хотел помочь ей любыми возможными ему способами. Для начала он хотел немного порадовать детей, поэтому принес небольшой пакет с апельсинами, но отдал их только после того, как узнал, что мальчишки вели себя примерно и даже сделали несколько добрых дел. Затем Эджи настаивал на разговоре с Папайрусом, но в итоге увидел только глубокое непонимание, потерянные глаза и полное отрицание происходящего. Он предлагал с помощью закона наказать Папайруса за его свинское поведение, но Блубери упирался до самого конца, потому что остаточные чувства все еще подгрызали его и не позволяли желать худшей участи для Папайруса, пускай он этого и не заслуживал. Эджи было искренне жаль Блубери и его детей, он видел в нем хорошего монстра, который боролся за свою семью и держал ее на плаву чем только мог. И конечно же он видел, как эти потускневшие голубые и глубоко печальные глаза просят о помощи. Тогда Эджи решил просто помогать, от чистого сердца. Он приносил продукты, доставал для детей одежду, книжки и игрушки, починил кроватку для Сэма и даже помог записаться к врачу, который мог хотя бы закрыть его ужасную зияющую рану на черепе. Эджи импонировал Блубери, ему полюбились его дети, даже малыш с проблемами не отталкивал его, а потому спустя пару месяцев он предложил самую большую помощь, на какую только был способен. Он предложил Блубери переехать, без обязательств или выплат. Просто перебраться к нему, чтобы немного улучшить жизнь. Блубери долго не мог поверить, что Эджи говорит хоть сколько серьезно. Он уже перестал верить в чудеса, а именно таким и виделось данное предложение. Он думал долго, ведь пример Папайруса научил его не доверять только лишь словам. Однако Эджи делал и дела, принося им продукты и нужные вещи, он точно не обманывал и не хотел выгоды, которую с Блубери просто невозможно поиметь. В конце концов, должен попробовать выбраться из этой ямы, ведь впервые за долгое время ему протягивают руку. В итоге Блубери согласился и переехал вместе с детьми в двухкомнатную квартиру недалеко от полицейского участка, где работал Эджи. Квартира была небольшой и скромной, но теплой и уютной. В ней были вода, мягкие диван и кровать и даже телевизор, который им самим пришлось продать еще давно. В новом доме дети расцвели, воспрянули сломленным духом и стали самыми обычными счастливыми мальчишками. Блубери был бесконечно благодарен Эджи за такую помощь, он проникся к нему глубоким уважением и благодарностью. Он старался любыми способами отблагодарить Эджи, выполнял по дому абсолютно все дела, всегда готовил много и вкусно, созывая вечером всех к столу. Они выглядели как обычная счастливая семья, которую так долго обещал ему Папайрус перед рождением первенца. Однако только сейчас, рядом с Эджи, это стало явью. У его детей была регулярная еда, фрукты по выходным и шоколад по праздникам, у них была теплая постель и чистая одежда, у них больше не было страха будущего дня. Это ли не счастье? Засыпая на разложенном диване вместе с Элиотом и Никки, Блубери думал, что это все-таки так. А Папайрус даже не заметил, что его дом опустел. Он продолжал пребывать в наркотическом безумии и бежать от вещей, которые уже теперь реальностью для него не являлись.